Много шума из ничего

Гунджи с малых лет мечтал трудиться ветеринаром - лечить, опекать и баловать. Животные были куда добрее людей, он сам был тому примером: декоративный кролик не стал бы бить ногой по ребрам другому декоративному кролику для того только, чтобы отобрать пачку сигарет, а Гунджи разживался табаком исключительно таким способом. Зеленая черепашка не стала бы прыгать на спине другой зеленой черепашки просто потому, что вторая черепашка как-то не так посмотрела на первую, а Гунджи был болезненно мнителен. Волнистый попугайчик не стал бы домогаться другого волнистого попугайчика из-за того, что требовалось снять (неважно кем) скопившееся напряжение, а Гунджи... всякое случалось, в общем. Сравнивая окружающих его выродков со зверушками, он понимал, что в отношении человечества эволюция действительно дала маху. И когда стыд за свой биологический вид заел его окончательно, принял два судьбоносных взаимообусловленных решения: бросить курить и начать бить людей по ребрам по более веским причинам (перестать обращать внимание на косые взгляды и вступать в незапланированные связи он пока не был готов, но лиха беда начало). С таким настроем ему была прямая дорога в Тошиму, где молодой человек с твердой жизненной позицией имел возможность совершенно безнаказанно нести в массы свои взгляды. В городе Гунджи встретили как родного: Вискио приняли его на работу с трехразовым питанием, дали в напарники друга по интересам и разрешили бить ниже пояса. Веселья сразу стало невпроворот. Впрочем, насыщенные естественным отбором будни не заглушили в нем тяги к животинам, и Гунджи неоднократно пытался поведать миру свою тоску по теплому, мягкому и тискательному. На худой конец он был согласен обойтись живым уголком с рыбками и хомячком, однако при попытке убедить руководство завести таковой в штаб-квартире едва не разбил лоб о стену черствости и непонимания: собрать загон с рабами - это пожалуйста, а на призывы обустроить контактный мини-зоопарк его шеф реагировал болезненно. Принципиальный Гунджи по личной инициативе начал сбор подписей в свою пользу и даже преуспел, но власти было не провести. Поднимая двумя пальцами за уголок листок, испещренный бурыми пятнами, шеф поинтересовался, сколько участников Игуры пострадали во имя любви его подчиненного к природе. Он даже пообещал подарить сотруднику к профессиональному празднику Дню санитара маленькую копию Ину из забракованного помета, если тому так уж неймется завести любимца, но лично он, будучи бывшим профессором-биологом, привык, что дешевое и без труда возобновляемое зверье нужно только для опытов, чтобы после использования не жалко было выбросить в мусорный контейнер для переработки и вторичного использования. Больше к этому вопросу они не возвращались. Тем более обидно Гунджи было, что парочка питомцев (настоящих, не то что самоделки шефа) кое у кого в Тошиме имелась – тот тип с туманными намерениями хвостом ходил за Шики, боссом шефа, оставляя где ни попадя чемоданы, заполненные ампулами с кровью. Поначалу Гунджи удивлялся, зачем так и почему, пинал чемоданы, пока ему это не запретили, а потом махнул рукой, ибо понять логику извращенцев нормальному садисту не дано. В конце концов, гораздо больше, чем личная жизнь начальства, его привлекали два - беленький и черненький - котенка, частенько сидевшие за пазухой преследователя. Котята совершенно пленили сердце страдающего от одиночества карателя, но подойти и попросить одного хотя бы на время, поиграть, Гунджи стеснялся. Он подозревал, что такому, как он, любящий владелец даже через собственный труп животное не доверит. На крайний случай был составлен хитрый план выменять котенка на связанного Шики, однако того еще требовалось поймать, желательно не покалечив ни его, ни себя, поэтому Гунджи оставалось лишь следить за следящим, пуская слюнки умиления, когда розовые носики и растрепанные усишки высовывались из-за полы хозяйского свитера. Как раз розыском наблюдателя он однажды собирался заняться, когда за углом услышал голоса. - Кот! Выходи поиграть! - гнусаво выводил Первый. - Иди сюда, маленький! - вторил Второй. Кто-то из них стучал палкой по тротуару. - Пора спустить с тебя белую шкурку! Защитник природы в Гунджи немедленно встрепенулся и потребовал провести акцию протеста. Он перегородил выход из переулка: - Что это вы тут делаете? Узнав его, парочка остолбенела - инструктаж по технике безопасности с потрясанием перед лицами новичков фотографией двух работников службы опасности Тошимы с криками «Вы точно запомнили эти лица? Точно-точно? Ни с кем не спутаете? Уяснили, что для них нет сдерживающих факторов? Ну смотрите, мы вас предупредили!» был обязательным для всех. - Животное в угол загоняете, да? Они затараторили: - Точно, такую скотину иначе как животным назвать язык не повернется! Меня поцарапал! - А меня сфотографировал! - Нас вместе! - А мы случайно оказались так близко! - Ничего такого не было в мыслях! - Это поклеп и провокация! Гунджи хмыкнул. Он, конечно, был неоднократно травмирован дружескими ударами Мицуко по черепу, отчего у него иногда возникало странное желание поесть мела или создать поп-группу, но логически мыслить еще был способен и запутать себя не дал. - Не дурите мне голову! - прикрикнул он. - Вы бегаете за котом, ага? Когда догоните - убьете, ага? А кот - это милый одомашненный пушной зверек, ага? Второй почесал в затылке: - Милый-то он милый, тут не поспоришь - с такой мордахой хоть в журналах на развороте печатай. Только зверек - это слишком ласково для поганца. Скорее уж тварь. Гнусная. Писклявая. Женоподобная. Тварь. Дальше слушать не было смысла. Где-то неподалеку бродил испуганный, возможно голодный и несомненно психологически травмированный котенок, а Гунджи не знал менее подходящее место для котят, чем Тошима. Проставление жирной точки в разговоре заняло не больше двух минут. - Эх вы, живодеры, - плюнул он напоследок на покромсанные трупы. В глубине тупика шевельнулось что-то светлое. - Кисонька! - замирая от счастья, позвал Гунджи. - Не бойся, лапочка, я тебя не обижу. Стараясь двигаться как можно более располагающей к доверию плавной походкой, он заскользил по проходу, выпевая «Кис-кис-кис!», пока дорога не уперлась в стену. Там же, зажмурившись, скорчился известный всему городу мальчик-одуванчик Рин. Гунджи посмотрел налево, глянул направо, пошевелил носком ботинка обмякшее от ужаса тело, надеясь, что белый комочек прячется в широких штанинах. Ничего похожего на котенка из шортов не выпало. - Эй, малец, - Гунджи помахал перед лицом Рина окровавленными когтями, показывая, что боятся нечего, он тут не по работе, - выходи на контакт. Тот медленно и обреченно поднял бледное лицо. - Тут зверушка не прошмыгивала? Такая небольшая, на четырех ногах, и пятый хвост. Рин покачал головой. По нему было видно, что слишком напуган, чтобы врать, и Гунджи тяжело вздохнул. Упустил кисоньку, растяпа, слишком долго потрошил тех природоненавистников, растянул удовольствие. А счастье было так близко! - Так вот, - наклонился он к Рину, - если увидишь, что по Тошиме что-то этакое шмыгает - это котик, и я его ищу. Сообщай в любое время, я тебе за информацию жетонов отсыплю. Если понял, моргни два раза. Тот на всякий случай моргнул три. Притихший Гунджи, которому больше нечего было делать в переулке, побрел в сторону главной улицы дальше нести службу, надеяться и ждать. А Рин, известный еще со времен участия в Bl@ster как «Кисуня», подумал, что зря в свое время обиделся и заколол того, кто придумал ему это полезное прозвище.