Флоренс Васси ничего не ждёт

      Флоренс Васси ничего не ждёт.       Она давно перестала хотеть от жизни подарков, не верила в удачу, астрологию или судьбу. Она знает, что всё, что она могла получить, слишком легко потерять.       Длинная фигура в чёрном пальто скрывается слишком быстро.       Анатолий не оборачивается, не медлит и не бежит. Флоренс стоит на месте и не может оторвать взгляда от автоматических дверей, через которые ушла, казалось бы, её самая большая любовь.       Это был год, полный… чего?       Когда Анатолий признался ей в любви, желая успокоить, она не поверила. Флоренс не понимала его, не понимает и сейчас. Этот человек играет в свою собственную игру, в которой ей — его женщине — отведена всего лишь роль. Может быть, Анатолий ей дорожил, может быть, действительно любил, но его разум слишком легко отсекал ненужные переживания, эмоции, чувства.       Она видела, как ему было трудно. Как он не мог выпустить её из объятий, но как бы он не мучился, как бы не желал её не оставлять, ничего не изменилось — он ушёл.       Фроленс разворачивается и делает шаг назад, потом ещё и ещё до тех пор, пока не доходит до пустых стульев и не стекает на них без сил.       Ей сложно понять, что она чувствует. В груди пусто, будто землю из-под ног выбили, но боль пока что её не затопила с головой — не дошло ещё понимание происходящего в полной мере.       Светлану она тоже видела, — вся русская делегация улетает одним рейсом — но счастья на её лице Флоренс не заметила. Гордая несчастная женщина, загнанная в рамки, вынужденная забирать неверного мужа из заграницы в лоно семьи. Её сын был таким же высоким и худым, как отец. Тонкие ручонки сжимали карманные часы, словно дорогую сердцу игрушку.       Своё счастье на чужом несчастье не построить.       Флоренс растягивает губы в улыбке, получается вымученно и горько. По щеке катится первая молчаливая слеза. Неужели она видела его в последний раз?       Светлана и Анатолий друг другу подходят, наверное. Худая угловатая блондинка с ручками-палочками и монументально высокий брюнет. Две потерянных детальки одной картины. Да и сын…       У неё детей нет. Сначала она думала, что с Фредди заводить детей самоубийственно. Потом задумалась о своём здоровье, тайком проверилась, но анализы выявили, что все показатели в норме. С ней всё хорошо, единственное, бешеный темп работы и бесконечный стресс абсолютно точно могли помешать наступлению беременности. А в последний год почему не выходило?       Флоренс беспокоилась, но скорее всего тоже напрасно. Зачем ей ребёнок? Что бы она сейчас с ним делала?       Мимо проходят люди. Кто-то прощается с близкими и друзьями, долго стоит с ними, обнимается, а потом, проходя в зону досмотра, раза три-четыре оборачивается и машет на прощание рукой. Кто-то спешит, нервно сжимая ручку портфеля. Кто-то устало, но шумно возвращается с отдыха. Кто-то оборачивается на Флоренс, но не подходит, решая не беспокоить расстроенную женщину. Возможно, они даже узнают её как секунданта на чемпионате одного русского из Англии против другого русского из СССР.       С её скамейки видно табло с информацией о рейсах, и тот самый вот-вот должен взлететь. Она неотрывно смотрит на моргающую строчку до тех пор, пока не меняется статус. Посадка окончена. Вылетел.       Она неожиданно сгибается пополам, закрывая лицо ладонями, и начинает рыдать, напоминая себе ту маленькую девочку, отлучённую от отца. Сколько бы она не звала, не ждала, не искала — это всё бессмысленно. Никто не пришёл и… никто не придёт.       Самолёт несёт Анатолия, его жену, сына и этого скользкого КГБ-ешника в новую жизнь, оставляя за собой игрушки в любовь, свободу и гордость. Этот самолёт не забирает с собой последний год, выбрасывая его словно балласт, тянущий вниз, на дно.       Так будет лучше.       Так будет лучше.       Так будет лучше.       Флоренс Васси ничего не ждёт, но на плечо ложится ладонь, и она, не успевая увидеть, чувствует, как кто-то садится рядом и прижимает её к себе, закрывая руками от этого предательски жестокого мира. Перед глазами смазывается белая рубашка, и она хватается за неё до побелевших костяшек. Наверняка на ткани останутся пятна туши и красной помады.       Фредди гладит её по волосам, говоря ничего не значащие глупости. Флоренс не вслушивается, но пустота каплей за каплей заполняется, выплескивая накопившееся за эти дни в виде истерики. Она начинает некрасиво и громко икать, и Фредди усмехается ей куда-то в макушку.       Она почему-то начинается смеяться тоже, с трудом выходя из кокона безнадёжности и снимая мысли о потерянной любви будто паутину из дальнего уголка души.       — Защитница верная… — Фредди шепчет и целует ей пальцы.       Флоренс заканчивает фразу.