Ты моя мелодия

Ты моя мелодия, Я твой преданный Орфей. Толя половину игры стреляет в него глазами. Рассматривать его хочется — но дольше положенного взгляд задержать нельзя. Карпов вспоминает, как в шестьдесят девятом бросил мехмат МГУ в которое пропихнул его Ботвинник без конкурса годом ранее и переехал в Ленинград поступать в экономический. Наставник был в ярости. На экономический его приняли, адрес Корчного он раздобыл раньше. Виктор Львович его пускал, часто выигрывал и поил Карпова горьким чаем со всякими сладостями. Не было холодного «Анатолия Евгеньевича», поверженного нейтрального «претендента» и горькой обоюдной обиды. Здесь Толе всего восемнадцать, время влюбляться и он делает свой трудный выбор. — Виктор Львович, я Ленинградский торт принёс, — вообще-то надо делать большой доклад в университет по истории партии, чтоб её, но Толя не спешит к ней, а идёт к шахматам и к нему. — И тебе, здравствуй, — Корчной пропускает его вглубь квартиры и Карпов распутывается из кокона зимней одежды. * * * Виктор вспоминает тот же вечер, он тогда так глупо проговорился, что учился на историческом и вместо шахмат они говорили о первых семи съездах партии, Карпов много писал и заинтересованно расспрашивал, как будто ему было интересно. Корчной не купился, понял, что мальчик растягивал время, а для чего — не понял. Виктор Львович тогда сам разливал чай по чашкам, командовал тортом и двигал дальние шестерёнки в голове вместо привычных фигур. Он тогда тоже не знал, что будет «беженцем», «претендентом» и Толя не пожмёт ему руки на восьмой партии. А пока по радио передавали концерт Магомаева и всё только начиналось… Дни, что нами пройдены, Помнят свет нежности твоей. «Мелодия» преследует Карпова довольно часто. То перед сборами на матч, то в такси, то в зале ожидания аэропорта перед вылетом… Сейчас, в Багио тоже, но уже просто всплывает в голове — и Виктор поднимает на него глаза, за очками не видно, Толя чувствует жест и отходит подальше. Может так телепаты не смогут передать его боль, хотя, он же говорил, что не верит в них… Он всё равно оглядывается на него, водит по силуэту взглядом, будто обнимая — выиграет Корчной — им обоим не жить, если же выиграет он сам — жить им обоим, но претендент не простит… Цугцванг — выхода нет, ибо он теряет Виктора Львовича в обоих вариантах. * * * Корчной сдерживает желание повернуться, времени мало, ситуация уже не очень хорошая. Он немного нервничает, отвлекается, ловит момент после девятой партии, когда Толя незаметно от охраны пробрался в номер. Как только умудрился? А семьдесят восьмой — роковой. Карпов после нескольких партий вновь доказал, что он не маленький, не глупит, и что чувство его — вдумчивое и давнее. Охрана в отеле совсем не внимательная, Анатолий уже сидит в номере своего соперника, подмечая маленькую «союзную» электроплитку и их же чайник. Щупает спрятанные шоколадные плитки, — Толя помнит всё что нравится и не нравится Виктору Львовичу. Дожидается гроссмейстера, выслушивает паранойю, честно признаётся, что ничего не украл, даже предлагает себя раздеть — заливается тёмно-бордовой краской. В карманах пиджака у мальчика Корчной находит только шоколад, в брючных — леденцы. — Это я вам принёс, Виктор Львович, — Карпов каждый раз признаётся действием, а до Корчного кажется не доходит? — Ты это помнишь? — Корчной дёргает уголками губ, подавляя улыбку. Он откладывает шоколадки на тумбочку и возвращается в исходное положение — непоколебимое. В образ злодея, который сейчас треснул. Толя догадался. Выпитая мальчиком перед походом для смелости противная на ощущение рюмка водки придаёт смелости и подкидывает гениальные ходы в игре за внимание равнодушного «претендента». — Вы стали моим королём в шестьдесят девятом, и с тех пор каждый раз ставите мне мат за матом из сарказма, едкости и гадких слов. Неужели вы совсем не хотите меня знать? — Толя позволяет себе снять тёмные очки с Виктора Львовича, у того бегают глаза. Корчному кажется, что весь его напускной образ рушится с исчезновением очков. Анатолий смотрит в упор, ждёт ответа. Виктор устал лгать, убегать и грубить, — поэтому просто прижимает Толю к себе, собирая новые ощущения. А последний целует скулу, щёку, уголок губ — целует всерьёз Корчной его уже сам. Всё как дым растаяло, Голос твой теряется вдали. Карпов доходит до своего белого кресла и облокачивается на него, серьёзным взглядом прожигая сосредоточенную фигуру Корчного. Тигран Петросян портит отношения с обоими шахматистами. Он заезжает за некоторыми книгами в центральный шахматный клуб, но не доходя до кабинета замечает, что кто-то зашёл за колонну. А вдруг его хотят напугать? Петросян не угадал, но после обнаруженного его удивлению не было предела. — Вот и парочка образовалась, злодей и гадёныш, чудно-чудно! — Тигран Петросян застаёт Карпова и Корчного, надо же, они слишком непозволительно близко друг к другу, его трясёт от мерзости происходящего. В такое время здесь никого не должно быть. Карпов был твёрдо убеждён! Чёртов Петросян, ох, он, Анатолий, кажется, только что подставил Виктора Львовича. Виктор впечатывает Петросяну крепкий удар в челюсть. Тот отлетает к стене и издаёт какие-то армянские ругательства. — Ты язык свой длинный прикуси, апуш /арм. тупорылый/, а то Толик и тебя тоже поцелует, — Корчной усмехается неприятелю в лицо. — А ты сам-то, извращенец, все узнают, — улыбка Петросяна гаденькая. Неожиданно он получает ещё один удар под дых. Карпов вздрагивает, в его личном рейтинге Корчной перебирается на новую ступень. — Мальчику жизнь не ломай. Ему и без твоих кляуз сложно разобраться в себе, — Виктор бросает обоих в коридоре. Надоели. Мальчишка напридумывал себе, а этот проходил мимо и поверил. После затянувшейся паузы, Карпов просит: — Все ошибаются, Тигран Вартанович, он мне нравится, поэтому я его поцеловал и… Он пострадал. Я ему не нравлюсь теперь — вдвойне. Как бы… Петросян перебивает: — Я бы так не сказал. С тебя двести рублей и я забываю. — Какая приличная сумма, однако, на следующей неделе предоставлю в полном размере, — Анатолий соглашается легко, радуясь, что закончилось всё именно так. Ночью сонный небритый Виктор Львович выглянет на громкий стук с желанием выговорить, как можно неприличнее. Но за дверью маленький гадёныш, а не посторонние люди. — Ты становишься моей ежедневной проблемой, Толя, со своей надуманной одержимостью, — он хочет закрыть дверь как можно скорей. Карпов смотрит полными слёз глазами, издаёт всхлип, Виктор вроде не капли не эмпатичен, но выходит в подъезд и через минуту мальчик уже плачет у него на плече. * * * Корчной сосредоточен, но не точен при ходе. Настроение тридцать второй партии — ностальгическое. После двенадцатой партии Карпов вывел его незаметно от всех из зала через чёрный ход, ему и позже удастся провернуть этот трюк ещё два раза. Гадёныш за столько лет научился сглаживать его вспыльчивое настроение или просто загипнотизировал? Корчной послушно шёл, отпускал остроты по поводу «жалких попыток покушаться на старого злодея», что он вообще, Карпов в нём нашёл? Шёл бы лесом шестьдесят первый год, семидесятый, и так до семьдесят шестого, там другая страна, семьдесят восьмой и, как выяснилось жгучая Карповская обида, слегка утихшая после седьмой партии. Анатолий был отверженным девять лет, пара из которых — слепое незнание насчёт Виктора Львовича. Однако были недолговременные моменты счастья до их ссоры с Тиграном Вартановичем. Виктор тоже был зол — неумение проигрывать, новые условия, семейные проблемы и какая-то нехватка. — Толя, давай сюда зонт, — Корчной накрывает их обоих, перед тем как дождь усиливается. — Ловко я украл вас? — Карпов нуждается в похвале и нагло выпрашивает. — Это потому что я повод дал, — «злодей» не хвалит, видимо самолюбие не пробить. Эх, как сложно достучаться до небритого Виктора Львовича начала 70-х. Карпов берёт его под руку, переплетая их пальцы — здесь не Москва, он рад, что никто не обращает на них внимания. И они пробираются в комнату к Виктору на десятый этаж. В прихожей номера тесно, Корчной позволяет расстёгивать на себе влажную одежду прям здесь, Толя разрешает ерошить свои волосы, которые не может трогать никто. — Я сказал Нике, что люблю тебя, — Карпов жмурится от чужих рук и улыбается от использованной фамильярности. Корчной вздрагивает и севшим голосом спрашивает: — Как? — Сказал, что люблю игру гораздо сильнее и никогда её не брошу. В ней — ты. Если бы вы поверили мне девять лет назад, ох, — Корчной прикусывает мочку уха, затем шею, расслабляет Толин галстук. — Ты молодец, — галстук летит на пол. — Ча-ро-дей, — пуговицы на пиджаке расстёгиваются после каждого растянутого Виктором слова. — Кто? — Толя делает шаг назад, притягивая Виктора Львовича ближе. — Вы, вы, — Корчной толкает его по направлению к кровати. Пора бы уже и ход делать, товарищ претендент. Что тебя заставило Забыть мелодию любви? Карпов садится в кресло не спуская глаз с Виктора. На восьмой партии не пожимает руки соперника. После неё, всё ещё непривыкший к изменениям в Корчном, всё ещё не отошедший от последствий встречи на рынке, вытягивает на новую, чтобы прояснить всё и неожиданно решает, во что бы то ни стало — помириться. На балкончике в другой части здания, где проходила игра им удалось ненадолго затеряться. — Вы зачем мне поддались, Виктор Львович? — кажется, он сегодня будет говорить со спиной. — Почему вы так решили? — Корчной складывает и убирает пафосные очки в карман и поворачивается, представляя заинтересованность. — А можно не вопросом на вопрос? — Анатолий зря сейчас тратил нервную энергию. Не, не так. Он её дарит. Старый, добрый, любимый Виктор Львович — сколько можно верить в эту установку, а, Толя? — Ты меня сбил вначале партии и я налажал, — честно признаётся Корчной, поджимая губы. Толя улыбается солнечно и беззаботно, глаза блестят, Виктору колет сердце и он растирает это место. Обида сходит на нет, Виктор Львович маску не снимает, Анатолий Евгеньич же наплевав на то, что их могут найти, сгребает Корчного в объятия. Последний стоит и ничего не предпринимает. — Неужели вы не вспоминали обо мне эти два года? — Не вспоминал, — Карпов вздрагивает, слыша ложь. — Врёте, — мальчик всё ещё его не отпускает, считает частое сердцебиение «соперника». — Вру, — Корчной капитулирует, слабо обнимая в ответ. * * * Корчной не поднимает взгляда. А Толя без галстука пришёл, в очень красивом костюме, чуть ли не дирижёрском, и почему-то опоздал. Виктор слышал, что его мальчик ездил в Манилу проветриваться с Севастьяновым. После ссоры из-за йогов, весьма странной, Анатолий поставил ему ультиматум — или я, или они. А потом ещё и перед судьями. Йоги из города уехали. Ультиматум Карпов ставил после восемнадцатой в коридоре — партия и так вывела из равновесия — они оба в очередной раз испытывали кресла на прочность и нервы друг друга. Тогда Анатолий Евгеньич запихнул его в тесную комнату с каким-то барахлом и прошипел, как змея на ухо: — Лееверик замени или я очень обижусь. Корчной не любил, когда ему указывают, но ситуация сама собой заводила и он прошептал: — А что мне за это будет? М? Шаловливая эмоция нарисовалась на лице Карпова и, он, томно дыша в ухо, с медленной расстановкой произносил слова: — Сейчас покажу. У нас есть пятнадцать минут до того, как мои начнут меня искать. Стоит ли говорить, что на следующей партии делегацией соперника руководил господин Ким. Тот ультиматум был однозначно лучше нынешнего. Космонавт выбешивал, после поездки Толя посвежел и засветился. Корчной уже понял, как он проебался и кого упускает. Севастьянов Толе подходил идеально — лучистый, позитивный и судя по щебетанию тех дам из зала — симпатичный. Сомнения разъедали, ещё и Толя в разгаре ссоры кричал, что он устал от него — чёрствого и неуступчивого. Дурацкая ссора и йоги, Севастьянов и даже Уфимцев! Всё сегодня не ладилось и Виктор решился отложить партию. Ты моё сомнение, Тайна долгого пути, Поглядывает на соперника, что же Виктор предпримет, осталось совсем мало времени. Карпов помнит всё. В семьдесят втором на посиделках с коллегами светился энтузиазмом, как же, товарищ Корчной проиграл ему желание! Он уверен, что Полугаевский, Спасский и Таль сами, без них разберутся, как дальше играть. Он озвучивает своё желание: — Хочу, чтобы Виктор Львович принёс мне из моей квартиры мороженное. Михаил Таль понимающе улыбается, принимая это за предлог, за «спровадить» злодея. Но удивляется, когда Толя тоже обувается. Корчной смотрит на Таля торжествующе, мол смотри, мне не выпало с балкона кричать: «не стреляйте в человека, он горланит, как умеет!». — Ну, и смешно же Миша, ты поёшь! — доносилось из комнаты от коллег и следом их громкий хохот. «Что только не делает с людьми алкоголь и дурацкие игры», — думает бедный Таль. — Куда же ты, Толик? — спрашивает Полугаевский. — Ну, не отдам же я ему ключи, — Карпов светится, как начищенный чайник, ведь это желание только предлог, чтобы увести Виктора Львовича из квартиры. Выходя из подъезда он его поменяет: — А теперь, Виктор Львович ищем отрытый чердак и лезем на крышу. Корчной смеётся, Толя не слышал такую эмоцию уже давно и отвечает: — Ты слишком привык к Питеру, мальчик, это же Москва. Анатолий не пьян совершенно, в отличие от Виктора — он от этого только мягче и менее бдительный. На улице ни души, лёгкий тёплый ветерок треплет идеальную укладку мальчика. Толя стягивает его очки и примеряет на себя. — Я красивый, Виктор Львович? — гадёныш запускает пятерню в свои волосы и прихорашивается, наблюдая за реакцией. Дыхание учащается, будь Виктор трезвым, уже бы нагрубил. Мальчик очень красив, подмечает Корчной, без пиджака, с расстёгнутой на две пуговицы рубашкой и его очках. Пауза затягивается и Карпов принимает её за согласие. Он может поцеловать Виктора Львовича. Впервые. Виктор сомневается, разумно ли игнорировать? И отвечает. * * * Смотрят, кажется, на прощание и Корчной партию откладывает. Воспоминания прекрасные, но сбивают. Белые ночи — всё, что захочешь. Июнь семьдесят первого, ночи в Питере светлые, как Карповские фигуры. Он, как сопливый мальчишка лезет по водосточной трубе, благо лёгкий. Чтобы пройти по узкой дорожке лепнины, перелезть на балкон Виктора Львовича и постучать в окно. — Ты сумасшедший, Толя? А если бы свалился? — Корчной прикрывает балконную дверь, хорошо, чтобы жена не проснулась. Мальчик протягивает букет из ярко-красных и нежных розовых роз, которые говорят сами за себя. И немного сомневается, согласится ли с ним Виктор Львович? — Будем тайной для других, мальчик, не страшно? — Корчной вытягивает две розы из Карповского букета, чтобы выбрать, откладывает розовую в сторону. Отламывает шипы у алой и ломает стебель так, чтобы было удобно заправить её Толе за ухо, показывая этим жестом свой ответ. — Не страшно. Вы же поняли, какие цветы я принёс, — мальчик цветы собеседнику протягивает, а сам уходить собирается. «Спуск вообще возможен?», — думает Толя, перед тем, как Корчной хватает его за запястье. — Удивляюсь, как ты ходы в шахматах просчитываешь? Или всё, миссия выполнена, пора довести себя до больницы? — Виктор руку сжимает крепче, затем привлекает мальчика к себе, продолжая диалог: — Треплешь мне нервы, испытываешь меня, рушишь мои жизненные установки. Пошли ко мне на кухню, у меня там вафли, чай и трёхлитровая банка. — А банка для чего, Виктор Львович? — уточняет Карпов, бесшумно переходя по комнате. — Да ты ещё и не догадливый. Как ты играешь? — Виктор пропускает Толю на кухню, тихонько захлопывает дверь и отвечает на вопрос: — Для цветов, конечно. * * * — Витя, ты мне цветы купил? — жена с утра принарядилась и в отличном настроении. «Это мои цветы. Только мои», — сам Виктор в ещё лучшем расположении духа и это единственное утро, когда добрая улыбка не сходит с его лица. Он прячет её за газетой. Сквозь дожди осенние Слышу я горькое прости. Карпов наблюдает, как судья запечатывает конверт. Десятое августа — ужасный ливень и Никино кислое извинение. После партии Корчной был очень груб и Толя показал, что тоже умеет язвить. — Вы, юноша, думали во дворец пионеров пришли, школьников третировать? Корону вот сюда положите и домой, — у мальчика взгляд сделался напряжённый и неподвижный. Виктор был слишком резок, он поймёт это уже позже, по дороге в гостиницу. Извиняться? Он не умеет. — Вы, Виктор Львович только поражение с трудом отыграли, — Карпов душит желание встряхнуть соперника и уходит быстрее, чем обычно. Неужели Корчной с ним общался более менее хорошо, а почувствовав своё превосходство всё сошло на нет? Стоит ли пытаться предпринимать попытку объясниться? На душе так паршиво. Виктор там, внизу, на десятом, а такое ощущение, что очень далеко. И не достучаться… Толя поглядывает на пиджак. Идти, не идти? Рубашка сидит так хорошо, расправить рукава для пиджака, будут мятые, менять не охота… В чём есть явится, Виктор Львович не пан, стерпит. В лифте кому-то надо срочно на первый, Карпов соглашается прокатиться, спешить некуда, а потом решает и вовсе выйти на улицу. Ливень льёт, он наблюдает за ним из-под козырька. Люди в плащах бегут к машине, другие обратно к гостинице, третьи курят на крыльце сухие. И только Толя не определился, чего же он хочет? Может стоило реально отказаться от матча, как предлагал Градов? А может стоило просто бойкотировать на матчах соперника? Может, может… Сомнения разъедают изнутри и в надежде их смыть Карпов шагает под ливень. Ощущения ему нравятся, рубашка вымокает даже быстрее, чем волосы. Он гуляет по площадке перед гостиницей, вокруг фонтана и подставляет лицо обильным струям воды. Как хорошо, всё-таки, его не видят товарищи, которые увлеклись просчитыванием ходов и охранники, которые увлечённо слушали рассказ Батуринского. И, главное, никто не диктует, как себя вести. — Ты затемпературить собрался или совсем дурной? — человек в тёмном плаще приближался. — А вам какая забота, чем я тут занят? И вообще, мне некогда, видите? — Толя говорит громко, чтобы было слышно сквозь дождь, фигура приобретает закрытую позицию, оды ливню отходят на второй план. Виктор Львович пыхтит. Мальчик заводит его ненависть или испытывает на прочность? Стоило на рынок за сигаретами сходить, чтобы на обратном пути увидеть это чудо. — Знаешь, Толя, я сегодня вспылил, — он нервно заикается на каждом слове. Делает паузу, чтобы собраться, ком в горле парализует все его попытки. Мальчик с закатанными рукавами, в этой рубашке, с прилиплей ко лбу чёлкой, мокрый — пробуждает неправильные чувства с новой силой. Он ничего не может сказать. — Может нужно извиниться? — подсказывает Карпов, он очень хочет это услышать. Корчной кивает головой. Сигарету достать нельзя — сыро. Руки дрожат. Корчной кивает ещё раз. Толя выжидает. Дождь уже не кажется таким тёплым. Виктор Львович кивает в третий раз и снимает плащ, протягивает его Карпову. Действия говорят лучше слов. Слабая улыбка посещает лицо мальчика и Виктора отпускает. — Не заболей только, — Анатолий протягивает ему плащ обратно, хотя обоим он уже точно не нужен. — Ну, что вы, Виктор Львович, что вы! Как же я вас оставлю? — Толя забрасывает мокрую чёлку назад, ни капли не портя своей эстетичности. — Это значит что я прощён? — Это значит, Виктор Львович, что вы сейчас одеваете плащ и мы идём к вам, проверять ваш красный чайник на наличие кипятка. Виктор делает так, как его просят. Они едут в лифте вдвоём, молча. В номере Виктор, по пути к шкафу, сбрасывает на пол мокрую одежду. Мальчик чувствует возбуждение, и он собирается сделать то, чего у него с Корчным не было ни разу за эти девять лет, что они протянули зря. Корчной достаёт стопку одежды и протягивает её Толе. — Я хочу, чтобы вы мне помогли, — просит Карпов. Виктор расстёгивает мальчику рубашку и отбрасывает её прочь, затем расстёгивает ремень и ширинку, брюки падают вниз, Толя вышагивает из них и пинает их подальше. — Я вас пустил в своё сердце, вопрос, пустите ли вы меня в свою постель? — Толя возится с пуговицей на брюках у Корчного, бубня этот вопрос еле слышно. Но его слышно. Виктор Львович берёт ладони мальчика в свои, ждёт пока он непонимающе на него посмотрит, и позволит себе откровенность: — Такую мелочь спрашиваешь. Или ты забыл какую я тебе розу тогда подарил? — Виктор нежно проводит по мокрым Толиным волосам. — Букет был моим, — напоминает мальчик, путешествуя руками по чужому телу, изучая чувствительные места. — И букет был твоим, и моя человечность осталась с тобой в союзе, и ещё мои тайные желания я хоронил глубоко в сердце, но ты и это просчитал, — Виктор покрывает лицо Толи невесомыми поцелуями, прикрывая от потока чувств глаза. Разрыв только укрепил их позиции на общем поле. Зорь прощальных зарево, Голос твой теряется вдали. Анатолий, остаётся за столиком рассматривать партию. Из газеты он узнал, что Виктор Львович не вернётся. Сначала он не мог в это поверить, а когда поверил — напился. Пластинка с Магомаевым крутилась всю ночь, соседи уже стучались несколько раз, Ника после скандала сбежала к маме. Толя лежал и смотрел в стену, пока не заснул. С глаз долой, из сердца вон не сработало. Ещё после матча в семьдесят четвёртом. В Ленинград летать больше не к кому. Ругаться с таким шармом больше не с кем. Забыли спросить меня, Виктор Львович? Почему стёрли меня из своей жизни? * * * Виктор отходит к стенке, где висит демонстрация игры. На отборочном матче Тигран Петросян не боится говорить, чтобы испортить сопернику игровой настрой. — Козёл ты, всё-таки, мальчишка сильно поменялся после того, как ты сбежал, — говорит так, чтобы не слышал арбитр, но так, чтобы Корчной понял, что происходит в Союзе. — Именно поэтому я выиграю отборочные, — Виктор усиливает позицию на поле ладьёй, — можешь передать другим тоже самое. — Посмотрим, посмотрим, — Тигран Вартанович возвращается к обдумыванию выгодного размена фигур. Даже здесь, за границей, Карпов умудряется напоминать о себе. Корчной не просчитал, что по гадёнышу оказывается не получается не скучать… Что тебя заставило Предать мелодию любви? Толя едва заметно улыбается, когда арбитр его хвалит. Срочно нужно объясняться с Виктором Львовичем, пока он окончательно его не потерял. — Ты сказал, что любишь меня. Ты пообещал! — в узком гостиничном номере Корчного ощущалось бессилие. — Я решил проверить, вдруг ты играешь со мной из-за титула, — Карпов отлепился от дверного косяка и принял оборонительную позу сложив руки на груди. — Ты разбил моё сердце и украл мою жизнь, глупый ты человек, — Виктор прижимает ладони к лицу, ощущая очередное предательство в своей жизни. Карпов чувствует надвигающуюся истерику, задерживает взгляд на сгорбленном профиле Корчного, сжавшегося в комочек, сидя на не так давно ставшей их общей кровати. Сердце больно щемит, вдруг он правда использовал его из-за титула, который так и не получил? Почему же тогда его не прогоняют? Отчего Корчной разрешает смотреть на свою слабость? Анатолий приближается и убирает руки Виктора, опускается перед ним на колени, обнимает за талию. Корчной вздрагивает, несколько слёз попадают на Толины волосы, он приглаживает их, чтобы влаги не осталось надолго. — Скажи мне что-нибудь, Виктор Львович, — теперь Карпов поднимает голову, чтобы смотреть сопернику в глаза, а руки располагаются у него на коленях. — Я так устал, — отвечает честно и легко. Образ сильного и независимого чемпиона даёт трещину, и мальчик жмурится, чтобы унять непрошенные слёзы. Анатолий целует руки Виктора, прижимаясь поочерёдно к ладоням щёкой, слезинки всё-таки скатываются по пышным ресницам. — Ночью перед игрой я слышал разговор КГБшников, они сказа… — голос дёргается, к горле образуется ком, Виктор утирает влагу с щёк грубыми пальцами, для Толи сейчас эти руки — самые дорогие. — Они сказали, что… Если я не выиграю, тебя уничтожат физически и… В СССР совсем забудут про шахматы, как спорт, — Карпов чувствует, что теряет своё сердце, Корчной отодвигается, встаёт и нервно прохаживается по комнате. Толя ощущает себя таким маленьким и ненужным. — Раз всё настолько страшно, тебе придётся уйти, — слова даются очень трудно, Виктор боится, видя картинки из своего израненного детства. Не объяснять же мальчику, что он возил на санках своих польских родственников на кладбище и это очень страшно… Пусть лучше он разобьёт Толино сердце, но мальчик будет жив. Пусть забудет его, желчного вредного мастера и не будет сидеть в лагерях… Своё сердце он уже никогда не склеит, да и чёрт с ним, сетует Корчной. — Вы? Вы что говорите? — Толя остаётся на полу неподвижно, будто приклеенный. Его будто кипятком облили… Нет, этого быть не может, неужели Виктор Львович? Неужели он с ним из-за? Нет, нет, нет… Мысли путаются, Корчной понурый и молчит, взгляд не рассмотреть, он уже нацепил свои пафосные тёмные очки. Карпов из-за этого жеста успокаивает пылающее в груди чувство злобы. Ему бы сейчас так же посудой бросаться, как Ника или напиться до отключки, чтобы заполнить постепенно пустеющее нечто внутри и отключиться в беспамятстве. Виктор стоит подпирая дверной косяк, прям, как его мальчик вначале, скрестил руки на груди и чего-то ждёт. «Ох, точно», — думает Толя, — «чтобы я ушёл». Делает усилие и уходит. Ты моя мелодия, Я твой преданный Орфей. Уходя из номера Толя в мыслях оправдывает выдуманное коллегами прозвище соперника «злодей». И ещё использует много бранных слов, чтобы прогнать наглеца из головы. Корчной перебирает лучшие моменты в своей памяти. Он забывать ничего не станет. На матче претендентов Карпов всё-таки ведёт 3:2. Но мальчик счастливым не выглядит. Сдержанно Виктора благодарит, собирает букеты, какая-то дама целует его в щёку. Жгучее чувство расходится по телу — проигрыш выбивает из колеи, поклонники и повышенное внимание к Толе невероятно бесят. Корчной запихивает термос обратно в портфель, продолжая рассматривать партию, мыслями он от неё далёк, швыряет на поле коня, бормоча что-то неразборчивое. * * * В коридоре поёт Магомаев — «песня плывёт, сердце поёт!», Толя чувствует себя воодушевлённо, он задумал очередную шалость и её исполнит. Перед родителями объяснится чуть позже. Хорошие в этом зале окна, жаль кому-то потом снова придётся заделывать одно из них. Толя его вскрывает и вылезает во двор. Сейчас Карпову главное, ставшее традицией после своих выигрышей — объясниться с тем, кто его отрицает, порицает и отвергает. У него проблемы со здоровьем, но перед Виктором Львовичем он всё равно красуется. В одном лёгком осеннем пальто и букетом, который он перед тем, как оставить остальные, тщательно выбирал, нагоняет Корчного уже за поворотом на соседнюю улицу. Ссутуленный силуэт он выделяет сразу и окликает его. — Виктор Львович! Получается немного истерично, будто Толя ловит его у обрыва. Виктор спустя несколько шагов останавливается и оборачивается, хмур до невозможности, и так подавлен, будто Карпов его предал. — Знать тебя не хочу, — словами хочет ранить, но не получается, мальчик подбирается ближе и вручает ему букет красных тюльпанов. — Поверьте мне, я не хотел, чтобы вы страдали, — уши, нос и кончики пальцев красные, пальто колышит ветер и Толя ёжится, продолжает: — У нас была ничья. Пожалуйста? Пожалуйста, позвольте мне сегодня побыть с вами. Это же немного, я прошу. Корчной закусывает от досады губу. Как тут злиться? Мальчик вон мёрзнет ради него и не купается в лучах славы у репортёров, не празднует в кругу семьи — раз нагнал его довольно быстро. Тюльпаны Виктор принимает, мыслями возвращаясь в лето семьдесят первого, Толя ухаживает красиво, женщины бы давно бы попадали без чувств, Корчной же просто становится заботливо-ворчливым… Он обидчивый, но отходчивый. Толя утверждает, что понимает его лучше, чем он — Толю, и, кажется мальчик прав. Вслух этого, конечно, Виктор никогда не скажет. А, если спросят — будет отрицать. — Куда? — Корчной небрежно придавливает букет частью портфеля и смотрит на лучистого Анатолия. Светлячок. Удивительно, что днём. — Что? — переспрашивает Карпов, ему кажется, будто он ослышался. Нелепо переминается с ноги на ногу и дрожит. Виктор Львович рюкзак на землю отставляет, удивляясь, как прохожие гроссмейстера Карпова не узнали. Ближе подходит, застёгивает пуговицы Толиного пальто, сверху вниз — три штуки. Поднимает воротник — уши к счастью прикрываются наполовину — уже результат. Корчной распутывает на себе шарф и мальчику повязывает. Выглядит он забавно, зато менее узнаваемо и должно быть теплее. — Смотри только, не заболей, — Виктор портфель забирает и задаёт направление их маршруту. Карпов от ступора отходит, наблюдать внезапную нежность на и так редких встречах — восторг доводящий до лёгкого шока. Он на негнущихся ногах семенит за Корчным, растирая свои непослушные на морозе ладони. Квартирка Виктору выпала небольшая, но зато без товарищей. Первое, что делает Толя по приходу — звонит маминой соседке, чтобы та передала ей — он сегодня не придёт, задержится у товарища. Решение смелое — Корчной ведь сзади стоит, дымит сигарету и он ничего такого не предлагал. — Да? А что делать будешь, если я тебя прогоню? — беззлобно спрашивает Корчной, выпуская дым от сигареты маленькому паршивцу в лицо. Карпов кашляет, и дым руками разгоняет. — Никак не смогу уйти, потому что я очень замёрз. А вы меня пожалеете, — он протягивает свои вечно холодные руки и прикладывает к ладоням Виктора. — Я тебе грелку сейчас организую, — Корчной отходит, туша сигарету в пепельнице, потом скрывается на кухне. Из коридора доносится обиженное: — Чёрствый вы, Виктор Львович. Корчной спешит опровергнуть: — Просто расчётливый. Кто ещё поставит чайник и пододвинет стол со стульями ближе к батарее? Кто достанет из морозилки блюдо, которое мальчик боготворит? А пельмени кто сварит? Выпутавшись из плена уличной одежды, Толя проходит в комнату, осматривается и приметив клетчатое покрывало, стягивает пиджак, заворачивается в него, переходит на кухню. Виктор в рубашке, с закатанными рукавами, с новой сигаретой, с щетиной — почти домашний. Переливает горячую воду из чайника в кастрюлю. В стороне ждут закладки пельмени. Карпов застывает у дверного косяка, любуясь Корчным. Как он ищет в шкафчике лавровый лист, перец, как солит воду. Потом он режет луковицу мелким кубиком и бросает в кипящую воду её, приправы и любимые пельмени. У Корчного больно хорошая память на Толины мелочи, как бы он не скрывал и не закрывался — Карпов не слепой. Чайник с новой водой шумит, вазочка с шоколадными помадками уже на столе, без шоколада Виктор не может. «Разве всё это делает его злодеем?» — проносится в Толиной голове. Мальчик всхлипывает, прикрывая пальчиками глаза, покрывало скатывается по плечам на пол. «Волшебник. Но на светлую сторону коллеги закрывают глаза» — как же Толя по нему скучал! Чувства давят и он прячется, как нашкодивший ребёнок — в углу. — Ты из-за лучка что ли, Толя? — Виктор его приметил только по всхлипам и чертыхнулся. Окурок улетает в раковину, Корчной подходит к мальчику, подбирает с пола покрывало и отбрасывает его на стул. Мешает только нахлынувшая робость, нет, ему прежде никогда не приходилось успокаивать других мужчин. Виктор едва касаясь проводит по Толиным волосам. Мальчик вздрагивает. — Ну-ну, ты чего? — руки перемещаются на спину, успокаивающе поглаживая. Карпов предпочитает больше своего «волшебника», чем грустный угол, и разворачивается, обвивая его руками. Чайник свистит, неожиданно, мальчик смеётся и говорит: — Сейчас наши пельмени убегут. — Твою мать, твою мать! — Корчной кастрюлю ругает и выглядит очень мило. Огонь под чайником тухнет, под пельменями уменьшается, ложкой их помешивает, крышечка регулируется. Виктор всё настраивает и к Толе оборачивается — глаза у мальчика красные, укладка взъерошена, зато улыбка счастливая. — Кто тебя там обидел, выкладывай, — Виктор Львович покрывало обратно на плечи набрасывает, Толя в щёку его целует. — Люблю я вас просто, Виктор Львович, очень скучал, — Карпов шепчет тихо-тихо, затем утягивает его в серьёзный поцелуй. Пельмени сегодня точно переварятся. Дни, что нами пройдены, Помнят свет нежности твоей. Ночное рандеву на подоконнике кухни особняка, как ни странно, в компании йогуртов, а не алкоголя не проходит не замеченным. Замечание делает их доктор, все остальные кажется спят. Ближе к рассвету, ранняя пташка, — Михаил Нехемьевич Таль, разбавляет хмурые мысли мудрым советом. — Толя, ты на партии спать будешь, что ли? — Таль зашёл сделать кофе и сразу понял что к чему. — Михаил Нехемьевич, без нравоучений на душе тошно, — усталость накрывает, как одеялом и проявлять вежливость невозможно. Карпов чешет затылок, чуть-чуть подвисает, а затем сметает фигуры с доски на пол. — Неужели Виктор опять нагрубил? — Таль присаживается напротив, наблюдая сразу несколько эмоций на лице мальчика — от сомнения до удивления. — Вы что-то знаете? — Анатолий прощупывает обстановку, чтобы потом выстроить линию защиты. А неформальное «Виктор» злит и настораживает одновременно. — Всё знаю, всё понимаю, — загадочно отвечает Таль. И, через несколько десятков секунд заканчивает мысль: — Рад сообщить, что в тот вечер вёз хорошо набравшегося Тиграна Вартановича я, а не кто-то другой. Он так зло сначала про Корчного что-то мямлил, вообщем всё он мне рассказал. А когда хмель сошёл, на утро я приехал к нему — проведать, а он смотрит так виновато, и говорит: «Миша, про вчерашнее, молчи». Толя хватается за голову, а Михаил Нехемьевич с расстановкой, с тактом продолжает рассказ: — Ты не бойся, я тебя не осуждаю. Между вами эти девяносто два дня так искрит! Теперь я занимаюсь тем, что вожу делегацию за нос: как будто знаю, где ты находишься, а на самом деле знаю только — с кем. — Спасибо, — едва слышно шепчет Карпов и протягивает руку для рукопожатия. Михаил Нехемьевич руку жмёт, выдерживает Толин взгляд и решается спросить: — Что он сказал-то тебе? — Он прогнал меня без объяснения причин. Я сказал ему, какие условия мне поставили министры. Всё очень сложно, Михаил Нехемьевич, я так устал… Вот почему нельзя, как в начале семидесятых? Самое моё счастливое время. Как вы пели уморительно, помните? — Анатолий на мнгновение посветел, затем потёр глаза и зевнул. — Помню, дорогой, помню. Ты же умный мальчик, подумай, это ваше всё не только же титулами ограничивается? Может ты напугал его чем, и он ограничил общение с тобой из-за того… Ты вообще видел, много к нему наших подходят здороваться? Опасно это, Толь, опасно из-за идеалогических установок нашего государства, — Таль турку в шкафу ищет, он вообще старается во время разговора шуршать и шуметь. Карпов складывает два и два. Михаил Нехемьевич прав. И мальчик благодарен. На уговоры поспать — поддаётся. И ему даже удаётся вздремнуть целых три часа. Стань моей Вселенною, Смолкнувшие струны оживи. Когда они собираются выезжать, чтобы закончить 32-ую партию, их опережает арбитр с письмом. Корчной сдался. Эта весть действует так, будто Карпова обрушился водопад, мальчик настороженно оглядывает всех, будто его разыгрывают. Он не проявляет никаких положительных эмоций, даже, когда его подбрасывают в воздух воодушевлённые товарищи. Как же Михаил Нехемьевич прав — в их разговоре с Виктором Львовичем в номере было двойное дно. Хоть Толя и умолчал, что в случае собственного проигрыша его сотрут в порошок — Виктор Львович всё понял, он ещё лучше союзную систему знает. «Какой же я дурак, он же всю ночь о чём-то думал, а могли бы…» — поток прерывают товарищи, которые поочерёдно к себе его прижимают, кто именно Карпов не помнит. Знает только, что нужно, как можно скорее и незаметнее сбежать. Толя находит убедительный предлог — делает для Виктора Львовича подарок, склеевая последние части. Праздник у ребят постепенно превращается в застолье, Карпов примечает курящего в стороне Таля, прикладывает палец к губам, проходя мимо. Тот едва заметно кивает. До Корчного добраться трудно. Мальчик по пути уговаривает неизвестные силы, чтобы Виктор Львович был на месте. Последний его надежды оправдывает. Открывает Виктор не сразу, видимо заворачивается в халат. Толя на пороге мнётся, ждёт с неуклюжей, по-детски склеенной бумажной короной в руках. Из коридора в комнате проглядывается небольшой погром, да, Виктор Львович, скажите мне ещё, что это вы так чемодан собираете. Чувствуется ещё сильный табачный смрад, Виктор из двери выплывает, прям как заяц из мультика. Беспорядок такой, что Толя убеждается — актёр Виктор Львович никакой, и он, Карпов — трижды идиот, раз не вспомнил знаменитое Горьковское: «думай, не о чём спрашивают, а для чего, тогда всё и поймёшь». На утверждения оказывается это тоже распространяется. Однако, Виктор решает, что всё что надо было уже сказано, и захлопывает дверь… Не успевает, Карпов ставит ногу и ловит дверь свободной рукой. — Я принёс вам шахматную корону вообще-то, а её при торжественной обстановке вручать надо, — настроение от увиденного поднимается, ложь Корчному он прощает. Он же ведь любит его, так? — Тебе, Толя, жизнь не дорога? — Виктор отпускает дверь и Анатолий проходит, захлопывая её. — Как же я без вас? Пропаду от скуки. Чуть не пропал один раз, с семьдесят шестого до лета этого года, — Карпов корону Корчному одевает. — Теперь вы король. Правда немного в тени, — Анатолий нежно притрагивается к его скулам, проводит руками по шее и ключицам. А затем опускается перед Корчным на колени, поясняя: — Перед королём надо преклоняться. Виктор охает, кажется, его мальчику голову снесло совсем, нужно это прекратить, нужно… — Встань, Толя. Ты же знаешь, как рискуешь? — Корчной не хочет его отпускать, но нельзя же быть таким легкомысленным к своей жизни, мальчик. — Когда я вас ещё увижу? Не могу вас послушаться, не могу, — Карпов развязывает чужой халат, запуская руки куда нужно. Корона куда-то падает, Корчной тоже чуть не падает — Толя пробует на вкус его естество, и продолжает свои познания. Облизывает головку, и по-блядски поднимает пушистые ресницы, заглядывая в лицо. Виктор слабо кивает и прикрывает глаза, чтобы затем их снова открыть — Толя раскачивает темп, постепенно заглатывая больше и больше. Его мальчик такой красивый, раскрасневшийся, со сбившейся чёлкой и себя ласкает так изящно. — Огх, где ты такому научился, товарищ председатель ВЛКСМ? — Корчной не удерживается и отстраняет мальчика, чтобы кончить. — Думаешь в Европе книжки интересные не бывают? Вот, наприии… — Виктор склоняется и целует его, он совсем не хочет этого знать. Пары минут хватает, чтобы Корчной захватил инициативу и помог отправиться следом. Толя лежит на полу на заботливо подстеленном ему халате, а Виктор сидит близко-близко. — После этого ты не можешь сказать, что принадлежишь ещё кому-то, — едва слышно шепчет Виктор, гладя мальчика по волосам. — Я только ваш, Виктор Львович. Только ваш, — мальчик приподнимается, чтобы обвить руками за шею. Корчной его каждый раз удивляет. Он аккуратно перемещается на колени, чтобы подхватить Карпова на руки, благо он лёгкий, как пёрышко. Затем перемещается в вертикальное положение, чтобы донести его до кровати. — И да, можно уже неформально, — Корчной целует висок, скулу, уголок губ. От происходящего можно легко расчувствоваться и Толя предупреждает: — Я сейчас расплачусь, Виктооор, — и утыкается носом ему в ключицу. — Что такое? Тебе больно, Толь? — Корчной отпускает его на кровать, но Анатолий объятий не расцепляет. — Просто я вас давно люблю, так сильно люблю, и вы… Сколько мы времени упустили. Вы же любите меня? — Карпов теряет пару слезинок, промаргиваясь, чтобы посмотреть на Виктора. — Очень люблю, милый. И, да, я очень долго это отрицал. Сейчас они забывают — завтра разлетаться по разным странам. Сердцу вдохновенному Верни мелодию любви. В Багио у Корчного эта ночь последняя — он сразу вылетает на другой шахматный турнир. Анатолий на ресепшене гостиницы, при маскараде — в очках Корчного, и волосами, собранными резинкой, полностью поменявшийся — звонит делегации, трубку берёт Таль — договориться с ним просто, время до завтрашнего полудня теперь личное, в распоряжении чемпиона мира. После мления с Виктором в кровати, они уезжают в его особняк, туда, откуда недавно прогнали йогов. — Научишь меня йоге? Когда ещё увидимся, — с грустинкой в голосе просит Карпов. — Ты с умыслом спрашиваешь, я верно понял? — Корчной машину ведёт ровно, не обращая внимания на то, как мальчик на него пялится, пытаясь запомнить каждую мелочь. — Неужели просчитал? — Толя резинку с волос стягивает, ерошит шевелюру, зная, как Виктор любит действия с его волосами. — Предположил, и уже довольно давно. — Ах, ты злодей! — шутливо восклицает Анатолий, он снимает очки Корчного, позволяя себе повернуться всем профилем к любимому и удобнее расположиться на сидении. — Бесёнок, — поддерживает шутливую перепалку, выруливает к воротам особняка, чтобы припарковаться. Хорошо, что делегация Виктора живёт в номерах девятого этажа гостиницы и сюда никто не суётся из-за его крутого нрава. Корчной выходит первым, галантно открывая дверь машины Толе, целует протянутую руку, а потом помогает выйти. — Сначала романтика, Толенька, потом йога. Звёзды будем смотреть, если ливня не будет, — дверь машины захлопывается, мальчик хватается за предплечье Виктора и они идут в дом. * * * В сумерках они правда забираются на крышу. — Оказалось, что большой пёстрый кот, С трудом лепится по краю крыши, Подстерегая целующихся голубей, — Корчной бархатным голосом цитирует классика и галантно склоняясь подаёт мальчику руку. Анатолий принимает помощь, хватается крепче, чем нужно. Цитирует Виктор превосходно, у Толи по коже образовываются мурашки. Мальчик рад, что однажды ему удалось просмотреть библиотеку Виктора, а потом прочитать большую часть в институте, в художественном отделе. И память у него отменная, кстати, чтобы продолжить за Корчным: — Я рассердился больше на то, Что целовались не мы, а голуби, И что прошли времена Паоло и Франчески. Виктор присвистывает и придвигается к мальчику ближе: — Ты не так прост, как все думают. Толя паясничает, легонько треплет за уши, объясняя: — Мне нравится, что ты никогда не верил чужим мнениям, а теперь что, м? И, да, я воспользовался запрещённым приёмом — листал твои книги, пока ты спал. Это ещё в Ленинграде! После недолгой паузы Карпов шепчет путая слова: — Сегодня ты меня поцелуешь уже? Виктор безропотно подчинится. А потом возразит: — Ты точно не знаешь, где находится созвездие близнецов. А Карпов честно признается, что не знает. Зато он знает большую и малую медведицу. — Это созвездие похоже на двух маленьких человечков. Смотри туда — их головы это звёзды белый Кастор и оранжевый Поллукс, они наиболее яркие, — Виктор поясняет как можно подробнее, а следующими идут рассказы об Орионе, Жирафе и Кассиопее. Толя наблюдает за ним увлечённым, когда Корчной показывает небо — тоже смотрит, но на Виктора больше. Грусть от скорой разлуки сжимает сердце. Однако у них вся ночь впереди. — Виктор Львович… Виктор, ты мне йогу ещё обещал, — Анатолий дёргает его за рукав, а потом сбегает к лестнице, и машет ему рукой. — Ребёнок, — только и бормочет Корчной. И настигает его уже в спальне. * * * Одежда сложена стопочкой, Толя поясняет: — Мне же завтра нужно приехать так, чтобы не вызвать подозрений. Хотя, в прошлый раз мне понравилось ходить в твоей одежде. — Ты очень красивый и без неё, — заключает Виктор, которого захватывает возбуждение от этого провокатора. Карпов манит его пальчиком к кровати и помогает избавиться от одежды. Они целуются, как обезумевшие, катаясь по кровати, Толя оказывается сверху, и оставляет несколько засосов на ключицах любовника, проходит нежной дорожкой поцелуев к паху, ласкает яички, и принимается за головку. Затем набирает темп, пошло проходится языком по стволу и отстраняется, прося: — Я хочу, чтобы вы взяли меня полностью, Виктор Львович, — вежливая форма настолько проникла в мозг, что он на автомате возвращается к ней, забывая про новую — неофициальную. — Пересаживайся на диван, правда, мне не приходилось делать минет раньше… — Корчной приподнимается на локтях, разговаривая с Карповым. — Вы не поняли, я хочу, чтобы мы слились в одно, прям как на доске… Я хочу вас ощущать внутри себя, — мальчик не отводит от него глаз, ожидая ответа. Он поставил на карту всё — и если Виктор его погонит, то он не уйдёт. Зря он вместо застолья пролистывал в памяти книгу, согласно которой потом готовил себя? Виктор создаёт напряжение в воздухе, задерживая ответ. — Ты… Точно уверен? Толь? Мы ещё ни разу не заходили так далеко. Карпов с облегчением выдыхает. Виктор Львович боится за него! Какого нежного человека он всё-таки выбрал! И как хорошо, что это качество запрятано у него от посторонних далеко-далеко. — Абсолютно уверен. И нужно это было сделать намного раньше, — Толя затягивает его в мокрый длительный поцелуй, который будоражит их с новой силой. — Тогда ты будешь мне подсказывать, — просит Виктор, пока Толя устраивается на кровати. Он собирается принять его лёжа на спине, обязательно хочется смотреть в лицо. Конечно, первый раз в этой позе будет немного больнее, но он уже решился. — Нам нужен крем, и твои изящные пальцы. Сначала один, потом постепенно два, а затем я тебе скажу, ох, — Виктор делает всё так, как ему велят. Наносит крем на указательный и средний пальцы, нежно потирает вход и понемногу проталкивается указательным. Толя всхлипывает, привыкая к новым ощущениям. Виктор ласкает член мальчика рукой, чтобы уменьшить неприятные ощущения. Через несколько минут, Толя просит: — Ещё, пожалуйста. Виктор добавляет крем и потрахивает его уже двумя пальцами, всё ещё боясь, ведь его мальчик такой хрустальный. — Ах, я так давно вас хочу, — Толя разводит ноги шире, чувствуя приятную пульсацию, — пора, Виктор Львооович. Виктор целует его лодыжки, коленки, переходя по внутренней стороне бёдер к напряжённому члену мальчика. Он хочет его не меньше. Но хочет сделать всё очень нежно. Прося прощения за долгое отрицание мальчика, такого прекрасного, с влажными волосами, глубоко дышащего, и просящего сделать с ним всё, что угодно. Отказать невозможно. Мальчик чувствует, как Виктор зеркалит его недавние действия. Проводит языком по всей длине, вылизывает головку… Толя его отстраняет: — Нет, Виктор, я так мигом кончу от одного твоего вида. Виктор перебирается на кровать, устраиваясь между ног любовника, смазывает пенис и медленно проталкивается внутрь. — Ах, вы! Ах, я сейчас умру от вашей близости, — выдыхает Толя, он треплет руками волосы, налаживает с Виктором зрительный контакт, и просит быть смелее. Темп потихоньку нарастает, Толя за плечи любовника хватается, ласкает себя грубо, громко стонет. Виктор сосредоточен и тих, стирает с лица мальчика капельку пота. — Оооох, ааах, милый Виктор Львооо… Вич, я… Кончаю, — Толя бурно изливается себе на живот. Виктор толкается в расслабляющееся нутро ещё несколько раз и кончает следом, наваливаясь на мальчика. Спустя несколько десятков секунд он осознаёт, что слишком тяжёлый и перекатывается на бок, притягивая Толю в свои объятия. Зарываясь в его растрёпанную прическу пальцами, признавая свой маленький фетиш. — Ты сделал меня очень счастливым, — шепчет едва слышно Толя, прижимая любимого ближе к себе. — Очень не хочу завтрашнего утра, — Виктор целует висок мальчика, водит руками по спине. — Мы его отсрочим, просто не будем спать… Сейчас полежим, и я покажу вам другую позу, — Толя хочет взять от этой ночи всё. Они оба не знают, когда увидятся в следующий раз.