мой муж — хороший дядя с усами до ушей

– Как так получилось-то, а? – сетовал Брыль, смотря куда-то мимо Коврова. – Была девушка: пригожая, работящая, в конце концов, адекватная. Влипла в историю, ну, мы ее расколдовали. Месяц прошел – и прыгает замуж за Сатанеева! Как это называется? – Фу ты! Извиняюсь. – Ковров утерся рукавом свитера. – У нее вроде с Иваном что-то не заладилось. В принципе понятно, парень по виду малахольный… Вот сестренка у него заводная. Но за Сатанеева – это перебор! Может, она со зла, не? Царственной походкой выйдя из примерочной, Алена игриво посмотрела на коллег и поправила воротник-стойку ее будущего свадебного платья. Сполна насладившись изумлением на их лицах, Алена еще какое-то время пыталась удерживать серьезную мину, но не выдержала – рассмеялась. – Не со зла, товарищ Ковров! – проговорила она, прикрывая рот ладонью. – Со зла я бы в монастырь отправилась. А это… – Алена повернулась к зеркалу, улыбаясь своему отражению; фата снежными искрами переливалась в свете казенных ламп. – По любви. Алена и в правду, к изумлению и ужасу всего института, выходила замуж за Сатанеева. Последний, да простят нам этот ленивый каламбур, попросту осатанел от привалившего счастья и еще недельки три просил Шемаханскую ущипнуть его, дабы убедиться, что он не спит (сначала таким «щипателем» был назначен Камноедов, но у того оказалась чересчур тяжелая рука). Множество различного рода слухов терзали комнату отдыха, курилку и все десять тысяч коридоров НУИНУ: сначала говорили, будто Алена подверглась очередному заклинанию, на этот раз – приворотного типа, затем – что Иван ее бросил и жажда мести возобладала над здравым смыслом (именно этой теории придерживались Ковров и Брыль), а в конце концов, когда большинство научных сотрудников примирились с фактом, что Алена уже через несколько дней будет Сатанеевой, стали отделываться известной поговоркой, начинавшейся с «любовь зла…» Настолько странным и неожиданным был данный поворот событий, что сама Кира Шемаханская, не выдержав накала страстей, вызвала Сатанеева (чудом удержавшего свой пост в институте после всех новогодних событий) на ковер и потребовала честно ответить, не наводил ли он порчу на Алену Санину. Выслушав горячечные заверения в том, что рука бы не поднялась, что как вы можете думать, что разве я бы посмел, Кира с помощью Ивана Степановича провела анализ магической ауры Алены Игоревны, который не выявил никаких сторонних манипуляций. Пораженная этим открытием, Шемаханская решилась на крайние меры: послала Киврина спросить у самой Алены, что сподвигло ее на столь опрометчивый шаг. Киврин вернулся с ответом, который объяснял все и одновременно запутывал еще сильнее: «Видите ли, у Вани Пухова есть такая традиция – каждый год пятого января он с друзьями ходит в баню…» Множеству допросов подверглись Аленины «котята», потому что они, как выяснилось, присутствовали (а также подслушивали и, возможно, подсматривали) на первом «свидании» Алены и Сатанеева. Показания их путались; девушки умирали от смущения, отговаривались тем, что, мол, это не их секрет, а потому раскрывать его не имеют никакого права, но затем, споенные недрогнувшей рукой Коврова, таки раскололись: – Он, мальчики, такой, такой!.. – говорила одна, промокая слезящиеся глаза краем скатерти-самобранки. – Мы случайно подслушали, мы, честно, не хотели! – И дверь там такая… – мечтательно вздыхала ее подруга. – Знаете… Полупрозрачная… Стеклышко в полоску… – Ну и ну… – вздыхал Ковров, обхватив голову руками. Брыль хлопал его по спине, подливал шампанского и, щуря правый глаз, мягко выспрашивал у развеселившихся «котят», чего же они такого под дверью наслушались. – …Цирк, да и только! – качала головой Шемаханская, смотря то на заявление Саниной, то на заявление Сатанеева. Оба выпрашивали отпуск на одни и те же даты и по одной и той же причине. Кира знала – к этому все шло, но чувство дежавю превращало бытовую ситуацию в трагикомедию. – Начни относиться ко всему проще, Кира! – посоветовал Иван Степанович из своего кресла. – Смотри, сколько пользы от этого брака: во-первых, они съедутся, а значит, освободится квартира для какого-нибудь нуждающегося; во-вторых, Алена не переедет в Москву, а останется в родном институте; в-третьих… – Смешной ты, Ваня. – Нарушая все правила этикета и некоторые – административного кодекса, Шемаханская села на стол. – Как можно относиться к этому, – она помахала зажатыми в пальцах заявлениями, – «проще»! Вот уж точно: любовь зла, полюбишь… – …и советского администратора, – мгновенно сориентировался Киврин, увидев, как тянет на себя дверь Сатанеев. – Кира Анатольевна, вы… уже подписали? – едва ли не заискивающим тоном произнес он. Кира откашлялась, явно собираясь толкнуть речь. Киврин заранее поднес ладони одну к другой, готовясь аплодировать. – Аполлон Митрофанович, не скрою, у нас с вами были конфликты. И рабочего характера, и… кхм… личностного. Признаюсь, что была невысокого мнения о ваших моральных качествах. Но раз Алена Санина… – Шемаханская проглотила «за неимением лучшего», которое так и просилось на язык. – …выбрала вас, что же, противиться этому я не могу. Остается надеяться, что вы осознаете ответственность… – Прекрасно осознаю, Кира Анатольевна, – так серьезно, как будто он заседал в научной комиссии, ответствовал Сатанеев. – Вы подписали? Позвольте ручку… Неуверенно оглянувшись на Киврина, Шемаханская, пряча улыбку, дала Сатанееву приложиться к ее руке. – …Какая ты красивая, Аленушка! – восхищалась Ольга, поправляя сияющий (несомненно, из-за чьей-то магии) букетик, приколотый к фате подруги. – Я и не мечтала, что когда-нибудь на твоей свадьбе погуляю. – Фиолетовый костюм?! – возмущался в соседней зале Киврин. – Вы его уже надевали, Аполлон Митрофанович! – Цветного больше ничего нет, а хочется праздника! – Не могу не согласиться! – крикнула через стену Алена и рассмеялась, услышав, как закашлялся Сатанеев. Затем девушка обернулась к Ольге и спросила: – Ты ведь понимаешь, почему я так решила? – Нет, – честно ответила секретарша. – Вернется Камноедов из отпуска – зарегистрируем как очередное необъяснимое явление.