Похороните меня на цветочном поле

— Да? — Камило, ты сейчас в городе? — Смотря для для какой цели спрашиваешь. — Думала продать все твои вещи и решила удостовериться, что ты не скоро объявишься. Он в ответ усмехается и шуршит чем-то полиэтиленовым, похожим на пакет чипсов, вероятно, ужасно дешёвых и вредных для кожи. Достает пару штук и начинает громко хрустеть, будто ей на зло; медленно, смачно, с чувством и артистизмом. Исабелла закатывает глаза и откидывается на спинку ортопедического и безумно неудобного кресла, разминая пальцы ног после нескольких часов прогулок в туфлях. Надо будет заказать новое, а это отдать дяде, чтобы он перестал походить на ходячий вопросительный знак. И купить кроссовки, иначе через пару месяцев ее пальцы примут форму треугольника. Нет. Лучше балетки. — Ладно, — обречённо выдыхает Камило. — Чего от меня потребует госпожа? Прошу прощения, что не могу поклониться, мне слишком лень встать. Засранец. — Пепа забыла у меня свои таблетки, — Исабелла щелкает крышкой пузырька, поддевая ее темно-синими гелевыми ногтями. Открыть. Закрыть. Открыть. Закрыть. Даже если не принимать их, весьма неплохо успокаивает. — Можешь забрать и отвезти ей? Я сама не успеваю, в северном филиале нужно сменить цветы. — А почему ты ей не позвонишь? — снова хруст чипсов. — Она же всего полчаса назад отчалила. Исабелла снова закрывает пузырек и ставит его на темный стол перед собой. Транквилизатор бензодиазепинового ряда. Ее психолог говорила, что подобные успокоительные вызывают привыкание, как и любые успокоительные в общем-то. Остаётся надеяться, что врач Пепы знает, что делает, и через пару месяцев тетя не обрушит на город гневный цунами из-за того, что в очередной раз забыла где-то свои таблетки. Не хочется сомневаться в умиротворяющих все вокруг способностях Феликса, но вряд ли он сможет противостоять зависимости. — Она уже с утра раздражённая и из-за этого рассеянная, а ты знаешь, как сильно она начинает волноваться, когда что-нибудь где-нибудь забывает, — говорит Исабелла. — Я не хочу, чтобы в городе до ночи лил дождь от ее самобичеваний. Она любит Пепу. Действительно любит. Но и попасть под дождь после смены цветов в кафе, во время которой она будет выносить себе мозг приступами перфекционизма, — она благодарна себе за то, что оформление чужих помещений и выставок не отнимает столько нервов — не хочется совершенно. Это, конечно, добавило бы драматизма всему происходящему и позволило ей настрадаться от беспомощности перед собственной самокритикой сверх меры, но сегодня Исабелла не в настроении. По крайней мере, на данный момент ей так кажется. — Ты уничтожаешь все мои планы, — стонет Камило, по звукам, сползая с дивана на пол. — Ладно. Скажи хотя бы, куда мне мчать на всех парах. — Центр, — она тянется ко второму ящичку стола и достает из него коробку с духами (если розовая, значит что-то с розами и что-то из бесчисленных подарков «для галочки» от Мариано, с которым расстаться будет слишком легко; она все равно собиралась всё это выбросить), вытаскивает флакон и кладет таблетки на его место. — Я оставлю коробку бариста, спросишь у него. Она розовая с именем Шанель. Надеюсь, не перепутаешь. — Надейся, — усмехается он в ответ. Исабелла закатывает глаза снова, упираясь локтем в подлокотник кресла. В последние пару недель Долорес все чаще шутит, что ее даром было не выращивание цветов, а именно возможность постоянно закатывать глаза от раздражения. Или чувствовать раздражение независимо от окружающей обстановки и людей рядом. Возможно, дело не в ней, а в зиме или пятичасовом сне. Возможно, ей тоже надо попросить какое-нибудь успокоительное у врача. — О, и, Камило, — непринужденно начинает она, перед тем как сбросить звонок, — если ты снова приедешь на угнанной машине под видом ее владельца, я засыплю всю твою комнату кактусами и рафлезиями. Ответить он, предсказуемо, не успевает: Исабелла довольно нажимает на красный значок с телефонной трубкой. Угрозы всегда работают лучше, чем что-либо ещё, и доставляют немалое удовольствие. Камило ее слова всерьез воспринимает раз в год, и на эти двенадцать месяцев лимит уже исчерпан, так что он сильно он не пострадает, а лишний раз почувствовать власть для утешения своего эго ей только в плюс. Потягиваясь, как блестящая на солнце черная кошка, Исабелла слышит хруст позвонков и боготворит своего психолога за то, что эти звуки больше не вызывают нервный тик и желание помчаться к врачу за кремами и витаминами. Это нормально для людей. Обычная физиология, не как у бесхребетных осьминогов. Дико вспоминать, что раньше она так не думала и внутренне паниковала всякий раз, когда на расчёске оставалось чуть больше волос, чем обычно. Спасибо, бабуля. Жалобный голос Мирабель — «Иса, пожалуйста, у всех есть право на второй шанс», — рефлекторно отзывается на эту мысль. Она все ещё пытается. Сложно просто взять и простить тот факт, что тебе двадцать лет не давали жить и растили не как человека, а как мраморную статую, выкованную по правилам золотого сечения, но Иса не — такая, как пару месяцев назад, — злая сейчас, и у бабушки есть все шансы на прощение. Если она не решит в очередной раз показать зубы и вмешаться в ее жизнь. Пока что Абуэла старается не устраивать допросы с пристрастиями по поводу работы и отсутствия на некоторых семейных ужинах, на том и спасибо. Ее имя наконец-то стоит первым во всех списках, где упоминаются цветы, — даже если это списки видов удобрений для помидор; она специалист в области цветов, но кто задумывается о том, что не все растения — цветы? — и позволять себе сидеть без дела Исабелла не в праве не намерена. От стоящей на подоконнике драцены веет бодростью от недавнего полива и яркого для середины января солнца, на контрасте с уставшей лозой, ползущей вдоль оконной рамы в поисках тепла. Бедняжка, потерпи еще немного, до весны осталось чуть больше месяца. Коротким взмахом руки Исабелла пускает по стене линию ярко-желтых маргариток. Не совсем солнце, но похожая на него приятная компания. Пепа всегда называла их младшими сестрами подсолнухов. Увядшие листья лозы едва заметно приподнимаются, и Иса чувствует внезапный прилив нежности. В энциклопедии по ботанике давно пора внести, что у всех видов цветов разные типы характеров и с каждым нужно общаться по-особому, подбирать определенные места в помещении, горшки, соседей… Вместо этого почему-то подобными сведениями регулярно пополняются книги зоологов. Не в обиду Антонио, но флора заслуживает не меньше внимания, чем фауна, и она это знает, как никто другой. Могла бы с кем-нибудь поспорить по этому поводу и утонченно унизить, да только спорить не с кем. А унизить можно и тех, кто вчера забыл напоить сад в главном зале. Пересчитав все побеги опунции в горшке у рамки с фотографией — растешь не по дням, а по часам, красавица, — и накинув на плечи темно-синее пальто, Исабелла берет коробку, сумку с принтом из импомеи, задвигает все ящички стола ногой и элегантно поправляет волосы. Исабелла Мадригаль все делает элегантно, независимо от того, идеальная она или нет. Понять, по какой причине она это делает, немного сложнее. То ли чувство собственного превосходства, до самых костей вросшее в ее характер, то ли еще что-то. Если честно, Иса до сих пор путается в том, что на самом деле ее, а что гвоздями приколочено в голове заботливой семьёй. Психолог говорит ей: «Представь, что ты берешь карандаш и проводишь черту между прошлым и настоящим, отделяя одно от другого. Настоящее — это ты. Прошлое — это жизнь твоей бабушки, о которой она мечтала, но не смогла получить». «И что же тогда есть 'я', кроме набора маленьких запретных желаний?» — спрашивает она с усмешкой. «Именно это мы и будем с тобой выяснять», — отвечает психолог. Разложенные по цветам карандаши на столе, выстроенные по размеру ручки в стакане, идеальная чистота в помещениях, идеальная укладка, идеальный маникюр, идеальный вкус, и Исабеллу коротит от банальной неспособности ответить на вопрос, что из этого хочется ей. Но она определенно знает, что терпеть не может розы и все оттенки пурпура. Спускаясь по увитой цветочной лозой лестнице на первый этаж кафе, когда цветные пряди ее волос отражаются в стекле висящих на стенах репродукций Джексона Поллока, Иса добавляет в этот короткий список «идеальные» туфли на высоком каблуке. Ей когда-то нравилось, как они смотрятся и как подчёркивают ее длинные ноги, но это определенно не стоит постоянной боли в пальцах и икрах. Уже не стоит. Деньги на обувь от Лабутен она потратит на оформление филиалов цветочного кафе наиболее достойными представителями неидеального современного искусства. То, чего она тоже давно хотела для себя. Ещё можно будет добавить суккулентов в оконные сады вип-зоны, чтобы на их фоне истинно зимние пуансеттии и омела выглядели ярче. Рождество уже прошло, но его атмосфера продержится до конца февраля и таяния снега, так что стоит поддерживать бело-красно-зеленую цветовую гамму. Возможно, она добавит общему залу ещё немного махровых бегоний и простого плюща, который не будет так сильно пахнуть, как эвкалипт в прошлый раз, и распугивать чутких к запахам посетителей… — Уже уходите, мэм? — администратор буквально вырастает из-под земли, когда она поворачивает от лестницы в сторону зала, и Исабелла нервно вздыхает от неожиданности. Взгляд машинально цепляется за его костюм, прическу, галстук, бейдж, чтобы найти какой-нибудь изъян и придраться в ответ на его бестактность. Иса одергивает себя. — Да, — сухо тянет она. Администратор будто чувствует ее легкое негодование и оглядывается по сторонам, на всякий случай проверяя, нет ли поводов лишить его премии. Исабелла усмехается про себя и растягивает губы в вежливой улыбке. Она не такая помешанная перфекционистка, как Абуэла. Но она знает, что нельзя оставлять без внимания. — Пока меня не будет, проследите, чтобы сегодня вечером официантки полили и опрыскали все цветы, а не ушли пораньше, думая, что ничего не случится, если они этого не сделают. — Конечно, мэм, — серьезно отзывается администратор и тянется рукой к манжетам темно-синего пиджака, чтобы стряхнуть невидимые пылинки. Нервничает. Попросил ее заменить освещение и кресла на первом этаже и теперь боится, как бы не сделать что-нибудь, что заставит ее передумать. Исабелле от этого даже немного неловко, но не настолько, чтобы придать этому хотя бы какое-то значение. Она уже не раз слышала, как цветы жалуются на недостаток воды, и назревает вопрос, за что она платит официанткам, если они предпочитают увиливать от работы. Поняв, что дальше она с ним разговаривать не намерена, администратор кивает напоследок и ретируется в сторону кухни. Умный. Она определенно не ошиблась, когда его нанимала, хотя и Мирабель до сих пор считает его чересчур педантичным и требовательным к персоналу, даже похожим на бабушку, и постоянно об этом говорит. Но он не раздражает двусмысленными намеками и отвратительным флиртом, а это уже огромнейший плюс. Менее подходящему человеку Исабелла доверять свои цветы и свое заведение намерена не была. В семье подобная дисциплина не приводит ни к чему хорошему, но бизнес — это другое. Мирабель надо бы это понять. Стуча каблуками в сторону барной стойки, она чувствует, как вокруг шепчут цветы, радуясь ее визиту. Они обвивают ножки столов, подоконники, гардины, резные балки под потолком, распускаются в горшках и кашпо, ползут по деревянной мебели и тянутся, тянутся к ней, как преданные ручные звери к Антонио. Исабелла ласково проводит пальцами по стеблям лианы, удерживающей кашпо с эустомами и алоэ, и та разворачивает новые листья от удовольствия. Ей хочется улыбаться. Должно быть, примерно так и чувствует себя Пепа, когда смотрит на своих детей. Среди цветов Исабелла, кажется, может спокойно дышать. Для цветов она всегда идеальна, вне зависимости от того, как выглядит и соответствует ли чьим-то — своим собственным — стандартам. Бариста пристально следит за каждым ее движением, будто хочет запомнить, как она общается с цветами и потом попробовать сделать так же. Порой приходится напоминать себе, что не для всех людей в Энканто магия проста, понятна и близка. Для кого-то это по-прежнему чудо. Либо он думает о чем-то менее поэтичном, менее цензурном и более выставляющем его извращенцем, радом с которым она не хотела бы находиться. Возможно, у нее просто паранойя. Исабелла ставит на барную стойку коробочку с таблетками. — В течение получаса должен подойти мой брат, Камило, можете передать ему это? — она улыбается обворожительно, так, чтобы у него не возникло желания залезть в коробку и посмотреть, что там, создавая дополнительные поводы для сплетен о неуравновешенной Исабелле Мадригаль, и заправляет волосы за правое ухо. — Он обязательно представится. Но вы можете заставить его показать права. «Людьми очень легко управлять, если ты добродушная красавица», — сказала ей когда-то Луиса в попытке уколоть в ответ на ее просьбу отложить спарринг с охранником Гузманов и помочь перенести пару шкафов в гостиной, но прозвучало это как факт или цитата для статуса в соцсети. Никто не станет задумываться о том, что в коробочке из-под духов, которую тебе протягивает красивая девушка, что-то, кроме духов. Даже если бы там оказался килограмм тротила, он бы ничего не заподозрил и не смог сказать: «Нет». — Я не в праве отказать, — улыбается ей в ответ бариста и убирает таблетки за стойку. Про себя она добавляет: «Действительно не в праве». Исабелла не говорит ему «спасибо» и не прощается, оставляя это на долю Камило. Шестеренки в голове парня клинят, замирают и ржавеют от ее голоса, и Иса уверена примерно на девяноста процентов, что он хочет ее трахнуть с самого первого рабочего дня. Вероятно, для него это что-то из разряда интрижки с феей Динь-Динь, и это отвратительно. Исабелла посылает одному из поваров, наблюдающему за ней через окно на кухню, воздушный поцелуй и выходит на улицу. Для полноты образа ей не хватает только летающих вокруг поющих птиц, пушистых зайчиков и оленят. Ну или красных рогов на голове. Она бы предпочла второе. Первое хотела бы видеть бабушка. Над этими мыслями надо будет тоже поговорить с психологом. Дверной колокольчик, купленный с месяц назад на ярмарке мастеров, тонко и чисто звенит ей вслед, растягивая звук в длинную блестящую нить. Холодный воздух обнимает сплошным полотном с ног до головы, заставляя поежиться, и на секунду Иса задумывается о том, что было бы неплохо вернуться в тепло и отсидеться там до марта, прежде чем достает из кармана ключи от машины и снимает ее с сигнализации. Снег — это чудесно, но ещё чудеснее он мог бы быть без низких температур вокруг, серого неба над головой и голых деревьев по всем улицам. Как в рекламе. Когда-нибудь в их семье появится несчастный человек, способный воплощать фантазии, и эту мысль о снеге Исабелла предъявит ему первым делом. Если доживёт до этого момента или не уйдет в лес познавать единение с природой. Видит бог, она не так далека от обоих вариантов, хотя и слишком полна планов, чтобы умирать. Сейчас на первой странице ее ежедневника зелёным текстовыделителем обведена жирная надпись красной ручкой: «Жакаранда в большом мире». У всего в жизни должна быть цель. У нее пока что есть мечта, и это уже невероятно. Прохожие провожают вслед долгими взглядами от ботинок до венцом обвивающей голову черной косы и лежащих на плечах чернильными брызгами волос, когда она подходит к машине и открывает серебристую дверь в прохладный салон бизнес-седана. Когда-нибудь ей наскучит и осточертеет постоянное повышенное внимание, но не сегодня. Мысленно Иса делает пометку и на этом пункте. Она любит, когда ее любят. В салоне едва уловимо пахнет мятой и немного мимозой от бледно-зеленых, покрытых пушистыми желтыми катышками, засушенных веточек на приборной панели. Выветривается. Скоро придется достать новые, чтобы запах искусственной кожи и смазанных салярой автомобильных внутренностей не давил ей на виски. Исабелла почти готова признать, что мама была права, когда говорила, что ей стоит попробовать себя в парфюмерии. Почти. Во-первых потому, что она слишком упряма. Во-вторых потому, что обилие химических запахов от духов и прочего спиртового кошмара сведёт ее с ума раньше, чем получится создать что-то дельное. Прекрасно, когда вокруг пахнет цветами, — особенно из ее композиций — но для этого нужны живые цветы, а не эссенции, отдаленно напоминающие их. Все равно что сравнить живую лошадь с пластиковой игрушкой. У нее определенно есть некоторые проблемы с моральным восприятием химии. Бросив беглый взгляд на себя в зеркало заднего вида, Исабелла включает подогрев и заводит двигатель. Его урчание напоминает недовольный рык Луисы, когда той говорят, что отдых можно перенести на другое время. Признаться честно, — только в собственной голове; вслух она вряд ли это скажет в ближайшее время — Иса восхищается ее умением загружать в голову новые программы и не мучиться внутренними конфликтами на фоне психологических установок. Сказали: можно отдыхать, значит она будет отдыхать, когда посчитает нужным. Луиса будто перемещает все барьеры и страхи в мусорную корзину и продолжает жить по новым параметрам. Или же они снова не замечают никаких проблем, поскольку Луиса говорит, что их нет. Учитывая, что в их семье люди не умеют говорить словами через рот, это было бы наиболее очевидно. Довольно непросто высказывать недовольство человеку, который спонсирует твою жизнь и твой бизнес от прибыли с продажи всевозможных услуг, в число которых не входят услуги помощи собственным родственникам за пределами финансовых. Все и везде решают деньги, даже если кажется, что это не так. Даже если речь идет о семейных взаимоотношениях. Но было бы лучше и проще гораздо, если бы они изначально подавались исключительно, как деловые. Подсознательно Иса ждет, когда бабуля предъявит ей чеки и счет с семизначной суммой, в которую будет включено питание, воспитание и содержание за восемнадцать лет, дабы восполнить затраты на бесперспективный проект. Однако, если это случится, она предпочтет застрелиться от неспособности пережить всю абсурдность происходящего. Иса переключает передачу, паркуя машину, и бросает голосовому помощнику просьбу набрать менеджера. Отвечает он почти сразу. — Я нашел юриста, чтобы собрать весь пакет документов, — вот так просто, даже без приветствия и: «Что хотела?» — Причем, за адекватные деньги. Можешь не говорить, какой я молодец: я это и так знаю. С лицензиями и разрешениями, конечно, мучиться долго будем, но нам полагаются некоторые льготы на правах первенства. Звучит он несколько устало и нервно, будто весь день носился с документами, а впереди еще несколько часов работы, но идейность пересиливает кончающиеся ресурсы. Порой Исабелле кажется, что он совсем не спит. Благо, платит она ему соразмерно. — США крайне интересно посмотреть, чем и как мы занимаемся? — довольно тянет она в ответ, останавливая машину у бордюра. Снег крупными хлопьями сыплет с неба. Должно быть, у Пепы хорошее настроение. — Адан, если к тому времени в Энканто не смогут пробраться толпы журналистов, популярность среди местных нам обеспечена. — О, обеспечена она будет в любом случае, сеньорита, — довольно отзывается Адан. На фоне слышно, как его кресло на колесиках отъезжает от стола к окну. Забавная привычка. — Проблема сейчас состоит в том, чтобы пробиться через бюрократию, а после придумать, как справиться с наплывом посетителей. Сама посуди: гражданка прежде закрытого государства да еще и из концерна Мадригаль, вокруг основателей которого всякие мистические слухи водятся, открывает филиал своего бизнеса в США. Пресса не будет отставать от нас ни на шаг… Она едва не разбивает дверью пальцы, когда в голове щелкает паническое: «А вдруг что-нибудь пойдет не так и вся мировая репутация обвалится карточным домиком?» — но в последний момент успевает остановиться и убрать их. Не хватало еще одной руки на несколько недель лишиться; чрезмерно непривлекательно. Иса ставит сигнализацию и делает вдох, пока Адан продолжает рассказывать о том, какие моменты он исключил из пиар-кампании на фоне этих своеобразных привилегий. У нее все работает, как часы: она самостоятельно в этом убедилась и сама этого несколько лет добивалась. Не может быть такого, чтобы все прошло ужасно или хотя бы недостаточно хорошо. Осталось только для себя это понять и на технических моментах сосредоточиться. Если правильно выстроен порядок действий, все пройдет идеально, не к чему будет придраться, и впечатление обязательно останется положительное. (Нет.) (Да.) (Нет.) — …я пришлю тебе расписание встреч на следующую неделю, и будь готова, что придется бегать и ненавидеть весь мир, — так же просто заключает Адан, и колеса его кресла скользя обратно к столу. — Впрочем, ты и так с этим хорошо справляешься. Но я постараюсь организовать все так, чтобы было время на обед и кофе, потому что вывозить трупы из города сейчас весьма проблематично. — Пачкать руки подобным образом ниже моего достоинства, — лениво тянет Иса, прислоняясь плечом к машине. Снежные хлопья путаются в волосах и ровным белым слоем ложатся на крышу и покрытые льдом тротуары. Опять не расчистили. Вот из-за таких мелочей она и зарабатывает нервный тик. — Поэтому ты захочешь нанять киллера, который сделает все за тебя, а искать его и организовывать вывоз тел мне, — Адан делает глоток чего-то, вероятно, бодрящего и громко ставит кружку на стол. Не будь он столь ответственным, обязательно напомнил бы Камило с его тягой к издевательству над собственным организмом и неиссякаемой энергией. — Но я предпочитаю исключать максимум бесполезных и затратных действий. — А я предпочту сделать вид, что не слышала последнего предложения, и оставаться уверенной, что ты будешь выполнять любые мои требования вне зависимости от ситуации, — получается слегка недовольно, и ее предыдущий менеджер тут же осекся бы, три раза извинился и начал бормотать, что, конечно, это была всего лишь шутка и он готов хоть посреди ночи броситься исполнять все, что она попросит, но на то он и бывший. Адан знает ее больше года; он выкручивается гораздо проще. — Когда доберемся до США, подай на пост президента, — с усмешкой. — Вряд ли они смогут сказать тебе: «Нет». — Слишком большая честь для страны фастфуда и аттракционов, — парирует Иса. — Не имею ни малейшего желания управлять государством, которое не вписывается в требования моего чувства прекрасного. Волосы начинают мокнуть от снега и обвисать слипшимися сосульками. Исабелла стряхивает с них еще не растаявшие хлопья и поднимается на дорожку с парковки. Ее сапоги скользят по льду и плечи напряжены, но осанка по-прежнему идеально ровная, хотя вокруг и не видно людей, которые смогли бы это оценить. — Большое упущение с их стороны, — саркастично отзывается Адан. — Ладно, у меня еще есть новости по поводу заказов. Помнишь семью Рокко? Они планируют открытие новой винокурни и просили… Конец фразы Иса услышать не успевает: земля в буквальном смысле уходит у нее из-под ног. Комично взмахнув руками, она, будто в замедленно съемке, чувствует скольжение льда под каблуками и заранее — предстоящий удар спиной о землю, успевает проклянуть всех, кто поленился набрать горячей воды и смыть эту чертовщину вокруг кафе, понять, сколько встреч придется отменить ради похода к врачу, представить, как десятки людей видят ее падение, как с треском рушится ее безупречный образ… А затем ее хватают под руки. — Mierda, — раздается у самого уха, и Иса широко распахнутыми глазами — то ли от неожиданности, то ли от культурного шока — оглядывается назад, взглядом впериваясь в темные волосы. Чуть выше — лицо. Светлое. Девушка ставит ее обратно на ноги, придерживая за левое плечо, на удивление, достаточно легко (особо тяжёлой Исабелла себя не назовет, но все же), а Иса думает о том, что раньше они определенно не встречались, и у нее самой волосы растрепаны: отвратительное первое впечатление. Машинально рукой тянется к шее, чтобы снова снег смахнуть и тут же замирает. Это определенно не самое главное сейчас, не так ли? — Благодарю, — выдыхает она, расправляя плечи. Спокойствие, осанка, контроль над ситуацией. Девушка с пару секунд обводит ее взглядом, — глаза подведены черным, согласно какой-то попсовой моде последних месяцев — словно сканирующая камера, какие любят показывать в обожаемых Антонио фильмах про шпионов, и уголок ее губ, подведенных винной помадой, дергается в легкой улыбке. — Не за что, — непринужденно пожимает плечами, и ее простой черный пуховик шуршит от этого движения. — Но надо быть немного осторожнее. Ноги красивые не для того есть, чтобы их на ровном месте ломать. И прежде, чем Иса успевает переварить эту своеобразную претензию и огрызнуться в ответ, что это уже ее дело, как своими ногами распоряжаться, девушка приседает на корточки и поднимает с земли телефон, после чего все гневные мысли разом из головы улетучиваются. Черт подери. Только бы не треснул — это будет катастрофа. Видимо, смесь ужаса и шока красноречиво отражается на ее лице, потому что девушка тут же комментирует: — Повезло, что не разбился. — А затем, по какой-то неведомой причине, не отдает в руки, а опускает его сразу в карман синего пальто. Просто и спокойно, будто каждый день так делает; костяшки у нее покрасневшие от холода. Иса моргает. Затем еще раз. — Вот так. А теперь buena suerte señorita. Порыв ветра бросает намокшие волосы в лицо. Иса чувствует себя непробиваемой дурой, которая не в состоянии окончательно переварить элементарную информацию, когда девушка посылает ей воздушный поцелуй и направляется вниз по улице. Дело в шоке от недавнего падения и чужой бестактности, вероятно. Любой культурный человек возвращает чужие вещи в руки владельцу, а не шарит по карманам. Встряхнув волосами, Исабелла мысленно начинает считать, чтобы успокоить нервы. «Раз, — ты не упала ни ничего не повредила, — два, — этого практически никто не видел, — три, — телефон не разбился, — четыре, — надо повторно набрать Адана, — пять, — ты все еще должна поменять цветы в кафе, — шесть, — пока ты сама тактична, чужие манеры не имеют значения, — семь, — не стой посреди дороги, пока снова с ног не сбили». Исабелла опускает руку в карман за телефоном и натыкается подушечками пальцев на бумажку. Удивившись, что не выбросила какой-то чек, как обычно делает сразу же, цепляет его двумя пальцами, но вытаскивает неожиданно не бесполезный кусок бумаги, а зеленую купюру в десять долларов. Гордое лицо Александра Гамильтона широким черным шрамом от карандаша для бровей пересекает номер телефона. Шок и злость вскипают под кожей по щелчку пальцев, загораются в глазах праведными огнями. Каким уровнем наглости нужно обладать, чтобы позволить себе такое? Настолько возмутительно по отношению к ней прежде себя вела только Абуэла и Мирабель, когда сорвала помолвку — пусть и сейчас Иса была ей за то благодарна. Правый глаз начинается предательски дергаться. Она едва ли вполовину отдает себе отчет в том, что делает, когда нащупывает под землей спящие ростки лиан и те, мгновенно преобразившись в полноценные лозы, уже через одиннадцать секунд притаскивают обратно ее новоявленную незнакомую знакомую, обвивая ноги и талию. Та, кажется, не успевает даже испугаться и понять, в чем дело: на лице застывает пораженно-недоуменное выражение. Исабелла раздраженно поджимает губы, жестом заставляя лозу опустить ее за землю, и протягивает брезгливо зажатую между указательным и средним пальцами купюру обратно. — Я не девица легкого поведения, чтобы мне по карманам деньги распихивали, — сквозь зубы цедит, едва ли не рычит. Девушка смотрит на нее широко раскрытыми глазами, видимо, потеряв способность связывать буквы в слова, и Иса заставляет лозу вложить купюру ей в руку, развернуть и отправить туда же, куда ушла несколько минут назад. По десятибалльной шкале это бестактно и невежливо примерно на девять с половиной, но Исабелла слишком оскорблена, чтобы задумываться о таких мелочах. Она может быть терпеливой, она может быть сдержанной, она может закрывать глаза на вульгарные знаки внимания со стороны своих сотрудников, но она… Она слышит смех. Даже побеги лозы удивленно разворачиваются в ее сторону, будто ожидая, что мама сейчас объяснит, в чем дело, когда особа, которую она связала и протащила через полквартала на лианах, чтобы грубо вернуть неуместно подаренные десять долларов, начинает смеяться в голос, а затем качает головой и, оглянувшись на нее, полным неподдельного восхищения голосом говорит: — Потрясающе. Глубоко вдохнув: — Просто потрясающе. На мгновение Исабелла задумывается, что успокоительные Пепы стоило оставить себе. Ей требуется примерно пятнадцать секунд, чтобы глубоко вдохнуть, выдохнуть пар, что сразу же растворяется в прохладном воздухе, засунуть руки в карманы и принять это, как должное. Вероятно, у некоторых людей так бывает. Нервный срыв или что-то вроде того. Но что бы там ни было… ей уже все равно. Развернувшись на каблуках, она оставляет позади лозу, решенную проблему, ледяные тротуары, достает телефон и набирает Адана. Этот день еще не закончился.