и тело да будет предано морю

      Кажется, первым, кто подал идею написать мемуары, был Чарли Фэрасет. На одном из собраний клуба, на котором Хэмфри был вынужден вновь и вновь пересказывать события своего «невероятного приключения», он, скорее в шутку, чем в серьёз, заметил, что такая жизнь достойна мемуаров. Ведь такую жизнь украшает хорошая история. Хэмфри не придал этому значения тогда, но по приходу домой загорелся. Идея написать мемуары показалась ему прекрасной, невероятной даже. Запечатлеть свою хорошую историю на бумаге, точными мазками нанести характеры людей, что он повстречал, украсить повествование эпитетами. С самого возвращения в Сан-Франциско он не был так увлечён чем-либо. Даже Мод шутливо заметила за завтраком, что, в отличие от остальных, непрерывная работа идёт ему только на пользу, а он сам выглядит намного живее. И первые несколько недель Хэмфри был от себя в восторге. Слова лились из него бурным потоком, картины прошлого оживали в голове, взрывались мириадами цветов. Каждое слово, оставленное на бумаге, было верным, точным и метким. Хэмфри Ван-Вейден, за последние полгода ни разу не севший за машинку и не написавший не строчки, теперь не мог оторваться от бумаги, а страницы будущей хорошей истории с поразительной скоростью накапливались в ящике стола. Казалось, что этого Хэмфри и того, что сейчас буравил мрачным и в то же время потерянным взглядом морскую гладь, разделяла целая вечность. И он сам, казалось, это чувствовал. Ведь от энтузиазма не осталось и следа. Всё резко сломалось, стало неправильным и неверным. И вот он здесь, посреди бесконечного моря с картой на коленях, записной книжкой в руках и самым смутным представлением о своём направлении. Он мог обвинить в этом кого угодно, но обвинил Волка Ларсена. Мемуары возвращали его, но не так, как хотел бы этого Хэмфри. Сколько бы он не перечитывал написанное, Ларсен никогда не выходил живым. Грозным, пугающим, да, но никогда живым. Может, Хэмфри уже не помнил его живым. Стоило напрячь память, и перед глазами всё стоял тот жуткий образ, который Хэмфри так долго старался вытравить оттуда. Спёртый воздух тёмного кубрика, зловеще блестящие наручники и Волк Ларсен. Слепой, уставший, озлобленный, словно больная бешенством псина. Хэмфри тошнило от одного только воспоминания, и он поклялся себе больше не вспоминать. Но вспомнить надо было, ведь тогда стояла под угрозой хорошая история. Как читатель узнает, с каким злодеем пришлось встретиться Хэмфри, если в злодее нет жизни? Если он карикатурен, смешон? Если от его злодейского величия осталась только блёклая тень? Но от того прошлого не осталось ни следа. «Призрак» разрушен, его команда где-то в далёких южных морях, а может вообще давно спилась в трущобах. Всё, что осталось у Хэмфри — навигационная система, что он так и не решился выбросить за эти полгода. Но Остров, подумал он однажды глубокой ночью. Остров остался. Их Остров Усилий до сих пор где-то там. И раз получилось уйти, то выйдет и вернуться. И вот он здесь. Пересаживаясь с одного парохода на другой, делая сотни и тысячи остановок, что показались бы бессмысленными человеку чуть менее помешанному, он выторговал у какого-то моряка, что был в Японии проездом, маленький и не очень-то крепкий на вид шлюп. Моряк наотрез отказывался отдавать его, утверждая, что в одиночку джентльмену с ним не совладать. Хэмфри живо представил, как рассмеялся бы ему в лицо Ларсен, услышав это. Но деньги решили всё. Попутчиков на шлюпе не оказалось. Хэмфри был совершенно один. За полгода сухопутной жизни из памяти стёрлось многое, но азы он помнил до сих пор. И хотя несколько раз судно опасно кренилось влево, Хэмфри, безразлично глядя в морской омут, всякий раз возвращал ему равновесие. Подобные неурядицы мало его волновали. Он не замечал ничего вкруг себя, погружался в воспоминания, искал там что-то яркое и стоящее. Карандаш подрагивал в руке, пачкая страницы записной книжки. Или же это сам Хэмфри дрожал от холода? Помнится, на Острове тоже однажды стало холодно. Тогда им с Ларсеном пришлось укрываться шкурами морских котиков. И хоть пахло от них отвратительно, они так замечательно согревали, а Ларсен… Ларсен? Разве это был Ларсен? Хэмфри зажмурился. Перед глазами мелькали огни прошлой жизни, обрывки воспоминаний, Остров. Но картина мигала, стиралась и менялась. Ларсен превращался в Мод, Мод обратно в Ларсена. Слова, сказанные тогда превращались в шумный гомон, крик и визг. Он с силой открыл глаза. Ему нужен Остров. Так он ничего не вспомнит. Но почему он не может вспомнить? У него же такая яркая жизнь, каждый её момент должен отпечататься в голове и запечатлеться навсегда. Но почему тогда всё поблёкло и отчего так болит голова? Хэмфри сделал несколько заметок в книжке. Шкуры морских котиков, нежный взгляд и слова… «Вы …мой друг, моя опора» …моя жена, моя подруга» Он даже не заметил, что написал одно поверх другого. Но очень остро почувствовал фальшь. Его вновь затошнило. Кажется, это от голода. Он уже несколько часов ничего не ел, забыл, что в сумке лежит половина буханки хлеба и банка тушёнки. Но от одной мысли о тушёнке кишки заворачивало в узел. Лучше уж дальше голодать. Жаль, что он не взял с собой кофе, от него он бы точно не отказался. У Ларсена кофе всегда получался вкусным, даже когда варить его пришлось на листе из записной книжки и порохе. Это был не я, язвительно напомнила память. Хэмфри сжал зубы от злости. Почему же тогда он так хорошо это помнит? Потому что ты сходишь с ума Шлюп опять повело куда-то в сторону. Пришлось отложить записную книжку и озадачиться решением этой проблемы. Поправив карту на коленях и бросив взгляд в сторону навигационной системы Волка Ларсена, Хэмфри принялся выравнивать курс. И хоть перед ним простиралось одно только море и ничего кроме него, но казалось, что он знает эти места. Он уже близок к своей цели. Ведя пальцем на карте свой маршрут, мыслями Хэмфри был где-то далеко. Наверное, стоило предупредить кого-то о том, куда он собрался. Отписать письмо Чарли или оставить Мод записку. Мод точно будет переживать о нём. Наверное, она уже его ищет. Но она не знает, где он. Никто этого не знает. Для всего мира Хэмфри вновь пропавший без вести. А скоро станет мёртвым. Ведь никто не знает, где он. За него выпьют в литературном клубе. Мод найдёт спрятанные в ящике стола черновики и допишет их сама. Она ведь тоже была там, да и талант у неё есть. А на обложке, в позолоте, как Хэмфри всегда мечтал, будет написано: «Вдова Ван-Вейден в память о любимом муже». Какая хорошая получится история. Ведь что есть жизнь, если не одна большая история? Главное, чтобы она всегда, абсолютно всегда, была хорошей. Даже если для этого приходится лгать? Хэмфри вгляделся вдаль. Чёрная точка маячила на горизонте. Он почти открыл рот, чтобы попросить бинокль, но вспомнил, что Ларсен оставил его на «Призраке». Непохоже на него, обычно он предусмотрительней. Только вот я на дне Но это точно был Остров. Хэмфри это чувствовал. Сердце заколотилось в груди, будто бежало ему навстречу. Если бы эта посудина могла идти быстрее, Хэмфри бы мчался изо всех сил. Тело било мелкой дрожью от предчувствия. Он уже представлял, как хлынут воспоминания, как легко станет дышать. Только бы доплыть, только бы. Только бы увидеть его вновь. Больше ни о чём другом Хэмфри думать не мог. Даже о том, как опасно кренится судно и свистит в ушах слишком сильный ветер. Мыслями он уже был на Острове. На их Острове. Их Острове усилий. Он никогда не был нашим Там он вспомнит, там он найдёт то, чего ему так не хватало. Не только в это мгновение, но и в последние полгода. Он оставил часть себя на Острове. И он её вернёт. Над головой закричали чайки. Огромная стая пронеслась над головой, истошно крича, словно надвигалось что-то зловещее и более тёмное, чем непроглядный омут воспоминаний, в котором Хэмфри добровольно тонул. Он хотел тонуть, он к этому стремился. В нелепой надежде, что на дне найдёт Его. Что там его наконец встретят как родного. Остров был совсем близко, казалось, можно было коснуться его рукой. Чайки кричали всё громче. Он услышал смех. Его смех. Среди истошного вопля беспокойных птиц он услышал Его. И смех так ясно всплыл в памяти, что сердце забилось ещё быстрее прежнего. Он здесь! Ты знаешь, что это неправда Он ждал его! Не здесь Весь этот путь был проделан не зря. К горлу подступил ком, но Хэмфри почувствовал, что улыбается. И кажется, он до сих пор слышал смех. Прямо здесь. Нет Совсем близко. Никогда Стоит только позвать Я мёртв, и ты меня убил — Ларсен! Крик утонул в чудовищном грохоте. Шлюп что есть силы врезался в Остров. Хэмфри забыл о том, что нужно было пришвартоваться. Его с силой толкнуло, и уже в следующую секунду выкинуло на каменистый берег Острова Усилий. Он почувствовал неприятное вязкое тепло на губах. Кажется, из носа пошла кровь. Проведя пальцами по губам, Хэмфри в этом окончательно убедился. Но это его не волновало. Сказать по правде, он совсем не чувствовал боли. Хотя, оглядывая себя, понимал, что чувствовать её должен. Кожа на ладонях была содрана почти в клочья. Но зачем заботиться о боли? У него получилось. Его взору открылся тот самый Остров. Вдали на камнях лежали морские котики. Кажется, в последний раз их было куда больше. А если обойти Остров с другой стороны, то где-то там можно будет увидеть импровизированный шалаш, что они с Ним строили. Память никак не отозвалась на эту мысль. Значит, она была верной. Нетвёрдыми после падения шагами, Хэмфри брёл по Острову. Море порывалось коснуться его ног, но всякий раз не могло дотянуться. Хэмфри почти засмеялся. Когда-то давно он просыпался на Острове как можно раньше, чтобы подойти к самой кромке воды и убедиться, что «Призрак» до сих пор здесь. И он всегда был здесь. Но сейчас его нет Конечно, его нет. Хэмфри забрал его себе. А потом уничтожил. Должно быть, уничтожил. Он так и не вспомнил, что с ним стало. Странно, что Ларсен ему это позволил. …оставьте мою шхуну в покое! Наверное, он слишком сильно ударился головой. Мысли разбегались в разные стороны, накладывались одна на другую. Хэмфри не совсем понимал, что происходит и что из того, что он помнит, верно. Голос в голове, что он окрестил своей памятью, не давал чёткого ответа. Тысячи фраз, самых разных фраз, вертелись в голове, а к горлу опять подступала тошнота. Хэмфри остановился и взглянул на море. Здесь. Он не мог этого помнить, вернее сказать, не запоминал, но почему-то знал, что это здесь. Губы тронула улыбка. и тело да будет предано морю — Здравствуй. Ответа не последовало. Хэмфри его и не ждал. — Ты ещё здесь, правда? Ты не мог умереть так просто. Море едва-едва колыхалось от ветра. Хэмфри казалось, что оно шепчет ему что-то важное. — Наверное, ты меня не ждал. Знаю, ты бы прогнал меня, если бы увидел. Но, между прочим, ты сам виноват, что я вернулся. Останься ты в моей памяти подольше, я бы, в свою очередь, остался в своём тёплом доме во Фриско. Забавное слово, правда? Никак не могу от него избавиться, а, казалось, столько времени прошло. Но я всё равно так говорю. Он рассмеялся, чувствуя, что дрожит, но не понимая почему. — Ты знаешь, наверное. Мемуары, хорошая история. Ты всегда всё знаешь. Знаю, о чём ты думаешь, но на твоём месте я был бы благодарен. Станешь частью хорошей истории. Не об этом ли ты мечтал? Хотя… Откуда мне знать, о чём ты мечтал? Ты никогда мне этого не говорил. Может, поделишься сейчас? Включу это в мемуары. Хэмфри засмеялся вновь, но уже от абсурдности своего положения. Конечно, он понимает, что просит невозможного. Его затрясло ещё сильнее, а остановить смех не получалось. Но он всё равно пытался говорить, пусть даже и через силу. — Я даже… Даже завидую тебе, Ларсен. Ты ведь теперь никому ничего не расскажешь, да и никто у тебя ничего не спросит. Знаешь, как мне осточертело раз за разом рассказывать, как ты мучил меня? Достать бы тебя оттуда, да привести в литературный клуб. Пусть из первых уст услышат, каким монстром ты был! Уж поверь, тебе бы понравилось. Чарли Фэрасет тебе бы в рот заглядывал. А сколько виски тебе бы налили! Как бы это было хорошо, да, Ларсен? Он опустился на землю и зарылся пальцами в волосы, до боли их сжимая. — Они заставляют меня вспоминать, заставляют. А я не хочу всё это помнить… так. Ты, наверное, не знаешь, как это бывает: когда помнишь слишком много, но в то же время не помнишь ничего. Парадокс, да? Ты, кажется, их любил. А я живу так каждый день. Ты никому не облегчил жизнь, оставшись там, на дне. Ты всё такое же чудовище. И даже так… Я не помню тебя. Я знаю, что ты не был таким, как в моих рассказах. Ты был… Вот видишь, даже сейчас не могу сказать. А я бы… Он замялся, но вспомнил, что его никто не услышит. — Я бы всё отдал, чтобы увидеть тебя хоть раз. Живым. Настоящим. Но тебя нет. Он мрачно усмехнулся. — Может, я и схожу с ума, но в этом я уверен. Тебя нет. Слышишь? Нет. А всё, что у меня осталось — воспоминания. Да и их скоро не будет. Ты там неправильный… А, может, это я неправильный? Правильный человек бы не забыл. А я… Хэмфри зажмурился. Ошибки его замечательной жизни ожили в памяти. Маргридж, Ларсен, побег с «Призрака», Мод. — Я хотел её любить. Правда, я очень хотел. И я правда пытался, каждый день. Но я… Я не смог. И мне так жаль. Так жаль, что я не могу любить её так же как… Он не осмелился продолжить. — Думаю, она и так об этом знает. Она неглупая женщина. Жаль, что я слишком поздно это понял… Ты бы не стал ей врать, правда? Да, ты всегда был честен. А я даже с собой быть честен не могу. Ком, до этого только подступавший к горлу, плотно сдавил его. Хэмфри с силой постарался его сглотнуть. Не вышло. — Ларсен… Что со мной не так? Неужели для меня всё кончено? Неужели всё, что мне остаётся… Внезапный порыв ветра не дал закончить. Море заволновалось, подняло волны. Хэмфри заворожённо уставился на него. Волны шли навстречу, словно влекли к себе. Словно Ларсен звал его к себе. Он предлагал ему решение. Единственно правильное решение. Хэмфри никогда не касался его, не был в его объятиях. Но, как странно, мысль о том, что они похожи на холод морской воды, что окутывает со всех сторон, согрела его. Море и до того пыталось его коснуться. Может, то был сам Волк Ларсен. Его Волк Ларсен. Солёные слёзы застилали глаза. Но как легко стало от них. Всего пара шагов отделяли его от кромки воды. Больше не будет нужды вспоминать. Больше не будет нужды знать. Теперь они будут только вдвоём. Как и должно было быть. Как уготовила судьба. — И тело да будет предано морю, — на одном дыхании шепнул Хэмфри. И тело да будет предано морю, ответили ему волны таким знакомым голосом.