Тварь

Малиновый закат жарким сиянием впивался в болезненные глаза мужчины. Золотой небесный диск словно прокалывал насквозь виски. Пространство вокруг смялось и обратилось абстрактным сгустком тьмы. Джеймс пытался уловить очертания окружения, но образы возникали словно сквозь толщу воды. Неизвестность, с которой ему пришлось столкнуться лицом к лицу, дышала ядовитыми миазмами. Поглощая ее дыхание, сознание мужчины наполнялось жуткими образами. Внутренняя истерия вводила в состояние оцепенения, заставляла задыхаться, чувствовать, как холодный потолок прижимает к кровати. Попытки сопротивления с каждым мгновением становились бесполезными. Будто добровольно глотнул той самой кислоты в одной из своих пробирок. Ее стекло разбивала лишь борьба животного нутра. Оно единственное подавляло волю равнодушия, возбуждая стремление помочь. Самому себе. Своим близким. Огородить их от тягости сиделок, от обязанности помогать. Разве могли они спасти его бренное тело от истязаний той твари, что оседлывала его горло каждую ночь? Чернильные сопли соскальзывали с жилистой смуглой оболочки, ветвистые пальцы обжигали горло грубым прикосновением . Серенада бездонных глаз пялила одновременно во всё существо Джеймса насквозь. Каждую ночь они пронзают взглядом друг друга. Желают вкусить мяса врага. В жаре небесного заката то желанное кажется необыкновенно отвратным, но оттого более необыкновенным. Мужчину рывком выкидывает из бесконечного кошмара. Он словно сам не желает освобождаться от его пленительных уз. Распахивает глаза, вскакивает в положение сидя посреди пустой постели. Пытается уловить всеми органами чувств хотя бы намек на присутствие того существа. Тщетно. Ощущает лишь, сколь сильно дрожат его конечности, чувствует каждую каплю пота на мокром торсе, освещенном в лучах рассвета. Он попытался бы понять метафоричность времени суток в сновидении и в реальности. Но был слишком отвлечен и, что противнее всего, напуган. Злость вскипала в нем сильнее всякой усталости, сильнее ничтожной мольбы организма хотя бы попытаться успокоиться, прежде чем испытать иные эмоции. Шок неестественно быстро сменялся гневом. Потому не в силах более себя сдерживать, Портер подскакивает с места, несётся сквозь мистический шепот коридоров в уборную. Пытается игнорировать неугомонное бормотание прямо над ухом. Зажигает палящий свет жёлтой лампы. Под этим убогим освещением разглядывает свое уродливое лицо. Первое, что отрывает внимание и бесит более всего - алая полоса жидкости от ноздри носа до кончиков губ. Солено-сладкая на вкус, ещё теплая. Дальше всё весьма обыденно: багровые синяки под глазами, бледный тон кожи, искусанные губы, тусклый цвет и без того темных глаз. Людям в белых халатах знать и разбираться лучше, конечно, но вопрос "почему его с такой внешностью до сих пор не положили в стационар для тяжело больных?" остаётся актуальным спустя недели интенсивного приема медикаментов. Пробуждение сознания завершило свой процесс, когда Джеймс, наблюдая за своими точечными зрачками в отражении, вновь начал прокручивать насущные проблемы реальности. Бытовые вопросы о стоимости лекарств, загруженный график посещения врачей, смрад домашней обстановки, провальный химический опыт вчерашнего дня. Пытаясь заглушить эти мысли, мужчина включает бурную струю прохладной воды и ошпаривает ею морду прямо в раковине. Наклоняется под кран, вмещает голову в узкую чашу. Капли затекают в уши, ноздри, часть растворяется в слюне. Именно в таком положении ему приходит гениальная мысль – позвонить одному из своих дружков. По тону голоса в трубке тот показался на удивление весьма заинтересованным. Они были солидарны в вопросе нудности псих.расстройств. Именно поэтому инициатива от Роба - чудо. Через час юноша был на месте. В дверях подуло прохладным ветром улицы, показалась стройная, бодрая фигура в мешковатой одежде. Черная джинсовка поверх светлого худи, спортивки с оголенными щиколотками в пользу белых кроссовок на высокой подошве. Своим лучезарным взглядом тот окинул облик Джеймса, который выглядел сейчас точно противоположно здоровому состоянию гостя. Словно брошенный дворняжка - в мятой черной футболке и нижнем белье, с грязной растрёпанной шевелюрой, со всеми этими болезненными пятнами в оголённых местах. И без того его мелкая фигура ныне казалась ещё более приземистой. Роб сразу же почувствовал почву где разгуляться. — Выглядишь паршиво до не могу. Тебя как будто самосвалом переехали напополам. Несколько раз, — раздался звонкий хохот, после чего парень с неистовым рвением ввалился в проход коридора. Откуда начал вальяжно скидывать шмотки на всякие различные крючки и вешалки, бросать в разные стороны кроссовки. Не спрашивая разрешения, он продвинулся вглубь гостиной, где с грохотом развалился на широком диване, развел руки на спинку, а ноги вытянул и расставил слишком широко, чтобы едва ли это положение можно было назвать вежливым. Джеймс успел несколько раз пожалеть о своем решении вызвать скорую службу поддержки в лице этого мерзавца. Как и всегда, сложно сказать, чем именно тот бесил: своей бесшабашностью или несломимой самоуверенностью. — И я рад тебя видеть, Роб, - скептично пробубнил Портер, закрыл за гостем дверь и нервно пробежался глазами по образовавшейся картине хауса в прихожей. — К чему твои манеры...Предложи еды что ли, ты отнял у меня возможность нормально позавтракать. — На часах восемь утра. До сих пор не могу поверить, что ты вообще не спал. Завтракать - это уже слишком, вяло улыбался мужчина, почесывая двухдневную щетину и параллельно наливая одну кружку кофе. Сам он о пище даже думать не мог. — Юмор к побочке таблеток не подгрузили? Оно и видно. — Я химик и готовлю тебе еду, а ты этого даже не видишь у меня из-за спины. Все ещё хочешь рисковать? — равнодушно ответил Джеймс в своей тухлой манере. Роб лишь тихо сглотнул, явно привыкший к такому роду шуткам, которые уже давно не возбуждают никаких эмоций удивления. Только классическая ухмылка, а после - неловкая пауза молчания. Будто звон иного мира вдруг касался всех собеседников странноватого Портера, и всем неожиданно на долю мгновения казалось, что им было дано понимание чуждого им сознания мужчины. Пользуясь изумлением обычных людей, тот лишь ехидно хмыкал. Однако сейчас в атмосфере резко сменилось настроение, даже воздух стал по вкусу другим. В буквальном смысле. Джеймс ощутил ароматное дуновение специфического одеколона. И без того чуткий к запахам, его взбудоражил букет свежих ноток с ощутимо приметной перчинкой остроты. Следующее мгновение - теплые руки обвили его грудь, медленно ощупывая кожу под футболкой. Некто большой накрыл его уютом, прижавшись совсем вплотную, стерев всякие границы прежнего напряжения. Горячее дыхание игралось с локонами на затылке. Мужчина в который раз удивился самому себе, как легко юноше умудряется подавлять в нем самом всякие порывы сопротивления. Он обмяк в его руках, словно сам был подобно беззаботному, бесхарактерному мальчишке. — Тебе снова снился кошмар этой ночью? — раздался спокойный голос Роба прямо над ухом. Слышать ровный тембр от этой ходячей бомбы было чем-то редким и чудным. Потому Джеймс ещё более безвольно поник, не в силах перечить жалобным узам. Позволил состроить из себя жертву. — Да, Роб, снился. — Что же именно снилось? — Та Тварь, Роб. Она снова душила меня. — Я не вижу следов удушья на твоей шее. Это всего лишь галлюцинация, ты ведь понимаешь? — Понимаю. Но мне не хватает воздуха по утрам. Просыпаюсь каждый раз и сомневаюсь, что я вообще проснулся. Что настоящее утро вообще наступило, — Портер опустил голову ниже плеч, прикрыл веки. Попытался отогнать навязчивые образы в обрывках воспоминаний. Глаза. Глаза. Бездонные черные глаза. Они повсюду. Роб целует его лёгким прикосновением губ к затылку, шее, уху. В нем пробуждается нечто незнакомое и неизведанное - любовь с искренним желанием заботы в самом самоотверженном ее проявлении. Странное желание людей любящих и любимых жертвовать всеми усилиями на благо жизни другого. Эта потребность была далека в осознании от юноши, но теперь же, испытывая то сокровенное, ему хотелось оказаться на месте Джеймса. Лишь бы впитать и уничтожить его мучения. — Эй, — спустя минуту молчания сказал Мьют, перейдя на шепот. — Я останусь сегодня у тебя. Попробуем завалить ту Тварь. — Конечно. Оставайся. Сгусток безумной материи, что поглощала всякий свет внутрь своего существа, вновь давила титаническим весом на грудину мужчины. Лёжа навзничь с распахнутыми в немом ужасе глазами, он следил за каждым животным проявлением той Твари. Жилистые сопли скапливались у него меж ребер, извивались в жажде вкусить человеческого мяса на костях. Когти, подобные медвежьим, бритвенно острые, надзирательски впивались во вспухшие вены на шее. Глотки воздуха под невероятным давлением давались все более тяжелее. Приходилось прилагать неимоверные усилия, дабы попытаться прожить ближайшие несколько мгновений. Полные страдания, мучений и звериного страха. Джеймсу вмиг пришло осознание, что ежели прямо сейчас он не осмелится ответно взглянуть в очи смертельной галлюцинации, ему не жить. Он попытался украсть больше ценного ресурса - воздуха. Расширил лёгкие до невозможной степени, толкнул тело навстречу лезвиям лап чудовища. Тысячами тонких игл они сразу же проникли в самые потаённые затворки туши, питаясь не только материальной прелестью мясных тканей, но и всеми духовными пряностями: эмоциями, чувствами, переживаниями. Из множественных когтей вглубь организма начала просачиваться холодная густая жидкость, медленно стекая сначала по бледной коже жертвы, а после просачиваясь через мельчайшие ранения внутрь. Джеймс терпел всё, не сопротивлялся. Покуда не достигнет главной цели. Мужчина задержал дыхание и, наконец, ответно посмотрел в глаза существа. Бездонные черные кратеры - единственное, что отражало свет. Оно изумрудно переливалось всеми самыми необыкновенными цветами, завлекая на фоне сумрака. Чем дольше Джеймс углублялся в тот взгляд, тем безвольнее утопал в пленительном очаровании. Он вкусил запретного яду. Назад дороги не было. Насыщение жидкостью изнутри происходило стремительнее всего прочего, а завоевание сознания требовало времени. В образе взгляда чудовища ему предстал сам он. Было ли оное отражением, жалким подобием или намеренно спроецированной марионеткой - неизвестно. Ясно лишь то, насколько реалистично отображался облик игрушечного Джеймса, сколь натурально варьировались движения и жестикуляции. Он вдруг понял, насколько ничтожным кажется со стороны. Увидел самого себя. Неожиданно стремительно начали мелькать пред ним разнообразные картины. Биографические отрывки, эпизоды прошедшей его истории. Та самая белокурая девочка, ее небесно-голубой взгляд, мольбы о прощении. Жестокие дядины истязания. Оное в смутном дуновении расщепилось на миллионы крупиц, смелось песком воспоминаний. Предстали события будущего: долгие беседы с психотерапевтом, недоверие семьи, окружения, тяжёлая социализация. Эмоции страха и негодования оказались на пике возможного, существо сверху усилило напор, чувствуя, как приближается к самому жерлу духовного начала. Однако вдруг в глухом звучании пустоты раздался протяжный писк, перерастающий постепенно в убогий вопль. Голос скрежетал, усиливался. Тварь наткнулась на противоборствующую силу сознания человека. Мелькали спасённые души людей в агонии военных действий, благодарственные их лица. С невероятной энергией предстали улыбки близких сослуживцев, воспоминания светлые, приторно-сладкие. Они единственные будто начали материализоваться, сопротивляться давлению чудовища. В полумраке существо вдруг отпрянуло, выдернуло когтистые лапы из тела Джеймса и убралось прочь, растворилось в глухом пространстве. Впервые за долгие бессонные недели Портеру удалось уйти в забвение. Нечто ласкало его душу, создавало необыкновенное ощущение родного дома. Восполнило потребность лишённого отрочества. Следующим утром Портер проснулся весьма поздно, ближе к обеденному часу. Пробуждение, полное душистой лёгкости, пропитанное солнечным очарованием, щекотало его расслабленную голову. Заслуженный отдых и покой наконец настал. Все предметы квартиры словно выглянули из кошмарного затенения, обрели белоснежный отблеск, а воздух наполнился мятной сказочностью. Самым ценным оказалось чуткое понимание запахов соседних комнат. Лаборатория, некогда захваченная хаосом, в мыслях приобрела должный порядок. Ванная комната, в которой, скорее всего, до сих пор разбросаны окровавленные ватные диски, дышала свежестью. Рабочий стол кабинета манил прежней интригой предстоящей работы. Колоритнее всех прочих ароматов выделялся кухонный, а именно жар яиц на сковороде. Мужчина невольно чувствовал, как улыбаются его отдохнувшие глаза, а кончики губ скривились в естественном узоре. — О, я думал, ты помер, — выпалил вошедший Роб, неся в руках поднос с заветным омлетом. Рядом стояли чашки с душистым кофе. — Ты как всегда добр и заботлив, — не переставая улыбаться, ответил Джеймс, секундно поразившись лёгкостью сказанных собой слов. — В этом весь я. Но смотрю ты уже лучше выглядишь, даже синяки не такие стремные, — продолжал язвить парень, наклонившись над мужчиной. — Сядь ровно, тебе тут вообще-то почесть оказываю. Тот покорно послушался и, подперев подушку, уселся у изголовья кровати. Юноша даже подождал, пока этот вялый хрыч примет положение. — Спасибо, — коротко отрезал Джеймс и принялся поглощать пищу с утопическим удовольствием, смаковать каждый кусочек, молниеносно заглатывая разжеванные ломтики. Роб который выкрал из шкафа хозяина квартиры какую-то великоватую футболку, уселся рядом под бок и тихо замурлыкал о чем-то своем отвлечённом. Джеймс почувствовал исходящее от него тепло, вкусил еле уловимый запах вчерашних духов, и в нем резко проснулся ещё более бурный аппетит. Они оба наслаждались созданной ими идиллией, были благодарны друг другу. За возможность ощущать себя нужными, понятыми и любимыми. Джеймсу думалось, что если бы юноша не остался с ним сегодня ночью, если бы его присутствие не служило оберегом теплых воспоминаний - эта ночь оказалась бы последней.