Protect you 4ever

Не страшно было… На курок нажимать, целиться и стрелять. Это и не он делал. Это инстинкт, который орал «защити свое, спаси от зверя, от того кто тебя убил уже давно и теперь убивает того, кто тебя вытащил из ада». Осознание придет позже, а вот выбор стоял здесь и сейчас, и не было у него шанса, была только пелена ярости перед глазами. Твое истязают. Убивают. Как всю твою жизнь истязали тебя. Ломали, оставляя рваные раны в душé, и необходимо было рвать себя снаружи, чтоб заглушить пустоту внутри. И тот, кто после стольких лет вытащил твои чувства из ада, кто заставил чувствовать, тот был связан, на коленях и в крови. Нет. НЕТ, блять! Он не мог это допустить. Само тело в бессознанку ушло, отключилось, чтобы среагировать правильно. Выстрелом в того, у кого не было сердца, кто в этом подвале пытал и убивал. Не было у него сердца, пустая дыра там была. Прямо, как сейчас — реальная дыра от кольта. И где-то там, далеко, будто через толщу воды и шум в ушах доносится крик… — Шэ Ли… А он смотрит перед собой и видит своего окровавленного Марса. —Чэн… — голос не слушается, хрипит. — Чэн! — ШЭ ЛИ! Чжань. Ну надо же, таким злым и решительным Ли его еще не видел. А Ли ответить не может. У него мир будто сужается и бьет набатом в голове. Шум нарастает, а пол, вдруг, совсем близко оказывается. Сознание приходит медленно, словно выныривая из глубины и нужно потихоньку всплывать, чтоб кровь не вскипела. Знакомый до боли голос с кем-то по телефону разговаривает. И сознание в этот момент передышку берет, впитывая этот звук, пытаясь запихнуть его под кожу и растворить в крови. Низкий, тихий, и чертовски усталый. Он говорит что можно не прятаться, что все в порядке, что мальчишку можно вернуть назад. Цзянь? Сознание делает рывок на поверхность и Ли медленно открывает глаза. От света, заливающего всю комнату, становится больно. Ли щурится и заторможено скользит взглядом по мебели. Они еще в этом доме. В доме, где зверь обитал, гори он синим пламенем. Он лежит на диване, укрытый кожаной курткой. Его курткой. На ней его запах. Боже. Хочется уткнуться носом и вобрать его в себя полностью, без остатка. И Ли сжимает куртку, зажмурив глаза, медленно втягивает этот кайф. Тихое хмыканье рядом заставляет вздрогнуть и повернуться на звук. Блядский ты боже! Да эта дылда даже с порезами и синяками выглядит как гребаная фотомодель. Дыхание моментально сбивается, а сердце ухает куда-то в пятки. Сейчас бы еще разобраться от чего конкретно — от боли за его избитый вид, или от того, что он сидит в одних штанах, а умело наложеные пластыри делают его героем этих дурацких боевиков, где непременно будет голый торс, раны от схватки с плохими парнями и приз в виде красотки блондинки. «Ага, или блондина» — мелькает в голове у Ли. Сколько он тут пролежал? Они в комнате одни, и Чэн выглядит лучше. Намного лучше. Он не отрывает усталого взгляда от Ли, но в этом взгляде есть еще что-то. То, что заставляет не мигая смотреть и иногда вспоминать, что такое воздух. Судорожно вдыхая его и опять замирать. Прочистив горло, Ли задает только один вопрос, попутно удивляясь своему тихому хриплому голосу. — Цзянь? — Все в порядке, я передал своим ребятам, чтобы они связались с Би. Ему больше ничего не угрожает. И смотрит-смотрит, думает о чем-то. — Поехали отсюда, — говорит — твоего друга отвезут домой, да и группа зачистки уже приехала. Не думаю, что ты хочешь это видеть. Ли смаргивает, медленно возвращаясь в реальность, вспоминая что здесь произошло, пытаясь понять, что же он чувствует по этому поводу. Но пока он не чувствует ничего, кроме желания убраться подальше из этого места и больше не вспоминать о нем никогда. Чэн встает, подходит к дивану и тянет руку. — Пойдем. И остается только утонуть в этих чувствах, когда его руку обхватывает горячая сильная ладонь, помогая встать. Ноги почему-то плохо слушаются, поэтому приходится посильнее ухватиться за Чэна и неспеша идти следом. В машине Чэна удобно. Даже кресло с прошлого раза, когда Ли сидел тут, не трогали. Та поездка под кожу въелась, его запах, который всю машину пропитал, его энергия и ни шанса выжить, только упасть в него, как в бездну. Когда одновременно дух захватывает от полета и пиздец какой ужас от неизвестности. Когда не знаешь, разъебешься в лепешку от неразделенной с адской болью или тебя вмажет так, что слепитесь навечно частицами, атомами, чтоб не разодрать. И Ли сейчас уверен — атомами, частицами — навечно. Он чувствует его, потому что тросами стальными и прямо в сердце, потому что и Чэн этот трос в себя впаял. — Красивый. Ли выныривает из размышлений и кидает вопросительный взгляд на Чэна. — Ты, Ли. — Чэн тормозит на светофоре и поворачивается, протягивая руку мажет сбитыми костяшками по скуле. — Ты красивый. И пиздец. Сколько раз объявляли конец света? Хрень всё это, шарлатаны они все. Настоящий конец света — здесь и сейчас. Во всяком случае, конкретно для Ли. Когда пытаешься вздохнуть, а воздуха нет. И ничего вокруг нет кроме Чэна, который продолжает вести тачку и внимательно на дорогу смотреть, а Ли, не мигая, впечатывается взглядом в его профиль. Ты красивый. Ты красивый. Господи, блять, боже. Спокойно. Сколько он искал то, что заставит его сердце чувствовать? И вот — два слова от нужного человека, и оно уже бьется где-то в горле, мешая дышать, сжимая его спазмом, перекатывая затвердевший ком вверх-вниз в попытке сглотнуть и вдохнуть. Ли не верил в любовь с первого взгляда. Может и сейчас не верит, только точно знает, что Чэн и есть его персональная буря, все 12 по Бофорту, с первого дня там, на школьном дворе. Когда еще даже не видел его, но шел на запах шторма, и когда впервые за долгое время почувствовал себя живым. И сейчас этот шторм, во всем своем монументальном великолепии, сносит и ломает всё внутри, всё, что было выстроено за годы ненависти к себе. И это не пугает, нет, потому что раньше разрушение чувствовалось непроглядной мглой, которая, протягивая холодные лапы, тащила во тьму, серость, безмолвие. Сейчас же, разрушение приходит ярким светом, срезая все напускное, которое въелось хитиновым панцирем в кожу. Ррраз. Взгляд — выстрел серой стали глаз в желтые, и панцирь трещит, уступая вскипающей крови, готовой фонтаном выстрелить из всех тех ран, что он методично себе наносил. «Посмотри на меня. Посмотри на меня» — горло сжимает сильнее, так, что Ли приходится приоткрыть рот и медленно, с оттяжкой, дышать. Он видит, как челюсти Чэна сжимаются, и венка на виске начинает заметно пульсировать, выдавая напряжение. Уже съезжая с дороги к дому, Чэн выстреливает очередным взглядом. Тяжелым и таким правильным, огненным. Ли закрывает глаза. Земля — Марс И больше ничего нет вокруг, во всей гребаной вселенной, кроме них двоих.

***

Лифт ползет слишком медленно, как улитка по высыхающей стене, когда солнце уже всю дождевую влагу слизало. Ли кажется, что время начало замедляться. Ну невозможно же, чтоб в таком мажорском доме такие медленные лифты были, да? Бам — бам — бам Почему-то сердце стучит где-то в висках, а вдохнуть по-прежнему тяжело, как и поднять взгляд на Чэна, который стоит перед ним и прожигает взглядом. Бляяять! В голове проносится воспоминание. Квартира, рубашка Ли, скинутая на пол и футболка Чэна, которая сейчас надета на нем. Ли никогда не боялся, нет. Он всегда смотрел с вызовом даже в момент реальной опасности. Как тогда, в их первую встречу. Когда Чэн в своем кабинете мог спокойно его пристрелить, и никто никогда бы не узнал. Он чувствовал опасность от этого мужика, но смеялся в глаза судьбе, тыкая в нее палочкой. «Слышишь, сучка, ну что ты мне сделаешь? Я ведь все равно ничего не чувствую». А сейчас, когда Ли понимает, что после случая в этом чертовом логове все меняется, сучка — судьба выставила ему шах и мат. Хотел поиграть? Получи — распишись, дорогой. Ты попал. Мало просто начать ощущать свои чувства, попробуй еще принять чужие, которые тяжелой волной прибивают намертво к полу. Потому что раньше была игра, а сейчас это что-то настолько большое и необъятное, что даже глаза поднять тяжело. Потому что лифт открывается и осознание того, что реально сейчас в другое измерение попадешь, начинает крыть волнами. Спина Чэна, который идет впереди к той самой двери, железной серой и непробиваемой. Моя шкала шторма — колотится в сознании Ли. Двенадцать шагов до двери. И каждый отсчитывает на нервах Змея степень его внутренней бури. Пиздец, тряпка, соберись! Опять вдохнуть запах шторма и понять что нееет. Собраться не получится. Ты в центре бури и некуда бежать. И это заставляет покрыться мурашками с головы до пят.

***

Хлопок двери выдирает Ли из раздумий. Он ведь даже не понял, как зашел первым в квартиру. Успевает развернуться и тут же оказывается впечатанным в стену. Рывок, подхватывая под зад, Чэн закидывает его себе на бедра, вжимаясь пахом и вдавливая в твердую поверхность. И, сука, это выбивает весь дух моментально. Там, в доме отца, когда Чэн вжимал его в перила, Ли чуть не выл от невозможности продолжения. Здесь, Чэн жестко сжимает его, продавливая пальцами кожу и мышцы, вжимаясь всем весом, и… Бляять. Сжимает руки, ведет вверх, по старым шрамам, которые уже зажили. По новым, которые отдают тупой болью, однако это заводит еще больше. Вдыхает сквозь зубы, скалясь. Да, блять, да! Перекрой старую боль собой, Чэн. Заставь чувствовать только тебя. Будто услышав, Чэн ведет обжигающую дорожку болючих засосов на шее, тут же зализывая, целуя кожу, наливающуюся красно-бордовым, и опять вгрызаясь жалящими поцелуями. Вжимает его в себя, до сорванного дыхания Ли, до хриплого стона, накрывает губы жестким поцелуем, раня нежную кожу кромками зубов, до боли засасывая нижнюю и отпуская, чтобы вновь накинуться, терзая до темной пелены перед глазами. Несет в комнату, останавливаясь у кровати, еще раз мажет широко языком по губам и опускает его на упругий матрас. Не отрывая взгляда медленно снимает рубашку, штаны, шипя от боли когда задевает раны, стягивает боксеры. Нереальная картина. Пиздец какой-то. Ли хотел его так увидеть, но фантазия не идет ни в какое сравнение с реальным Чэном, раздетым и возбужденным. Лихорадочно облизывает взглядом его тело. О, да, блять. Этот здоровяк большой везде. И это просто отрубает нахрен. Где-то в глубине мелькнул страх, ведь он никогда с мужиком не был. Но черта с два он покажет это. Ли нихрена не боится. Протянуть руку и провести пальцами по стальному прессу — ведь не сложно, да? Но Ли застывает, натыкаясь на его глаза. Серая сталь гипнотизируют, ввинчиваясь тяжелым взглядом, пробирая до мурашек, подавляя любое движение. Чэн медленно наклоняется, не отрывая взгляда, накрывает губы мягким поцелуем. Нежа, чуть касаясь, захватывая по очереди то верхнюю, то нижнюю губу, лаская языком — лижет широким мазком, проходя от одного уголка губ до другого и обратно — внутренней стороной языка, такой горячей, влажной. Невыносимо. Буквально до физической боли. Безумно хорошо. До сорванного дыхания, когда контролировать уже не получается, когда трясет так, что рваными выдохами только, в его губы. А Чэн в порядке, сметая выдержку Змея к черту, держит себя в руках. И смотрит — смотрит — смотрит. Сминая его губы жадно, но так тягуче, блять, нежно, что хочется убиться об эту сталь. Не получается проконтролировать себя, закрывая глаза и выгибаясь навстречу, хриплым стоном, подставляя шею под поцелуи, хватаясь дрожащими руками за его плечи. Похуй, что там уже его метки — красным по белой пергаментной коже. Хочется ещё. Чтоб покрыл собой полностью все, чтоб болью тянуло. Чтоб все видели, что чей-то он. И это чистое безумие. Ведь Змей никогда… Ведь всегда нужно скрывать свои метки. Что скажут люди о нем, об их семье? Потому что идеальный дом, идеальные родители, идеальная жизнь. Идеальный сын. Должен быть. И это не правильно, черт их всех дери. Потому что правильно только здесь, задыхаясь и подставляясь под боль. Другую, правильную. Чэн отрывается от истерзанной поцелуями шеи, за ворот футболки медленно тянет вверх. Очередной поцелуй в губы и толчок в грудь опрокидывает на спину, и Ли не успевает осознать, как штаны с трусами отправились куда и футболка — на пол. Ли не боится. Он ничего не боится. Но отчего-то трясет. Чэн видит его. Всего. Все шрамы, от побелевших рубцов старых, до новых, только подернувшихся стянутой корочкой. На руках, где кровь размазалась по бледной коже, потому что день такой, а организм не успел заживить новые метки, и Чэн там, у двери, вскрыл их, сжимая Ли. И хочется попросить, чтобы он сделал так еще. Вскрыл все незажившие. Внимательно на Ли смотрит, скользя взглядом по худому бледному телу от шрама к шраму. Останавливается на его ноге. На порезе, благодаря которому он упал в руки своему Марсу. Замечательная рана, самая важная для Ли… Чэн невесомо проводит по ней пальцем и, наклонившись, целует ее нежно и тут же присасывается болючим засосом, захватывая зубами, кусает. И это, блять, неожиданно. Ли подкидывает на кровати, выбивая протяжный стон боли и, одновременно, дикого удовольствия. Чэн начинает медленно идти вверх, не пропуская ни один шрам. Вгрызается зубами, засасывая кожу, отпуская и зализывая ее — идет дальше, оставляя отпечатки зубов и синяки. Добравшись до последней метки, Чэн склоняется над Ли, присосавшись к искусанным губам жгучим поцелуем, одновременно с силой проводя по лопнувшей ране. — Ли, посмотри на меня. — низкий хриплый голос заставляет вернуться в реальность. У Чэна зрачки расширены, будто обдолбался он. На губах следы крови из незаживших. — Ты никогда больше не будешь этого делать потому что я буду твоей спиной, защищу тебя. Ты понял? Ли руку поднимает, обхватывая за шею, как всегда хотелось — чувствовать жесткие волоски под пальцами и горячую кожу. Тянет на себя, задыхаясь, потому что хочется кожа к коже. Почувствовать весь его вес на себе, растворяясь в нем. Потому что… Забери меня. К себе. В себя. Навсегда. И сердце удар проёбывает, когда Чэн одним слитным движением накрывает его собой, вжимаясь стальными мышцами и упираясь на локти чтоб не раздавить Ли своим весом. Пиздец какой тяжелый. Наверняка, будь над кроватью зеркало, Ли бы не увидел себя лежа под Чэном. Потому что большой. Потому что Ли уверен — защитит. И это пиздец как возбуждает. Мозги плавятся, отключая все на своем пути. Даже боли нет от истерзанной укусами кожи, есть только дикое необузданное желание, накатывающее оглушительными волнами. Чэн усугубляет это, кусая в шею и одновременно потираясь стояком о стояк Ли. Бляяя… — Чэн, хочу, блять, Чээн! — хриплым срывающимся голосом. Впиться ногтями в спину и притянуть плотнее, чтоб невозможно было дышать. Чтоб только рот в рот спасительный кислород, иначе не выжить. Чтоб глаза в глаза, впитывая его в себя. Тот огонь, что зрачок топит, вырываясь на свободу хищным рыком. Ли вязнет в нем, задыхаясь и вздрагивая на каждое движение. Под пальцами мышцы стальные перекатываются. И кажется будто током под кожей, вместо крови. Прохладная смазка на раскаленной коже заставляет судорожно втянуть воздух который тут же запечатывается поцелуем. Жадным, развязным, на котором Ли концентрируется и растворяется, не замечая как долго Чэн мучает его этой жаркой пыткой, не замечая его пальцев, что методично растягивают. Внезапное давление и боль заставляют вынырнуть из сладкого плена губ. Серая сталь так близко, невозможно оторвать взгляд. Чэн знает как надо. Ты получишь порцию своей боли, Ли, а потом будет хорошо. Чэн медлит, дает привыкнуть. Целует не закрывая глаз. И смотрит — смотрит. Как с каждым движением Ли размазывает под ним, выгибает. Боль растворяется, уступая дикому, животному желанию подставляться еще сильнее под жесткие толчки. Сердце, кажется, выпрыгнет из горла, разгоняя кровь до глухих ударов в виски, до белой пелены перед глазами. Кажется, он о чем-то просит, умоляюще шепча в губы Чэна. Кажется, Чэн понимает с полуслова, затыкая его поцелуем. Сжимает в стальном захвате, сбавляя амплитуду до невыносимо тягучей. Чтоб каждый сантиметр, каждая венка в мозг впечаталась, взрывая рецепторы, посылая обратно лавину огня, что спазмами поясницу выкручивает, выплескивается мокрым меж телами и пульсацией сжимает внизу крепко, до низкого стона в шею, до болезненного укуса в нее. Горячее внутри разливается, а сверху стальной кокон сдавливает, будто вплавляя одно тело в другое. Так чертовски правильно, так нужно. Идеально. — А если бы я не успел? — полушепотом, будто все может исчезнуть от этой мысли. — У меня был план. Но ты успел быстрее меня. — Чэн говорит серьезно, его к себе прижимая, как самое дорогое, что в мире найти только можно. — А дальше что? — вплетает свои пальцы в его, и ловит восторг от чувства заполняющего все тело. Безопасность, спокойствие и уверенность. Никаких «если» быть не могло, ведь у Чэна всегда все под контролем. Потому что о «дальше» Шэ Ли и не думал. Он вообще ни о чём, ни о ком, кроме Чэна, и думать не мог. — Дальше ты постараешься забыть о том, что произошло. Ты же с Тингом уже познакомился? — Чэн дожидается короткого кивка и продолжает — Ну вот. Мы будем гулять с ним. Заботиться о нём. Ты переедешь ко мне. Моя квартира необжитая. Тут вещей не хватает. Твоих, Шэ Ли. Ли в плечо Чэна лбом утыкается, жмурится. От счастья, что заполнило дыру в груди его. Он прислушивается к себе, но не слышит больше мглы, что холодило душу. Давно забытое чувство тепла. Он вспоминает Кун Шуанг. Ту, что показала ему настоящую любовь. «Смотри, мама, я опять счастлив, я опять чувствую» Ли распахивает глаза и на руку косится. Чэн продолжает держать его ладонь и невесомо поглаживать, пальцем задевая камни. И ровно на их руках отпечаток заходящего солнца. Золотые лучи нежно лижут гладкий камень, преломляясь в нем, мягкими теплыми всполохами переливаясь. Ли губу закусывает, улыбаясь искренне, как уже давно не делал, вскидывает глаза на Чэна, ловит в его глазах такой же живой блеск и мягкость. И это офигеть как завораживает. Ли фыркает, быстро целует и забирается на Чэна сверху, вытягиваясь на нем и укладывая подбородок на свои руки. Чэн улыбку тянет, вопросительно вскидывая бровь. — А Тинг где? — ёрзает, устраиваясь удобнее. Нежные прикосновения по позвоночнику заставляют зажмуриться от удовольствия. — Тянь забрал, ему нужно было погулять. Завтра приведет. Низкий шепот заставляет судорожно вздохнуть и уткнуться губами в шею. Ему невозможно сопротивляться, да Ли и не собирается. Крепкие руки бережно сцепляются в захват на спине, прижимают, впечатывая в твердое и сильное тело. И Ли расслабляется, отпуская все, что было до. Вся пустота с выдохом долгим выходит. Все дыры черные сворачиваются мгновенно, а на их месте новые звёзды зарождаются. Все правильно становится, как никогда. Он знает, что дальше будет. Что будет долго. Будет счастливо. И главное — вместе.