Из темноты

«Останься на стороне людей». Сон Джин-Ву не надо было просить. И умирать на его глазах не надо было. Не надо было оставлять их, черт возьми, вот так. Он мечется вокруг медленно остывающего тела, руки в крови, а в глазах паника. Джин-Ву впервые за долгое время снова чувствует себя маленьким беспомощным и бесполезным ребенком. Хотелось сделать что-то, бросится куда-то, приткнуться и ощутить опору. По полу застучали ботинки. Вся, наверное, Ассоциация должна была уже сбежаться. Взбудораженные, поднятые на ноги и точно такие же беспомощные. И совсем незнакомые, чужие, кажущиеся враждебными. А если свалят на него? Иррациональный страх сковывает руки, прижимает ноги к полу. Сон Джин-Ву закрывает глаза на несколько мгновений, глубоко вдыхает и мысленно пытается все разложить по полочкам, избавиться от неприятного навязчивого страха. Чуткий слух улавливает знакомую походку. Он открывает глаза и все вокруг уже не кажутся слишком враждебными. Ву Джин-Чоль стоит прямо напротив, смотрит так встревоженно, как только он умеет смотреть. Грудная клетка неровно дергается, Джин-Ву готов поклясться, что слышит именно чужое сердцебиение в своих ушах. Руки все еще в чужой крови, тело Го Гун-Хи уже окружают, осторожно прикрывают белой тканью, пряча от самого мира. Охотник Сон, сильнейший из сильнейших и все остальное, медленно подходит, чувствуя исходящее от Джин-Чоля тепло. Ноги ватные, совершенно не хотят сгибаться. Он медленно выдыхает и цепляется испачканными в крови пальцами за чужой пиджак. Помятый. Черная ткань помятая, зато рубашка свежая, пахнет недавней стиркой, кофе и чем-то сильно знакомым. Слова из головы вылетают и совершенно не хотят возвращаться обратно. Сон Джин-Ву больше не дрожит, его не кроет, но он все равно чувствует, что ему необходимо спрятать лицо в этой рубашке. И он прячет. Шеф Ву совершенно не спорит. На его лице все еще застыло потрясение, дыхание рваное, а осторожное поглаживающие спину Охотника руки мелко дрожат. На похоронах, будто бы в драматичных фильмах идет дождь. Сон Джин-Ву честно старается выглядеть спокойным. У него получается. У него более чем получается. Дождь смывает ощущение запекшейся крови на руках. Приглушает шум мыслей-пчел, жужжащих в голове, позволяет выдохнуть спокойней. Он вроде бы справляется. Джин-Чоль по левую руку тоже старается, но выходит у него заметно хуже. Мысли путаются, он говорит, что мысли путаются. Легко мотает головой, с острого подбородка срываются капли. Сон Джин-Ву делает вид, что не знает – на вкус они соленые. Поджимает губы, поднимает голову, обещает, что уничтожит ублюдка. Клянется, что принесет его голову Шефу лично. Получает в ответ опущенный в землю взгляд. И слабый кивок. В этот раз этого достаточно. После речи во рту сухо. Написанные, тщательно подобранные слова все равно стираются влагой. Некогда расклеиваться, у него нет на это совершенно никакого права. Рассиживаться тоже некогда. С похорон они не видятся практически неделю. А потом Сон Джин-Ву распахивает дверь, ожидая поймать вредоносного нарушителя спокойствия, который решает, что имеет право стучать в дверь Охотника посреди ночи, но на него смотрит Ву Джин-Чоль своим усталым потускневшим взглядом. Темные очки (посреди ночи?) сползли на кончик носа. Джин-Чоль помялся несколько мгновений, но все же снял окончательно. В темноте сверкнуло фиолетовым и почти сразу стухло. Он ведь проделывает такое, когда его что-то болезненное беспокоит. Джин-Ву будто бы точно это знает. — Вам повезло, — тихо говорит он, открывая дверь шире, чтобы пропустить незваного гостя внутрь, а потом все же утруждается пояснением: — Сестра ночует у подруги, но мама спит, так что постарайтесь не шуметь. Джин-Чоль послушно кивает. Будто бы он, больше напоминающий тень самого себя, вообще может оказаться хоть немного шумным. Тень – плохое сравнение. На его фоне они выглядят более живыми и активными. Походка у него мягкая, крадущаяся, как у всех, кто хоть раз бывал в Подземелье. Она будто именно там и меняется, будто там все живое не хочет привлекать к себе внимания. Естественная человеческая реакция. Джин-Ву кивает на мягкий диван, потому что тащить гостя сидеть сейчас на твердых стульях кажется ему слишком жестоким. Джин-Чоль и без этого выглядит так, будто он сейчас развалится, будто бы он совершенно не спал с той самой ночи. На самом деле не спал. Кошмары есть у всех. И у всех они разные. Шеф трет переносицу, неловко сжимает пальцы в кулак, снова разжимает и так несколько раз. Кровь в них пульсирует. Он зябко ведет плечами. Над домами собирается очередной дождь. Такими темпами по улицам придется плавать, а не ходить. — Шеф Ву, желаете чаю? — Можете меня больше так не называть, — Джин-Ву шерудится на кухне, клацает подножкой электрического чайника и звенит кружками. Сильно пахнущие даже сейчас чайные пакетики опускаются на белое дно. Со вкусом ежевики. И только после он оборачивается на силуэт на диване. Джин-Чоль пристраивается в самом углу у подлокотника, прижимается спиной к мягким диванным подушкам. Растрепанный, в одной только рубашке. Пиджак пропал где-то в неизвестности еще до его прихода. Зато почему-то такой умиротворенный. Джин-Ву смотрит с сожалением, сам не менее устало вздыхает и прижимается поясницей к столешнице. Вопросов лишних задавать он не собирается, да и так все очевидно по чужому ответу. — Стоит Вас поздравить, Председатель? Джин-Чоль с дивана смеется. Даже поднимает голову и слабо качает головой в ответ: — Не стоит сейчас, не приму поздравлений. В ответ ему уверенный кивок. Стоит только совсем немного подождать и вместо всяких поздравлений он принесет обвязанную ленточкой голову проклятого Эльфа. Омерзительный подарок, но именно он подойдет, как никакой другой. Они, кажется, думают об одном и том же. Язык не ворочается. Джин-Чоль затихает на диване. И хотя бы сейчас он выглядит расслабившимся. Позволяет окружить себя запахом дома, спина предательски ноет, а голова гудит несколько дней подряд. — Вам бы в любом случае…— Джин-Ву замирает посреди фразы. Слишком тихо вокруг вдруг становится. Пропадает шорох одежды и чужое дыхание перестает быть таким шумным. Чайник гудит и выключается, только в чае, кажется, уже нет необходимости. Он тихо вздыхает и улыбается только уголками губ. Джин-Чоль незаметно хмурится во сне, но быстро расслабляется. Голова склонилась к плечу. Совсем немного и рухнет с дивана. Оставлять в таком положении хотя бы немного опасно для жизни. Сон Джин-Ву осторожно придерживает за плечи, чтобы уложить хотя бы нормально. Джин-Чоль легким не кажется, будто ответственность вкупе с тревогами ощущается физически, хоть особых проблем сейчас это не доставляет. Бер ориентируется и без приказов, приносит, подает в руки подушку из хозяйской спальни. Следом плед. Так хотя бы не замерзнет. Джин-Чоль сжимает край пледа, что-то тихо говорит во сне и медленно переворачивается на спину. Джин-Ву тихо выдыхает и осторожно касается чужого лба. Едва ли теплый. Кончиками пальцев скользит дальше, осторожно зачесывая назад чужие случайно растрепавшиеся волосы. Мягкие. Пахнут приятно. Зарыться в них хочется. Приходится себя отдернуть, остановиться, чтобы не разбудить. Джин-Чоль во сне расслабленно улыбается. Если бы всегда ходил с таким выражением лица, то от него невозможно было бы оторвать взгляд. Хотя это уже так. Выключатель мягко щелкает, погружая квартиру полностью во тьму. Придется встать раньше всех, предупредить своих, что гостя на их диване не стоит будить, пока сам не проснется. Завтрак заодно приготовить. Сон Джин-Ву лениво потягивается, пока удаляется к себе, размышляя над ранними планами. Предстоит одно спокойное утро.