***
Князь черниговский из рода Ольговичей места себе не находил. Супруга его, княгиня Мирослава чреватая была, дохаживала последние дни — третье дитя ожидали в княжеских хоромах. Князь и на шаг не отходил, все боялся как бы чего худого не приключилось. Позднее, желанное чадо должно скоро на свет явиться. И пока князь все дела княжеские забросил, на престол посадил старшего сына. Тому давно пора учить сию премудрость — княжеством править. Как его отец, как отец его отца. Да только Добромилу не по сердцу было это занятие. Все тайком на кухню бегал, где старая и мудрая Вратка учила его пироги печь да другие яства готовить. Она его не попрекала, что не княжеское это дело — стряпать, а напротив, с радостью учила премудростям и хитростям. Но что может быть тайным в княжеских хоромах? Князь все пытался сына к управлению склонить. Ратному делу учил, учителей заморских заказывал, чтоб языки знал — греческий да латинянский. Добромил стал за книгами да свитками пропадать, а за меч взяться — не заставить. Кручинился князь, но любил сына и все надеялся, что выйдет из него достойный преемник. А вот младший сын Ростислав не был таким добрым к старшему брату. Завистью исполнился и злостью. Ведь младшему престол не занять, коли старший сын в здравии. Не было между братьями сладу. И вот в то тревожное для князя время Ростислав задумал дурное — извести Добромила и занять его место. В те времена в Чернигове разбойников почти всех изловили — не зря дружина свой хлеб ела да булатные мечи имела. Не нанять худых людей для дела дурного. Ростислав был хитрым и умным, коли б не было червоточины в его сердце, мог бы стать хорошим подспорьем будущему правителю. Такой мыслью тешил себя князь, надеясь, что злость и зависть пройдут. Но ростки зла прорастали мощными корнями, незаметными извне, ведь на людях Ростислав был скромным, покладистым, послушным отцовскому слову. А сам не оставлял мысли о деле своем темном. И пытался не раз, и не два. Но Добромила будто сила неведомая охраняла от бед. Ни зверь его в лесу не загрыз, ловушки обходил, хотя ловкостью похвастаться не мог, яд в питье словно чуял. Словом, Ростислав тоже себе места не находил в те дни, хотя причина тому была иная. Пока отцу дела не было до того, что вокруг происходит, родился в его голове план коварный — отдать Добромила в руки Кащея Бессмертного. Злодей изводил молодых, забирал к себе, а больше их никогда и не видели. Что там с ними происходило, никто не знал. Но Ростислав надеялся никогда больше не увидеть старшего брата. Прознал он, что можно вызвать Кащея через колодец. Выпытал способ у старой ведьмы, что жила на околице, потребовал у нее травы сонной, чтобы одурманить брата. И в ту ночь, когда княгиня вот-вот должна была от бремени разрешиться, Ростислав тайком пробрался в горницу брата — а тот прямо на своей книге греческой и уснул — и зажег над свечой травы. Сам рот и нос закрыл, чтобы дурману не вдохнуть. Потом толкнул брата, а тот безвольно на пол и упал. Позвал Ростислав слугу верного и велел к колодцу дальнему тащить. А у колодца слова заветные произнес. И едва закончил, как холодом могильным из глубины повеяло, гул понесся, словно трубы медные на поле боя. Свет иномирный вызеленил лицо Ростислава. — Кто посмел меня вызывать? — раздалось из колодца. — У меня есть дар для тебя, — Ростислав трусливо умолчал свое имя. — И что же это? — Княжич. Грамоте обученный, языкам заморским. — Грамотность его мне без разницы. И что же хочешь ты за дар? — Чтобы он никогда сюда не вернулся. Из колодца послышался смех. Нехорошо и зябко стало Ростиславу от этого звука, словно в кости дрожь пробралась. — Давай свой дар, Ростислав Ярославич. Ростислав еще больше задрожал, но отступать не стал. Дал знак слуге, чтобы Добромила в колодец бросил. Никакого звука не раздалось: ни плеска воды, ни удара о каменные стены. И на этом свет погас. Колодец снова стал просто колодцем. А на следующий день радость и горе поселились в княжеских палатах. Радость — княжна родилась, гордость родительская. Горе — старший сын пропал, словно истаял в ночи. Во все стороны князь черниговский послал гонцов с веленьем вернуть сына. Награда великая ждет того молодца, который вернет сына в отчий дом. Люд горевал, любили князя в Чернигове, все проклятья посылали на голову злодеев, посмевших руку поднять на княжича славного. Также князь снарядил мужей из дружины и воев на поиски. Прослышала о беде этой и Варвара, кузнецова дочь. — Пойду к князю в дружину проситься, — сказала Варвара. Ведь с мечом управляться умела, и с копьем, и с луком — зайцу в глаз со ста шагов попадала. Молчун вздохнул и открыл сундук, что в дальней части горницы стоял. Достал рубаху да пояс, оберегами Любавой его ненаглядной вышитые, справные штаны да кафтан, юфтевые сапоги. Кольчугу собственноручно выкованную, шлем крепкий да меч булатный. И отдал это дочери своей. Та зарыдала и бросилась на грудь отцу, благодаря его. — Ну будет, будет, дочка. Иди с миром. Тяжело было кровиночку отпускать. Обидят ведь злые люди. Но делать нечего — судьба родительская отпустить свое чадо и надеяться еще свидеться в будущем. Скупую слезу утирал кузнец, глядя как удаляется Варвара по укатанной дороге. С тяжелым сердцем Варвара уходила, отца оставлять не хотелось. Но и доказать остальным хотелось, что на многое она способна. Похвалы достойна, а не лишь презрения, жалости да насмешек. И с каждым шагом решимость в ее сердце крепла. У княжеских палат ее стража остановила. — Я в дружину хочу записаться, помочь княжича молодого сыскать да вызволить. Двое молодцов едва не покатились со смеху. — Где это видано, чтоб бабу в дружину брали. — Зови воеводу! — разозлилась Варвара. — Ступай, девка, домой к мужу, — ответил, все еще посмеиваясь, старший воин. — Муж-то у тебя есть, болезная? — тут же влез молодой. Тогда Варвара показала, кто тут из них болезный. Так отходила воина, что тот даже подняться не смог, лишь о пощаде молил. — Вот какие в вашей дружине воины, — презрительно сплюнула на землю Варвара и утерла разбитую губу. На шум сбежались воины, ощетинившись мечами. И такая картина предстала перед ними, хоть сликара зови: стоит дева посреди двора княжеского, две роскошные косы растрепались, глаза горят яростью, в руках меч — ну точно валькирия. — Что такое? — вперед вышел воевода. — Хочу в дружину к вам, — твердо заявила Варвара и прямо посмотрела, словно в душу заглядывала. — А ну разошлись все! — гаркнул воевода. — И этого унесите. Как очнется плетей отвесьте. Потом обернулся к Варваре: — В дружину хочешь? Да не зыркай так, — усмехнулся в усы седовласый воин. — Вижу что боевая ты да с мечом управляться умеешь. Но не могу к себе взять, сама понимаешь. Я потом бед не оберусь. Да и тебе придется доказывать и отбиваться от молодцев, что захотят место твое указать. Охолонь, девица! Воевода так рявкнул, что Варвара бессильно опустила руки, меч в ножны сунула. — Так что, коли я девицей родилась, то мне теперь одна дорога? — Прости, милая, — вздохнул воевода. — Попробуй к воям попроситься. У них варяги есть, у тех девы тоже воюют. Вои ее тоже к себе не взяли. Пригорюнилась Варвара, села у берега ласковой реки под ивой и заплакала. Что ж она как зверь в силках: бьется, а толку нет. А потом словно очнулась и снова преисполнилась решимости. Если никто в отряд ее брать не хочет, сама пойдет княжича искать и справедливость восстанавливать. Для начала рубанула мечом свои косы густые под самый корень. И словно рубеж какой переступила, так легко стало на душе. Вдруг рябью вода пошла, вынырнула из воды рыба, да и молвит человеческим голосом: — Подари мне свои волосы, раз тебе они без надобности. — Забирай, — ответила Варвара, даже не удивившись, мало ли чудес на белом свете бывает. Рыбка забрала их и ушла под воду лишь хвостом плеснув напоследок. Задумалась Варвара, куда дальше ей идти. И решила на судьбу да удачу положиться. Надела шлем, лицо свое пряча, и направилась к городским воротам.***
Когда Добромил проснулся на мягком ложе под высоким балдахином, первым делом подумал что его слуги сюда перенесли, но потом заполошно вскочил. Не дом родной вокруг, не его горница. — Как спалось, добрый молодец? И стоял на входе муж незнакомый, внимательно всматривался. И такая тоска на дне тех глаз темных виделась, что смягчился Добромил. — Сладко и мягко. Благодарю тебя. — Вежливый. А верно ли брат твой сказывал, что книгами увлекаешься? — Верно. А где он? — А не хочешь узнать где ты сам? Когда Добромил кивнул, начал рассказывать. Какое его брат родной дело черное сделал. И что жить теперь в чертогах Кащея. — А ты кто таков будешь? — Зови меня Оссис. Знакомым имя показалось Добромилу, да не мог припомнить где слышал его. Затем Оссис слуг позвал, да проводили они гостя в термы. В семи водах искупали, намыли. Слуги те странные были: то ли живые, то ли мертвые. Словно бибабо, лица будто восковые, а двигала ими неведомая рука. Затем надели одежды нарядные да к столу привели. — Благодарю тебя, добрый хозяин. — Отведай яств наших. Опасливо садился Добромил за стол богатый да яства пробовал. Безвкусное все было, словно труха древесная. — Расскажи мне, Оссис, что я делать здесь могу? Куда ходить? Что брать позволено, а что нет? Свобода полная гостю давалась: ходи куда хочешь, делай что желаешь. Только из царства подземного не выйти теперь, света солнечного не увидеть. Добромил был не из тех людей, что впадают в уныние, есть тому причина или нет. И с нового дня принялся все изучать. Палаты большие были, выстуженные многие, а некоторые жарко натопленные. Камины мраморные везде стояли, слуги невидимые и неслышные сновали. Библиотека была словно город целый: шкафы ввысь уходили подобно елям древним, да бессчетное их количество. Свитки древние на мертвых языках там были, на которых и не говорит в этом мире никто, а были плиты каменные с непонятными знаками, берестяные грамоты стояли отдельно. Книги там были, рукописные, с гравюрами диковинными. Добромил и не заметил как провел там много часов. Кухню затем исследовал, где кашеварили все те же бесстрастные слуги. Научал их премудростям да ухищрениям, что Вратка сказывала. Негоже в таких хоромах яства трухой отдающие подавать. Коридоры и комнаты осмотрел Добромил. Одна только была ему недоступна, замком пудовым дверь запиралась. И обуяло любопытство Добромилом. Тем же вечером вопрос свой Оссису задал. — Нельзя тебе туда, — строго ответствовал тот. — Лишь хозяин замка право имеет туда входить. Добромил всегда был послушным, да только пороком его главным была любознательность. Она его к книгам ученым манила. И дверь заветная словно звала его, но замок охранял надежнее наказа. Много чудес разных в Кащеевом царстве видел Добромил. Волшебства не счесть. И окна в чертогах были большие, словно настоящие, на все четыре стороны света выходили. С одной стороны виднелись горы высокие, что вершины в облаках прячут, снежными шубами укутанные; с другой — море жаркое с тварями подводными; с третьей — леса дремучие со зверьем диковинным; с четвертой — бескрайние просторы песка с юркими ящерицами да гадами ядовитыми. Любил Добромил сидеть у этих окон, за миром наблюдать. Иногда тоска находила, о доме отчем размышлял, о материнской улыбке, даже о коварном брате. А термы те чудесные как разглядеть удалось, так и надивиться не мог. Горячая вода, словно только ее на печи грели, сама по себе появлялась в купелях. Масла заморские душистые, пряные восточные стояли в склянках разноцветных, богато украшенных самоцветами. Полы мраморные теплые, словно солнцем нагретые. Стены резные с колоннами и куполами. Много повидал Добромир, а только дверь заветную позабыть не мог, мысль заглянуть внутрь хоть одним глазком не давала покоя. Каждый раз как мимо ходил все косился на нее. А потом осмелел и пытался замок сломать. Ничто его не брало: ни меч, ни молот. А однажды увидел что дверь чуть приоткрыта, свет из нее льется яркий, теплый. Подошел Добромил ближе, тихо ступал словно зверь к жертве подбирался. Заглянул осторожно, зажмурился, ослепнуть боясь. Пуста была комната, а свет из зеркала волшебного лился. Подошел Добромил ближе, глади живой коснулся да так и замер на месте.***
Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли шла Варвара. И наконец к лесу подошла. Темный то лес был, древний, сказывали, что много нелюди там всякой обитает: лешие да кикиморы, полудницы у самой кромки леса, а где потемнее — навки да русалки. Перехватила Варвара меч покрепче и шагнула под сень темную. Тишина здесь стояла: ни шороха листьев не слышно, ни птиц щебетания, ни зверя поступи. Тропинок ни одной не видно, земля мощными корнями вздыблена, стволы толстые, мхами поросшие, влагою дышат. И мертвый лес, и живой. Мягко ступать по земле, листьями прелыми да хвоей сухой укрытой. Варваре чудилось, что бродит она меж этих деревьев не один день, время иначе текло в темном лесу. Ни дня, ни ночи не видела, словно замерло все. И когда совсем из сил выбилась, поляна открылась взору, с мягкими высокими травами, душистыми как в поле за отчим домом. Не заметила Варвара как упала на зеленое ложе, да и уснула. А когда очнулась, поняла, что морок то был. Не было луга, лишь сухая истрескавшаяся земля, дождя не испившая, а в центре — пень трухлявый, изгнивший. Дева на нем сидит, волосы серебряные гребнем, смарагдами украшенным, расчесывает. — Ну что, молодец, нравлюсь ли я тебе? Хочешь поцелую? — Не молодец я, — ответила Варвара и шлем скинула. Скривилась девица, облик ее истаял, являя сущность истинную. Вместо волос черви копошились, пустые глазницы огнем синим горели, а руки без плоти на Варвару указывали. Закричала нелюдь так пронзительно, что больно стало. Из-за деревьев показались воины. Ахнула Варвара, когда узнала воеводу седовласого и его людей. Только живыми они не были. В глазах горело то же синее пламя. И они наступали, потрясая оружием. Перехватила Варвара меч поудобнее, шлем снова надела, и встала на изготовку. — Ну что ж, посмотрим, насколько обереги на рубахе помогут справиться с напастью. И завязался бой. Сильны были воины, только после жизни умения некоторые растеряли. Долго бились, взмокла вся Варвара, но благодарила и кольчугу, отцовскими руками сделанную, и меч. — Ишь какая! — воскликнула дева, когда, Варвара всех воинов истребила и без сил на землю опустилась. — А со мной справишься? — Постой, — вдруг сказала Варвара. — Зачем ты это делаешь? Что тебе от смерти моей? — А разве не за этим ты сюда явилась? — Нет, ищу я княжича черниговского. Пропал он, словно в воду канул. Замерла дева, словно задумалась. — Нет его среди живых. Среди мертвых ищи. — А где искать, можешь подсказать? — Нет у меня сил и власти, меня не пускают. Сердце мое не отдают. Шагу отсюда ступить не могу. Но я твое возьму. — Так ведь тебе свое надобно, а чужое почто? — Свое не вернуть. — А если верну? Поможешь? Узнаешь о княжиче? — Так тому и быть, — утробным смехом засмеялась дева. — Навки забрали мое сердце и не воротят. Но коли сможешь, в долгу перед тобой буду. Отдохнула Варвара немного, огляделась, а павших воинов как и не бывало — исчезли, растворились в лесу. Провожал ее синий огонь глазниц. Путь был недалеким. Плеск воды и девичий смех услышала издали, а когда к берегу подошла, то покойная гладь воды ничем не выдавала, что здесь кто-то был. — Смотрите, — раздался шепот со стороны, — к нам опять кто-то пожаловал. — Опять воин забрел, погибель свою нашел, — вторил ей второй голосок. Огляделась Варвара, но не видела никого. — Давайте, заморочим его, — смех, словно звон колокольчика разнесся в тишине. И со всех сторон: — Затанцуем! — Закружим! — Уведем! — Утопим! Окружили Варвару навки в белых рубахах, с развевающимися волосами, венками водяных лилий украшенных. Смеялись и хоровод вели, пели что-то непонятное, но приятное, сон навевающее. — Стойте, — проговорила Варвара, сон отгоняя и снова шлем сняла. Заохали, заахали навки — не ожидали девицу увидеть. — Зачем ты сюда пришла? Уходи, пока мы добрые, — недовольно сказала одна из них. — Не могу, дело у меня есть. Княжича ищу. И снова загомонили навки: — Да где такое видано? — Да как же так? — Зачем? — По совести поступаю да как сердце велит, — отвечала им Варвара. — Хочешь с нами остаться? — Не могу, не серчайте. — Тогда, убить ее! — Стойте! — вдруг закричала одна из них. — Не троньте. Я знаю эту девицу, она мне волосы свои подарила. Смотрите какую вышивку я на рубахе сделала из них. Все бросились рассматривать причудливые узоры, восхищаться цветом и мастерством вышивальщицы. — Что тебе нужно? — спросила та девица, что рыбкой обернулась на той речке. — Мне бы сердце вернуть девице, что в лесу на поляне путников изводит. — Поделом ей, — обиженно произнесла навка. — Но так и быть, в благодарность тебе. И протянула Варваре сердце. Поблагодарила она навок от души, пожелала добра и ушла. Удивилась дева, когда сердце свое увидала, тут же забрала и облик навий приняла. — Сдержу обещание, разузнаю где твоя пропажа. И тут же исчезла. Подождала Варвара немного да решила что обманула ее нелюдь. Махнула рукой и дальше направилась. Верила, что верный путь держит, вон воины князевы тоже сюда дошли. И двинулась далее. Долго на ее пути никто не попадался, снова плутала меж деревьев, под сенью которых ни солнца, ни луны, ни звезд не видать. Когда ручей отыскала, обрадовалась. — Не пей, тут же умрешь, — раздалось в стороне. — Там яд весь земной течет. Оглянулась Варвара, а там медведь лежит. Бока зубами да когтями изодраны, кровь обильно стекает на землю, дышит натужно, вот-вот последний дух испустит. — Что с тобой? — Варвара бросилась к нему, может помочь сможет. — Умираю, тут путь мой и окончится. Если только ты не поможешь. — Говори, что надобно делать. У Варвары сердце кровью обливалось, как такой сильный зверь погибает. — Там, в ста шагах два источника есть: мертвый и живой. Если выпить сначала мертвой воды, то исцелишься, а после — живой, то снова силу наберешь. Побежала Варвара, нашла источники. И правда один живой, травами порос, цветами, а второй — лишь камень мертвый обрамлял. В два своих бурдюка воды набрала и обратно помчалась. Едва успела. Напоила медведя. — Благодарю тебя. Вскочил зверь исцеленный, силу свою испробовал, заревел радостно. — Может поможешь мне? Княжича я ищу черниговского. — Не слыхал про такого. Но я помогу. Садись на меня да вместе пойдем. Согласилась Варвара, забралась на мощную спину с густым мехом. Двигаться так будто легче было, да и вместе веселее в дороге. Расспрашивала медведя, кто он да откуда. Оказалось человеком был, а потом заколдовали, да так что ничего из прежней жизни не помнил. Вот и бродил по лесу в поисках ответа. Волки гурьбой напали, словно наслала злая сила их, уж больно сильные были. Если бы не Варвара лежать бы ему околелым у ручья ядовитого. — А зовут тебя как? — Не помню, девица. Зови меня Потапычем. — Добро. А меня Варварой кличут. — Странное дело в наших краях — поляница. Варвара вздохнула. Кому как не ей знать, уж сколько она это слышала. — Не серчай, — повинился Потапыч. — Я не со зла. — Да привыкла я к таким возгласам. — Потому одна и в путь опасный отправилась, чтоб доказать остальным? Не успела ответить Варвара, как на пути навка возникла, ею спасенная. — Вызнала я все. У Кащея княжич, но не мертвый пока. — Благодарю тебя, — проговорила Варвара уже в пустое место, навка растворилась в лесу. — Неужто не убоишься? — заговорил Потапыч. — К самому Кащею пойдешь? — Пойду. Некому больше. — А ты дорогу знаешь? — Нет. А ты может знаешь? — Знаю у кого спросить можно. — Веди.***
Очнулся Добромил, когда его силком оттащили от зеркала, зло выкрикнули что-то, из комнаты вытолкали. — Прости, не удержался, — повинился Добромил. — Видел? — Оссис понимающе вздохнул. — Лучше бы не видел. Что за диво такое? Это грядущее было? — Волшебное зеркало показывает то, что тебя волнует пуще всего. Призадумался Добромил. Плохое он видел. Что с княжеством теперь без него будет, как уйдут от тоски мать с отцом, как младший брат силой править будет, как кровь по улицам реками потечет, как разграбят и разрушат дома, как вдовами многие останутся, сиротами. — Отпусти, мне домой воротиться надобно. — Не мне это решать, — Оссис развел руками. — Я давно понял, что ты и есть Кащей, не увиливай. Думаешь, как именем латинянским назвался, так и не узнать теперь? Отчего сразу не признался? — Дружбы хотел. А то все с мечом кидаются или с криками прочь бегут. — Я был тебе добрым другом, а теперь отпусти меня. — Не могу. Это место и надо мной власть имеет. Только живой может тебя отсюда увести. Закручинился Добромил. Ведь слепым был, о себе лишь думал, о своих желаниях. Все сбегал на кухню али в книжках зарывался. Ведь княжичем родился, знать бремя это нести обязан после отца, а не ребенком-неслухом бежать от престола, от тягот правления. Нельзя к власти брата допускать. Неужто ничего поделать нельзя? Неужто теперь эти знания, из зеркала волшебного полученные, будут болью вечною отдаваться. — Тяжелое то бремя — знать все наперед. Говорил тебе, не лезь. Дни текли иначе в царстве подземном, здесь месяцы многие миновали, а на свете белом лишь две седмицы отсчитало. В беспокойстве ходил Добромил, как там отец его да матушка, разрешилась ли от бремени. Сам домой воротиться пытался, да не смог. Все коридоры меж палат петляли да назад оборачивали. Не смирился княжич, но и напрасно кручиниться перестал. Оссис все подле находился, в шахматы обучил играть. Книги разные читали да спорили, бывало, долго, до хриплого горла. Но нет и замрет иногда Оссис, задумается, в даль глядя. — Что с тобой? — не выдержал однажды Добромил. — Скучаешь по кому? — Верно говоришь, — вздохнул бессмертный хозяин, на одиночество вечное обреченный, — скучаю. Человека родного у меня увели. Нет его ни среди живых, ни среди мертвых. Скрыла волшба неведомая его от меня. Скрашивал Добромил как мог одиночество пленителя своего, симпатией проникся к нему. Зла не держал, не того вина что княжича со свету сжили. Одна надежа — придет за ним богатырь какой, немало их на Руси, выведет из царства мертвого да домой воротит. Время от времени в царство Кащея пробирался воин, да все они богатства и славы искали, а находили лишь смерть свою. Добромилу строго-настрого запретил помогать непутевым, что алчностью да недобрыми мыслями были ведомы. Но княжич уж шибко сердобольным был, да приказ нарушил. В наказание после лещом в купели плавал, червей объелся, болезным потом ходил несколько дней. А за Добромилом так и не приходили.***
Избушка стояла аккурат на границе болот непроходимых. Вокруг ни души, лишь кваквы выманивали добычу, да каравайки важно расхаживали. — И куда ты меня привел? — ткнула Варвара кулаком по холке медведя. — Не серчай, воительница. Мару зови. Осторожна будь, хитра она, извести может. Да только она дорогу к царству Кащееву подскажет. Послушалась Варвара и позвала. Не было отклика. Еще два раз крикнула. Все так же тишь стояла, лишь ветром нарушаемая да плеском воды. Снова звать намерилась, но тут у ног ворон закричал. Откуда взялся — неведомо. Но кричал заполошно, надрывно. В силки попал: крылья веревкой спеленало, вокруг шеи петля обернулась. Не любила Варвара птиц этих проклятых, что лишь беду накликать могут. А все одно помогла. Взлетел ворон на радостях ввысь и снова спустился, на стебель очерета сел. — Благодарю тебя за спасение, богатырь. А погоди! Да ты девица! Ворон головой повертел, крыльями помахал, каркнул. — А ты кто таков будешь? — обратился он к медведю. — Знаю, что человеком был, но не помню даже имени своего. Есть ли матушка с батюшкой, сестра али брат. И столько тоски в голосе было, что Варвара рукой по голове погладила. — Не бойся, Потапыч. Вот княжича вызволим да тебе облик вернем. — А не к Кащею ли идете? — ворон прищурился недобро. — К нему. Скажи, ворон, где нам Мару сыскать. Только она сможет путь подсказать в царство подземное. — Я покажу дорогу. И полетел ворон вперед вглубь болот. Неохотно медведь двинулся за ним. Варвара меч на изготовку взяла, по сторонам внимательно смотрела, да ворона из виду старалась не упускать. Через всякое болото есть тропы тайные, где ступать можно без опаски. Не найти самому эти пути без проводника. Но коли проводник лиходеем окажется? Поздно Варвара поняла, что к погибели ворон проклятый ведет. Вот едва по траве ступали, а в следующий миг лапы медвежьи в топь затянуло. Спрыгнула Варвара, и у самой ноги увязли. Ворон каркнул и девицей обернулся. — Так ты и есть Мара? — зло крикнула Варвара, стараясь мечом ее достать. Но девица увернулась и засмеялась. — Вы сами в мои владения пришли. А ты, медведь, не помнишь меня? — Так это ты меня?.. Не успел договорить, как захлебываться начал. Пока Мара веселилась, думая что дело свое злое свершила, близко подошла, чтоб ужас на лицах погубленных увидеть. Варвара пояс свой сняла да ловким движением Маре на шею петлю закинула. Рванулась та, да куда там — пояс оберегами украшен, что погибель лишь нелюди несет. — Пусти меня! — забилась Мара. — Отпущу. Как из болот нас выведешь. Ухватила Потапыча за ухо да пояс с силой дернула. Взвыла Мара, биться начала, изворачиваться змеей, да птицей ввысь рвалась. Никак из плена вырваться не могла. — С нами в болотах останешься. Пояс даже мертвой из рук не выпущу, — пообещала Варвара. Не оставалось иного Маре, как вороном обернуться да ввысь подняться с ношей неподъемной. На твердь земную все без сил упали. Мара снова девицей обернулась — Отпусти меня, поляница. Вижу что сила да удаль в тебе имеются. А слово свое держать умеешь? — Где вход в царство подземное? Мара рукой махнула — впереди вход в пещеру черную виднелся. — Благодарю тебя, Мара, — сказала Варвара да пояс свой сняла с нее. — Меня расколдуй! — тут же стал наступать Потапыч, пасть оскалил. — Нет зверя страшнее бера — хозяина леса, — засмеялась Мара. — Всем ты хорош: и силы много, и ума, бед людских не знаешь. Что тебе человеком быть слабым? — Может ждет меня кто, а я дорогу назад не сыщу. — Верни ему облик истинный, Мара, сделай доброе дело. — Как зовут тебя, поляница? — Варварой кличут. — Приглянулась ты мне, Варвара, слову своему верна, не чета богатырям многим. Помогла бы тебе да не в силах я расколдовать царевича. Обернулась каравайкой да улетела. — И что ж мне теперь, до смерти в этом облике ходить. — Не кручинься, на всякое колдовство найдется управа. А сейчас дело у нас есть. За деревьями высокими с кронами непроглядными всей мощи горы и видно не было. Но как ближе подошли, то конца края не видать, за облака уходила вершина. Странная то была гора, цвета выгоревшего дерева, пористая. Малахитовыми змеями вились узоры да надписи. — С чистыми помыслами ступишь, то искомое отыщешь, а с грязными — смерть свою найдешь. — А что за язык такой? — подивилась Варвара. — Не знаю, но читать на нем могу. И смело они шагнули в темень непроглядную. Долго шли на ощупь, осторожно ступали, лишь разговор помогал им не раствориться в этой черноте. Вмиг вспыхнули огнем факелы на стенах, словно ждали когда путники потеряются. Огляделась Варвара, а впереди свод высокий, а от него ходы вели числом семь. — Нам в тот, самый узкий. — Ты здесь был? — Не знаю, но знакомо все это мне. Поторопись. Варвара мешкать не стала и смело двинулась за своим проводником. Странное это место было. Стены острыми камнями топорщились, в образы складывались, словно люди там стояли замурованные навечно. А влага, что сочится непрерывно — слезы людские. И только сейчас разглядела: факелы словно руки чьи-то держат. А внизу сокровища бесценные лежали. Сбруи драгоценные, мечи в ножнах из злата и серебра черненого. Сундуки с монетами, кубками да монистами жемчужными. Все манило, сверкало, соблазняло. Да только не влекло это Варвару. Ни к чему ей злато да каменья драгоценные. Не за богатством пришла сюда. Своды каменные шириться начали да ввысь подниматься. И вот они уже по гладкому камню ступали. Дверь перед ними огромная со скрипом протяжным отворилась. В хоромы необъятные ступила Варвара. Стены корнями да паутиной оплетены. Трон стоял там, а на нем сидел сам Кащей. Страшный, с виду человек, но лишь кости, иссохшей кожей обтянуты. Глаза горят подземным пламенем. Венец на нем сиял золотом, яхонтами красными да синими. — Чего ищешь, поляница? Богатства несметного, силы великой или мужа прекрасного? — Здравствуй, Кащей. Княжича черниговского ищу, ты полонил его. Пришла его вызволять. — Не было такого, чтобы девицы ко мне по доброй воле приходили. И как намерена вызволять княжича? — Может ты добром отдашь или биться нам придется? Подошел Кащей ближе. — Чую с тобой пришел кто-то. — Так Потапыч это, — указала на медведя Варвара. — Что за колдовство такое? Не вижу я никого. Медведь на лапы припал: бежать изготовился или нападать. Кащей руками повел, слова колдовские нараспев произнес. Завыл медведь. Бросилась к нему Варвара. — Не надо, прошу, не убивай. — Я чары с него снять хочу. Кто же это так тебя? Кащей продолжил, а медведю совсем худо становилось. Обняла Варвара его, стараясь часть боли на себя взять. Долго длилось мучение. И увидела Варвара, что молодца она обнимает, а не животное. — Ждан? Да как же это? — Кащей отступил, глазам своим не веря. — Так тебя Жданом звать? — спросила Варвара. — Да. И я помню! Все помню! Даже… Вскочил он и вперед бросился, налетел на Кащея, на спину уронил. Решила было Варвара, что бой Ждан затеял. Ан нет. Отбросил Кащеев венец и к устам припал. И марево туманом поплыло. Стояла Варвара в зале богатом: свечей множество по стенам, окна диковинные с рамами богатыми, камин жарко пылает. И двое молодых счастливо по полу катаются, пытаются радость свою высказать. Кащей в истинном облике не страшным был, венец его чудищем делал. Кащей первым в себя пришел. Поднялся, Ждану помог да за стан к себе притянул. — Навеки я в долгу неоплатном перед тобою, поляница. Любовь мою вечную вернула, жизнь вдохнула. Проси чего хочешь. — Ничего мне не нужно, лишь княжича в отчий дом вернуть. — Здесь он, пойдем покажу. Не откажи, погости у меня. В трапезной дух разносолов витал. Княжич у стола застыл с пирогами ароматными в руках. — Гостей позвал, Оссис? — Я Варвара, пришла за тобой. Обрадовался Добромил. Настал его час возвращаться. Он верил, что не позабудут его, не оставят. — А это мой Ждан, — проговорил Кащей, радуясь, как Добромил и не видел прежде. — Так вот о ком твои глаза печалью полнились, — понятливо улыбнулся Добромил. — Прошу отведать угощений. — Уж не нашел ли ты мне замену? — Ждан прищурился, глядя на Кащея. — Не ревнуй, друг он мне. Видать молодым не терпелось новостями обменяться, не остались они, а тут же ушли. Сидели за столом лишь Варвара да Добромил. Много часов молодые беседовали да на глаза не показывались. Добромил все Варваре показал, так хорошо освоиться здесь успел. Расспросил какие новости в Чернигове, как его батюшка да матушка. Что знала Варвара, рассказала, успокоила княжича, что злого ничего не приключилось. А как только он воротится в хоромы родные, то и вовсе горя никакого не будет в Чернигове. Много они беседовали. Добромил так смотрел как никто прежде, Варвара глаза отводила. Гребень ей волшебный принес. Едва стала она волосы свои причесывать как они вмиг отросли как и не рубили их мечом. Ахнул Добромил от красоты пшеничной. На седьмой день явились Кащей со Жданом. Светились оба, словно яблочки наливные. — Пора нам в путь-дорогу, Кащей. Не близко твое царство, до Чернигова не один день добираться. — Я вам короткий путь проложу. — Спасибо тебе, Варвара, — Ждан подошел и обнял. — Будь мне сестрой названой. Зови, коли помощь с чем понадобится. Я… Мы все для тебя сделаем. Кольцо черненное дал с камнем дымчатым, потереть его — тотчас явится.***
Великая радость в Чернигов пришла. Княжич вернулся, да еще и молодую в дом привел. И была свадьба шумная, гуляли не один день, мед рекой лился, яств вдоволь на столах стояло на всех площадях. Славно народ погулял. А когда пришла пора взошла чета княжеская на престол черниговский. Правила мудро. Варвара войском ведала, никто больше не смел насмехаться или попрекать. Войска вражеские боялись ее как огня, беспощадна была Варвара к тем, кто посмел на Чернигов позариться. Княжич Ростислав к хазарам подался, и сколько войском не шел, а ни с чем уходил. Видать, планида его такая. А князь Добромил богатства приумножал, люд только благословлял такого радивого князя. Ни одного бедняка в те времена не было. Послы заморские тайны процветания выведать хотели. Да что им могли сказать? Коли мудрые, сильные, любовью сплоченные, князь с княгиней на престоле, то и люд в достатке и довольстве живет. Говаривали также, что странные гости к ним хаживали. Тайно, словно глаз людских боялись. Чудеса тогда случались: то мертвое озеро рыбой наполнится, то в лесу вся нелюдь пропадет, то навки буянить перестанут, а то и поле столько пшеницы родит, едва убрать успевали, закрома затем ломились. Словом, дурного не случалось, а лишь добро да благодать. Прославился в веках весь род князей черниговских. А Варвару, кузнецову дочь, всем в пример ставили: смелость, упорство, честность да доброта завсегда превыше зависти да злоязычия.Январь, 2022