***
— Тарталья? На потрёпанном подоконнике сидит парень, свесив одну ногу вниз. Рыжие вихри, как всегда растрёпанные, а синие глаза всё ещё схожи с океаном. Белая рубашка чуть ли не висит на плечах, открывая вид на выпирающие ключицы. Штаны явно взяты не по размеру, из-под них выглядывает худая лодыжка. Кожа фарфоровая, будто сломается если дотронуться до этого неземного парня. Эта бледность явно нездоровая, но создаётся впечатление, что смотришь на скульптуру без изъянов. Только черви и гнилые лёгкие дают знать о реальности этого существа. В губе кольцо, что явно рушит вид полной невинности. Его длинные пальцы измазаны в красной краске, которой тот рисовал картину. Она была аккуратно отставлена в сторону. Парень спрыгнул со своего места и прошёл к кушетке, зная, что будет дальше. Он оголил сгиб руки, что был полностью покрыт чёрными пятнами. Наверное, так выглядят руки наркоманов. И больных. — Лучше бы ты потеплее оделся. Заболеть ещё хочешь? — медсестра серьёзно посмотрела на парня, что беззаботно смотрел на птиц, летающих в небе. Она знала, что парню абсолютно плевать на себя, но она всё равно очень за него переживала. Он же всего лишь подросток— И что мне с тобой делать? — Мона, вам не стоит переживать. — Тарталья обворожительно улыбнулся, хотя и знал, что девушка больше на это не ведётся. Она печально вздохнула и, протерев место спиртом, ввела иглу. Парень даже не дёрнулся, давно привык. Голоса в голове, кажется, всегда были с ним, как и болезнь. Они скрипучие, хриплые и неприятные, будто разгрызают его тело и управляют червями, что пожирают его лёгкие. Эти отвратительные существа живут и в его крови, что как отрава разъедает дыхательные пути. Он живёт руку об руку с червяками и голосами, которых может успокоить только вода и она. — Как бы Вы хотели умереть? — Опять ты за своё. — она мученически вздыхает, привыкшая к подобным выбросам подопечного. Достав иголку, девушка задумалась. — В дорогом особняке с кучей вкусной еды. Мона мечтательно улыбнулась, а Тарталья разразился смехом. Он всегда находил забавными ответы медсестры на его вопросы. Возможно, это было зря. Его накрыл новый приступ кашля. Корни обвили грудь и сдавили, будто пытаясь убить подростка. Девушка испугано к нему подскочила и начала успокаивающе гладить по спине. Голоса в голове засмеялись, крича что-то о скорой кончине и ничтожности, а черви стали более энергично пожирать ткань лёгких. Парень был уверен, что в такие моменты в его груди расцветают ликорисы, которых называют «цветами смерти». Именно так выглядела бы его болезнь. На руках снова кровь, и её железный вкус стоит во рту. Тарталья смотрит и ждёт, когда из неё вырастет цветок, и вылезут мерзкие черви, а голоса в голове начнут петь о вечном единстве с его гнилым телом. Но ничего не происходит, кровь стирается с руки салфеткой. — Тарталья, иди в свою комнату и полежи, хорошо? — девушка стоит перед ним на коленях, держа в руках белое лицо, пока на неё смотрят мёртвые глаза. Кажется, будто этот парень уже умер, будто болезнь убила в нём всю жизнь. У Моны трясутся руки, она кусает губы и бледнеет. Её глаза нежно зелёные, а взгляд добрый и мягкий. Ей, наверное, тяжело живётся в таком жестоком мире. Она слишком хорошая, даже голоса в голове не смеются с неё. Парень поднимается с кушетки и молча уходит, пока медсестра беззвучно всхлипывает на полу, кутаясь в халат. Как же ей его жаль.***
Услышать шаги Тартальи даже в пустом коридоре, задача не из лёгких. Он здесь живёт дольше всех других детей. Никто не хотел брать больного ребёнка, который нуждается в дорогих лекарствах. Возможно, именно поэтому девушка, одиноко стоящая возле окна, дёргается, когда он ложит руку ей на плечо. Она оборачивается и изумлённо осматривает друга своими большими янтарными глазами, пока тот садится на подоконник. Он смотрит на её ещё раз, а потом его глаза округляются в шоке. — Ты подстриглась?! — кажется, эту фразу слышал, как минимум, весь приют. Он касается костлявыми пальцами её выбеленных волос, созерцая каре. Что ж, Люмин правда идёт. Пирсинг в губе, белый топ, джинсы с дырками на коленях. Она выглядит так, что подойти к ней осмелится не каждый, а сейчас смотря на друга обижено, девушка напоминает ребёнка. Так было после каждого его возвращения. И каждый раз Тарталья видит в её глазах те чувства, знать о которых никогда не хотелось. — Ты издеваешься? Почему ты даже не написал мне?! — она ищет ответ в его глазах, так отчаянно, будто это впервые. Она знает почему, но всё же. Переживала. Тарталья никогда не пишет и не звонит, потому что это Тарталья, он не признаёт телефон как средство связи. И сейчас он лишь улыбается и взлохмачивает волосы своей подруги. — Извини, было обострение, нам выдавали просроченное лекарство вот и слёг. — в приюте никогда не было денег на нормальные лекарства, так что особенно больные дети часто умирали, а такие как Тарталья попадали в больницу с завидной частотой. Он вернулся в приют пару дней назад, но пока была возможность парень проживал в медкабинете. Его соседи терпеть не могли больного, тот был выскочкой и имел кучу поблажек, а таких людей не любят. Да и он своих соседей терпеть не мог. Вечные издёвки и куча девушек, выводили его из себя. А жить в комнате Люмин не получилось бы. Прознай воспитательница, убила бы. Больше друзей у Тартальи не было, да и вообще он тоже невинностью не был. Мог и в морду дать, если что-то не то сказать, но это обеспечило ему то, что его никто не бьёт и в туалет головой не мокают. Девушка ищет на его лице сожаление, делает это старательно, но бессмысленно. Её лучший друг сплошная фальшь. Она вздыхает и уходит, оставляя после себя только эхо от шагов. Люмин знала, что Тарталья её не полюбит, но она надеялась, что тот покажет себя. Она хотела бы стать ею. В его голове голоса начинают ещё больше беситься. Кричат, смеются, осуждают, ведь он сделал больно близкому человеку. Они поют про смерть в страхах и червях, что будут копошиться в его органах. А червяки танцуют вальс в его крови и теле вокруг кровавых ликорисов. Их корни сдавливают лёгкие, будто он сейчас задохнётся. Но он хочет умереть в воде, плавая с косяками рыб и китами. Поэтому он зажмуривается до красных кругов перед глазами и идёт в комнату.***
Третий этаж крыла парней в разы отличается от остального корпуса. Здесь всё изрисовано, на стенах граффити, матерные слова, художества разного характера. На самом деле, если спуститься на второй или первый этаж приюта, то там подобного найти нельзя, ведь только у старших творится хаос. Каждая дверь по своему особенная, некоторые с рисунками, некоторые с надписями, а на некоторых даже висят вырезки с журналов. Он медленно доходит до последней двери с прекрасным номером 666. На двери его комнаты нарисованы ликорисы, как бы иронично не звучало. Кажется, это была идея Дотторе, который писал целый реферат про эти цветы. На двери аккуратным подчерком выведена ярко красной краской цитата: «Я смерть его уготовал до рождения его, дав жизнь ему отравленную». Выбирал Тарталья. Голоса в голове всегда становились громче, когда он смотрел на эту дверь. Иногда казалось, что из ушей польется кровь, а черви следом полезут наружу, забыв о лёгких. Парень дотронулся до ручки, что давно облезла, кажется, на ней красным маркером написан номер какой-то девушки из женской части. Его уже не разобрать. Тарталья со скрипом открывает дверь. Внутри практически ничего не меняется. Две двухэтажные кровати ближе к входу, дальше с каждой стороны по столу, а между ними окно, которое Тарталья любил всей душой. У Люмин даже есть фото, где они вдвоём курят там. В комнате никого не было, хотелось чуть ли не прыгать от счастья. Он опустился на кровать справа, осмотрев своё место. Кажется, его даже не касались. Под подушкой всё так же лежит телефон-раскладушка синего цвета с милым брелоком кита. Его купила Алиса перед своим выпуском, она тогда сказала, что Аякс напоминает ей кита. На его крышке написано скачущим подчерком Скирки «Аякс», парень улыбается своим воспоминаниям и прячет его обратно. В этот раз он достал карманный нож, который сделан в стиле галактики. Это всё подарки от Скирки, он берёг их больше себя. Она обожала космос, в отличии от Тартальи, который мечтал об океане. Голоса в его голове плачут, когда он думает о ней, ведь она была их хозяином. Она могла заставить их молчать, а червей усыпляла своими историями. Скирка говорила, что когда голоса начнут убивать его, он должен найти на телефоне запись их разговора. В нём она рассказывает ему о Сатурне, её любимой планете. Девушка говорила, что когда-нибудь они вдвоём улетят туда и будут высматривать новые сверхновые, открывать звёзды, наблюдать за другими планетами и галактиками. Каждую ночь маленький Аякс мечтал о жизни со Скиркой в космосе, пока голоса плакали и смеялись с него, истерили из-за его глупости. А сейчас ему семнадцать и он уже как месяц ждёт информацию поступил ли он в университет. И в его жизни больше нет Скирки. В какой момент всё пошло не так? Он осмотрел стол рядом с кроватью, конверт с ответом должен лежать тут. Тарталья посмотрел на стопку и вздохнул, какой-то из них его. Большая часть была для Дотторе, он был самым умным из них, как никак. Тарталья уверен, что тот поедет в Сумеру, он грезил об этом пол жизни. И, да, вот оно! Письмо из национального университета Ли Юэ Аяксу. Жаль, что пришлось писать своё настоящее имя. Он спрятал письмо в карман, они с Люмин договорились открыть конверты вместе, хотя и поступают в разные универы. Тарталья хочет поступить, ведь тогда он сможет быть рядом с океаном. Тогда он в любой момент сможет умереть. Звонок на ужин сегодня был на удивление громким.***
После лекарств есть не хочется, а если ещё и приступ был то только блевать тянет. Безвкусный плов смешивается с металлическим вкусом крови, создавая желание пойти в туалет. Запихивая в себя подобие еды, он замечает на себе взгляды соседей по комнате, что сидят в кругу девушек. Причина такого количества одна — Синьора, крутящая роман с директором, соизволила присоединиться к трапезе. Она уже точно знала кто куда поступил и поступил ли, а посплетничать хотелось всем. Скарамучча на реплику одной из них морщится и кидает явно язвительную фразу в сторону Тартальи, на что тот приподнимает бровь. Мелкий только показывает язык и отворачивается, и правда, как дитё. Парень кидает эту попытку поесть и принимается за жижу, что звётся у них чаем. Просто сладкий кипяток, в котором, если повезло, побывал чайный пакетик. Девушки с того стола всё ещё бросают на него взгляды. Что же случилось? Все уже давно привыкли, что бледный как смерть рыжий парень стабильно пропадает, а тут такое внимание. Странно. Наверное, он либо не поступил никуда, либо кто-то пустил о нём какой-то слух. Но замечая взгляд Синьоры, он вообще теряется. Чем он заслужил подобное чудо? Тарталья осматривает всю столовую, выискивая нужного человека. Она сидит одна в углу, попивая ужасный чай. Хоть и любит кофе, но терпит. Так на неё похоже. Он резко поднимается и идёт в направлении её стола, что быстро привлекает внимание Люмин. Девушка сразу понимает причину и относит посуду. Вернувшись, она смотрит на него серьёзно и кивает в сторону выхода. Они оба прекрасно понимают, что пойдут на крышу, их любимое место. Они поднимаются по лестнице смотря на рисунки лаванды, выцветшую краску, смеющихся детей. Скорее всего через неделю кто-то из них покинет приют, а ведь они здесь вместе уже шесть лет. Это место хранит кучу их совместных воспоминаний, которые им важны. Тут прошли все этапы их дружбы, Люмин любила вспоминать некоторые из них. Этот парень всегда казался ей загадкой, поэтому она старалась заметить все детали его характера и истории. — Помнишь, как мы первый раз сбежали? — Люмин явно улыбается, хоть и идёт спереди Тартальи, он это понимает. Она проводит кончиками пальцев по перилам, кусочки краски медленно осыпаются в неизвестность. — Нам тогда пришлось вернуться из-за твоего приступа. — Ага, ты тогда в первый раз напилась, ты впервые увидела, как я кашляю кровью. — парень весело засмеялся. — А ты бы не испугался, если бы я резко не с того, не с сего начала истекать кровью? — Люмин недовольно зыркнула на него и дёрнула дверь на крышу. Здесь пахло краской, кажется, этот запах тут навечно. — Но ты же знала, что я болен! — волосы Тартальи привычно спутывались на ветру, как всегда. Ему было холодно, но только здесь голоса в голове становились тише из-за ветра. — Ой, забудь. — она села на пол и махнула рукой. — У нас тут важный момент. — Именно так. — Тарталья плюхнулся рядом с ней и достал конверт. Девушка перед ним повторила его движение. — Готова? Люмин кивнула. Кажется, голоса в его голове сошли с ума. Они визжали, истерили и умоляли его умереть, черви стали пожирать ещё больше, они суетятся в его органах. Руки дрожат, пока он открывает конверт. Прокусив губу до крови, он смотрит на Люмин, что на нервах на может порвать бумагу. Закончив, она взглянула на друга, что лихорадочно на неё смотрел. Это его единственный шанс. Он не смог поступить больше не в какой университет. Тарталья делает глубокий вдох и выдох, доставая письмо. О, Господи, как ему страшно. Он читает письмо и думает, что остался год и он в любом случае уедет. А работа у него уже давно есть, так что не всё так плохо. И… голоса начинают петь, цветы распускаться, а черви танцевать. Блять. Его приняли. Он поднимает глаза на подругу, что моментально бросается обнимать его. Она смеётся так счастливо, будто сбылась её мечта, а она явно сбылась. Кажется, они сидят в объятиях друг друга ещё пол часа прежде чем наконец заговорить. — Едешь в Сумеру? — парень хоть и спрашивает, но прекрасно знает, что да. Его подруга подавала заявки в университеты Сумеру и парочку в Монд. Но она не радовалась, если бы это был родной город. Она плачет и кивает, такая счастливая. Парень берёт лицо девушки в свои руки и соприкасается с ней лбами, пока их лица освещают звёзды. Возможно, она хотела чтобы он поцеловал её в тот момент. И он бы поцеловал. Вот только голоса в голове кричали, что лихорадочно блестящие глаза и очаровательную улыбку он увидит тогда в последний раз. Ведь она знает, что этот семнадцатилетний Тарталья не любит Люмин. — Уверен, у нас наконец-то всё будет хорошо. — Да, ты прав. Именно так и никак иначе. — она ложит миниатюрные ручки поверх его собственных. Тарталья думает, что ещё никогда не видел подругу такой счастливой. Но если бы он посмотрел тогда на себя, он бы увидел, что сам совершенно не обрадовался. Он будет скучать. А голоса будут и дальше кричать, как и черви пожирать его.