И пришёл Паук

«Но я в лазарете, стерильный и белый И не выйду отсюда пока не придет, Доктор твоего тела»

      Яркие солнечные лучи освещали спальню Фазанов. Казалось, что в комнату никогда не заходили – все кровати были идеально гладкими, без единой вмятины, подушки взбиты, а пыль на тумбочках лежала тонким слоем. Впрочем, даже оставив все идеалы Первой стаи в стороне, одна кровать выделялась – на ней лежал человек. Огромные лужи очков нависали над глазами, чёрные, как смоль, растрёпанные волосы прижимались к подушке, а крючковатые, невозможно худые руки, чем-то похожие на спицы, придерживали одеяло.       Обитатель спальни шумно выдохнул, услышав за дверью громкие шаги, после чего снял очки и начал усердно тереть глаза, будто не желая видеть посетителя. Ведь это, наверное, очередной Паук, пришедший пичкать его лекарствами.       Дух мучился от мигреней и уже которую неделю стабильно пропускал два-три учебных дня, просто потому что не мог встать с кровати без невыносимой боли в висках и слёз, которые сами по себе стекали из глаз в подушку. Для образцовых соседей подобное поведение было нонсенсом, однако преподаватели парня не корили, в конце концов, он не просто бездельник - он вечнобольной.       Гость заходить не спешил, то ли боясь разбудить страдальца, то ли невообразимо долго думая, какие таблетки вызовут поменьше отходов, чтобы не тащить тазик и драить комнату от смачных комков рвоты по пять раз за ночь. Дух про себя усмехнулся, что ещё каких-то полгода назад даже самые отвратительные таблетки для них с сестрой были роскошью, а теперь их без слёз пить невозможно. Усмешка эта, конечно, была не от веселья, а лишь от горького, жалящего чувства отвращения, что к состайникам-Фазанам, что к Паукам, что к себе. Да и вызвана она была скорее рефлекторно, чтобы вновь не полились жалящие глаза слёзы.       Будучи, очевидно, не самым успешным пациентом, Дух наотрез отказывался покидать, какие-никакие, но родные спальни, не хотел идти в Могильник, лежать в одиночестве и тихо ждать. Чего? Он и сам не знал, знал лишь, что точно этого не хочет.       За дверью раздался шорох и нерешительный скиталец наконец зашёл в комнату. Обитатель не удостоил его и простого взгляда – всё равно без очков не было бы видно ничего, кроме расплывчатых пятен акварелей. Тёмная фигура прошлась до кровати, с необыкновенной лёгкостью, почти бесшумно переставляя ноги. Будто те громкие шаги за дверью были просто цирком, чтобы привлечь внимание больного, или вовсе принадлежали другому человеку. Дух зарылся поглубже в одеяло и стал ждать – когда на тумбочке появится знакомый стакан воды вместе с белой пилюлей, когда найдёт в себе силы подняться и выпить её, когда наконец этот Паук уйдёт и оставит его одного.       Он мало знал про правила Дома, но всеми силами рвался от своих состайников – больно уж они были неправильными. Иногда казалось, что это просто один и тот же человек, надевающий разные маски и выдающий себя за других людей, настолько они все были одинаковыми. Было и, конечно, одно исключение, но и оно не рвалось к истинному Дому так сильно, как это делал Дух, скорее просто не могло стерпеть общества одинаковых Фазанов.       Стук посуды об тумбочку вывел страдальца из своих мыслей. После этого на маленьком блюдечке появились и две таблетки-капсулы – одна вся белая, вторая наполовину синяя. Паук поставил чашку с водой, немного побитую, после чего недовольно буркнул и ушёл из комнаты. Наконец-то наступила полная тишина, без угнетающего, надменного взгляда за спиной. Дух приподнялся, нащупал на тумбочке очки и посмотрел на время. Всего пару минут, пока Паук приходил, казались вечностью. Однако, как ни гляди, жужжащая боль в голове немного успокоилась, так что, если выпить таблетки сейчас, то она может и вовсе пропасть. Хотя бы на пару часов.       Стараясь не думать о том, что если таблетки опять не подойдут, то придётся отдраивать пол или, чего похуже, кровать, он быстро запил таблетки и посмотрел на часы близ двери. Совсем скоро должны прийти состайники, может, ему даже принесут чего-то из столовой. Если так подумать, то его не так уж и ненавидят. Терпят, да, может иногда не общаются, но Дух внезапно почувствовал прилив жалости к себе, вспоминая все исключения, сделанные для него Пигмалионом, все те вечера, когда Леший вместе с ним читал длинные, витиеватые стихи, написанные обитателями других стай. Дух был прилежным учеником, никогда не желал никому из состайников зла и мечтал о дружном коллективе. С мыслями про остальных Фазанов пришли и слёзы. Практически без всхлипов Дух рыдал в подушку, игнорируя жжение глаз и давящие на виски очки. Боль понемногу возвращалась. Казалось, что таблетки подействовали лишь на пять минут, что спокойная жизнь без всего этого закончилась навсегда, что проще отрубить голову, чем смириться с этим. Дух попытался дышать ровнее, не накручивать себя, вытереть слёзы и успокоиться до прихода остальных, но получалось через раз. Сердцебиение понемногу становилось тише, бешено колотящиеся виски будто пожалели страдальца и дали ему передохнуть. Оставалась лишь тишина, одиночество.       В голову лезли те мысли, от которых пытаешься избавиться в дороге, надевая наушники и включая музыку куда громче, чем следовало. То, что так глубоко в себе зарываешь, что уже давно не помнишь, ты ли это или, может, это навязанная кем-то бредятина, никак не пересекающаяся с реальностью. Нет ничего страшнее собственных мыслей. Мыслей про тех, кого пришлось оставить после переезда, тех, чьи имена уже давно забылись, про развод родителей, про сестру, кличку которой в Доме ты даже не знаешь, ведь Фазанам контактировать с кем угодно, кроме их самих, сравни смерти. Единственным доступом Духа в тот Дом, которым его запугивали остальные, были столовая, в которой он появлялся раз в месяц, если повезёт, да сборник стихов от руки, который Леший нашёл когда-то, когда заплутал в коридорах. Даже его крестную он видел всего раз – при первом посещении Дома. Надо было проводить сестру до места, где живут Девушки. Встретила их красноволосая, чем-то похожая на дракона девчушка, которая сразу взяла сестру под руку и, дав понять той, куда идти, оглядела его с ног до головы. Видимо, ничего примечательного в парне не было, так что Дух – кличка подходящая. Говорят, это довольно неплохой вариант.       Нагнетающая тишина разбавилась доносящимися издали звуками. Услышав голоса, приближающиеся к двери, он понял, что пролежал слишком долго. Громкий баритон Пигмалиона, призывающий всех, находящихся в коридоре, к спокойствию, вывел Духа из чёрного леса запутавшихся мыслей. Тот раскутался, мигом начал вставать с кровати, вытирая всё ещё болящие до зуда глаза и надеясь, что они не опухли слишком сильно. Дверь открылась и парень увидел знакомые лица. Леший въехал почти последний и с порога кинул другу яблоко, которое ему успешно разрешили забрать из столовой, после чего поехал к своей кровати, зовя за собой и, видимо, желая рассказать пропущенный материал.       Дух не успел встать, как ноги зашатались. В глазах потемнело. Голова начала трещать куда сильнее прежнего, будто огромный дятел решил поискать себе в ней пропитания, но сколько бы не пытался, находил лишь опилки. Он начал бешено стучать по голове, пытаясь перекрыть боль, из глаз вновь полились слёзы, но не те, которые были до этого. Эти слёзы будто выедали глаза, ощущения были похожи на то, будто ты опускаешь руку в кислоту.       - Что с тобой? – подъехал к состайнику Пигмалион, обеспокоенно глядя на него. В голосе слышалась дрожь, очень явная и очень нехарактерная для старосты.       В ответ ничего. Он просто не мог выдавить ничего, кроме крика ужасной боли, пожирающей изнутри. Боль растекалась по всему телу, от головы через шею в сердце, из сердца в лёгкие и по желудку вниз. Темнота постепенно превращалась в ничто и, не в силах больше стоять, он упал на пол, приковывая к себе ошеломлённые взгляды состайников. Гул голосов постепенно стих и Дух провалился в небытие.