Подари мне Рождество

— Да он не придёт, хён. — Придёт, — Сонхва поправляет одну из гирлянд на прилавке и улыбается Ёсану. Тот, может, и настроен скептически, но это не мешает надеяться. В конце концов, интуиция у Сонхва хорошая, положено. А пока ждет — он отвлекает себя на все вокруг, надеясь скоротать время до того самого момента. — Вряд ли. Скоро сочельник, у него наверняка достаточно своих дел, — Ёсан умудряется это бросить между милейшей улыбкой пожилой клиентке и вытаскиванием пластикового леденца изо рта у чьего-то ребенка. — Ты же не думаешь, что продавцы цветов не работают в Рождество? — Он придёт. Уверенность, с которой Сонхва говорит это, заставляет Ёсана если не поверить, то, по крайней мере, на время отстать. У них тоже дел невпроворот. Например, в одном из углов уже кренится ёлка трудами очередной толпы детей, которым почему-то вздумалось поиграть именно в их лавчонке, пока матери выбирают праздничный декор для дома и болтают. Кто-то оторвал у самого крупного венка его шикарный шелковистый бант, придется в подсобке поискать красную ленту и перевязать заново. Медведи в костюмах Санты на предпоследней полке валятся, словно домино — и кому пришло голову поставить их так высоко? Декоративные пряничные домики явно требуют легкой влажной уборки, чтобы вернуть былой блеск, а семейки снеговиков в срочном порядке нуждаются в пополнении — как можно купить лишь одного и оставить всю семью без отца, что за злодеи это сделали? Сонхва подкручивает крохотные лампочки в их старенькой гирлянде над прилавком, а затем направляется к столу с праздничными карусельками с таким угрожающим видом, что все лошадки и кареты на ней оседают на своих шестах покрепче: ух, сейчас будут тереть, пока не заблестят! Сонхва снует тут и там, успевает в каждом углу. Он быстренько подхватывает падающий макет хлева у рождественского вертепа. Он с искренней доброжелательностью консультирует семейную пару. Он ловким движением стаскивает расшалившегося малыша с громадного плюшевого оленя, тут же на повороте вручая непоседу мамаше в руки. Он, лишь проходя мимо, вкладывает озадаченной девушке в ладони именно то, что она пришла найти. Пак Сонхва здесь как рыба в воде. Этот магазинчик — полностью его стихия, и хотя сейчас он всего лишь консультант, зато клиенты точно знают, к кому прийти за советом о рождественском подарке. Конечно, в другое время года здесь тоже есть, чем разжиться, и все же за атмосферой Рождества приходят именно сюда и именно сейчас. И Сонхва смотрится здесь как нельзя гармоничней. Ему чертовски идут все эти красные и зеленые цвета, отблески огоньков на щеках, запутавшиеся в волосах листья от венка, серебристые мельчайшие снежинки в длинных пальцах. Чхве Сан, флорист, не менее увлечен своей работой. И смотрится средь цветов так же гармонично, как Сонхва — в свете сотни золотистых гирлянд. Он касается каждого цветка с трепетом и нежностью, не повреждая даже лишним вздохом. Он укладывает и заворачивает каждый стебель так, что ни единый листок не помнется под его руками и упаковочной плёнкой. Он составляет такие букеты, что классическая живопись в своей гармоничности цветовых сочетаний порой позавидует. И кажется, что с каждым цветком он говорит. И Сонхва даже знает, о чём. — Не придёёёт, — подзуживает Ёсан в очередной раз, когда Сонхва развешивает в фото-уголке омелу, и пихает шутливо лестницу, отчего Пак мгновенно вцепляется в декорации, чтобы не упасть. — Даже не старайся! — Отстань, Ёсан-и! — Сонхва лишь хохочет и сдергивает на младшего целый моток мишуры, в которой тот просто тонет. И неважно, кому придется развешивать обратно. Сейчас омела важней. И Сонхва приглаживает каждый длинный листик, почти любовно глядя на тонкие ветви. Ну и что, что цветочный работает. Сонхва уверен, что придёт. Пуансеттия не должна подвести. Он же не зря подбирал её с такой тщательностью у поставщика. Сонхва мельком выглядывает из окна, когда протирает полки, и мягко улыбается. Отсюда виден самый краешек чужой витрины, а в ней — отражение лавочки напротив. И можно иногда, при хорошем блике, уловить, что происходит за прилавком. И сейчас Сан гладит бархатные алые лепестки пальцами. С особой ласковостью, даже нежней, чем свои цветы. Придёт. Сонхва знает. Они давно договорились, это лишь напоминание. Сан не мог забыть. Сан ничего не забывает. Он не забывает покормить бездомных кошек на задворках торгового центра. Он не забывает купить кофе девушке-парикмахеру из соседнего салона. Он не забывает поздороваться со старушкой из табачного и справиться о ее здоровье. Он не забывает напомнить пообедать пареньку из крохотной ювелирной лавчонки посреди линии. И Сонхва знает, что он никогда не забывает и о множестве других вещей. Сан никого не обделяет вниманием и заботой, никогда не упускает деталей и шансов помочь или просто сделать комплимент. Он хватает языком снежинки и пританцовывает под радио в торговом центре. Он улыбается цветам и извиняется перед небом, когда идет дождь. Сонхва без памяти влюблен в душу Чхве Сана. И этого не изменить. — Не придёт, — Ёсан насвистывает это в самое ухо Сонхва, когда тот старательно развешивает новые гирлянды взамен проданным по всему магазину, подключая цепочкой и настраивая в одном режиме. Теперь всё помещение светится золотистым тёплым светом. — Да с чего ты вообще взял? Читай свою книгу! — Пак смеется весело и легко, пихает Ёсана в плечо и рассматривает наконец всё вокруг, удовлетворённый собой. На каждой стене, на каждой ёлке, на каждой игрушке, на большом макете вертепа — огоньки. На щеках и книжке Ёсана — тоже. — Читаю. «…Ожидавшему их Божию долготерпению, во дни Ноя, во время строения ковчега, в котором немногие, то есть восемь душ, спаслись от воды. Так и нас ныне подобное сему образу крещение, не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести, спасает воскресением Иисуса Христа, Который, восшед на небо, пребывает одесную Бога и Которому покорились Ангелы и Власти и Силы». Брови у Сонхва медленно ползут вверх, пока он слушает чтение совсем нетипичной для Ёсана литературы. — Это что такое? С чего вдруг ты решил таким заняться? — Это — послание Петра, Новый Завет, — Ёсан захлопывает книгу и отмахивается небрежно, коротко морщась. — Так, покупательница оставила. Хочешь? — Нет, спасибо, обойдусь, — Сонхва посмеивается и качает головой. Кто бы мог подумать, что младший действительно станет читать что-то подобное. — И что же за Силы такие? — А? — Кан уже занимается тем, что оправляет ткань на маленькой фигурке Иисуса в макетных яслях. Он, кажется, словно и позабыл уже про книгу. — Да это про иерархию ангелов. Нам объясняли в воскресной школе. — Да? — не то чтоб это правда интересно, но … — И что же говорили? — Что это ангелы, которые творят чудеса и помогают. Они укрепляют каждого человека в терпении, смирении, чтобы не скорбел особо-то сильно. Творят чудеса для праведников, помогают им, ну и всякое такое… Сонхва лишь мягко улыбается и кивает, возвращаясь к работе. Что ж, раз так… — Тебе бы вот сейчас совсем не помешало бы чудо, Пак Сонхва! — А? — Ёсан выглядит довольным котом, когда видит, как удивляется его хён. Чудо? — Твой цветочный мальчик сегодня едва отбивается от клиентов. Ты правда думаешь, что он не засядет со своими растениями до поздней ночи, как обычно? Он ведь еще ни разу не пришёл. Сонхва кидает через витрину взгляд в сторону магазина цветов, у которого выстроилась толпа. По праздникам там всегда много народу, да и нередко Сану приходится оформлять интернет-заказы. Он работает один, без сменщика, поэтому большое количество людей всегда оборачивается столпотворением. Но из очереди к нему обычно не уходят. И никто никогда не скандалит: Сан обходителен с каждым и, хотя довольно расторопен, умудряется всех привести в хорошее расположение духа, пока крутится в своем небольшом магазинчике среди ломких бутонов и требующих бережного отношения стеблей. Сонхва правда любит наблюдать, как Сан работает. — Сегодня Рождество, Ёсан-и, — очередь сдвигается на пару шагов, но к концу тут же прибавляется еще несколько человек. — Всё возможно. Магазин Сонхва запирает ровно в десять, за два часа до полуночи. Клиенты приходили до последнего, покупали подарки, выбирали украшения, тискали медведей и обсуждали открытки. Ёсан убежал пораньше к семье, поэтому не знал, что последние двенадцать покупок благополучно стали подарками. Сонхва не мог удержаться, когда любовался, как девчушка с сияющими глазами обнимала плюшевого снеговика, а пожилая пара долго и старательно выбирала открытки для всех своих детей и игрушки для внуков. Все эти люди, которые сегодня заряжались праздничной атмосферой в их магазине, чуть позже вернутся к своим семьям, сядут за праздничный стол или в какой-нибудь ресторан и поздравят друг друга со светлым праздником. Но Сонхва не из таких. Сегодня он стоит на ярко украшенной площади перед торговым центром и смотрит в небо, выискивая ту самую звезду. Вокруг сотни, тысячи огней и украшений, до сих шумит праздничная ярмарка, танцуют под рождественские песни пары, все наполнено ощущением праздника. У Сонхва внутри тоже праздник. Он искрится, сияет, рвется наружу, и… — Привет? Чхве Сан. — Сан-а! — Сонхва расцветает пуще прежнего, но тут же вскидывает удивленный вопросительный взгляд: Сан протягивает ему белую лилию. — О. Это к чему? — Не знаю, — у Сана в уголках беспечной улыбки появляются очаровательные ямочки, и он пожимает плечами. — Показалось, что тебе подходит лилия. Пойдем? Сонхва, убрав короткий стебель во внешний карман пальто, трепетно жмет к себе цветок, боясь, что его повредит легким морозцем, и исподволь любуется Саном. Он пришёл. Впервые за несколько месяцев, что Сонхва назначал ему свидания, он правда пришёл. Не задержался в магазине, не заработался, не пропал куда-то без предупреждения, а действительно пришёл. Чхве естественным и лёгким опытным жестом оправляет лепестки лилии, чтобы они не цеплялись за лацкан, и, подмигивая, устремляется в самую толпу. Они шагают совсем рядом, и Сонхва ощущает даже сквозь пальто чужое тепло. Сан улыбается так солнечно, что, кажется, перекрывает свет всех огоньков на площади. Он переходит от одной лавчонки к другой, утаскивая за собой Сонхва, показывает милые безделушки или действительно искусной работы вещицы, кружится вокруг ёлки, пританцовывает с незнакомой женщиной возле танцевальной площадки, пробует сласти, с восхищением осматривает макеты с библейскими сценами. У Сана звездочки в глазах от всего этого, и прекратить им любоваться просто невозможно. …Пока очередной приступ чужого заливистого смеха не обрывается из-за звонка телефона. Даже когда Сан хмурится, он все равно очаровательный. Сонхва подходит поближе и заглядывает в его мгновенно посерьёзневшие глаза. — Что-то случилось? — Да, мне… Наверное, придётся уйти, хён, — тонкие губы поджимаются, и Чхве, глядя исподлобья, выглядит словно нашкодивший котенок: виновато и несчастно. — Прости, там помощь нужна, и, ох, мне так неловко, я так давно хотел, но… Сонхва обрывает его мягким касанием пальцев о сжатые на крае куртки кулаки. — Если тебе можно помочь, я бы с радостью. У дома престарелых, к которому приводит Сан, совсем темно. Только горит какой-то мутный фонарик во дворе, а перед самим зданием из последних сил надрывно мигает видавшая виды искусственная ель. Сан в этом полумраке ориентируется хорошо: уверенно огибает её и направляется внутрь, ведя Сонхва за собой. На входе их встречает охранник, хмурый и недовольный, но безропотно пропускает внутрь. Хотя время для посетителей давно закончилось, но Чхве тут явно не впервые и его хорошо знают. Он бегом поднимается на третий этаж, лишь нетерпеливо переступая с ноги на ногу, пока ждет спутника, а затем проскальзывает в большую гостиную. Убранство нельзя назвать роскошным. Даже средним. Это откровенно бедный дом — но украшенный к празднику с небывалой старательностью и вниманию к деталям. Пусть и обшарпанный, явно давно не видавший ремонта или хоть каких-то достойных вложений в обстановку, но все же — уютный. Из кресла навстречу полуночным посетителям поднимается взволнованная женщина и вдруг начинает безостановочно кланяться. — Простите, хубэ, мы совсем не хотели вас беспокоить так поздно… — Всё в порядке. Она у себя? «Она» оказывается совсем старенькой бабушкой, едва отрывающей голову от кровати. У нее потрясывающиеся тонкие руки и грустное лицо, но такие глубокие глаза, что Сонхва подходит поближе, будто загипнотизированный. Сан присаживается рядом на стул и сжимает пальцы в своих, заглядывая в глаза. — Аджума, я здесь. Госпожа Мин сказала, что вы не хотите ложиться… Следующие минут двадцать проходят как в тумане. Сонхва просто стоит в дверях и слушает размеренный негромкий голос. Спокойный, но не лишенный интонаций, выразительный и мягкий при этом. Сан читает вслух. — Она с трудом засыпает, если не почитает. Но видеть стала плохо, да и руки не держат книгу… — бормочет Сан, когда притворяет за собой дверь комнатки и прислоняется к ней спиной, глядит в пол. Затем прихватывает Сонхва за рукав и ведет за собой. Во дворике здания совсем тихо, только где-то поодаль — шум машин, голосов, музыки, салютов. Там же — и множество огней, фонарей, просто масса света. А здесь лишь нервно моргает ёлка и блекло светит одинокий фонарь. — Прости, хён, — голос у Сана приглушенный — совсем не тот, которым он пару минут назад читал своей подопечной книгу. Он комкает в пальцах рукава и покачивает головой, не смея поднять взгляд. Сердце у Сонхва сжимается. — Я испортил и это наше свидание. — Ну что ты такое говоришь, Сан-и, ты ведь… — Ни разу не пришёл, да? — он мельком улыбается и жуёт губы, качает головой. — Первый раз я не смог себя заставить после похорон. А потом всё время то по привычке приходил сюда, то бегал по чьим-то просьбам, то что-то отвозил, то где-то… Сонхва не может сдержать улыбки — уверенной, ласковой, в противоположность мелькающей нервозной улыбке Чхве — и берёт чужие руки в свои. Пальцы у Сана холодные, будто насквозь продрогшие, и Сонхва тепло выдыхает на них, пряча в собственных ладонях. От того, что эти пальцы такие заледеневшие, Чхве Сан не становится менее прекрасен в своих стремлениях. — Всё в порядке. Ты помогал людям. Не извиняйся. Сонхва без памяти влюблен в душу Чхве Сана. И этого не изменить. Но Сан вцепляется в его руки и заглядывает в глаза почти с мольбой. Он как будто пытается убедить Сонхва в том, что виноват перед ним. Потому что, кажется, сам искренне в это верит. — Я все эти разы подводил тебя. Мне правда стыдно, хён. Я каждый раз так сильно хотел прийти, но всегда что-то случалось, и мне уже было не до того. Ты мне так нравишься, и… Я испортил тебе Рождество! — Ты подарил мне Рождество. Огни и праздничный шум где-то совсем вдалеке, даже не на соседних улицах, а где-то там, в другом мире, в другой жизни. Там салют и поздравляющие друг друга люди. Там сотни, тысячи огней и украшений, до сих шумит праздничная ярмарка, танцуют под рождественские песни пары, все наполнено ощущением праздника. И здесь всё им наполнено. В тёмном дворике, под тусклым фонарным светом и бликами старой ёлочной гирлянды. Огоньки мелькают на щеках, путаются в волосах и отражаются в темных глазах Чхве Сана, когда он отчаянно целует Сонхва. Обвивая его шею руками, приподнимаясь к нему на носочки и тягучим прикосновением сминая его тёплые губы. Там масса света. Здесь лишь золотистое сияние белых лепестков лилии, вдруг освещающее бедный двор. Там салют и поздравляющие друг друга люди. Здесь шелест разворачивающихся за спиной мощных крыльев. Силы творят чудеса для праведников, помогают им. Ну и всякое такое.