Два чудовища

— Мой фюрер, полячку в плен взяли, Ваши дальнейшие распоряжения? — скороговоркой произнес мужчина, застыв и вопросительно посмотрев на Третьего Рейха. Тот задумчиво глядел перед собой, размышляя. Ему не терпелось как следует наиграться с бедной Польшей, но в то же время хотелось сначала хорошенько её помучить. — Для начала давайте её в концлагерь на недельку. Режим не самый строгий, но чтобы она точно поняла, с кем имеет дело. Потом сюда, впридачу к австрийке. Будут у нас в горничных две подружки-лягушки, — усмехнулся Рейх, оглядываясь на внимательно слушавшего мужчину. — Будет сделано, мой фюрер! — поняв, что Третий Рейх закончил речь, снова скороговоркой выпалил тот, поспешно отправляясь доносить решение фюрера остальным его приближённым и выходя из кабинета. Как же Рейху это льстило. Власть. Он мог сказать всё, что угодно, и его приказ сразу ринулись бы исполнять. При нём никто не посмеет сказать что-то плохое в его сторону, а если и посмеет, то его сразу же расстреляют на месте. Его слово — закон. Ему покланяются тысячи простых граждан, он в центре внимания, на него смотрят. Немного же ему нужно для счастья… Рейх встряхнул головой. В дверном проёме кабинета виднелась Австрия. Она глядела своими испуганными зелёными глазами вслед удаляющемуся мужчине, и Рейх подумал, что она наверняка снова боится за эту глупую полячку. Третий Рейх мог понять её панический страх слова «концлагерь», ведь Австрию саму довольно часто пугали им, но иногда смотреть на это было довольно забавно. Рейх повернулся к австрийке, чем привлёк ее внимание. — Ты чего-то хотела? — немец поднял бровь, растянувшись в улыбке. Австрия вздрогнула и опустила в глаза в пол, мучительно пытаясь подобрать какие-то слова. Создалось ощущение, будто бедная австрийка внезапно онемела. Однако она всё же совладала с собой и, снова посмотрев на терпеливо ожидающего фюрера, негромко сказала: — Я… хотела протереть пыль, сэр, — Рейх только сейчас увидел в руках Австрии красивую тряпочку, которую она теребила из-за волнения. — В-вы сами просили сделать это во всём здании, и… ну, после того, как… Протерев пыль в остальном особняке, я… пришла сюда. — Это я вижу, — усмехнулся немец, на что Австрия неловко отвела взгляд. — Спасибо, что напомнила, а то совсем вылетело из головы. Можешь пройти. Рейх встал со стула и вышел из кабинета, чуть задев локтем руку австрийки. Та отшатнулась, напрягла плечи и испуганно посмотрела вслед Рейху, который сложил руки за спину. Немец услышал облегчённый выдох и тихий шёпот, который он всё-таки смог разобрать: «Будь ты проклят, чёртов садист». Рейх ухмыльнулся, остановившись и чуть повернув голову к Австрии. — Как-как ты меня назвала? — ласково переспросил он, хотя всё прекрасно слышал. Ему захотелось немножко потрепать нервы бедной Австрии за то, что она не стесняясь так выражается о нём в его присутствии. Австрийка поняла, что зря это сказала, и окончательно сжалась, испуганно начав водить взглядом по полу. Она в страхе закусила губу и сделала медленный шаг назад. Когда же снова посмотрела на Рейха, тот легко прочитал в её глазах настоящую панику. — Я… я… — Австрия отчаянно не знала, что делать. — Простите!.. Она быстро вошла в кабинет, для верности захлопнув за собой дверь. Забавная. Как же Рейху нравилось, когда его боялись. Немец хмыкнул и снова зашагал по коридору, думая о предстоящем собрании стран оси и вспоминая о Японской Империи.

***

…Рейх хотел было выйти из кабинета собраний вслед за ЯИ, но его остановил несколько отчаянный оклик: — Третий Рейх, постойте! Немец раздражённо вздохнул и повернулся к немного смущённому Венгрии, сразу натягивая свою фирменную заинтересованную улыбку. Венгрия подошел к фюреру, явно волнуясь и покусывая краешек губы. — Рейх… Третий Рейх. Я прошу прощения, но… — венгр замялся. — Вы говорили про Польшу. Как только Венгрия поднял на Рейха глаза, такие же зелёные, как и у своей сестры, тот сразу понял, что он хочет сказать. Но Третий Рейх всё же не стал его перебивать. — Вы… Я смею спросить, а… где она сейчас? — Венгрия явно был обеспокоен. — Вы ничего не подумайте, просто… — У меня в рейхстаге, вместе с твоей сестрой, про которую ты благополучно забыл, — спокойно ответил Рейх, наблюдая за тем, как венгр будто только сейчас снова вспомнил про Австрию, вмиг став ещё более обеспокоенным. — Слушай, я прекрасно тебя понимаю; дружба там, совместное детство, любовь и помидоры, — на этом моменте Венгрия смутился ещё больше, — но такова война, мой друг. Я думал, что ты давно уже это понял. Третий Рейх прожигал своего незадачливого союзника ожидающим взглядом, пока тот, медленно кивнув, не сказал: — Вы правы. Такова война. Прошу прощения за то, что потревожил Вас глупыми вопросами. Рейх знал, что Венгрия всё равно не плюнет на Польшу. У него всё ещё всё было написано на лбу, а на этот раз его глаза так и кричали: «Срал я на эту войну!» Влюблённые люди всегда очень целеустремлённые создания. Жалко только, что Рейху вряд ли доведётся когда-нибудь их понять.

***

…Примерно год назад… За окном негромко завывал ветер, стряхивая с деревьев последние пожелтевшие и побуревшие листочки. Глядя осенью на этот сомнительный вальс, Рейх в детстве всегда гадал, выпадет ли на этот Новый год снег, или же деревья так и останутся голыми до самой весны. Его иногда пробивало на детские воспоминания. Это всегда случалось неожиданно и… всегда раздражало. Детство уже давным-давно прошло. Так смысл постоянно о нём вспоминать? Привычный стук в дверь. Привычное «Войдите». Привычный мужчина в привычной чёрной военной форме. — Здравствуйте, мой фюрер! У меня для Вас новость. Рейх неслышно вздохнул, взяв валявшийся под рукой карандаш, и обратился к вошедшему: — Какая? — Советский Союз начал войну с Финляндией, — быстро отчеканил мужчина, наблюдая за реакцией фюрера. Рейх поднял бровь, снова отложив карадаш в сторону. — Правда? И как давно? Есть успехи? — в голове всплыл образ Советов. Этот дурак действительно самостоятельно объявил войну другой стране? — Несколько дней тому назад, пока ведутся активные военные действия. — Интересно… — Рейх ещё раз взглянул в окно, где ветер уже успокоился. — Благодарю за информацию. Можете уходить.

***

…Солдаты достали ружья, началась стрельба. Союз просто поверить не мог, что их просто так взяли и окружили. Грёбанные финны. Чтоб каждый из них об ногу свою споткнулся и лицо в мясо превратил. Ветер неприятно дул в лицо, регулярно переключаясь на спину и на бока и пробирая до костей. Редкие снежинки лежали на земле, но и они придавливались мощными армейскими сапогами тысяч солдат. Ревели выстрелы, один заглушался другим, они будто отдавались эхом в этом уже вставшем поперёк горла сожжённом дотла посёлке. Где-то в стороне стреляли пулемёты, а иногда слышался грохот танкистских выстрелов. Честное слово, оглохнуть можно. Вот же ж засранцы, а. Только ещё одного поражения в этой и без того не самой удачной войне не хватало. А финны хитрожопыми ребятами оказались. Вон как держатся. И это, сука, притом, что бойцов Красной армии в этой грёбанной Финляндии чуть ли не втрое больше, чем самих финнов! Нет, Союз категорически отказывался понимать это и вообще в это верить. Его советские солдаты не могли быть настолько слабыми, чтобы им могла утереть нос в несколько раз меньшая по количеству отправляемых на фронт солдат армия Финляндии. Но в то же время окружающие финны и звуки стрельбы заставляли вынырнуть из своих злобных мыслей и удручённо вздохнуть, недовольно перезаряжая ружьё. СССР пригнулся, бросив взгляд на валявшиеся позади тела людей. Сколько ещё солдат ему предстроит потерять в этой войне? И, самое главное, удастся ли ему в конце концов одержать победу? Победа… Учитывая ту обстановку, которая сейчас его окружала, Союзу это слово казалось чем-то удивительно прозрачным и каким-то фантастическим, которое, тем не менее, любым способом нужно заполучить. А как ещё это можно сейчас сделать без самого обычного подкрепления? Сколько вообще его ещё можно ждать?! Союз прицелился, присматриваясь к расположившимся кольцом финнам. Быстро выстрелив несколько раз в одну из сторон, он снова прижался к земле, параллельно вглядываясь в горизонт и надеясь увидеть эту долгожданную помощь. Никто не шёл. Чуть ли не скрипя зубами от раздражения и злобы не только на финнов, но и на весь этот гондонский мир, СССР снова пару раз стрельнул из ружья в какого-то зазевавшегося финского солдата. С удовлетворением вылавливая из адской звуковой каши выстрелов крик боли, Союз почувствовал, как странное желание внутри него порвать кому-нибудь глотку начало тихо возростать. Как жаль, что прямо сейчас у него нет возможности удовлетворить свои желания. Не до этого. В конце концов, когда уже придёт грёбанное подкрепление? Союз уже со счёту сбился, сколько они тут в окружении немилосердных финнов проторчали. Давным-давно уже должна была помощь подоспеть. Что не так? В любом случае, сейчас можно было только продолжать стрелять и перезаряжать, стрелять и перезаряжать. Бесконечный цикл уже ненавистных действий… Ничего не поделаешь, придётся ждать подкрепление. Если оно вообще когда-нибудь придёт…

***

Союзу уже откровенно надоело ждать. Уже чуть ли не добрая половина солдат померла, пока они вместе ожидали это обнаглевшее подкрепление. СССР вконец порядком устал от этих бесконечных адских выстрелов, бесконечных истошных криков и бесконечной жуткой боли. Как его собственной, как и боли его солдатов. Он всерьёз начинал тихо ненавидеть весь этот пендосский мир, идиота Финляндию, идиотов финнов, самого себя и грёбанный командный состав его собственной армии. Он просто хотел домой, к детям. Просто оставьте его в покое. Если они будут продолжать просто сидеть, сложа руки, и ждать, пока к ним на помощь благородно не придёт Бог из машины, то они тут окончательно посдыхают, и будут пировать финны на их костях. Так что пусть идёт в жопу это подкрепление, а они сами будут прорываться. В конце-то концов, что ещё остаётся? …Так думал СССР ещё несколько месяцев назад. Союз вполне мог понять себя и свои мысли, понять отчаяние и раздражение. Но ему в любом случае ничего не светило. 44-я стрелковая дивизия… Её истребили по дороге к этому дурацкому финскому посёлку, ещё задолго до того, как битва была окончательно проиграна. Финны оказались действительно хитрожопыми ребятами. Чтоб все они в канаве подохли. А полегло-то просто неимоверное количество людей. И все они погибли для того, чтобы потом их товарищи взяли и продули битву, во время которой они и погибли. Это… несправедливо. Союз сам обрёл пулевую рану на плече и ещё одну на ноге, но на себя ему было честно говоря плевать. Его злоба, раздражение, казавшаяся такой несерьёзной ненависть вдруг вспыхнули пламенем после взрыва, они взорвались и загорелись внутри, выжигая всё на своём пути и выбираясь наружу, распространяясь на весь отвратительный мир и в том числе главнокомандующих дивизии. Командир, начальник военного штаба, начальник политотдела… Их всех расстреляли к чертям собачьим. СССР до сих пор не знает, стоит ли ему жалеть из-за этого. Ему снова стало плевать. Он снова вернулся к нормальной жизни. Ненадолго.

***

…Спустя примерно год… А всё-таки, настолько ли Советы сильный? Как Рейх ни пытался выбросить из головы этот вопрос, он только сильнее въедался в мозги. И, честно сказать, вызывал действительные сомнения. Конечно, с Польшей у него всё прошло более чем благополучно. Но это и неудивительно, Польша же. Но больше бросается в глаза прошлый, гораздо более глобальный его военный опыт… Рейху иногда казалось попросту смехотворным то, как Союз чуть не проиграл им же начатую войну с Финляндией. Мозг упрямо твердил одно и то же: «Слабак он». Противиться ему было очень сложно. Но, с другой стороны, сознанию всё-таки удавалось погрузить в противоречия своего хозяина. А мысль медленно, но верно успешно приобретала статус правдивой. Где-то там, в ящике, специально отведённом для документов, всё ещё валяется договор о ненападении. А так ли этот договор на самом деле нужен?