Ребёнок севера

      Агата спускается на первый этаж со стопкой исписанных бумаг. И Павел, наверное, не обратил бы на это никакого особого внимания — она всё-таки писатель, сюжетные повороты, пришедшие в голову диалоги и прочие детали на бумаге привыкшая излагать, а у него на плите обед не много-не мало на всю семью.       Вот только не заметить оказывается не то что сложно — невозможно буквально.       Известная автор, а на этом острове ещё и главная разгадывательница местных тайн, оказывается возле обеденного-рабочего-и так далее стола едва ли не сразу, как переступает порог, а следом за этим с размаху впечатывает всю ту принесённую стопку бумаг в столешницу. Словно новую текстуру ему придать стремится.       Дымов вздрагивает от неожиданности, кастрюлю с супом не задумываясь оставляет наедине — она-то уж точно никаких глупостей не натворит, не уйдёт бродить по острову, не расплачется, закрывшись в комнате, — и спешит появиться в просторной гостиной-столовой-и чем только нужно готовой стать комнате.       Исписанные листы к этому моменту рассыпаются по столу неровной кучкой, сбрасывая несколько подобных себе на пол. Агата устремляет взгляд во двор, отойдя к окну, и, кажется, объяснять ничего не собирается.       Но Павлу стоит сделать ещё пару шагов в её сторону, как Север, не думая оборачиваться, сообщает:       — Нужно, что ли, с Потапом на переработку всё это отправлять.       — Зачем же? Твои отслужившие своё рукописи прекрасно подходят на розжиг, — пожав плечами, без всякого вранья заключает Дымов. Он поднимает свалившиеся под стол бумаги, покрытые ровными строчками букв, хаотичными кружками со стрелками, перечёркиваниями из стороны в сторону… в общем — плодами творческих раздумий.       — Значит, я — не Булгаков, — всплеснув руками, отмечает Север. Она делает несколько шагов по комнате, взъерошивает свои кудри, словно все свои мысли о новой книге таким образом стремясь выгнать из головы и отогнать подальше, и опускается на диванчик. — У него рукописи не горели.       Доктор точно не знает, к месту ли это, но всё же отмечает:       — Хорошо, что из всех несхожестей с Михаилом Афанасьевичем тебя беспокоит только эта. А не что-нибудь из отчасти автобиографичного «Морфия».       Он не спешит выпустить из рук некоторые из фрагментов её не попытавшихся ещё даже сгореть заметок, складывает их в не так чтобы ровную стопку и, измерив несколькими шагами расстояние до недавно отодвинутого ближе к окну диванчика, опускается рядом с Агатой. С мгновение разглядывает её профиль, словно не видел её непростительно долго, мимолётно улыбается и вновь становится серьёзным.       — Так а что тебя здесь не устраивает? — спрашивает Дымов, взмахнув рукописями. Но Агата вместо ответа чуть отсаживается, чтобы уже через считанные секунды лечь, положив голову ему на колени и «крышей домика» сложив ноги. Он кончиками пальцев касается её вскруживших ему голову кудряшек, проскальзывает по её руке и замирает, опустив ладонь на живот, что через пару месяцев уже округлится. Из небольшой стопки отложенных на диван бумаг Павел вытаскивает случайную. — «Кружевная фата опускалась буквально по пояс, чуть прикрывала лицо Миланы, но была не в силах скрыть её счастливой улыбки и полных любви глаз, казалось бы вот уже целую вечность не отводимых от Вячеслава… Об этом дне она мечтала с самого детства, словно не «Комиссара Рекса» после школы смотрела, а от влюблённой Кати Пушкарёвой глаз не отводила», — вслух зачитывает отрывки Агатиных заметок Павел. — Ты что, решила уйти из детектива в мелодраму? Или как там в литературе это жанр называется?       — Ещё чего! Чтобы детективы писали всякие выскочки и бездари? — фыркает в ответ Север, словно не её записи прочитал сейчас Павел, а сам что-то выдумал, бессовестно приписав ей. — Через несколько страниц у Миланы свадебное платье будет в кровавых брызгах, а жениха расстреляют.       — Вячеслава?       — Нет, другого. Вячеслав к тому моменту уже мужем будет, — охотно объясняет Агата, словно не она буквально вот-вот была недовольна этим придумавшимся сюжетом. — Они просто не в нужное время окажутся на пороге ЗАГСа и станут свидетелями убийства жениха совершенно не знакомой им девушки.       — Дай угадаю: Милана начнёт своё расследование, а Вячеслав будет против, — предполагает Дымов, и писательница согласно кивает, добавляя, что Вячеслав, возможно, будет всё же ей помогать, поскольку беспокоится о её безопасности и не хочет потерять жену вскоре после свадьбы. — И чего тебе не нравится? Наверняка непростое распутывание дела, вляпывание главной героини в передряги, счастливое спасение… И вообще героиня у тебя в кой-то веке счастлива. А то всё одиночки, не верящие в любовь и ненавидящие романтику.       — В этом и дело, — взглянув на Павла снизу вверх, отзывается Север. — Что это такое: свадьба, муж переживающий… Да у меня за все книги у главных героинь мужей разве что убивали. В настоящем или в прошлом. А это… — бросает она, не глядя махнув куда-то в сторону рукописей. — Доктор, это что, пагубное влияние беременности на работу мозга?       Дымов в ответ на эти слова и серьёзность Агатиного тона усмехается и, пожав плечами, замечает:       — Не знаю, я не был беременным. Агат, да чего ты переживаешь? — окутывая возлюбленную нежными объятиями, спрашивает Павел. — Тебе читательницы давно уже пишут, что хотели бы любимую и любящую сыщицу. Они оценят. И ничего не пагубное влияние, — пожимает он плечами. — Просто у тебя появляются новые грани, и у героинь твоих тоже. Это абсолютно нормально.