♡
За несколько месяцев после начала их отношений — если это можно так назвать, — у Феликса развилась нездоровая одержимость парами «омега/омега». Не «альфа/омега», не «бета/омега», а парами двух и более омег, состоящих в отношениях, в мире, где таким связям не позволяют существовать. Каждый раз, когда Хёнджин уходит на работу или чем-то занят и Феликс получает их общий ноутбук в своё распоряжение, он роется в Интернете в поисках блогов и видео на YouTube — всего, чего может найти на эту тему, и влюбляется в очередную историю об омегах, бросающих вызов ограничениям, нарушающих правила, просто чтобы быть вместе. Феликс вырос в семье менее консервативной, чем у Хёнджина, с двумя мамами, одна из которых бета, а другая — омега. Они осуществили свою мечту завести ребёнка, отправившись через весь мир в страну, где было разрешено донорство спермы — закон, который теперь запрещён и там, — а потом, как только вернулись оттуда, несколько месяцев боролись за свои права. Когда Феликс был ребёнком, мамы не отправляли его на занятия по сабгендерам по выходным. Такие уроки были наполнены стереотипами и дискриминацией, поэтому они взяли на себя отвественность учить его, а стоило его сущности проявиться, никогда не относились к нему иначе, в отличие от родителей Хёнджина. Иногда он чувствует себя глупо из-за того, что так… так романтично относится к таким вещам, ведь он вырос в открытой семье. Феликсу нужен истинный. Он всегда мечтал назвать кого-то своим или чтобы кто-то назвал его своим, всегда хотел найти ту связь, которая была превыше всего на свете, и знал, что нашёл её, встретив Хёнджина, и, когда их отношения приняли серьёзный оборот… Феликс не мог отказаться от этой романтичной части себя. Итак, он снова сидит за ноутбуком, увлечённо просматривая видео пожилой пары. Двое омег, которые добились своего. Один из них рассказывает о конверсионной терапии, через которую он прошёл, травле, травмах, а другой держит его за руку, не сдерживая слёзы, текущие по морщинистому лицу. Омеги из видео принадлежат к тому времени, когда их шанс на то, чтобы быть вместе, любить друг друга, был ничтожно мал, в отличие от современности, в которой живут Хёнджин и Феликс. Конверсионная терапия считалась одной из наиболее милосердных процедур. Тюрьма или смерть были гораздо более распространённым явлением. Феликс всегда плачет, просто думая об этом. Он и Хёнджин не смогут претендовать друг на друга, стать такой парой, какой могут альфа и омега. Это биологическая данность, с которой ему приходится мириться каждый день. Но в некоторых странах — во всяком случае, так слышал Феликс — существуют брачные церемонии для представителей одного и того же сабгендера, и такие браки так же признаются законом, как и браки альф и омег. Может быть, Феликс и Хёнджин однажды смогут сбежать в одну из этих стран. Может быть, к тому времени им тоже будет по шестьдесят, как тем двоим из видео. Они будут седыми и уже не такими подтянутыми, но всё ещё такими же влюблёнными. Они переживут дискриминацию и заработают достаточно денег, чтобы уехать туда и стать семьёй уже официально. Феликс — мечтатель. Смаргивая слёзы, он смотрит на время в нижней части экрана, понимая, что Хёнджин очень скоро вернётся с работы, поэтому быстро удаляет историю браузера и закрывает ноутбук, отправляясь на кухню, чтобы начать готовить ужин. Хёнджин приходит домой не более чем через десять минут, снимает пальто и бросает на стойку то, что выглядит как конверт с письмом внутри, прежде чем повиснуть на Феликсе, прижимаясь носом к его шее, прямо над пахучей железой. Феликс пьёт блокаторы только тогда, когда выходит на улицу, и так как Хёнджин практически ничем не пахнет из-за постоянного приёма подавителей, то он отлипает от Феликса, надеясь иметь запах хотя бы вполовину такой же прекрасный, как и у своего парня. — Добро пожаловать домой, любовь моя, — говорит Феликс с улыбкой на губах, продолжая помешивать соус, который до этого готовил. — Трудный день? — Хёнджин кивает, трётся носом о мягкую кожу на плече омеги, о то место, которое альфа укусил бы, скрепляя связь. И сердце пропускает удар. Двое омег или бета и омега никогда не смогут быть связаны так, как альфа и омега. Если кто-то из них попытается поставить метку, выброс серотонина в кровь произойдёт, но это лишь демоверсия того, что омеги больше всего жаждут во время течки. Такой укус неполноценен. Оставляет омег желающими и стремящимися к чему-то большему. Так, тем не менее, пишут в учебниках биологии средней школы. Последний раз глубоко вдохнув запах Феликса, Хёнджин отстраняется и подходит к стойке, чтобы открыть письмо. — Всё было не так уж плохо, но я так устал, — отвечает он со вздохом. — Не могу дождаться, когда Линда вернётся из декрета: она всегда справлялась с этими глупыми альфами лучше, чем я. Хёнджин работает в туристическом агентстве, обычно только в офисе. Но с тех пор, как его коллега забеременела, ему пришлось взяться за работу в отделе регистрации и обслуживания клиентов, а это значит, что ему приходится иметь дело с альфами, которые хотят организовать себе путешествие по всему миру, хотят, чтобы всё было сделано быстро, без сучка и задоринки, поэтому, если что-то идёт не так, вся их злость выливается на Хёнджина. И поскольку он омега, его тело очень часто предаёт его, заставляя подчиняться ещё до того, как он успевает позвать менеджера. В один из самых худших дней Хёнджин трижды оказывался на коленях, прижав голову к полу в знак извинения. Феликс крепко обнимал его той ночью, пока он плакал. Доведя себя до нервного истощения, Хёнджин заснул, абсолютно униженный, но в основном обиженный. Его тупому грёбаному омеге было больно, что он не мог удовлетворить требования тех альф. Феликс пытается игнорировать внезапный гнев, смешанный с печалью, чтобы Хёнджин не почувствовал перемену настроения в его запахе. — Что это за письмо? — спрашивает он вместо этого, кивая на какой-то документ в руках своего парня, которые, похоже… дрожат? Феликс хмурится, повторяя: — Любовь моя, что это за письмо? — беспокойство невозможно скрыть, когда он понимает, что лицо напротив исказилось в гримасе полнейшего ужаса. Ноздри раздуваются, и Хёнджин отчётливо ощущает запах, говорящий о нервозности омеги, тяжело сглатывая, когда слёзы наворачиваются на глаза. Письмо выпадает из рук. Хёнджин смотрит на Феликса, и по его щеке катится слеза. Он качает головой: — Страховая компания больше не покрывает расходы на мои лекарства, — хрипло отвечает тот, и Феликс отбрасывает всё, чтобы оказаться рядом со своим парнем, одной рукой он обхватывает талию Хёнджина, а другой поднимает письмо. — Ни на мои блокаторы, ни на пребывание в больнице. Ни на что. Я… я больше ничем не смогу воспользоваться, ничем… Перечитывая строки, Феликс тоже чувствует, как не может сдержать слёзы, и в гневе комкает бумагу, глубоко вдыхая, чтобы не дать эмоциям взять верх. — Всё хорошо, — мягко говорит он, и то, как были произнесены эти слова, успокаивает Хёнджина больше, чем голос матери. Феликс укрывает его в своих объятиях, позволяя ему рыдать в плечо. — Всё будет хорошо. Интонации Феликса глубокие и нежные, в них покоится вся его омежья сущность, желающая успокоить расстроенного парня, но глубоко внутри Феликс не уверен, что всё действительно будет хорошо. Он может только надеяться.♡
Хёнджин страдает редким генетическим заболеванием, которое усиливает каждую характерную особенность омежьей ипостаси. Его запах всегда был сильнее, его потребность подчиняться, заботиться, быть хорошим для других была втрое больше, чем у всех остальных. Это было невыносимо после проявления сабгендера, но с этим можно было как-то смириться и жить. До того момента, как у него не началась первая течка. Тогда ему было всего шестнадцать — слишком рано, чтобы альфа мог с этим помочь. Хёнджину было так плохо, что семье пришлось отвезти его в отделение неотложной помощи, где подростка на неделю ввели в искусственную кому, чтобы лихорадка не разорвала его тело на части. С тех пор его пичкали сильнодействующими подавляющими препаратами. Они довольно дорогие, из-за чего покрывает их только одна медицинская страховая компания. Супрессанты притупили все части его омеги: запах, успокаивающие способности, цикл. Его течки стали более редкими, но они всё ещё были слишком тяжёлыми для того, чтобы он мог пройти через них в одиночку. Он пытался проводить это время с бетами, однажды даже с альфой, и всегда рядом был тот — член семьи или близкий друг, — кто мог бы понаблюдать за ним, всё ли с ним порядке, но каждый раз такой опыт заканчивался ужасом и болью, судорогами и приступами паники, которые делали нормальную жизнь почти невозможной. Так что его медицинская страховка покрывала ещё одну вещь, которую другие компании практически никогда не предоставляют. Пребывание в больнице. Врачи и медсестры могут помочь в любое время, накачают омегу морфием и гормонами, чтобы сымитировать нормальную течку. Будто с истинным, а не с кем-то, кого омега Хёнджина оттолкнет настолько, что организм сам начнёт уничтожать себя. Потерять эту медицинскую страховку означает сразу потерять всё, что делало его жизнь сносной. Даже не сносной, нет, вообще возможной. На следующий день после того, как Хёнджин получил письмо, он взял отгул на работе, сел с Феликсом, и они начали искать выход из этой ситуации. Вместе они могут позволить себе подавители. Не самые сильные, но такие, которые должны смягчить невыносимую боль. Его запах вернётся, внутренний омега будет сильнее проявляться, но он сможет справиться с этим. Феликс поможет ему справиться. Однако чего они не могут себе позволить, так это нахождение в больнице. Вот почему Хёнджин ещё раз записался на приём к специалисту, чтобы скорректировать дозу новых блокаторов, также надеясь, что врач даст ему совет насчёт того, что он должен делать, когда придёт время. Его надежды рушатся, как только омега поднимает эту тему. — Таким образом, вам не рекомендуется проводить следующую течку в одиночестве, — осторожно начинает доктор, прежде чем покачать головой. — Вы не можете быть в этот период один. Вы сказали, что в последний раз, когда у вас была течка и вы не находились под наблюдением специалистов, вам было девятнадцать? Семь лет назад… Это всё равно что тыкнуть пальцем в небо — мы можем только надеяться, что всё изменилось. Или что вы найдёте кого-то, кто сможет пометить вас. Существует много прецедентов, когда симптоматика улучшалась после того, как пациенты находили своих партнёров. Хёнджин вздрагивает, полностью игнорируя последнюю часть: — Вы имеете в виду, что мы можем только надеяться, что мой омега не отвергнет любого, кто попытается ко мне приблизиться, что моё тело не отключится и не станет убивать меня, — в голосе Хёнджина отчётливо слышна горечь. Он сам это чувствует, но ничего не может с этим поделать. Доктор избегает его взгляда, говоря: — Были приняты новые законы… новые правила. Страховым компаниям больше не разрешают оплачивать лекарства, в которых нуждаются многие омеги. Ваша компания отменила страховку не для того, чтобы затравить вас или причинить вам вред. Хёнджин чувствует себя так, словно кто-то только что ударил его по лицу. — Я-я знаю, что компания делает это не для того, чтобы затравить меня, но я сомневаюсь, что вы или кто-либо другой, если уж на то пошло, понимаете, через что я прохожу, через что омеги проходят каждый божий день. Доктор прокашливается, переводя взгляд на дверь: — Пожалуйста, говорите тише. Я думаю, вы не хотите, чтобы кто-то, кто не является омегой или добросовестным бетой, подслушал наш разговор, — в его глазах застыло печальное и серьёзное выражение, показывающее, что он на стороне Хёнджина, но не может открыто говорить об этом. Хёнджин не хочет, чтобы его арестовали или, что еще хуже, какой-нибудь альфа в приёмной подслушал, а затем, разъярённый этим диалогом, захотел продемонстрировать свою силу, поймав омегу снаружи и сделав с ним бог знает что. Это может быть кабинет врача, в котором относятся к вторичному полу человека без предрассудков, но это не значит, что другие пациенты не без устоявшихся в голове стереотипов. Хёнджин возится с коробкой супрессантов у себя на коленях, новеньких — в них едва ли вдвое меньше дозы, которую он обычно принимает. — Итак, что я могу сделать? — спрашивает он тихо, чувствуя себя совершенно разбитым. Доктор откидывается на спинку кресла, снимая очки. — У вас нет ни метки, ни истинного, — утверждает он очевидное, и сердце Хёнджина сжимается от боли при мысли о Феликсе, ждущем его дома. Ему хочется кричать, что он не одинок, что рядом с ним любовь всей его жизни, даже если они никогда не смогут поставить метки друг другу. Но он знает, что сейчас не время и, вероятно, его просто высмеют. — У вас есть друг-альфа, которого вы можете попросить помочь, или даже бета? Или, может быть, есть оба? — доктор только хочет помочь, но слова жалят. Хёнджин качает головой. От мысли о том, чтобы попросить одного из своих друзей, желчь подкатывала к горлу. — А как насчёт… как насчёт омеги? — робко спрашивает он, тут же жалея об этом, когда глаза доктора комично широко раскрылись. — Вы имеете в виду омегу, который наблюдал бы за вашим состоянием? Я считаю, что это могло бы сработать, но ваша течка, вероятно, спровоцировала бы и его течку тоже, и это привело бы к ещё большей катастрофе, и… — Не для того, чтобы присматривать за мной, — перебивает Хёнджин. — Омега, с которым я могу провести течку. Доктор качает головой, на его губах появляется жалостливая улыбка: — У омег нет того, что вам нужно. У них нет феромонов, нет силы. Ни один омега не смог бы мыслить достаточно здраво, чтобы позаботиться о вас так, как этого требует ваше тело, ни один омега не смог бы… повязать вас или же пометить. Хёнджин чувствует, как его губы начинают дрожать, а сердце — биться 180 ударов в минуту. Он понимает, что не хочет ничего из этого — ни узла, ни метки. Ему не нужен сильный альфа, способный пометить его и связать их узлом. Ему может понравиться мысль об этом, его омега может мечтать об этом, но он сам этого не хочет. Он хочет щемящей нежности, отчаянного безрассудства и совершенной хаотичности, инстинктивной осторожности и наполненности знаниями о своём теле и теле своего партнёра. Он хочет Феликса, но этого недостаточно. Для его тела этого никогда не будет достаточно. Оно просто не позволит. Хёнджин ненавидит это. — Я дам вам брошюру с сайтами для омег, которым нужен альфа, — прерывает его мысли доктор. — Кто знает, может быть, вы найдёте там своего истинного. Оцепенев внутри, Хёнджин наклоняется вперёд и берёт буклет, глядя вниз на плохого качества картинки, решив выбросить бумажку в мусорное ведро, как только покинет кабинет. Но его взгляд останавливается на симпатичных парах: изящных омегах и сильных альфах, — и его омега прыгает от счастья при этой мысли. Хёнджин не выбрасывает брошюру.♡
Хёнджин ненавидит себя за малейшую мысль об этом, но по дороге домой он понимает, что найти альфу — это единственная возможность, которая у них осталась. Доктор прав: его течка начнётся раньше, чем у Феликса, и это необратимо приблизит течку его парня. Двое нуждающихся омег, оставленных в одиночестве. Им нужен альфа, чтобы справиться с этим. В автобусе он просматривает сайты, перечисленные в буклете, и находит тот, который выглядит безопасно, специально для омег, как будто там контролируют… часть со свиданиями. Это сайт знакомств, но Хёнджин уверен, что сможет донести свою точку зрения. Если он сможет найти альфу, которого его омега автоматически не сочтёт отвратительным, — он сможет объяснить. Что его не интересуют новые отношения. Что ему и его парню просто нужна помощь. Дома, когда он рассказывает Феликсу о своём плане, тот не то чтобы впечатлён. Он не злится и не отталкивает Хёнджина из-за его решения. Они сидят в постели и изливают друг другу душу, но как бы Феликс ни старался, чтобы его голос звучал успокаивающе, это не облегчает тяжесть на сердце Хёнджина. — Я знаю, что это сложно для тебя, так что если это то, что тебе нужно, то у тебя есть моя полная поддержка и понимание, — произносит он после того, как Хёнджин раскрывает свой план. Маленькие пальцы играют с длинными пальцами Хёнджина. — Но я не хочу быть частью этого. Мне не нужен альфа. Вообще. Я помогу тебе всё организовать, но я не могу быть частью этого. У Хёнджина слёзы собираются в уголках глаз, но он кивает. Каким глупым, глупым и отчаянным он был, думая, что Феликс хотел бы того же. Его течки были достаточно терпимыми, чтобы он мог перенести их в одиночку и позаботиться о себе в процессе. Феликсу никогда не нужен был альфа, он никогда не пробовал спать с альфой и никогда не захочет. Но он любит Хёнджина достаточно сильно, чтобы отпустить, если это может помочь. Хёнджин ненавидит то, что согласие Феликса делает его таким счастливым. Он хочет, чтобы им двоим не нужен был кто-то посторонний, но это никогда не произойдёт, верно? Проблеск сомнения начал тлеть в груди Хёнджина, загораясь искрой надежды — возможно, они вдвоём — это всё, что нужно им обоим. Но этой искры всё ещё слишком мало, чтобы он мог быть безукоризненно в этом уверен. Тем не менее, Хёнджину легче вытереть слёзы и притянуть Феликса в свои объятия, соединить губы в поцелуе, позволяя чувствам, вкусам, прикосновениям овладеть им. Его парень всегда пахнет так пьяняще, когда он возбуждается. Намного сильнее, чем любой другой омега, которого Хёнджин когда-либо встречал раньше, но опять же, он никогда не спал с другим омегой до Феликса. Который всегда становится таким прекрасно и чудесно мокрым, независимо от момента его цикла. Вначале Хёнджин подумал, что, возможно, поэтому течки у Феликса наименее интенсивны: его репродуктивная система более деликатна и распределяет всё равномерно в течение нескольких месяцев между течками, в отличие от его собственной, что выплёскивает всё и сразу. Теперь, когда руки Хёнджина скользят по телу Феликса — по изгибу его спины и ниже, сжимая ягодицы; когда он чувствует, как влага просачивается сквозь штаны, Хёнджин задается вопросом: насколько влажным должен быть Феликс во время течек? Он любит тонуть в Феликсе. Только от мысли об этом у Хёнджина во рту скапливается слюна, волна возбуждения накрывает его, делая храбрым, и он толкает омегу на спину, быстро снимает штаны, стягивая их вместе с нижним бельем, помогая с одним из носков, который застрял в ткани, пока Феликс не обнажился по пояс. Та же самая надежда, что и раньше, немного растёт. Хёнджин сможет провести с Феликсом свою течку… и это время не так уж далеко. Но и сейчас Хёнджин не позволяет себе поверить в это. Пока нет. Он наклоняется над Феликсом и трётся о него, пока они целуются — непристойно, грязно и мокро. Их языки сплетаются, и между ними так много слюны. Они так по уши друг в друге. Любовь — самая странная концепция в мире, где метки и истинность превыше всего, но Хёнджин знает, что он влюблён в Феликса, каким бы абстрактным ни было это чувство. — Я люблю тебя, — шепчет он, вкладывая в слова всю свою привязанность. Слюна стекает с губ и скользит вниз по подбородку Феликса, мокро от слюны и над его острой купидоновой дугой. Пошло, и Хёнджин хочет, чтобы было ещё пошлее. Он даже не стягивает штаны полностью — лишь настолько, чтобы освободить свой член, твёрдый и мокрый от предэякулята, — обхватывает себя кулаком и оттягивает крайнюю плоть назад, проведя по члену раз, другой, чувствуя, как Феликс меняет позу под ним, легко раздвигая ноги. Его тело, такое раскрытое и нуждающееся, готово принять Хёнджина. Толкаясь вперёд, Хёнджин упирается головкой в гладкое кольцо мышц, несколько раз соскальзывая, прежде чем, наконец, войти внутрь, и дыхание Феликса сбивается во время ответа: — Я тоже тебя люблю, — глубокий и протяжный стон разносится по всей квартире. Хёнджин рад, что он не один из тех альф из порно, которое он иногда смотрит, потому что тем нужно подготовить партнёра, прежде чем войти в него. Он может так легко скользнуть внутрь, так глубоко, как только может, что, как он знает, и вовсе не близко к тому, на что рассчитано тело Феликса, но это всё, что тот когда-либо чувствовал, так что этого более чем достаточно. Хёнджин — всё, что нужно Феликсу, и так было всегда. В этот момент, впервые за всё время, Хёнджин видит будущее. В котором он сможет пережить течку — без блокаторов, без больницы, без альфы. Он начинает верить. Для Хёнджина всё ещё нова эта поза, и его омега сбит с толку тем, что он сверху, но тоже наслаждается этим, впитывает в себя ощущение другого омеги, растягивающегося вокруг члена. И не какого-либо другого омеги, а Феликса, который так хорошо принимает его. Просто идеально. Он вжимает своего парня в постель короткими, беспорядочными движениями, утыкаясь поцелуями куда придётся. Феликс кончает, не притронувшись к себе, на их рубашки, и Хёнджин так хорошо наполняет его. Это не узел, даже близко не то количество спермы, которое может быть у бет, но для Феликса всё это так, так восхитительно хорошо. Глаза непроизвольно закатываются, и он чувствует, как тёплое дыхание щекочет кожу на шее, вспоминает видео, которое смотрел, и думает о Хёнджине. Феликс знает, что они справятся. Что они добьются своего вместе. Хёнджину это необходимо. Они истинная пара. Не такая, какой их хотела видеть эволюция, а такая, какой они хотят быть. День за днём Феликс всё больше уверен, что Хёнджин хочет того же самого. Ему нужно только принять это.♡
Двумя днями позже Хёнджин встречается с альфой, которого он нашёл на сайте, созданном специально для омег. Хёнджин уже перестал пить подавители, которые принимал на протяжении долгого времени, и не может не заметить, что его запах возвращается. Омега видит, что все остальные тоже улавливают это, поворачиваясь и обращая на него свои взоры, а ноздри альф подрагивают в попытках уловить аромат. Хёнджин уже много лет не чувствовал себя так небезопасно. На нём даже одежда Феликса — не только худи, но и штаны, которые слишком коротки для него, и нижнее бельё. Смешение ароматов — это способ показать другим, что он не открыт для знакомств с продолжением. Даже если это явно два запаха омеги, это говорит о том, что он в стае или в другой общине, которая не позволит обидеть его. Поэтому альфы вдыхают его запах и пялятся, но никто к нему не приближается. Может быть, это также из-за того, что Хёнджин низко натянул капюшон, надел чёрную маску и слушал музыку так громко, что она грохотала в его наушниках. Это обычная тактика для омег, чтобы показать, что к ним не стоит подходить, даже если это делает их уязвимыми для посягательств на их личное пространство и сталкеров. Хёнджин хотел бы, чтобы это не было такой распространённой проблемой, но в их обществе, если альфа уделяет тебе излишнее внимание, это расценивается как лестный комплимент, даже если это означает не что иное, как агрессивные попытки завладеть омегой и неприкрытое нападение. Чувствуя, как желудок безостановочно делает кульбиты от страха, Хёнджин добирается до кафе, которое он выбрал. Сюда свободный вход имеют только беты и омеги, альфы же допускаются только с предварительной регистрацией и проверкой в полицейских базах. То, что нужно омегам, чтобы быть в безопасности. Больше, чем когда-либо, Хёнджин хотел бы просто сбежать с Феликсом из этой страны. Но альфа, которого он выбрал, легко согласился на проверку своей биографии, и это является первым хорошим признаком того, что он тот, кому Хёнджин мог бы доверять. Ну, настолько, насколько вообще можно доверять альфе. В кафе не слишком многолюдно, но большая часть посетителей выбрала столики у больших окон. Они едят, пьют и болтают, но время от времени бросают взгляды в дальнюю часть помещения, где в углу сидит, теребя меню, одинокая фигура. Чем ближе Хёнджин подходит к нему, тем сильнее он чувствует типичный кисловатый запах альфы, который явно пытались скрыть духами и блокаторами, но в кондиционируемом помещении такое смешение ароматов отчётливо улавливается. У него от этого щиплет в носу, но всё не так плохо, как у большинства альф, даже когда Хёнджин стоит прямо за ним, в последний раз взвешивая, стоит ли развернуться и на всех порах нестись домой или остаться здесь. Но, конечно же, альфа тоже чувствует новый запах и оборачивается. Его глаза широко распахиваются, когда взгляд останавливается на Хёнджине, который опускает капюшон толстовки и снимает маску. Альфа пытается встать, чуть не опрокидывая стул, и быстро бормочет приветствие. Хёнджин... сбит с толку. Немного ошеломлён. Альфы не стесняются. Они не стали бы заикаться при виде хорошенького омеги. Они бы только «напялили» на себя слои феромонов и встали бы во весь рост, выглядя как можно более уверенно, чтобы добиться кого-нибудь из них. Но этот альфа — полная противоположность. Он невелик ростом. Нередко омеги бывают выше: их тела должны быть сильными, чтобы переносить течки и роды, но альфы? Они всегда большие и широкие, будь то мышцы или жир. Этот альфа, по крайней мере, на десять сантиметров ниже Хёнджина, и он даже не пытается демонстрировать какую-либо силу. Нет, вместо этого он облачён в мягкий свитер. Хёнджин едва может ответить на его приветствие, думая только о том, что, может быть... может быть, он сможет это сделать. Может быть, он сможет провести течку с этим альфой. — Хван Хёнджин, верно? — спрашивает он с сильным акцентом, который Хёнджин не может определить. Хёнджин кивает и садится напротив альфы, который в итоге следует его примеру. — Ты можешь называть меня Чан. Или нет, если пока не хочешь переходить на имена. — Н-нет, это здорово, идеально. Это добавляет, э-э, неформальности обстановке, верно? Чан кивает: — Ты прав, ты прав. Извини меня за мою неловкость. Я просто никогда этого не делал — я не из тех, кто ходит на такие свидания. Качая головой, Хёнджин пытается понять, говорит ли Чан правду или пытается им манипулировать — что присуще альфам — в попытке внушить ему ложное чувство безопасности. Чан кажется таким настоящим: теребит рукава своего свитера, нервно оглядывается, когда чувствует на себе чей-то пристальный взгляд. Хёнджин решает, что пока он будет верить в иллюзию, что этот альфа хороший. — На самом деле, мне пока всё очень нравится, — признаётся он. — Я тоже делаю это впервые, но я привык к тому, что альфы такие... такие грубые и резкие. Ты — приятное исключение из этого правила. Чан краснеет. Хёнджин даже не знал, что альфы могут краснеть из-за чего-либо, кроме ярости, и он находит это немного забавным, хотя он никогда бы не показал это в открытую: слишком опасно огорчать альфу и злить его, даже если сейчас он так вежлив. Они на самом деле не могут это контролировать, Хёнджин узнал в школе, хотя и с этим можно поспорить. — Я не отсюда, — объясняет Чан, рассказывая тому о своей родине, отчего у Хёнджина глаза чуть не вылезают из орбит. Феликс мечтает, чтобы они когда-нибудь смогли переехать туда. — Я приехал сюда по работе, — продолжает он, заметив реакцию омеги. — У меня контракт на два года, но я уже заметил, что здесь всё, э-э-э, совсем по-другому. Ближе к концу его голос понижается, как будто у него уже был опыт попадания в неприятности за высказывание своего мнения о правилах и традициях страны. — Да, это очень... это тяжело для нас, — отвечает Хёнджин, и он знает: Чан понимает, что он говорит именно об омегах — когда альфа немного морщится. К счастью, подходит официант, чтобы принять их заказы. Хёнджин как обычно берёт кокосовый латте, а Чан спрашивает у него, что бы тот ему посоветовал — чего другие альфы никогда бы не сделали. Они, вероятно, даже возмутились бы из-за того, что Хёнджин сам выбрал себе напиток и что он сделал это первым. Но Чан охотно позволяет Хёнджину рассказывать ему о своих любимых блюдах и напитках. Он заказывает клубничный фраппе с посыпкой. Хёнджин на мгновение задумывается: может быть, он пытается показать, что не ведёт себя как альфа, чтобы завоевать его расположение? Но когда Чан продолжает рассказывать ему о клубничной ферме своих бабушки и дедушки дома, он проглатывает эту навязчивую мысль. Они кратко рассказывают друг другу о своих семьях и жизни — небольшой непринуждённый разговор, который обычно заставил бы Хёнджина сойти с ума от нервозности с любым другим альфой, но с Чаном всё происходит легко. Когда им приносят напитки, он видит, как глаза Чана загораются при виде розового напитка с радужной посыпкой сверху, и чувствует, как в груди поселяется странная нежность. Это не та нежность, которую он испытывает, когда смотрит на Феликса, но, тем не менее, она есть. Может быть, Хёнджин действительно сможет принять Чана как альфу, которого можно будет подпустить к себе в течку. Однако, когда Чан спрашивает об этом — о проблеме Хёнджина, — тот чувствует себя так, как будто кто-то только что ударил его по лицу. — Я, э-э, я говорил тебе, что недавно потерял возможность принимать необходимые мне лекарства, и из-за моей болезни у меня очень сильные течки, — начинает он, чувствуя, как у него перехватывает дыхание. Он не может посмотреть в глаза Чану. — Доктор сказал, что есть вероятность, что реакция моего организма сейчас не будет такой негативной… что наличие альфы будет тем, что мне... что мне нужно. Мой парень Феликс очень поддерживает всё это, но я… Мне страшно. Когда он снова поднимает взгляд, то видит, что на верхней губе Чана осталось немного пенки от кофе, а его лицо выглядит нездорово бледным, будто он на себе испывает всю боль Хёнджина, просто слыша его слова. — Спасибо, что был так открыт со мной, — первое, что он говорит, и Хёнджин хочет, чтобы это успокоило его, как обычно это делает Феликс и его голос. — Я буду честен, я здесь не только для того, чтобы найти кого-то, с кем можно переспать, но если ты думаешь, что я действительно тот, кто тебе поможет, и если это и правда сработает, то я думаю, мы могли бы попробовать. Хёнджин не может удержаться от смешка. Другой альфа ухватился бы за возможность провести течку с омегой, но Чан, похоже, будто пересиливает себя. Будто он этого не хочет. Это заставляет Хёнджина нахмуриться — он так привык к тому, что альфы всегда просто берут, что никогда раньше не задумывался об их чувствах. Откинувшись на спинку стула, он смотрит на Чана и нежно улыбается: — Почему ты здесь, Чан? Чего ты хочешь? Когда Чан начинает объяснять, его лицо озаряется яркой, взволнованной улыбкой, которую Хёнджин не может не отзеркалить. Его глаза сияют от счастья, и Хёнджин чувствует это в воздухе — запах Чана становится чуть слаще. Чан хочет семью. Он хочет встретить подходящего ему человека и вернуться домой. И там он хочет жить на ферме своих бабушки и дедушки и воспитывать детей. И если это не то, чего желает его партнёр, то он хочет заботиться о старых собаках, которых никто не забирает из приюта. Сердцу в груди становится тесно от всего этого, и Хёнджин чувствует, что его глаза становятся влажными, но не из-за Чана. Чан — хороший альфа. Даже идеальный. Но он не тот, кто нужен Хёнджину. Потому что, несмотря на то, что говорит им общество, несмотря на то, что его мать и доктор говорят ему, Хёнджин знает, что ему не нужен альфа. У него есть всё, что он хочет. Тот, кто сейчас ждёт его дома и, вероятно, сильно беспокоится, хотя и сказал Хёнджину, что всё в порядке. Внезапно, так, будто его ударили под дых, внутри него словно щёлкает переключателем, пока Чан продолжает рассказывать ему о своих мечтах. Его глаза сияют так же ярко, как и улыбка на полных губах. Его голос полон энтузиазма, но Хёнджин не может заставить себя слушать. Что-то только что сломалось в нём, стена, ограничения, что-то, передаваемое поколениями, чтобы в конце концов разорваться на части. Чан — идеальный альфа, тот, кто мог бы сделать любого омегу более чем счастливым, и Хёнджин его не хочет. Это откровение одновременно шокирует и кажется таким очевидным с самого начала. Хёнджин чувствует, как колотится его сердце, и не может удержаться, чтобы внезапно не встать, руки уже тянутся запахнуть пальто. Надежда зажглась в нём. За те годы, что он знал Феликса, она росла вместе с абстрактным чувством и без причины. Теперь внезапно эта надежда превратилась в глубокое, универсальное знание. Хёнджин любит Феликса, а Феликс любит его, и они оба омеги. Они оба омеги, но они истинные, не такие, какие могли бы быть альфа и омега, но всё ещё истинные, даже если это противоречит всему тому, чему их когда-либо учили. Всему, чего мать хочет от Хёнджина, чего каждый хочет от него. Чан останавливается на середине предложения и смотрит на Хёнджина с отчётливым удивлением в глазах, но в нём есть что-то ещё. Понимание. Как будто он знает. Может быть, он знал с самого начала. — Мне правда жаль, Чан, но я не могу, — говорит Хёнджин, и его голос дрожит. И эта дрожь совпадает с биением сердца. Но он счастлив. Будь это другой альфа, Хёнджин бы волновался, что тот разозлится и накричит на него, последует за ним из кафе и затащит в переулок. Это будет просто ещё одним заголовком в новостях. Хёнджин станет просто ещё одним трупом. Но после столь короткой встречи наедине омега понимает, что Чан так бы не сделал, даже если Хёнджин так прямо отказал ему. Чан встаёт со своего места и отрицательно качает головой, стоит Хёнджину достать из кармана свой кошелёк. — Я заплачу, — настаивает он, и в его голосе совсем нет грусти. — Ты собираешься домой к Феликсу? Кивнув, Хёнджин плотнее запахивает пальто, чувствуя себя немного неловко теперь, когда он на самом деле сбегает с того, что подразумевалось свиданием. Но Чан успокаивает его: — Хорошо, — говорит он. — Я не очень хорошо вас знаю, но уже могу сказать, что вы двое... вы двое созданы друг для друга. Я желаю вам обоим удачи. Хёнджин расплачется, если Чан не перестанет быть таким хорошим. Должно быть, его организм приспосабливается к новой дозе подавителей, что делает его более эмоциональным. — Эй, Чан? — Хёнджин выдавливает хриплым голосом. — У тебя есть мой номер, так что ты всегда можешь написать мне, хорошо? Может, мне и не нужен альфа, но мне всегда нужен друг. Черты лица Чана становятся ещё мягче, и он радостно кивает: — Я напишу тебе, — обещает он. — А теперь иди домой к своему истинному. Хёнджин чуть ли не скулит. Феликс не его парень, не его партнёр, нет, он его истинный. Хёнджин возвращается домой к своему истинному. Улыбнувшись в последний раз, он разворачивается и делает несколько уверенных шагов к выходу, прежде чем резко остановиться и повернуться к столикам у окон. — Вы все уже могли заметить, что здесь есть альфа, и я гарантирую вам, что если кто-то из них и заслуживает быть здесь, то это он, — произносит он достаточно громко, чтобы привлечь внимание посетителей, некоторые из которых поглядывают на него с раздражением, но Хёнджину всё равно. — Он самый замечательный альфа, которого вы когда-либо встречали, и любому здесь могло бы повезти с ним. Он хороший человек, — затем смотрит на Чана. — Я надеюсь, что кто-нибудь скоро докажет ему это. Закончив, Хёнджин разворачивается и выскакивает из кафе так быстро, что даже не замечает симпатичного омегу, который встаёт из-за своего столика и неловко садится напротив Чана.♡
Феликс чувствует себя глупо. Он просмотрел профиль парня, которого Хёнджин нашёл на том сайте знакомств, и прочитал все сообщения, которыми они обменивались, и, казалось, всё было нормально. Тот был по-настоящему хорошим парнем. Феликс знает больше добропорядочных альф, чем Хёнджин, но их всё равно, бывает, очень трудно найти. А этот казался настолько хорошим, насколько это возможно. И всё же... Как только за Хёнджином закрылась дверь и его сладкий аромат, — который медленно начал возвращаться, к большому удовольствию Феликса, — перестал наполнять квартиру, он почувствовал беспокойство в груди. Если бы был только повод усомниться в том, что Хёнджин в безопасности, он бы немедленно побежал за ним, но дело было не в этом... Феликс ревнует. Всё же ревнует. Прошло около часа, и он делает то, что обычно делает, когда остаётся один, — читает истории омежьих пар про их переживания и опыт. И, конечно, поскольку он, по-видимому, имеет мазохистские замашки, он нашёл блог трёх омег, которые спят с альфами во время течек. В довершение к этому один из них остался с меткой, оставленной альфой, с которым спал этот омега. Здорово. Просто отлично, думает Феликс. Хёнджин сейчас на свидании с, казалось бы, хорошим альфой, и, если всё пойдёт как надо, он проведёт с ним течку. И у Феликса, вероятно, тоже будет течка, потому что его тупая сущность омеги подстроится под Хёнджина, и он останется дома один, возбуждённый и жадный до ласк, и будет думать о своём парне, проводящем время с кем-то другим. Слёзы стекают вниз по лицу Феликса, но он продолжает читать ужасную историю о потере пары, которая разворачивается в блоге. Он просто ненавидит это. Он думал, что всё будет хорошо, с ним всё будет в порядке, но теперь, когда Хёнджин действительно где-то там, ищет альфу, Феликс чувствует, что его с самого начала было недостаточно для Хёнджина. Звук поворачивающегося в замке ключа прерывает мучительные мысли, и у Феликса едва хватает времени вытереть слёзы со щёк до того, как его увидит Хёнджин. Этого времени определённо недостаточно, чтобы сделать то, что он обычно делает — удалить историю браузера, стерев все следы своей небольшой шалости. — Феликс, — говорит Хёнджин после того, как закрывает дверь, и сразу же бросается к нему, снимая маску, прежде чем оказаться у Феликса на коленях. — Я такой глупый, такой глупый. — Ч-что? Что случилось, любовь моя, ты в порядке? — спрашивает Феликс, и его охватывает беспокойство. — Он ведь ничего не сделал, да? Если он лапал тебя, я... — Нет, нет, Феликс. Боже, он был мил. Он был очень милым, — отвечает Хёнджин, и эти слова ранят Феликса глубоко в сердце. Пока Хёнджин не продолжает: — Я такой глупый. Ты был рядом всё это время. Ты рядом. Ты мой... Я обещаю, что сейчас я никуда не уйду. Я твой. Я твой, Феликс. Что-то расцветает в груди Феликса, выбивая из него весь воздух, и он клянётся, что на секунду, когда он открывает глаза, он не видит Хёнджина. Нет, он видит самого себя: опухшие глаза и красный нос, дорожки слёз на щеках, но сияющее, счастливое лицо. Как будто он смотрит на себя через Хёнджина, как будто они… В этом есть смысл без каких-либо на то причин. — Ты мой истинный. И теперь ты считаешь так же, — говорит Феликс, задыхаясь. Моргает, и виденье исчезает: вот перед ним Хёнджин, сидящий на его коленях. — Мы истинные... Я думаю, между нами только что образовалась связь или что-то в этом роде, но похуй на это, мы — истинные. Хёнджин краснеет от ругательства, а затем кивает: — Чан был таким... Чан милый. Я сказал ему, что мы могли бы стать друзьями, если он захочет. Он рассказывал мне о своих планах на будущее, и я понял... все мои планы связаны с тобой. Ты был рядом всё это время, но я всегда чего-то ждал, как будто был в ловушке, но теперь... ты здесь. Теперь я это понимаю. Ты был здесь всё это время. Феликс кивает и вытирает слезинку со щеки Хёнджина: — Я буду рядом, пока ты этого хочешь. Я всегда буду рядом, — обещает он и целует Хёнджина в нос. — До тех пор, пока ты хочешь, я буду твоим. Я люблю тебя. Это абстрактное чувство, которое не имеет смысла в их мире и других мирах, подобным ему, но слова легко срываются с губ Хёнджина. — Я люблю тебя, Феликс. Я всегда буду любить тебя. Ты — мой. Мой истинный, мой парень, моё всё. Мой, мой, мой! — И ты мой, — соглашается Феликс. — Я никогда ещё не был так счастлив. Хёнджин тоже чмокает его в нос. — Я тоже, но твоё лицо... ты плакал... Что случилось, Ликси? Хихикая, Феликс качает головой: — Это немного глупо... — Солнце, ничто из того, что ты когда-либо мог бы сделать или почувствовать, не является чем-то глупым, — уверяет Хёнджин, наконец-то сбрасывая пальто, чтобы быть ещё ближе к Феликсу, и обхватывает ногами спинку стула, чтобы сильнее прижать к себе, обнимая руками за плечи. Руки Феликса мягко скользят вверх под подол его худи, останавливаясь на талии Хёнджина. — Хорошо, но не думай, что я странный, — говорит он, хотя знает, что Хёнджин всем своим существом верит в то, что сказал. — У меня появилась своего рода одержимость... каждый раз, когда тебя нет, я беру ноутбук и просматриваю блоги и YouTube-каналы пар омег... они говорят о своей любви, о своей борьбе, о том, как у них всё получилось, несмотря ни на что. Это делает меня до смешного счастливым. Хёнджин дарит ему мягкую улыбку и поднимает руку, чтобы провести по волосам Феликса. — Значит, ты рыдал от счастья? — спрашивает он, разражаясь приступом смеха, когда Феликс чуть щекочет его бока. — Обычно я выбираю счастливые истории, но, конечно, сегодня я нашёл блог, где рассказывалось о… допустим, вмешательстве альфы. Ты можешь себе представить, что это было не самое удачное время, учитывая, что ты был на том свидании. Выражение лица Хёнджина снова становится мягким. — Я действительно идиот… Это всё заняло у меня слишком много времени, как я могу загладить вину? Феликс тычет его в бок чуть сильнее, чем до этого, и, качая головой и нахмурив брови, говорит: — У тебя были все причины никогда не оказаться здесь, в этом моменте, но всё же посмотри, где ты. Твоя семья воспитала тебя таким, все вокруг пытаются сказать нам, что мы не можем быть... такими, какими хотим быть. Но мы истинные, Хёнджин, я буду ставить тебе метку снова и снова, и однажды я украду тебя, увезу в другую страну и женюсь на тебе. Хихикая, Хёнджин наклоняется вперёд и утыкается носом в шею Феликса. — На самом деле, это ведь не похищение, если я пойду за тобой добровольно, верно? — шепчет он, его губы касаются того участка нежной кожи, куда кусают альфы. Он трепетно целует её, и Феликс вздрагивает под ним. — Ты будешь моим навсегда, а я буду твоим, — говорит Феликс, ненавязчиво отводя ткань худи в сторону, чтобы раскрыть метку на шее Хёнджина. Он не такой осторожный, сразу же прикусывает её зубами, и это похоже на то, что он вдыхает в себя Хёнджина, будто он может чувствовать, как два сердца бьются в его груди. Сегодня что-то изменилось, расцветая в нечто большее. — Я буду рядом с тобой и в хорошие времена, и в плохие… Я не могу ждать всю оставшуюся жизнь, — Хёнджин ведёт себя до банального сентиментально, и он это знает, но по запаху Феликса он чувствует, что тому это нравится, что их обоих накрыло чем-то большим. Разум немного затуманивается. — Я тоже не могу дождаться этого, — отвечает Феликс своим низким голосом, прежде чем лукаво усмехнуться. — И я тоже не могу дождаться, когда проведу наши течки вместе. По-настоящему вместе. Если это то, чего ты хочешь. Хёнджин крепче прижимается к Феликсу и проводит языком по его коже. — Не для того я убегал от альфы, чтобы проводить свои течки в одиночестве...♡
Самая настоящая удача, что сначала течка начинается у Хёнджина. Феликс может отпросить их обоих с работы на неделю, заваривает чай и согревает грелки для него, когда у Хёнджина начинаются первые приступы лихорадки. Течки у его парня всегда были трудными. Феликс никогда не принимал участие в этом, но он знает достаточно из рассказов Хёнджина, и ещё он видел его подключённым к различным аппаратам, со всевозможными трубками в теле, в то время как медсёстры постоянно были рядом с ним и следили за тем, чтобы его состояние было стабильным. Так что Феликс готов к этому, по крайней мере, он так думает, но он не готов к тому, что Хёнджина вырвет от хлеба и супа в первые часы течки, за которыми последуют такие сильные судороги, что Хёнджин свернётся калачиком на полу ванной: с кровью, которая постоянно течёт из носа, и с пальцами, которые хрустят от той силы, которую ему приходится прикладывать, чтобы хоть как-то перемещаться по ванной. Феликс вытирает его от пота и крови, помогает дойти до туалета, когда Хёнджина снова тошнит, а затем даёт ему столько таблеток обезболивающего, сколько указано в показаниях к применению. Это улучшает состояние Хёнджина, во всяком случае, настолько, чтобы он выпил немного воды, позволил Феликсу помочь почистить зубы и умыться и прибрать волосы, зачесав их в хвост назад, чтобы они не падали ему на лицо. Когда им удается добраться до постели, лихорадка почти сводит на нет часть действия обезболивающего, из-за чего Хёнджин снова чувствует тошноту, поэтому Феликс приносит ему ведро и меняет грелки на холодные компрессы. Хёнджин плачет от боли, свернувшись в позу эмбриона. Из носа на подушку течёт кровь, которая, кажется, никак не остановится. В это же время Феликс чувствует, что у него повышается температура. Его течка началась из-за гормонов, бушующих в Хёнджине. Забавная небольшая особенность омежьего организма. Нет. Обычно это означало бы, что двое омег будут возбуждены. Больше возможностей для размножения. Но поскольку генетический дефект Хёнджина усиливает все его омежьи стороны, возбуждение вытесняется болью, через которую сейчас проходит Хёнджин. Феликс кладёт в рот кубик льда и ложится рядом с Хёнджином, покрывая холодными поцелуями его горячечную шею. Он чувствует, как намокают боксеры. Прошло всего несколько часов с начала течки, а его тело уже начинает возбуждаться, в то время как обычно течка достигает своего пика лишь на второй день. Он задаётся вопросом: сможет ли Хёнджин вообще возбудиться или его тело продолжит мучить его? Доктор сказал, что альфа мог бы помочь, узел, метка… Феликс задаётся вопросом, действительно ли решением было бы трахнуть чем-нибудь Хёнджина, добавив к этому немного альфьих феромонов. Проблема была бы решена. Феликс сомневается в этом. Тем не менее, он делает единственное, что приходит ему в голову, и немного приподнимается, чтобы стянуть рубашку, вытирая тканью лоб и подмышки, везде, где он чувствует, что вспотел из-за разогнавшейся течки. Так его запах будет ощущаться Хёнджином сильнее всего. Феликс осторожно снова прижимается к нему и кладёт руку на живот, чувствуя, как мышцы сильно сжимаются от судорог. Другой рукой Феликс подносит свою скомканную рубашку к лицу Хёнджина, который немедленно утыкается в неё носом, делая глубокий вдох. Мышцы под рукой немного расслабляются, не полностью, но достаточно, чтобы Феликс почувствовал себя немного менее обеспокоенным. — Вкусно пахнешь, — хрипит Хёнджин, и его голос срывается от подступившей к горлу желчи. Это первые слова, которые Феликс услышал от него за последние часы. Он целует Хёнджина в плечо и садится, чтобы взять бутылку вместе с соломинкой, чтобы Хёнджину было легче сделать несколько глотков воды, после чего тот сразу же снова зарывается носом в рубашку Феликса. — Попробуй немного поспать, любовь моя, — шепчет Феликс. Он выключает свет и включает ночник, используя маленький пульт дистанционного управления, купленный им же, чтобы было удобно во время течек. Феликс нажимает на ещё одну кнопку, и на потолке проецируются звёзды разного размера. Он чувствует, как Хёнджин немного меняет позу, в которой лежал, чтобы иметь возможность смотреть на них. — Мне больно, Ликси, — тихо скулит он, в его голосе отчётливо слышны слёзы. — Если к утру не станет лучше, тебе придётся отвезти меня в больницу, мне всё равно, если я не смогу себе этого позволить, я попрошу денег у дедушки или тёти, но я не могу с этим справиться... — Хёнджин, Хёнджин, тише, всё в порядке, — быстро отвечает Феликс, проводя пальцами по хвосту Хёнджина. — Я отвезу тебя в больницу, если тебе не станет лучше, и мы решим вопрос с деньгами. Просто отдохни немного, пока терпимо. Кивнув, Хёнджин подтягивает ноги к груди и утыкается лицом в рубашку Феликса, мягко и медленно пытаясь погрузиться в сон. — Спасибо тебе, Ликси. За всё, — шепчет он едва уловимо, но Феликс всё равно слышит это. Устраиваясь поудобнее, Феликс закрывает глаза, но снова открывает их будто через несколько минут — рядом с ним плачет Хёнджин. Феликс бросает взгляд на свой телефон и понимает, что он не так уж и не прав: сейчас 5:37 утра, не прошло и получаса с тех пор, как Хёнджину удалось уснуть. Быстро обернувшись, Феликс прижимается к нему и снова подносит руку к животу. Мышцы всё ещё напряжены, но теперь в стонах Хёнджина слышится другая боль. Почти запоздало Феликс улавливает витающий в воздухе запах, более сильный и сладкий, чем он когда-либо чувствовал раньше, и осторожно притрагивается к пояснице Хёнджина, медленно спускаясь рукой ниже, пока не чувствует промокшую ткань пижамы. Обычно Хёнджин не течёт из-за подавителей, поэтому Феликсу приходится приложить много усилий, что сдержать свой порыв надавить ещё сильнее и посмотреть, как легко и насколько глубоко сможет принять Хёнджин, который даже хнычет, но за этим следует ещё один болезненный стон, поэтому Феликс убирает руку и крепко прижимает его к своей груди, прильнув губами к липким волосам на его затылке. Вздрогнув, Хёнджин сильнее зарывается в подушку, ещё больше обнажая шею и- Ох. Он обнажает свою шею для Феликса, вероятно, инстинктивно желая, чтобы альфа укусил его, желая, чтобы альфа подарил ему метку и унял его боль. Феликс не может этого сделать. Он помнит учебники по биологии и то, как в них говорилось, что только укус альфы утолит все желания омеги. Но он также помнит все видео, которые он смотрел, все блоги, которые он читал. В которых говорили о метках как о чём-то сокровенном, о чём-то, что показывает чувствительную, уязвимую сторону омег. Несмотря на это, некоторые из них всё равно ставили метки друг другу. Они стеснялись говорить об этом онлайн, обнажая себя перед миром, но Феликс помнит их тихое хихиканье, их счастье. В качестве научного эксперимента Феликс наклоняется вперёд и целует чувствительный участок кожи, используя и зубы, и язык, но только осторожно, чтобы иметь возможность оценить реакцию Хёнджина. Его парень дрожит, несмотря на лихорадку, изнуряющую его. Он более яро подставляет шею и скулит что-то бессмысленное, — слов не различить, только тихие, отрывистые звуки. Совершенно распутные звуки. Хёнджин хочет, чтобы его укусили, чтобы его пометили. Нет, он хочет, чтобы Феликс поставил метку. Поэтому Феликс низко стонет и широко открывает рот, делая глубокий вдох, прежде чем укусить его настолько сильно, насколько, он думает, сможет принять тело Хёнджина. Тот на секунду обмякает, мышцы полностью расслабляются, прежде чем снова напрячься. Хёнджин выгибается навстречу Феликсу, словно желая получить ещё более ощутимый укус. Феликс кусает, и всё… всё меняется. Значительнее, чем за последние несколько недель. Как и в тот раз, когда Хёнджин вернулся со встречи с Чаном, Феликс видит всё не своими глазами, а глазами Хёнджина — звёзды на потолке под пеленой слёз, — а место укуса отзывается тянущей болью от собственных зубов. Что-то щёлкает в груди, рвётся вперёд, и он чувствует, как его сердце на мгновение останавливается, затем в его грудной клетке бьётся два сердца, и вдруг он снова ощущает одно, но более сильное. Заметно более сильное сердце. Его сердце и сердце Хёнджина — как одно целое. Кровь Хёнджина осела медью на языке, но Феликс продолжает кусать, даже когда стонет, уткнувшись в шею Хёнджина, и слюни стекают по всему плечу. Хёнджин прижимается к нему задницей, истекая смазкой, и трясущимися пальцами Феликсу удаётся стянуть штаны Хёнджина, затем свои, только до колен, но пока этого достаточно. Он знает, что пачкает простыни собственной смазкой, но ему не хочется прерываться даже на секунду, чтобы взять одно из приготовленных им полотенец. Нет, он впивается зубами в кожу Хёнджина и обхватывает свой член маленькими пальцами, недолго лаская себя, прежде чем поднести его к влажной коже Хёнджина, несколько раз касаясь входа. Хёнджин принимает его, мышцы растягиваются вокруг члена, и Феликс скользит внутрь одним слитным толчком. Хёнджин громко стонет, после зажав в зубах рубашку Феликса, слёзы обжигают щёки, когда очередная судорога охватывает внутренности. Но боль сменяется чувством облегчения, когда Феликс отрывается от шеи и начинает вылизывать нежную кожу в этом месте, чтобы затем опять припасть к метке, на этот раз посасывая, как будто он хочет поставить ещё и засос. Может быть, правда хочет. Ему всё ещё больно, но это чувство сменяется самым настоящим возбуждением, когда Феликс прижимает его к себе и начинает вбиваться в него короткими резкими движениями. Член Хёнджина стоит, несмотря на боль, пронизывающую его. Он знает, что скоро кончит, особенно если Феликс будет касаться его метки, которая так сладко горит. Он мог бы поклясться, что его член объят мягким жаром, если бы не знал, что это не так. Этот укус что-то изменил. Хёнджин тоже постепенно осознаёт это. Он также понимает, что начинает получать больше контроля над собой благодаря исступленным движениям Феликса, отвлекающим его от боли. Ему удаётся протянуть руку назад и просунуть свои длинные пальцы между ягодиц Феликса, собирая немного сладкой смазки, прежде чем толкнуться ими внутрь, и, в свою очередь, заставить своего парня толкнуться глубже в него. Феликс всхлипывает, и ощущение того, как Феликс наполняет его, доводит Хёнджина до края, наряду с фантомным ощущением наступившего оргазма. Как будто чувства Феликса принадлежат ему, и наоборот. Чёртов красивый эффект домино. Выйдя из него, Феликс осторожно садится, чтобы посмотреть на то, что случилось с шеей Хёнджина: укусы и засосы не такие сильные, но тем не менее довольно заметные. Затем Феликс проводит пальцами по его входу, наблюдая, как он блестит и как оттуда капает смазка и сперма — картина, которую он никогда раньше не видел. Он может легко войти в Хёнджина четырьмя пальцами, ради интереса добавляет большой и нажимает сильнее и более обдуманно. Хёнджин, всё ещё зарывшись в его рубашку, втягивает воздух и выгибает спину, кончая ещё раз на одеяло под собой, и эти ощущения эхом отдаются у Феликса внутри. Феликс двигает кулаком, когда чувствует, что боль утихает. — Видишь? — говорит он самоуверенным тоном. — Тебе не нужен узел, Хённи, или альфа. Я могу заставить тебя чувствовать себя таким наполненным, и я буду заботиться о тебе, как никто другой. Скуля, Хёнджин умудряется повернуть голову настолько, чтобы увидеть, как рука Феликса исчезает между его ног, явно делая нечто большее, чем просто трахая его несколькими пальцами. — Т-таким наполненным, — стонет он. — Наполни меня, Ликс. — Просто подожди, пока я с тобой закончу, — самодовольно ухмыляется Феликс. — Я покажу, на что способно твоё тело. Я покажу тебе, что смогу победить твою боль. Хёнджин не сомневается в этом ни на секунду. Даже несмотря на судороги и мигрень, он полностью доверяет Феликсу.