Полёт колибри

Туман, неровно застилавший остывшую за ночь каменистую почву ущелья, отливал красным — в этом я готова была поклясться. Хотя и трёхдневный переход с одной ночёвкой и вытянул из меня все силы, я сохраняла спокойствие и способность сканировать окружающую среду с достоверной точностью: необходимое умение в условиях непрекращающейся войны с древним Магистром. Туман был красным. Сэра, последние три часа волочившаяся пешком («От тебя, дорогуша, несёт так, что уж лучше я себе мозолей набью, чем продолжу оскорблять свои ноздри подобной скверной»), молча подняла руку и потрогала меня за лодыжку. Она делала так всегда — называла это «якорением» — когда мир вокруг становился слишком сверхъестественным. Мне хотелось пробормотать слова утешения, а лучше и вовсе нагнуться с лошади и поцеловать её в грязный лоб, и в её упрямую курносую мордашку, ибо только это могло по-настоящему её успокоить, но я зачарованно продолжала понукать вперёд загнанную до хрипа лошадь, пока не увидела на тронутой росой и примятой ботинками разведчиков траве бурые следы. — Красный туман — херня на подходе, — хрипло проговорила Сэра и утёрла нос рукавом. Я спешилась — прямо перед тем, как к нам подбежал запыхавшийся разведчик. Его броня была расколота пополам, чары, не иначе, и по моей спине прополз ледяной червь страха. Сколько имён убитых мне придётся услышать сейчас? Я с раздражением подумала, что неплохо было бы хотя бы сполоснуться в ручье, перед тем, как взвалить на себя очередную порцию вины. Плохо, спорить не стану, но переход дался мне тяжело: Сэре без конца снились кошмары о нашем коротком, но глубоком погружении в Тень, и я проводила ночь в её палатке, где было слишком жарко и шумно. Кроме того, рука, на которой тускло сияла Метка, снова опаляла жгучей болью и иногда я нащупывала под подушкой Сэры острый кинжал, и представляла себе окровавленную культю — уродливую, но свободную от груза ответственности и проклятия сумасшедшего, жадного до власти Корифея. — Ваша Милость, Инквизитор! — разведчик согнулся пополам и прижал ладони к коленям, пытаясь отдышаться. В его волосах я заметила подсохшую, слипшуюся кровь: бедняга явно нуждался во внимании лекаря. — Позвольте доложить… Я махнула рукой. — Позаботьтесь о себе, разведчик, я выслушаю вас, когда вы будете готовы. — Это…- разведчик отчего-то выглядел виноватым, и я невольно схватилась за кончик уха: острая его часть всегда начинала пульсировать в неловких или неприятных ситуациях. — Здесь дело неотложное. Понимаете, мы нарвались на отряд гакконитов… Отряд отбился с честью и закрепил знамя инквизиции на их лагере… — В чём же дело? — нетерпеливо прервала я. Давление в голове подскочило до такой степени, что я боялась лопнуть, как перезревший арбуз. — Это главный разведчик Хардинг, ваша Милость, — парень опустил голову, тряхнул кудрявыми волосами. — Не могли бы вы заглянуть в её шатёр, когда отдохнёте? Она хочет вас увидеть. Если у вас найдётся секунда… Я бросила взгляд на своих спутников — Дориан изучал собственные ногти, Бык сосредоточенно пинал небольшой булыжник, лежавший на дороге. Сэра смотрела на меня, скривившись — разведчик Хардинг в нашем союзе была не самым любимым предметом для обсуждения. Я кивнула Сэре — не в поисках оправдания, но давая ей знать, что я пойду вне зависимости от того, сколько витиеватых ругательств она собирается излить на меня позже. Любимая дёрнула плечами, и я последовала за разведчиком, который, казалось, шёл нарочито медленно. Он чем-то шелестел, и только прислушавшись, я поняла, что это было его бормотание самому себе под нос. Я ей говорил — чего суёшься? А она «Инквизитор будет рада, если мы возьмём эту шахту». А подождать подкрепления? «Сами справимся». Дура коротышечная. Справилась она… Я раздвинула шатёр и нагнулась — построенный под гномов, он был слишком низким даже для такой невысокой женщины, как я. Кто-то лежал и тихонько стонал в углу: широкая спина лекаря загораживала мне обзор, и потому я подошла вплотную. — Ваша Милость! Вы здесь, как же это…- лекарь ужасно смутился и почти отбил поклон, но я его остановила, не отрывая взгляда от лежащей на развёрнутом на холодной земле покрывале Хардинг. А точнее от её сочащейся красным раны между рёбрами, прямо под сердцем. Впервые за всё время я видела разведчицу без брони, и моё сердце сжалось: маленькое, коренастое и мускулистое тело, прикрытое только сорочкой, было таким хрупким. Рыжие, почти красные из-за крови, волосы разметались по земле, густые короткие ресницы подрагивали с каждым вздохом. И без того всегда заметные веснушки — о, как они сияли в летние месяцы, когда Хардинг докладывала мне об очередном завоевании Инквизиции — выступили ещё чётче на побледневшем лице. Пересохшие, потрескавшиеся губы что-то шептали — знакомые очертания букв, знакомые звуки, знакомые… Я запнулась о собственные мысли, когда, наконец, смогла прочитать эту отчаянную попытку произнести слово. Лавеллан. Инквизитор. — Она звала вас, но мы не хотели…- лекарь замолчал, стоило мне только повернуться. Мой тяжёлый взгляд высказал всё, что я об этом думаю, а затем задал молчаливый вопрос. — Нет, — лекарь покачал головой, его могучие плечи тоскливо опустились. — Осталось немного. — Покинь шатёр, — я редко приказывала, но голос Инквизитора решил прорваться в этот раз. Лекарь не мешкал: вручив мне флягу с водой, которой он, очевидно, поил Хардинг до моего появления, он вышел. Я успела заметить, как он вытер слёзы, а потом заметила, что и в моих глазах собирается влага. Я запустила одну руку под голову Хардинг, а второй поднесла флягу к её губам. Девушка кашлянула, а затем втянула в себя воздух — это простое движение сопроводил хрипящий свист, который, казалось, исходил из всего её тела. — Ваша Милость, вы что…- она перестала пить, как только открыла глаза и увидела, кто перед ней. — Я не хочу… Не хотела… У вас много дел. — Спасибо за лагерь, Хардинг. Инквизиции нужны ресурсы, — я ненавидела себя за эти плоские и глухие слова, вылетавшие из моего рта. Но Хардинг выглядела очень счастливой, она блаженно улыбнулась и взяла меня за руку. — Я не доглядела, — сказала она горько. — Прошёл прямо между складок брони. Я…Ваша Милость, я так рада, что успела вас увидеть. — Всё будет хорошо, — соврала я. — Мы привезли новых снадобий. Глядя в её подёрнутые предсмертной плёнкой глаза, я не могла не думать о наших прежних встречах — когда эти глаза сияли мягким янтарём, когда из-за улыбки, которую Хардинг всегда пыталась скрывать, чтобы не нарушать субординацию, когда… — Лавеллан, — сказала Хардинг, переплетая свои пальцы с моими. — Не нужно. Я умираю. Я знала, на что я иду. — Лейс, — я ласково погладила её по щеке. — Может ты хочешь увидеть кого-то из отряда? Я трусливо надеялась, что она скажет: «Да». Что у неё секретный роман с одним из ребят — или с одной из девушек. Что она захочет помолиться. Что угодно, но только не это. Она помотала головой и снова без сил опустилась на землю. Ткань сорочки напиталась свежей кровью: течение не прекращалось всё это время, только немного замедлилось. Разведчице оставалось совсем чуть-чуть. — Я всегда хотела видеть только вас, Инквизитор. Слышать ваши слова…и ваш дурацкий, неловкий флирт. Я почувствовала, как краснеют мочки ушей. — Я…- у меня не получилось ничего ответить. — Это ничего. Госпоже Сэре нечего бояться. Вот если бы я выжила, тогда…- Хардинг хрипло засмеялась. — Это всё ерунда. Мне даже не больно. От вас исходит тепло, Инквизитор, — она повернулась ко мне лицом и облизнула губы, к которым я невольно потянулась большим пальцем. Она приняла мой осторожный жест с умиротворением и благородной благодарностью: в тот же момент, подчинившись какому-то инстинктивному порыву, я потянулась к ней и оставила поцелуй на её уже начинавшем остывать лбу. Хардинг открыла глаза на мгновение, словно пытаясь запечатлеть моё лицо в памяти, и снова бессильно закрыла. — Как-то раз, — сказала она, — я слышала вашу песню, госпожа Инквизитор. — Лавеллан, — поправила я. — Я слышала вашу песню, Лавеллан. У вас такой красивый голос, госпожа. Я, наверное, плохой солдат, но я долго не могла его забыть. Иногда он достигал меня в песочную бурю или снежный шторм. И когда клинок вошёл в меня и выпил из меня жизнь, я услышала, как вы поёте… Я глубоко вдохнула и негромко загудела — нота шла из груди, а не изо рта, в моём клане нас учили петь именно так, издавать вибрации, которые воздействовали не только на слух. «Лети, маленькая колибри, Трепещи крылышками, пытаясь угнаться за временем, Тебе не победить этого седовласого старца с обоюдоострым посохом, Но на короткий миг, когда твои крылья трепещут и бьются о воздух, Ты обманешь, и остановишь время, Ты могущественнее, чем его холодное объятие, Но только пока ты летишь» — Как красиво, — мечтательно произнесла Хардинг. — Знать бы, о чём говорят слова. — О маленькой и храброй колибри, которая…- я запнулась о своё предложение и поднесла ладонь к умиротворённому лицу разведчицы. Я не почувствовала даже малейшего колебания воздуха, но я всё ещё могла слышать замедлявшееся биение сердца. И, пока оно не остановилось, я поцеловала Хардинг в губы, вложив в этот поцелуй всё, что могла бы сказать, и всё, что она хотела бы услышать. Когда она умерла — через двадцать одну секунду — моя метка покрылась льдом.

***

Сэра не произнесла ни слова до самого вечера, пока не подкатилась ко мне под бочок в походной кровати и не взглянула на меня по-кошачьи. — Я знаю, что ты сделала, — наконец произнесла она, надувшись. Я взъерошила её светлые волосы и поцеловала в бровь. — И что же, — спросила я, — ты на меня сердишься? — Самую малость, — проговорила она. — Но больше мне грустно. Я всегда знала, что у этой занозы ты в сладеньком местечке в сердце. Но я не возражала, что она по тебе сохла. Я… Сэра вдруг всхлипнула и расплакалась. Я благодарно прижала её к груди. «И когда кончится твой полёт, От тебя не останется ни следа, Только яркие и тёплые цветочные поля, И лёгкий запах нектара»