press off

грудь сдавливает, да так сильно, что чан больше не может это игнорировать. он чувствует себя тяжёлым, неподъемным, а голова пульсирует неприятными картинками сразу же, как только он пытается закрыть глаза, чтобы урвать хоть секунду покоя. он хочет заснуть. прямо здесь, на диване в студии, потому что домой — в общежитие к парням — идти в таком состоянии хочется в последнюю очередь. он закрывает глаза, но видит не темноту, а как дымится проводка и все помещение заволакивает густым горьким дымом. он пытается сморгнуть картинку, но к ней прибавляется медленно обволакивающий огонь, и в навязчивом бреду он так и сидит, пока комната горит, и он не чувствует огня, но его сердце бешено колотится. он берет в руки воображаемый пульт и пытается переключить картинку. на секунду изображение пропадает, но снова появляется, только с уже расплавленной мебелью: горит его диван, зелёная подушка спотифай, искрится его драгоценный ноутбук, плавится дорогое оборудование. чан открывает глаза, и все так, как и было. но в ушах все ещё стоит треск пламени, и он включает сэмплы, агрессивно пытаясь отвлечься. ему страшно и неспокойно, и он знает, что ничего из этого не происходит на самом деле, это просто навязчивые мысли, и пальцы снова у него во рту, пока клыки достают нетронутую выпуклость кожи под сгрызенной чуть ли не до середины ногтевой пластиной. его пальцы горят, все десять, и не будь на нем кроссовок, они бы стал раздирать ногти и кожу на ногах — и это отвратительно, но его пальцы чешутся, его внутренности чешутся, и ему некуда идти. он громко и прерывисто выпускает воздух и откидывается на стуле, методично стукая пятками пол под собой. куда бы он ни пошел, он принесет свою голову с собой. он не может убежать. — чанни? — дверь в студию приоткрывается и чан цепляется за новое лицо в комнате как за возможность отвлечься. и его тревожный мозг кричит ему, что гостю нужно убираться — разве не видит, тут все в огне. чан в огне. другая же часть его хочет вцепиться в этого человека и если тот не может его спасти — вдруг пламя слишком разошлось, вдруг уже поздно, пусть хотя бы не оставит его гореть одного. от этой идеи вспыхивает колючая вина и чан надевает свою самую радостную улыбку, прожевывая упругий кусочек мозоли, которую содрал с безымянного пальца, чтобы посмотреть в глаза. кан ёнхён-хён. брайан. ёни-хён. в его присутствии хочется рассыпаться уже пеплом наконец-то. — хён, уже поздно, что ты тут делаешь? — говорит, но двигается на диване, освобождая место. его нога все также судорожно пружинит и ему приходится придать её тяжёлой ладонью на колене. — подумал ты будешь здесь, и что мы наконец-то можем подумать в сторону сингла. майдэй так часто ноют, что я не сдержал своё обещание, так что если ты не занят чем-то, мы могли бы сейчас соорудить музыку. или подумать над лирикой, — ёнхен звучит так спокойно. чану должно быть легче от этого голоса. брайан не звучит как человек, что стоит в горящей комнате, но чановой тревожности и недостатку сна плевать. мужчина садится рядом и смотрит на чана каким-то нечитыемым взглядом. — но если честно это может подождать, ты выглядишь не совсем здоровым, всё хорошо? брайан умеет манипулировать своим голосом так, что иногда хочется плакать. под постепенно теплеющей интонацией хочется сжаться комочком и заныть, как ребёнок, что испугался темноты. но в комнате светло, безопасно, только сколько бы чан не говорил это себе, сколько раз бы не проверял пожарную безопасность, сколько раз бы не убеждался, что дверь не закрыта полностью, чтобы вдруг не заблокировать ему выход из огня, за закрытыми глазами комната все ещё пылает. — я в порядке, и конечно мы можем записать песню, — он уже двигается было за ноутбуком, чтобы включить хёну что-то (у него наверняка есть что-то из незаконченного, что сгодилось бы как основа), но большая и теплая ладонь хватает его за руку, трескающуюся кожу которой чан пощипывает пальцами, пытаясь стянуть отслоившуюся кожу. в тайной надежде зацепить живой участок. — чанни-а, не ври мне, — ёнхён серьёзен. — можешь не говорить мне ничего, только не ври. чан опускает глаза и садится обратно. картинка огня сменяется сценой, где ёнхен кричит на него, где он уходит из студии, хлопнув дверью, и его пульс ускоряется ещё. — обещаю, ничего такого, с чем я ещё не сталкивался, — шепчет чан. он не имеет право взваливать на хёна это. он и так слишком часто позволяет себе эмоционально разрядиться со старшим — и он знает, что должен доверять своим друзьям, что нельзя все в себе хранить, но он просто не в силах тащить себя в общежитие. не в силах представить других комфортящими его. это звучит как проигрыш. — звучит как что-то подходящее для концепта песни. возможно, тебе поможет поделиться этим. по опыту говорю, каждая вещь в твоей голове, которая заставляет тебя говорить "ничего такого" на самом деле представляет из себя прекрасный материал для лирики. и люди увидят в этом себя. "не может быть, чтобы кто-то ещё был настолько же болен, как я" — и чан мысленно бьёт себя за эту мысль. — я просто... — чан ёрзает, и брайан внезапно делает то, что не делал с тех пор, как чан был ещё маленьким трейни под одной с ним крышей. тянет за руку ещё ближе к себе, берёт за вторую, плавно двигает растерянного чана к себе на колени и осторожно тянет его затылок к себе, укладывая тяжёлую чанову голову себе на плечо. чан помнит, как они так сидели, когда в очередной раз чана отчитывали или говорили ему, что он делает недостаточно (хотя чанни даже не знал, что можно ещё сделать и какой вред ещё причинить себе, чтобы стать "достаточно"), когда старший находил чана спрятавшегося за шкафом с лезвием в руках, когда чан плакал навзрыд, потому что все вокруг дебютировали, а его всё ещё недостаточно. когда брайан был последним другом в его жизни, последним напутствием, но и его у кристофера грозились забрать, со всеми ужасающими последствиями — тактильным голодом, отсутствием нормальной связи со старшим из-за туров, новых расписаний, смены общежития. каждый раз, когда чан находил себя одной ногой в темном и страшном месте, обещающим ему покой, тогда как все мечты только крошились из-за того, что все, что он делал, только усложняло весь путь. каждый раз, пока у них не перестало хватать времени. и чан не сопротивляется, неловко укладывает пальцы на чужие плечи и дышит в цветастый кардиган. — меня просто... у меня просто, я не знаю, — бормочет в колючую пряжу, чуть чертыхаясь от повторений. — моя тревожность показывает мне эти ужасные картинки. будто бы хочет, чтобы я перестал что-либо делать, потому что все опасно. но я не могу отдохнуть, они ждут меня за закрытыми глазами, хён, — чан выдыхает громко, в то время как ёнхён наоборот вздыхает, пытаясь обработать услышанное. — терапевтка называет это навязчивыми мыслями. — что за картинки? — он чувствует холодный нос в волосах на своём виске, руки вокруг его талии, чуть обхватывающие и усаживающие его поудобней. чан менжуется, потому что зачем ёнхёну такое знать. но отчаянье заставляет его хотеть не быть в одиночестве, пока он горит, и если его внутреннее я нельзя вытащить из горящего короба вместо студии, то может быть гореть не в одиночку будет легче. — я закрываю глаза и вижу как комната загорается. все в жаре дыме и огне и дверь заклинило, хотя я даже не проверял у себя в голове, у меня нет такой опции, я просто знаю, что мне никак не выбраться, — ладонь гладит его по спине и чан жмурится, и при упоминии картинка тут как тут, словно увеличенная теперь, и он видит обугленную плоть своих ладоней. он вздрагивает и просит, умоляет, чтобы картинки исчезли. он немного всхлипывает, и руки прижимают его сильнее. — иногда я вижу как на меня несётся со всей скоростью автомобиль. и эти видения никогда ничем не кончаются, это как день сурка, я открываю глаза, закрываю глаза, и машина снова начинает с того же места, двигается на меня, но не сбивает, и я застреваю в этом чувстве что вот-вот что-то случится, — брайан мычит, чтобы показать, что слушает. его руки оглаживают его плечи, пальцы массируют закривок, и чан чувствует, как его слезы оставляют влагу на одежде старшего. но у него нет сил сдвинуться, он в огне. — самые страшные картинки... с ребятами. чан замирает, когда ёнхён взволнованно вздыхает в его макушку. — из-за них мне иногда хочется вести себя как полный кретин, закрыть их в комнате и никуда не выпускать, иногда я отказываю им в чём-то просто потому что мой мозг говорит мне, что они умрут, хотя это не так. я ненавижу себя тогда, потому что я не могу их защитить, и они снова и снова в процессе неизбежной катастрофы у меня в голове. это невыносимо, хён, каждый раз видеть как хёнджина волокут в темный переулок с зажатым ртом, как феликса... — чан захлёбывается словами, осознавая, что сказал уже слишком много, — о боже, я чувствую себя отвратительно, потому что думаю об этом. это ненормально, хён. — чанни-а... нормально или нет, ты можешь только пытаться убедить себя в том, что ничего из этого не происходит. думая о том, что ты ненормальный, ты делаешь только хуже, — чан не видит лица старшего но слышит в его голосе обеспокоенные, теплые нотки. — чанни-а, скажи мне, ты все ещё пытаешься отвлечь себя болью? ёнхён в его голове на отрицательное покачивание головой грубо говорит ему начать, если он ещё не пробовал. что его видения это наказание за то, что он перестал брать в руки острые предметы. — я перестал, когда это перестало помогать, — говорит задушенно, и руки хёна оглаживают его бедра, на которых раньше постоянно были царапины. — хорошо. ты молодец. ты видишь все эти вещи и все ещё стараешься не причинять себе вред, это, — ёнхён тянет его за подбородок, чтобы наладить зрительный контакт. — это очень смело. я горжусь тобой. чан наконец-то оседает влажным пеплом под заботливым взглядом. под нежными пальцами на его щеках. под обещающим взглядом. он тихо плачет и слушает похвалу. — ты говоришь об этом с терапевткой? — спрашивает, и чан кивает. у него больше нет сил отвечать. — из-за камбэка получается реже? — кивок и вхлип. — чтобы выздороветь, нужно столько сил, хён, и иногда это просто кажется невозможным, — шепчет глухо. — у тебя есть время. у тебя есть ребята, — чан хочет добавить "у меня есть ты" но с тех самых пор, как хён съехал из общаги, чан не чувствует, что у него есть право так говорить. ёнхён в этом с ним целиком солидарен. а теперь ёнхён уйдет в армию. а потом найдет красивую жену, заведет ребёнка, и у чана от этого несправедливо сильно ноет сердце. тревога смотрит на пепелище и напоминает ему не гореть одному. — а можно у меня будешь ты тоже? тихо, аккуратно, зажмурившись и стараясь игнорировать неприятные сценарии в голове. — к твоим услугам, прямо сейчас, — голос у ёнхёна улыбчивый. — что тебе нужно, малыш? — кличка вырывается так непринуждённо. раньше, когда чан был подростком, она его сильно раздражала. теперь же он едва сдерживается, чтобы не попросить его повторить. чан не знает, что ему нужно. ему нужно чувство безопасности. ему нужно поспать. ему нужно сделать столько всего. ему нужно жить и быть активным, но он хочет перестать существовать. и не чувствовать себя таким одиноким. он хочет быть так близко к брайану, чтобы слиться с ним и перестать чувствовать себя отдельным человеком. ему нужно почувствовать себя любимым. — хён? — чан начинает, но надеется, что его не услышат, но брайан подвигается ближе, внимательно следя за его реакциями. — есть ли шанс, что ты согласишься... я знаю, мы делали это раньше, когда были подростками, и это глупость такая, но... пожалуйста, мне надо, и я обещаю, что это ничего между нами не поменяет, просто мне так сильно надо, — чан пытается спрятать лицо, бормоча судорожно все, что есть в голове, пока руки поднимают его лицо и пытаются удержать его от того, чтобы опустить его. чан перестает бормотать только когда сухие горячие губы касаются по очереди обеих влажных щек, уголков его губ, а потом идеально опускаются на его нижнюю, согревая размеренным дыханием. чан плачет от комфорта поцелуя. он чувствует себя подростком, который заменил боль на отвлекающую приятность, хотя на самом деле все заканчивается, только более угнетающей тоской. но только потом — когда вдруг понимает, что ничего не приносит такого же спокойствия. он хнычет, судорожно вздыхает и губы на его приходят в движение, сцеловывая слёзы, оглаживая трещинки. тепло расползается по его тяжёлому и неподъемному телу, когда мягкая нежность расслабленного языка проникает в его рот, когда его дыхание выравнивается, чтобы соответствовать ритму второго, и сердце начинает биться ровнее. чан боится целовать в ответ, но он неосознанно выставляет свой язык и пепел разлетается по комнате, когда он соединяется с чужим. ёнхён как влага, которая заставляет пыль осесть. как забота, которая ему всегда была нужна. как любовь, которую он себе боится позволить. — у тебя всегда есть я, чанни. я сделаю все что угодно. я должен был делать всё что угодно всё это время, я просто не знал, что ты этого хочешь, — ёнхён смотрит на него, как чан смотрит на стрэй кидз. ёнхён гладит его лицо, забирает его к себе в квартиру, укладывает спать и говорит ему, что картинки в его голове это просто телевизор. и что иногда его нельзя выключить. возможно не подходит пульт, сели батарейки. ёнхён щелкает воображаемым пультом и в голове чана вместо пепелища темнота. как новое начало.