Нега

Когда Беннет несмело трётся пальцами о накрывшую его в объятьях руку, Дилюк улыбается уже совершенно невольно и ухмылку эту выдыхает юноше в хрящик уха. Беннету касаться себя разрешил давно, обниматься и подавно, а тот ежечасно примыкает телом к телу как в первый раз боязно — не хочет разделять своё случайное несчастье. — Как, говоришь, у отцов дела? — носом утыкается в шею и даже тут умудряется на ощупь найти мизерные коричневые царапинки. — Неплохо, — он от щекотливого жеста на секундочку замирает и щурит глаз, — интересуются нашими отношениями. Дружбой… — Да неужто? — показательно удивляется в выдержанной тональности, и Беннет уже не скрывается, любопытно мотнув к тому физиономией, — что ещё говорят? — Что ты мне путеводная звезда, — выдаëт что ни на есть рутинно, и лишь Дилюк может осязать в единично сбившемся от счастья полушёпоте восторг. Беннет теперь частично видит улыбку и приулыбается на манер Рагнвиндра, за что получает поцелуй в щёку. — Да. Точно, — неслышно подтверждает и тянется погасить лампу, однако разлука их ну совсем недолгая, и он тотчас взбирается обратно. — Спать не хочется, — играет пальцами по коже уже смелее и охотнее, перебирает и что-то на запястье Дилюка нащупывает, — расскажи… — Что тебе рассказать? — отпускает ласковый смешок бессонному нраву. — Доброе. Смешное, — по-серьёзному требует от собеседника почти невозможного в отходе ко сну: выудить из моря воспоминаний детальку, идентичную по критериям. — Неугомонный, — уже закрытыми глазами поражается Рагнвиндр и неустанно лицом липнет к коже и волосам юноши, — дай вспомнить… Дилюк сначала думает с возникшей вдруг аскетической аурой — Беннет обязал. Тот в нарастающем молчании находит кисть поверх своей груди и накрывает её донельзя исцарапанной и шершавой ладонью, не без удовольствия разглаживая теперь Дилюка пальцы. Его этот ворс истощённой поражениями кожи холит. — Доброе и смешное, — сам себе со смаком уточняет, — ну, слушай. Кли однажды при мне спросила сэра Кэйу: «Почему ты носишь повязку?» Я ждал, что он отвертится. Но он ответил, — губами в речи секундно проходится по затылку Беннета, — знаешь, что? Никогда не угадаешь, — голос по чуть-чуть искрится приостановленной усмешкой, — что я, мол, в детстве метнул неудачно дротик. А повязка ему напоминание о боевом ранении и моëм промахе, — чувственно ластится щекой. — Кэйа такой скрытный, — искажает брови в неясной додумке. На лице нет и тени загаданной забавы. — Да нет, ты не понял. Это правда, — слова мешаются со смешливыми вздохами. — Что? Не верю, — отказывается Беннет и как может поворачивает голову к Рагнвиндру, — это не смешное. И точно не доброе, — нахмуренно говорит, тогда как возражения сбивает мягкий и рассыпчатый смех Дилюка. Обескураженность сменяется удивлением: он юношу поворачивает к себе и поцелуем-лекарством убаюкивает. Беннет невесомо жмурится, сцепляя предоставленную ему руку в замок. — Смешное потому, что он успевает всему Мондштадту поголовно наврать, а негоднице этой правду вылил, — в губы констатирует, раскрыл только ему понятный замысел, — а доброе потому, что я потом за глаз этот сожалел и прощения вымаливал. — Вот как, — повержено в своих желаниях реагирует Беннет. И оба сейчас знают примерную степень румянца его щёк. — Да. Отец злился долго, а Кэйа простил сразу, — уже в неясных чувствах дополняет рассказ. Сам на себя, видимо, что-то не то нагнал и на прежнее место улёгся. — А ты простил его? — невзначай интересуется, чтоб затем осознать абсолют неординарности вопроса. В ответ получает столь же обнажëнный выдох по кромке кожи. — Простил, — закрывает глаза Рагнвиндр. — Спасибо, — бесконечно нащупывает горячую ладонь и за вечер говорить больше не решается. Подвернулась возможность эту историю обдумать.