***
Вскоре после того, как Джон уходит из квартиры на всю ночь, Шерлок одевается, не желая оставаться наедине со своими собственными эмоциями. Он не хочет − не может, если быть честным с самим собой − иметь дело с ними или с чувством пустоты, которое Джон оставляет, когда находится достаточно далеко, чтобы Шерлок больше не мог его чувствовать (Он не может полностью списать это на эмоции, как раньше. Он винит в этом Джона. Как и Джон, на самом деле; это только иногда помогает). − Ну я пошёл, − скривившись, сказал Джон. − С тобой всё будет в порядке, да? − Он собирался навестить свою сестру, пытающуюся пройти детоксикацию (уже в который раз). Шерлок хмыкает в ответ, не потрудившись указать на то, что они оба и так знали: ничего путного из этого не выйдет. С Гарри этого никогда не случалось. Сестра Джона заставляет его грустить; Шерлоку придётся иметь дело с грустным Джоном, когда он вернётся завтра, и ему придётся какое-то время быть сильным. Ему это не нравится. Он сделает то, что должен, потому что этого требуется Джону, и Шерлок действительно будет очень усердно работать, чтобы тот не узнал, как мало он заботится о том, чтобы быть сильнее из них двоих. Но ему это не понравится, и он, вероятно, в конечном итоге будет чувствовать себя ужасно в течение нескольких дней после этого. Шерлок справляется только тогда, когда Джон рядом. Когда Джона нет рядом, Шерлок возвращается к старым привычкам, попадает в старые колеи. В большинстве случаев это только на вторую половину дня или настолько, насколько потребуется Джону, чтобы пройтись по магазинам, купить еду на вынос, сходить в библиотеку или выпить пива в пабе с Грегом Лестрейдом. Шерлок может справиться с этими кризисами с помощью своей скрипки, с помощью деликатных экспериментов, требующих предельной концентрации, проводя время с миссис Хадсон, или дремля, или очень, очень усердно уставившись на спинку дивана. Этого никогда не происходило целую ночь. Он ни за что не выдержит целую ночь без посторонней помощи. Он одевается и берёт кэб до паба, в котором часто бывал. Тот, который он часто посещал, когда кокаин был его единственным и самым любимым другом. На самом деле странно не знать, о чём беспокоится кэбмен, не знать случайных кусочков информации или эмоций от разных людей на улице. Он хмурится всю дорогу туда; он пошёл искать тайник (и, ох, разве это не заставляет его чувствовать себя глупо?), который сделал на всякий случай и обнаружил, что там ничего нет. Весь этот прекрасный, дорогой кокаин исчез; исчез без следа. А ведь он был так уверен, что это укрытие невозможно обнаружить. Шерлок хотелось бросить что-нибудь; это был либо Майкрофт, либо Джон, который нашёл это. Сначала он подозревал Майкрофта, пока не понял, что Майкрофт не смог бы удержаться, чтобы не оставить что-нибудь, чтобы его помучить: записку или, возможно, плитку шоколада или что-то столь же ехидное. Так что, должно быть, это был Джон, и сначала он не может поверить, что Джон ничего бы не сказал, не накричал на него, не выказывал разочарования в течение многих ужасных часов после того, как нашёл и уничтожил его. Пока он не подумал немного дальше и не вспомнил, что Джон учился в медицинской школе, а до этого учился в университете. Джон учился в университете и медицинской школе и во многих отношениях невыносимо нормален. Джон − хороший человек, нравственный, по-своему безумный (бывают моменты, когда Шерлок абсолютно уверен, что не он сумасшедший в их дружбе), но он не праведный и не чрезмерно строгий, когда дело доходит до нарушения законов. И у него есть незаконное огнестрельное оружие. Он знает о прошлом Шерлока с наркотиками − он видел всё это − и он никогда не упрекал Шерлока за это. Он даже никогда не поднимал эту тему. Шерлок не знает наверняка, так как наркотики лично ему были полезны только тогда, когда они на некоторое время отключали его мозг, но он ожидает, что большинству нормальных людей требуется хотя бы некоторая химическая помощь, чтобы закончить медицинскую школу. И Джон по-своему гениален, но он не настолько гениален. Он гениально нормальный; замечательный, потрясающий и, конечно, безумный во всех отношениях, дополняющих Шерлока, но не настолько гениальный (к счастью, Шерлок знает, что он достаточно умён для них обоих, и он предпочитает Джона таким, какой он есть). Так что, может быть, это всё-таки был Джон. Или, возможно, Джон просто приберегает знание о затянувшемся развлекательном костыле Шерлока, пока Шерлок по-настоящему не разозлит его. Он бы тоже не оставил это без внимания Джона. Никто не узнаёт его в пабе, и он не уверен, испытывает ли он облегчение или разочарование. Не то чтобы у него когда-либо было много времени для людей, которые часто посещают это конкретное место, но когда-то они считали его соотечественником, товарищем по оружию в войне с реальностью. Шерлок уже не такой худой, как тогда; он на несколько лет старше, и его скулы не так заметны. У него волосы длиннее; но на самом деле ему кажется, что он выглядит примерно так же − как и все они, почему бы и нет? На самом деле это не имеет значения; не то чтобы он заботился о ком-то из них. Сейчас он рад, что не может сказать, что чувствует кто-то из них, потому что большую часть этого он видит на их лицах, и ничего из этого даже наблюдать не приятно; он уверен, что это заставит его бежать в панике. Он покупает себе нелепый напиток, который на самом деле не собирается пить, и осматривает толпу, легко определяя, с кем из людей ему нужно поговорить. Всё меняется, но наркоторговцы редко меняются. Он начинает сделку с того, что покупает выпивку. А заканчивает он тем, что достаёт из кармана зажигалку и ухмыляется, как сумасшедший, стоя в туалете и нюхая кокаин с края раковины. Не самый лучший способ позаботиться о гигиене, но он скорее пойдёт домой пешком, чем рискнёт туда вернуться и обнаружить Майкрофта, ожидающего, чтобы убрать весь кокаин с журнального столика. Майкрофт сделал это однажды, до того, как объединившись с Лестрейдом (на самом деле, совершенно по отдельности, хотя Шерлок содрогается при мысли о том, что произошло бы, если бы эти две силы объединились), они полностью его очистили. Шерлок даже не знал, что Майкрофт догадывается, как включить пылесос, не говоря уже о том, что у него хватило наглости забрать эту чёртову штуковину с собой после, гарантируя, что брат не сможет извлечь из неё наркотики. Шерлок ждёт, когда это начнёт работать, ждёт, пока постоянный шум в его мозгу утихнет, а затем в основном останавливается, позволяя своему телу на некоторое время взять верх. Потом он идёт домой, на этот раз полностью сосредоточившись на своём физическом «я», а не на ментальном. Он не сгорает от боли из-за остроты своих эмоций (оставшись без буфера гораздо более округлого по краям чувства спокойствия Джона), так как единственное, что он чувствует − это блаженство. Чистое, неподдельное, покалывающее блаженство. Это чудесно. Ему удаётся пару раз расширить своё внимание, нырнуть в переулки для большего, достаточно, чтобы убедиться, что за ним не следят, не будут беспокоить. Он наслаждается прогулкой домой больше, чем чем-либо за долгое время: звуком его шагов по тротуару, ощущением шелковой рубашки, шелковых боксеров, брюк из тонкой шерсти на коже. Он наслаждается комфортом своего пальто, его тяжестью, знакомым запахом, ощущением кожи на кончиках пальцев, когда рассеянно потирает их друг о друга в карманах пальто. Он наслаждается собственной грацией, тем, что было с трудом заработано, но выглядит с ней действительно хорошо. Короче говоря, он летает выше воздушного змея. И это заставляет его напевать какую-то песню о воздушных змеях из какого-то фильма. Он уже удалил фильм (в основном), но Джону тот безумно понравился, когда был включён (ему гораздо сложнее удалять вещи, когда они связаны с Джоном даже мельчайшими способами). Там была очаровательная брюнетка с чудесным голосом; это заставило Шерлока захотеть гармонировать с ней с помощью своей скрипки, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы устоять. Джон ощущался тёплым и пушистым и улыбался на протяжении всего фильма, объясняя стоящие за этим детские воспоминания, хотя в этом не было необходимости, потому что Шерлок уже знал их: юные Джон и Гарри тоже хотели волшебную гувернантку, пока они не вспомнили, что их бабушка была лучше любой глупой старой гувернантки, волшебной или нет. Шерлок возвращается на Бейкер-стрит, 221Б, кажется, не зная, который сейчас час; он сбивается с шага, всё ещё напевая себе под нос. Дома нет никого, кроме него: он сможет спокойно насладиться остатками своего только что приобретённого наркотика, играть на скрипке так хорошо или так плохо, как ему только захочется, заказать пиццу, так как он внезапно проголодался, бродить по квартире совершенно голым, если у него возникнет настроение... − Шерлок. Шерлок останавливается у входа в квартиру, пальто наполовину спущено с плеч. Джон там; раскачивается посреди гостиной, зрачки расширены настолько, что его радужки кажутся просто щепкой вокруг них, рот отвис. Ох, Чёрт. Ой. − Джон? Джону требуется целая вечность, чтобы сосредоточиться на чём-то постороннем. − Ты... под кайфом. Действительно под кайфом. Шерлок кивает. Этого действительно нельзя отрицать. − Я... правда. Чёрт побери Под кайфом. − Ты что? − Я делю с тобой кайф, Шерлок. − И Джон хихикает. Хихикает. − Я не был под кайфом с тех пор, как учился в университете. − Я... прости? − Да, было такое. − Пицца? − Фантастика. Шерлок заканчивает снимать пальто − даже это кажется чудесным. Все его движения стали медленными и томными. Он мог бы часами (буквально: часами) просто играть с манжетами своих рукавов прямо сейчас. Может быть, он так и сделает. − Я собираюсь разозлиться на тебя, Шерлок. Я думаю над этим, − говорит Джон с того места, где он растянулся на полу гостиной. − Х-м-м? − Что он делает на кухне? О, чёрт возьми, кого это волнует? − Когда я не буду чувствовать себя так чертовски фантастично, я буду сердиться на тебя за это. Ты должен был что-то сказать. Шерлок не отвечает, но он идёт в гостиную, где решает, что Джону действительно удобно, и ложится рядом с ним. − Наш пол действительно удобный, − замечает он. Джон хихикает. − Я тоже так подумал. − Затем: − Мне действительно нравится твоя рубашка. Она выглядит действительно гладкой. − Это шелк. Почувствуй его. − Он поднимает руку в поле зрения Джона и вздыхает, когда тот начинает касаться кончиками пальцев шелка, проводя ими по коже, оставляя за собой мурашки. На некоторое время всё стихает; Шерлок наслаждается ощущением, как Джон потирает его руку, а Джон наслаждается ощущением тёплого шелка под его пальцами.***
У Джона довольно ужасный певческий голос, но его это не особенно волнует. Он поёт песню о рыбе. Les poissons, он поёт это снова и снова с ужасным французским акцентом, сопровождаемым преувеличенным гнусавым смехом. Только он поёт это как похоронную песнь. Шерлок не может понять, откуда взялся этот аспект, но он знает, что это одна из самых забавных вещей, которые он когда-либо слышал за всю свою жизнь, и он катается по полу от смеха, пока Джон не бросает попытки закончить свою песню о вкусной рыбе и не присоединяется к нему.***
− Джон? − Х-м-м? − Джон изображает на полу снежного ангела. − Почему ты пришёл домой так рано? − Шерлок перекатывается на бок и подпирает голову одной рукой, чтобы посмотреть на Джона. Джон хмурится. − Я действительно не хочу об этом говорить. − Скажи мне? Пожалуйста. Джон ещё больше хмурится и перестаёт размахивать руками и ногами по ковру. − Я пришёл туда, и Гарри была совершенно злой. Поэтому я тоже разозлился и снова ушёл. − Мне очень жаль, Джон. − Мне тоже.***
В какой-то момент начинает играть музыка. Шерлок не уверен, кто её включил и почему, но это прекрасно. Джон начинает танцевать, улыбаясь совершенно блаженной улыбкой. Иногда она направлена на Шерлока, но в основном он улыбается всему и ничему вообще. Он извивается и корчится, раскачивается и дрожит, а Шерлок хихикает, беспомощно лёжа на полу, в то время как Джон танцует над ним. − О, это моё любимое! − Джон объявляет почти о каждой новой песне, когда та играет. Он делает паузу, прежде чем определить дорожку, рисует пальцами узоры в воздухе, делает своё заявление и снова начинает своё нелепое движение. В какой-то момент Шерлок задаётся вопросом (не вслух, хотя ни он, ни Джон этого не осознают) о том, что у Джона странная склонность к очень несчастной, танцевальной музыке начала 80-х годов. − Там была девушка, − отвечает Джон, задыхаясь, размахивая руками над головой, − О, хорошо, и парень тоже. Он целовался гораздо лучше, чем она. У него было больше подводки глаз, чем у неё.***
Где-то около четырёх утра Джон открывает глаза, когда Шерлок наконец перестаёт играть на скрипке. Глаза Шерлока закрыты, скрипка зажата между подбородком и плечом, его смычок кружит в воздухе в такт какой-то мелодии, которую слышит только он. Джон всё ещё покачивается, но то, что он делает, больше не может быть истолковано как «танец» никем, даже им самим. Шерлок в конце концов открывает глаза и фокусируется на Джоне, после третьей или четвертой итерации его имени. − Х-м-м? − Эйфория всё ещё присутствует, но она другая. Более спокойная, более довольная. Ему нравится эта часть. Он никогда не хочет, чтобы это заканчивалось, он мог бы остаться здесь навсегда, особенно если Джон останется с ним. − Давай, ложись. Шерлок качает головой. Ему не нужен сон, ему нужно только это. И что случилось с той пиццей, которую он хотел? Здесь нет пиццы, он бы почувствовал ее запах. − Что случилось с пиццей? − Пицца? Какая пицца? − спрашивает Джон. − Я хотел пиццу, − надулся Шерлок, отложив инструмент и смычок. Джон вздыхает и полностью входит в пространство Шерлока, делая всё возможное, чтобы сосредоточиться на том, чтобы быть устрашающим и командовать, когда всё, что он хочет, это хихикать над их разницей в росте (что на самом деле не так уж плохо, но Шерлок выглядит так, будто его иногда растягивали) (и это заставляет Джона хотеть хихикать ещё больше). Ему требуется несколько минут, чтобы сосредоточиться на том, чтобы просто не прислониться к Шерлоку и не заснуть стоя в гостиной. − Шерлок. Мы. Собираемся. В постель. Сейчас же. − Но я... − Мне всё равно. Я не собираюсь иметь с тобой дело, когда ты выходишь из наркотического запоя, если ты не потрудишься поспать. Я привяжу тебя к чему-нибудь неудобному... Шерлок усмехается, обнимает Джона за плечи и наклоняется. − Не думай, что я не смогу, ты, массивное пугало. − Джон использует отвлечение Шерлока как возможность завести их в свою комнату. − Я был в армии, ты знаешь. Они учат одному. В любом случае, если ты немного не поспишь, я свяжу тебя и... и... э-м-м... заставлю тебя съесть торт. А потом я оставлю тебя там и пойду выпить пинту пива, а затем пойду прогуляюсь и оставлю тебя одного на несколько часов. Шерлок хнычет. − Итак... Ты. Идёшь. Спать. − Почему твои предложения длиной в одно слово, Джон? Это не очень хорошая грамматика. − Для выразительности, Шерлок. Ты меня понимаешь? − В этот момент они находятся в комнате Джона. Джон сажает Шерлока рядом с кроватью и начинает расстёгивать его рубашку. Вешалка появляется как по волшебству, по крайней мере, так предполагает Шерлок, и шелковая рубашка оказывается в гардеробе Джона. Джон жестом протягивает Шерлоку ещё одну вешалку. − Ты должен сам снять свои штаны, Шерлок. Я не твой камердинер. − Мне не в чем спать, − жалуется Шерлок после того, как вешает брюки. Джон протягивает ему пару своих пижамных штанов. − Ты оставляешь свои по всей квартире, ты в курсе этого? Шерлок разевает рот, затем закрывает его и сердито смотрит. Джон снимает свой собственный джемпер и протягивает его Шерлоку. − В конце концов, он твой любимый. − Джон спит в гораздо меньшем количестве одежды, чем Шерлок когда-либо, но у него вошло в привычку, по крайней мере, носить пижамные штаны и футболку с тех пор, как они начали иногда спать в одной постели. На самом деле они не спят в одной постели каждую ночь, но ни у кого из них не бывает кошмаров, если они это делают, так что это случается часто. Джон находит, что Шерлок, как правило, становится гораздо меньшим придурком, когда ему удаётся поспать хотя бы несколько часов за ночь. Иногда ему даже удаётся усыпить Шерлока во время расследования. − Тогда продолжай, − инструктирует Джон хриплым от усталости и угасающего эффекта кайфа голосом, подталкивая Шерлока к кровати. − Залезай сам. Шерлок ворчит, но подчиняется. Он сворачивается калачиком, отвернувшись от Джона, скрещивает руки на груди и излучает столько несчастья, сколько может, вокруг эйфории. Джон только посмеивается над ним и ложится сзади. − Большая ложка, − бормочет Джон. − Ха. Шерлоку нравится, когда Джон − большая ложка, но он никогда бы не признался в этом своему соседу по квартире (заметьте, ему это не нужно). Это было что-то вроде соревнования между ними. Конечно, Джон начал это. А Джон соревновался гораздо дольше, чем Шерлок. И Джону пришлось не только объяснять, что такое ложка, но и определять, кто большая, а кто маленькая ложка, но после того, как все эти странные поп-культурные вещи прояснились (люди такие странные), Шерлок присоединился. Он слушает, как Джон дышит ему в шею, и не понимает, что заснул, слушая его, пока не просыпается несколько часов спустя. Лучи позднего утреннего солнца проникают в окно Джона, и Шерлок один в постели. Он чувствует себя ужасно. У него болит нос, болит голова, болит горло. У него не то чтобы болит живот, но... ох, это голод. Он иногда забывает, каково это, он так привык игнорировать это. И Джон, ох, Джон чувствует себя ничуть не лучше, и он очень несчастен, и это волнами прокатывается по Шерлоку. Он стонет и сворачивается калачиком на боку. Если и есть что-то, с чем он не хочет сталкиваться во время похмелья, так это одновременно с похмельем и разочарованным-злым-грустным-смирившимся-сожалеющим Джоном Ватсоном. Джон входит в комнату несколько минут спустя, неся кружку чая. − С таким же успехом можешь встать, Шерлок, я знаю, что ты не спишь, − говорит он; его вспыльчивый характер и острые, буйные эмоции окрашивают его голос в тусклый, пульсирующий красный цвет. Он оставляет чай на прикроватном столике и снова уходит. Шерлок стонет, как только слышит, что Джон спустился вниз. Он не хочет встречать этот день лицом к лицу, он не хочет сталкиваться с этим, он не хочет встречаться с Джоном Ватсоном, чьи эмоции сейчас такие же острые, как обычно его собственные. Он знает это так же хорошо, как и Джон, не думая, что это произойдёт. На самом деле он вообще не думал, и он почти уверен, что именно поэтому Джон так зол, что он не думал и что он ничего не сказал ему о том, что собирается делать. На самом деле жаль, что Джон вернулся домой рано, и ещё больше жаль, что глупое решение Шерлока так глубоко на него повлияло. Он не хотел, чтобы это произошло. Он не хотел, чтобы что-то из этого случилось, он просто хотел, чтобы всё это прекратилось на некоторое время. Он просто хотел побыть наедине со своей головой, не подвергаясь постоянным тычкам и подталкиваниям со стороны эмоций, которые он больше не может преодолеть простой логикой или просто игнорировать. Но Джон здесь, чтобы быть сильным, так что Шерлоку не придётся быть таким. В любом случае, это утешение. Он подтягивается к краю кровати и заставляет себя принять вертикальное и неподвижное положение. Затем он стоит, покачиваясь, в неподвижном воздухе спальни в течение нескольких долгих минут. Как только он обрёл хоть малую толику чувства равновесия, он хватает кружку чая и медленно спускается в гостиную. Джон на кухне, стоит у раковины. Насколько Шерлок может судить с первого взгляда, он ничего не делает, только пялится. Вероятно, это не очень хороший знак. Здесь, внизу, ближе к нему, Джон чувствуется ещё более колючим, чем он сам. Гнев и разочарование прокалывают дыры в его коже и мозгах. Шерлок плюхается в кресло и как можно глубже закутывается в джемпер Джона. Может быть, если он достаточно сгорбится, то станет невидимым, а когда вернётся, Джону станет лучше, и им не придётся разговаривать. Ему не придётся говорить. Может быть, чувства Джона станут менее острыми по краям, и Шерлок снова сможет отличить их от своих собственных, и всё будет хорошо. Или, возможно, ад замёрзнет, или они оба будут убиты случайным метеоритом в течение следующих двух минут. Шерлок подтягивает колени к груди и пытается выбросить всё из головы. Он продолжает делать это до тех пор, пока его головная боль не становится намного сильнее, чем должна быть, прежде чем сдаться и рявкнуть на Джона: − Ты не покончишь с этим? Я этого не вынесу. Когда вы сомневаетесь, когда ошибаетесь, когда не уверены, когда напуганы тем, что вы, возможно, только что заставили своего соседа по квартире полностью разорвать все связи с вами, набрасывайтесь иррационально. Раньше это всегда срабатывало у Шерлока, поскольку оставляло его в одиночестве всю его жизнь. Это старая привычка, и ему действительно следовало бы знать, что сейчас лучше не делать этого с Джоном, особенно сейчас, когда тот всё время у него в голове. Джон вздыхает одним из своих самых долгих вздохов и смотрит на Шерлока. Не поддаётся на приманку его тона или слов, просто смотрит на него. Шерлок терпеть не может, когда Джон так делает, это заставляет его ёрзать, чувствовать и сожалеть о своих словах, а сожалеть о том, что он говорит − это не то, в чем Шерлок хорош. Он тот, кто отвёл взгляд, уступка, на которую он никогда не пошёл бы ради другой живой души. Джон − единственный, кто может заставить его покраснеть и почувствовать вину за то, что он сказал, за то, каким беспечно жестоким он иногда может быть, и он делает всё это одним ровным взглядом. Шерлок на мгновение смутно рад, что он редко заставляет Джона по-настоящему сердиться на него, потому что он и раньше знал, что ему это не понравится, и он не уверен, что сможет пережить это теперь, когда Джон всё время в его голове. Джон приносит свою почти пустую кружку чая в гостиную и садится на диван. − Иди сюда, Шерлок. − У него усталый голос, будто он мало спал. Он звучит смиренно и очень, очень сдержанно. Джон очень усердно работает, чтобы его голос звучал ровно и ровно, чтобы сдерживать свой гнев и разочарование, не заставляя его вести себя так, как поступил бы Шерлок. В течение долгой минуты Шерлок обдумывает это. Он обдумывает свои варианты (Беги. Беги. Беги, дурак). И он помнит, что Джон здесь самый сильный, эмоционально (и физически тоже, если быть честным. Шерлок тренировался в боксе, да, но он уверен, что Джон будет драться грязно), поэтому он повинуется, неохотно встаёт и шаркает к дивану. Он садится как можно дальше от Джона, подтягивает колени к подбородку, его костлявая линия защиты. Пальцы его ног впиваются в мягкую кожу подушки сиденья. Он похож на угрюмого подростка. Он и чувствует себя таковым. Джон смотрит на него, смотрит и снова вздыхает. − Ты должен был что-то сказать, Шерлок. − Его голос напряжён, голова болит, и Шерлок сожалеет, что Джону приходится делить с ним похмелье так же, как он делил кайф. Он не может сказать, вызвано ли напряжение гневом и разочарованием, или из-за головной боли. Шерлок наклоняет голову, пока не смотрит на Джона только одним глазом, другой скрыт его собственными волосами и руками. Было бы восхитительно, если бы Джон точно не знал, зачем он это делает. − Почему ты это сделал? − Как в старые добрые времена? − предлагает Шерлок. − Чушь собачья, Шерлок! − Джон вскакивает на ноги и шагает на другую сторону гостиной, будто боится, что задушит Шерлока, если сейчас будет слишком близко к нему (так и есть, желание почти непреодолимо). − Скажи мне! Я не смогу помочь, если не буду знать, в чём проблема. Мы не сможем исправить эти вещи, если ты никогда не расскажешь мне о них. Я могу сказать, что ты чувствуешь, но я не могу читать твои мысли, Шерлок! − Это ты, Джон, − очень тихо говорит Шерлок, обращаясь к своим коленям. − Я... Шерлок. − Лицо Джона искажается от недоверия. − Ты ушёл. − Я ушёл на ночь, Шерлок. Какое это имеет отношение к... − Я не могу с этим справиться, Джон. Не в одиночку. Джон думает об этом, несмотря на то, что эмоциональное состояние Шерлока, его страх, печаль и абсолютная вера в то, что он не может справиться со своими собственными эмоциями без Джона, разложены перед ним, как карта метро. − Но если меня здесь нет, то я не в твоей голове. Я думал, ты будешь счастлив остаться в квартире на ночь один. Я думал, ты рассердишься, что я вернулся так рано. Шерлок не отвечает, так как его действия совершенно ясно говорят о том, что это не так. − Ты смешон, ты знаешь это? − разочарование Джона ясно слышно в его голосе, в его хватке за спинку кресла, за которым он стоит, и в выражении его лица. Шерлок пристально смотрит на него, но вспышки боли, которая проносится в его голове и в его глазах, достаточно, чтобы заставить Джона сделать глубокий вдох и побороть свой гнев. − Чем я могу помочь, Шерлок? Я бы действительно предпочёл, чтобы я не пришёл домой и не обнаружил, что ты нюхаешь наркотики с нашего журнального столика. Как бы весело это ни было, пока это происходит, я действительно не смогу смириться с тем, что буду на работе под кайфом, и я бы действительно предпочёл, чтобы мы изучили все наши другие варианты, прежде чем прибегать к этому. − Ты никогда больше не сможешь оставить меня, − шепчет Шерлок, всё ещё разговаривая со своими коленями. На мгновение Джону кажется, что он не расслышал его правильно. Но Шерлок наконец поднимает на него глаза, и его убежденность очевидна. − Шерлок, это невозможно. Мы никак не сможем быть так близко друг к другу каждый божий день до конца наших жизней. Мы убьём друг друга. Шерлок пожимает плечами. Он крепче обхватывает колени руками и делает подношение силе Джона, вслух высказывает свою собственную эмоциональную слабость. − Я больше не могу выключить это, как раньше, Джон. И мне нужен буфер от того, что я чувствую, и это ты. А тебя не было, и это было слишком долго, чтобы я смог с этим справиться. Джон удивлённо смотрит на него, почти достаточно долго, чтобы Шерлок поёжился, а затем проводит руками по волосам и лицу. − Должен быть лучший способ, Шерлок. − Если и есть, то я об этом не знаю. − Мы что-нибудь придумаем, Шерлок. А если мы этого не сделаем, то мы придумаем что-нибудь такое, чего ты не получишь бог знает от кого, только бог знает от кого. Если ничего другого не будет, мы придумаем что-нибудь, что я могу дать тебе легально, что сработает. Шерлок бросает на Джона испытующий взгляд. − Ты бы сделал это? − Да, конечно, я бы так и сделал. Ты должен был сказать мне, Шерлок. Боже, ты иногда бываешь идиотом − неужели ты думал, что я не помогу? Я мог бы помочь, я знаю, что мог бы. Это приносит ему ту редкую детскую улыбку от Шерлока. − Мы будем работать над этим. Тебе не нужно разбираться с этим в одиночку. − Да, Джон. − Мы собираемся начать сегодня. − Начать что? − Работать над нашим ассортиментом. С тобой всё в порядке, когда я в твоей голове, верно? Это то, к чему ты клонил? Благоговейного взгляда Шерлока почти достаточно, чтобы заставить Джона покраснеть, но он справляется. Он пожимает плечами. − Если бы у нас был больший диапазон, этого бы не произошло. Так что мы это исправим. Джон наконец отпускает кресло, вытягивает пальцы, чтобы разобраться с изгибами. Он оставляет Шерлока сидеть на диване и идёт на кухню. − Бекон в холодильнике в безопасности? − На данный момент, − отвечает Шерлок. − Превосходно. Ты позавтракаешь. − Я, что? − Это твоё наказание. Ты позавтракаешь. Полный завтрак. И никаких споров, тебе не разрешается спорить с этим. Шерлок стонет и плюхается на диван, чтобы немного надуться, но он не может сдержать почти непреодолимое чувство облегчения от того, что Джон собирается всё исправить, исправить, чтобы ему не пришлось разбираться самому, исправить его. И совершенно нормально, что Джон тоже это чувствует. Даже если это означает, что он должен съесть полноценный обед.