Пенелопа

Вадим Олегу с первого взгляда не нравится совсем. И со второго тоже. На третьей попытке они вместе оказываются зажаты между двух огней, и кажется, что вот тут жизнь и закончится, но Вад под боком насвистывает какую-то знакомую мелодию (Леди Гагу что ли? больной псих) и будто вообще не переживает. Олег, в общем-то, тоже. Скорее по привычке пытается выбраться из любого дерьма, в котором оказался, чтобы нырнуть в новое — и так по кругу. Старается не думать о том, что между предыдущим заданием и этим (ну, почти) они с Серым поругались, и если бы как обычно, то ничего страшного — Серый отходчивый, хоть и вспыльчивый. Но в этот раз, когда Олег сообщил, что на новое задание его закидывают на шесть месяцев (как минимум), Сережа даже не стал просить его остаться. Наоборот, приказал и вовсе не возвращаться — потому что заебался так. И если Серый говорит «заебался», то дверь Олегу в его квартиру закрыта. Это, кстати, Серый сам сказал. Олег только молча принял, собрал немногочисленные вещи, переночевал у товарища, а наутро с больной башкой и ноющей болью в сердце (пиздец ты слащавый, Волков) поехал на точку сбора. Восемь (не шесть) месяцев пролетают быстро (если бы) и вроде как надо возвращаться домой, но Олег возвращаться не хочет, и сразу ныряет с головой дальше, без перерыва, и в новой команде натыкается на старого знакомого в тот самый третий раз. А потом их подставляют, и вот — они, похоже, сейчас сдохнут. Наверное, Серый почувствовал. Знал, что Олег помрет, и упростил себе задачу. За восемь месяцев наверняка разлюбил, отпустил и вообще не вспоминает. Так даже лучше, думает Олег, и неожиданно угадывает в Вадиковом свисте Bad Romance. Почти усмехается этой иронии и совсем поддается спокойствию напарника. Ну сдохнет и сдохнет, кому теперь какая разница. Интересно только вот что: — Совсем не боишься умереть? — спрашивает у Вадима. Шум перестрелки там снаружи все еще продолжается. Но противники в таком очевидно большинстве, что, наверное, эти двое превратятся в мертвые тела минут через пять. — Не-а, — расслабленно мотает головой Дракон. — С хуя ли? И правда, думает Олег. — Я же тут с тобой. С тобой точно не сдохну. Олег вопросительно глядит, хотя непонятно, можно ли под слоем грязи на его лице разглядеть хоть какую-то эмоцию. Но Вадик разглядывает. Или угадывает по молчанию. Или мысли читает. Короче, так или иначе отвечает: — Олежек, Олежек, ну не первый же день знакомы. Слухи о твоей удаче бегут впереди тебя. Что, разве не правда? Вообще-то правда. И они правда выживают. Не без травм, не без потерь — Вадика вон латают пару месяцев, но этот черт полностью восстанавливается, и они с Олегом снова оказываются вместе на задании. И удивительно, но Олег даже немного рад видеть знакомую морду. Вечером того же дня они оказываются на соседних койках (в какой-то богом забытой пустыне), и Вадик говорит, что они теперь всегда должны вместе работать. — С тобой спокойнее. Олегу хочется спросить, за что, собственно, Вад так цепляется в этой жизни, но потом соображает, что это только он здесь неприкаянный адреналиновый наркоман и живет просто по привычке, не потому что хочет, а потому что ну не умирать же в конце концов? В тот же вечер Вадим говорит, что надо бы расслабиться. В тот же вечер он, насвистывая, подходит к Олегу со спины, тянется к пряжке ремня и засовывает руку под белье. Олег думает: похуй. Хуже уже точно не будет. Просовывает свою руку туда же и помогает. Но наутро херово. Олег ходит смурнее обычного, а Вад шутит про какую-то там Пенелопу. Вечером продолжает еще и про Одиссея, который хуеву тучу лет провел на бессмысленной войне, потом столько же возвращался обратно к жене, а по дороге позволял себе трахать других женщин — «потому что необходимость есть необходимость, надо ж напряжение мужику снимать», подмигивает Вадим. И Пенелопе, вообще-то, стоило делать так же. Олег не очень понимает эти истории и ложится спать, даже не взглянув на Вадима. Тот, видимо, что-то подмечает и в штаны больше не лезет. Зато лезет с разговорами. "А вот у меня в детстве была змея (говорит он, когда вся команда обедает, но в основном будто обращается к Олегу), и однажды она сбежала, все соседи обещали скормить меня ей, если она не найдется. Нашлась под лестницей первого пролета, зажатая каким-то булыжником — еле живая, с поврежденным хвостом, я ее потом неделю откачивал. Еще несколько лет прожила". Олег не знает, зачем ему эта байка и можно ли ей верить, но в целом похуй. Он уже думает о другом: не может не вспомнить, как Серый однажды притащил в детдом птенца, несколько дней прятал его в подвале и ухаживал, пока тот почему-то не сдох. Сережа не плакал, но стал почему-то чаще обнимать Олега. Наверное, ему это помогало. Вад перехватывает этот потерянный взгляд, смотрит неотрывно несколько секунд, а потом отворачивается, переводя тему на огнестрел. Олег сомневается, не прочитал ли Вад его мысли, а потом фигурально бьет себя по затылку и решает, что совсем уже спятил. Уходит в палатку. Вад приходит поздно — они сегодня вроде устраивали посиделки у костра — и бросает: — Может, поболтать хочешь, Поварешкин? — О чем? — бурчит Олег из-под своего одеяла. — Да хоть о римских боевых построениях. Я твой голос несколько дней не слышал. Во-первых, это ложь, Олег отдавал приказы всем, в том числе и Вадику. Во-вторых, с чего бы ему хотеть разговаривать? Олег молчит. В другой раз молчит тоже. На третий раз слушает очередную историю Вада, о его алкашке-бабуле и ее самогоне. Все хохочут с семилетнего Вадика, который после пары глотков алкоголя улетел так, что носился по полю и разговаривал с бабочками и цветочками. Даже Олег усмехается. А вечером в палатке рассказывает Вадику, что у него тоже была пьющая бабка. Он к ней из детдома сбегал, вместе с другом. Но бабка обоих погнала метлой, докидывая вслед какими-то старыми галошами, и Серый тогда впервые сказал, что семья — это не про кровь. Никаких имен Олег, конечно, не называет. Ни в этот, ни в другие немногочисленные разы, когда рассказывает о детстве, упоминая «своего друга». Вадим на историю о бабке улыбается и кидает: — Стаю выбирают по запаху, да? И хохочет. Олегу тоже смешно. Дрочить Ваду уже не так смешно — он смотрит прямо в глаза и моргает медленнее раза в три. Зрачки у него пиздец огромные, а по виску течет капелька пота. Олегу странно — он других членов, кроме своего и Сережиного, в руках не держал, и оказывается, что не все любят медленно и нарочито растянуто. Вад говорит: — Сожми сильнее, Волк. Глаза он при этом не отводит, и Олег сжимает. Вадим выдыхает рвано и ведет руку в Олеговы темные волосы, оттягивает его голову немного назад и глядит на шею и дергающийся кадык, пока Олег не доводит его до разрядки. — Ну, теперь твоя очередь. — Я сам. Собирается в уборную, но на выходе вдруг останавливается: — Завтра, — обещает он. — На том же месте, в тот же час? — невозмутимо реагирует Вадим. Олег кивает и выходит. Назавтра Волков, как и обещал, рассказывает, как его друг однажды откопал какую-то древнюю книжицу про секс (хотя, кажется, само слово "секс" там так ни разу и не встречалось), и они пытались по глупым текстам и графикам разобраться, как вообще все устроено. Вадик в ответ (то ли шутит, то ли о чем-то догадывается) уверяет, что на практике оно все лучше познается. Вот у него первая девчонка была... Олегу, кажется, начинают нравиться истории этого дебила, и как будто становится даже легче. Иногда еще хочется и потрахаться, хотя по-прежнему стыдно (перед кем? перед Серым? ну ты и идиот, Волков), но Вадик больше не пристает, а сам Олег не осмеливается. Но однажды вечером думает: он же не Пенелопа в конце концов. Идет в душ, готовится (больше морально) и почти оказывается у постели Вадика, когда вдруг на своем старом кнопочном нокиа видит сообщение «Волч, нужна помощь». Вадик даже не останавливает, не угрожает доложить начальству, лишь лежит с какой-то книжкой (Платон?), глядит поверх нее на Олеговы сборы и усмехается. Как будто даже понимающе. — Ну, бывай, Поварешкин. Смотри, чтоб не засекли погранцы. Если повезет, может, пересечемся еще на этом свете. — Удачи. Когда, глядя из-за решетчатых прутьев, Олег видит направленный на себя пистолет в руках Серого, то думает: кажется, не повезло.