Что-то неизменное

— Мэн-Мэн, маленьким птенцам пора спать! Сюэ Мэн подпрыгивает на месте при звуках ласкового голоса и оборачивается через плечо взъерошенно и воинственно. Мэй Ханьсюэ думает, что юный феникс схватился бы за меч, если бы они оба не готовились ко сну. — Иди к черту! Мэй Ханьсюэ насмешливо щурится в ответ на этот посыл. Сколько раз он слышал его? Память подбрасывает многоголосое эхо — детский возглас, юношеский окрик и возмужавшее, но столь же недовольное ворчание. Что-то остается неизменным. Сюэ Мэн снимает с головы венец, расплетая волосы; с оттенком самолюбования поглаживает пышный хвост, прежде чем дать ему гривой устремиться вниз и лечь на широкие плечи, скрыть лопатки на обнаженной спине. Мэй Ханьсюэ оглаживает ее взглядом, позволяя любимцу небес это заметить и будто бы ненароком потянуться, поиграв мышцами. Очень хочется рассмеяться в голос при виде павлиньего тщеславия, и сдержаться стоит огромных усилий. Воистину, если и есть в этом мире нечто неизменное — это любовь Сюэ Мэна к самому себе. Мэй Ханьсюэ уютно сворачивается на кровати и наблюдает из-под полуопущенных ресниц, как юный феникс, вдоволь покрасовавшись, тоже укладывает голову на подушку. Луна за окном отбрасывает молочные отблески на смуглую кожу, путается в густоте волос и деликатно оставляет в тени красивое надменное лицо. — Мэн-Мэн даже не обнимет меня перед сном? — мурлычет Мэй Ханьсюэ в чужой затылок. Тот и не думает поворачиваться — Сюэ Мэн лишь фыркает, дернув плечом и плотнее завернувшись в одеяло, как нахохлившаяся птица. — Обойдешься! Не болтай чепухи и спи уже. Мэй Ханьсюэ оставляет эту реплику без ответа и даже не спешит придвинуться ближе. На бледном умиротворенном лице нет и следа обиды на резкие слова, но глаза таинственно сверкают, выдавая смутное предвкушение того, что вскоре последует. Того, что неизменно каждую ночь. Когда пыхтение Сюэ Мэна сменяется мерным дыханием спящего, его тело приходит в движение. Юный феникс перекатывается на спину, ненадолго подставляя лунному свету нахмуренный лоб и поджатые даже во сне губы. Мэй Ханьсюэ хочется провести по ним пальцем, щелкнуть игриво кончик носа, разгладить поцелуем морщинку меж бровей. Но он выжидает, не шевеля ни мускулом. Любимец небес отворачивает лицо от яркой луны, вздыхает и подползает во сне к другому краю кровати. Его рука изящным красивым движением обхватывает и притягивает к себе первое, что попадается под нее. И это Мэй Ханьсюэ. Он даже вздрагивает, затаив дыхание, когда Сюэ Мэн обнимает его и прижимается вплотную. Он утыкается Мэй Ханьсюэ в шею, и длинные темные пряди вплетаются в золото локонов на подушке. Так естественно и в то же время чуждо обычному поведению их обоих. Мэй Ханьсюэ укладывает одну ладонь на талию Сюэ Мэна, другой мягко поглаживая по голове. — А днем стесняешься, глупый, — шепчет он в аккуратное маленькое ухо. Хочется ухватить его зубами, сорвать с чужих губ удивленный вздох, а затем — поток брани. Нестерпимо хочется. Мэй Ханьсюэ терпит. Он ласково гладит спину и плечи, невесомо целует в макушку, баюкая в ладонях чужое доверие. И поутру они оба вновь умолчат друг с другом о двух важных вещах. Мэй Ханьсюэ ни единым словесным уколом не намекнет Сюэ Мэну, как тот во сне уязвимо выдает свое истинное отношение к нему. Сюэ Мэн так и не признается в том, как хорошо притворяется спящим. Что-то остается неизменным. Пока что. Но, быть может, однажды?..