Будни наши тяжкие

В мастерской волшебной древесины вовсю кипела работа — начальство приказало «ну, СКОРЕЕ» сколотить для какой-то очень важной персоны волшебную… Нет, не палочку. Лестницу. Для чего она ей? А кто знает. «Просто сделайте так, чтобы лестница летала. И не отлынивать, Ковров». Когда это он отлынивал, Ковров так и не понял, но за постройку лестницы принялся. Никто не осмеливался спорить с Сатанеевым, когда тот пускал в ход свой приказной тон. Падение мужчины (тоже с лестницы) несколькими минутами погодя — это самая настоящая случайность. Бывает. Не важно. Ассистент Коврова, а также его лучший друг — Фома Брыль, вонзил очередную занозу в палец и, послав свой оптимизм с парочкой магов куда подальше, уселся на рабочий стол передохнуть. В попытке взять в руку кружку с чаем, неуклюже её опрокинул. Бледная лужица, обнаружив перед собой какой-то чертёж (один магистр потратил на его изготовление несколько ночей), тут же начала жадно впитываться в него, не оставляя сухого места. Фоме оставалось лишь беспомощно наблюдать и настраиваться на худшее, поэтому появившаяся в дверях Алёна очень его обрадовала. — Извините за беспокойство, товарищи, я на минутку, — лучезарно улыбнулась им девушка. — Здравствуй, Алёна, — поспешил ответить Брыль, незаметно запихивая мокрый пергамент в выдвижной ящик стола. — Что-то случилось? — Вы как всегда правы, — вздохнула она. — Я пришла предупредить. Из отдела говорящих животных сбежал опасный паук. Теперь сбежать хочет весь отдел, и не только из лаборатории… В общем, если найдёте, тащите. — Чем же он так опасен? — настороженно спросил Витя, нехотя отвлекаясь от обработки бревна. — Один укус — пиши пропало, — размыто пояснила Алёна и быстро удалилась в коридор. Друзья переглянулись. — Эх-х… Фантазии Шемаханской нет предела, — устало сказал Виктор, вытирая потный лоб рабочей тряпкой. — Глядишь, на следующий год синичек обучать начнёт. — Ага, или муравьев, — поддакнул Фома. — Вот-вот. Ну ладно, хватит нам причитать, пойдём, поможешь. Брыль послушно спрыгнул со стола и направился к товарищу, потирая по пути покрасневший палец. — Кстати, Вить, а пом… — Мужчина запнулся. Затем и вовсе застыл, проглотив другую половину фразы. Глаза с густыми спутанными ресницами распахнулись, зрачки расширились, стоит, на Витю смотрит, затаив дыхание. — Что? — Витя пребывал в растерянности, но вида не подавал. Не солидно, понимаете, магистру по каждому пустяку голову в песок прятать. Потом, вспомнив один неприятный момент из далёкого прошлого, стал медленно склонять голову, рассматривая ладони. — Я что, опять себе палец… — Договорить ему не дал собравшийся с силами Фома. — Не шевелись! — выпалил он. — На плече п-пау-ук! Какая там солидность, когда оказываешься на волоске от смерти. Через мгновение несчастный чародей уже дул что есть мочи на такого же несчастного паука, который, по-видимому, не собирался покидать нагретое местечко. Вскоре пауку надоело удерживаться за плотную ткань свитера тонкими лапами, да ещё и уворачиваться от летящих в него с другой стороны разнообразных предметов. Лучшим решением было залезть под горловину свитера — так он и поступил. Ковров, в панике смутно соображая, что он творит, не придумал ничего лучше, чем плотно зажать ладонью горловину свитера вместе с пауком. Восьминогий ухитрился выскользнуть из захвата коварного человека и вылетел пулей на волю, напоследок обидчика укусив. Но не стоит недооценивать магистра. Не желая оставаться в дураках и вспомнив, что он чародей, Витя резким движением руки материализовал откуда-то банку немаленьких размеров аккурат над пауком. Фома подбежал к другу, спотыкаясь о свои «патроны» и распинывая их в стороны, не колеблясь. Вид у него был потрёпанный. — Витенька, ты как? — Он схватил его за плечи, всматриваясь в бледное лицо. На горле раненого героя надувался красный волдырь. Витя взял со стола кем-то забытое зеркало и начал себя разглядывать. «Вроде всё нормально», подумал облегчённо, понятия не имея, что именно должно случиться после укуса. Вообще-то… Лицо всегда было таким бледным? Вздор. Но если подумать… Губы тоже побелели. Что-то силы поубавилось. Зеркало выпало из руки и с оглушительным треском разлетелось на тысячи осколков. Ноги стали ватными и подкосились. Удержать равновесие помогла полка, нашаренная за спиной, вспотевшие пальцы крепко в неё вцепились. Фома так и подпрыгнул от неожиданности. Поняв, что друг сейчас не в силах что-либо предпринять самостоятельно, начал оттаскивать его подальше от осколков. — Ничего, Витенька, сейчас я нас телепортну, подожди. — Не надо, — прохрипел Витя. Ему хотелось оттянуть смерть, а не добровольно податься в её объятия. Он попытался выпрямиться, отмахиваясь от настойчивого друга. Делать этого не стоило. Полка прогнулась второй раз, недовольно скрипнув. — Пойдём в медотсек, — взмолился Фома, потянув друга за рукав. Да Витя и рад бы, но что-то больше ничего не хочется. Аккуратно отпустив полку и ухватившись за подставленную другом руку, он медленно, по стеночке, опустился на пол. — Нет, — отрезал магистр. — Не поможет. Я уже чувствую, как силы покидают меня. Просто побудь рядом со мной в последние минуты моей жизни. Ой, сейчас что-то кольнуло. Слева. Фома с глазами, полными слёз, уже крепко сжимал Витю в объятиях, мысленно проклиная Шемаханскую с её пауками в дешёвых террариумах и тараканами в голове. — Знаешь, Фома… — промолвил Витя, морщась от боли, — ты — мой самый лучший друг, можешь избавить меня от страданий? Брыль, хлопнув себя по лбу, принялся активно делать пасы у горла Вити. — Да я не то имел в виду… Хотя всё равно. Откуда-то послышался знакомый насмешливый голос: — Можно войти? — В дверях показалась злорадная физиономия Сатанеева с глазками чёрными как его душа как угольки. Ну вот, напрасно он всю дорогу до мастерской придумывал выговор за не построенную в срок лестницу. От картины, которая открылась его взору, он просто опешил. — Э-т-то что у вас здесь происходит? — прищурил он свои глазки-угольки. — Апполон Митрофаныч, — обрадовался Фома и подбежал к замдиректора. — П-помогите, пожалуйста! У нас тут это, паук, и он Витю, то есть Коврова, короче, укусил он его! — выпалил он на одном дыхании. — Не знаю, сколько ему осталось… — От нервов он просто закрыл лицо руками. Ковров, который успел уже улечься на пол, приподнялся на локтях. Сатанеев с полминуты просто медленно переводил взгляд с Фомы на Витю, с Вити на банку, переваривая услышанное. — У меня не хватает слов, — тихо начал он, — чтобы выразить, насколько меня поражает ваша, извините, тупость. — Последнее слово он процедил особенно чётко. В голове его начала выстраиваться картинка. Фома с Витей недоумевающе на него уставились (Вите даже пришлось вытянуть шею, чтобы поглядеть на Сатанеева из-за спины Фомы). Посмотрев на их лица, Апполон Митрофанович так и покатился со смеху. — Господи боже мой, с кем я работаю! Хотя нет, именно поэтому вы — мои подчинённые. Поймали давно вашего паука, ловцы недоделанные. Киври… Я поймал, между прочим. И был он с ноготь на мизинце, во, — мужчина демонстративно выставил вперёд ладонь, растопырив пальцы. — А это, — он с омерзением кивнул на банку, — обыкновенный домашний паук. Вам что, всё объяснять надо? Вставайте, Ковров, хватит пол застилать. Прояснив ситуацию и заодно полив грязью «никудышных подчинённых», он вышел из комнаты, корчась от новой вспышки смеха. В мастерской повисло молчание. Фома отходил от шока, смотря на Витю невидящим взглядом. Витя, соизволив сесть по-человечески, смотрел на Фому, его невидящим взглядом пользуясь. Прикидывал, насколько сильный урон другу причинил. Ну, и как теперь выкручиваться. — Ну извини, кто же знал, — развёл он наконец руками. — Мне, между прочим, правда нездоровится. Нездоровилось. Что за цирк он устроил? Вздохнув, чародей поднялся и поплёлся убирать беспорядок с пола. Фома, успокоившись окончательно, за другом молча наблюдал. Через короткое время понял, что держать обиду на Витю не хочется, да и не получается совсем. Поругав себя за слабохарактерность и решив, что обязательно отомстит как-нибудь потом, отправился на помощь, высоко задрав голову. По пути, как бы между делом, опрокинул ногой банку и, убедившись, что Ковров вздрогнул, усмехнулся. Чтоб не расслаблялся, так сказать. А Ковров решил не рассказывать про своё головокружение, списав это на снова разыгравшееся самовнушение.