Выбор

      Глаза пекло и кололо от того, что она слишком долго не моргала. Зрачки уперлись в стену прямо перед собой, изредка скользя по цветочным обоям, окрашенным в светло-желтый цвет, который вызывал тошноту-жжение, разрастающуюся в желудке, полностью заполненным красным полусладким вином.       Ее любимым.       Но сейчас почему-то оно оставляло лишь плотный, горький слой на языке и глотке, по которой жидкость текла обжигающе-раздражающей волной. Внутренности начинали медленно гореть, а кожа покрываться краснотой-чесоткой, но горло продолжало судорожно сокращаться, пока руки отчаянно заливали внутрь новую порцию красной жидкости, ставшей до охренения необходимой.       Ты слабая.       В подрагивающих пальцах, покрытых ярко-красным маникюром, был зажат полупустой бокал, но в бутылке еще оставались последние капли алкоголя.       Она обязательно проглотит все, без остатка, ровно также, как это сделал Драко Малфой.       Только со мной.       Твое место в аду.       Густой, тошнотворный комок замирает на корне языка, его хочется вырвать собственными ногтями, но Гермиона лишь сильнее обхватывает хрупкое стекло, выпуская хрипло-едкий кашель, который тут же заглушает сладковатым напитком.       Это была жалко-отчаянная попытка утопить то грызущее-разъедающее, отвратительно-гадкое чувство, живущее в ее груди и пробравшееся куда-то глубже – в самый центр ее искромсанного сердца, уже почти небьющегося, но еще хватающегося за крошки надежд-мечтаний, которые растворялись с каждой секундой.       Он найдет меня.       Придетпридетпридет.       Обязательно.       Гермиона делает еще один короткий глоток, пока шипящий гной расползается по всем клеткам, проникает в нее липкой паутиной, медленно добирается до сердца и остается там уродливым шаром, давящим на ребра, отчего ей становится невыносимо сложно дышать.       А ей и не хочется.       Она молится, чтобы кто-то перекрыл кран с кислородом, потому кажется, что сама не в силах сделать это.       Но каждое миллимгновение и пробежавшая секунда бьют по мыслям-разуму, словно что-то нашептывая, и это прибавляет ей решимости.       Прости меня.       Рука опускается на плоский живот, поглаживает его через плотную ткань праздничного свитера, который, несмотря ни на что, для нее связала Молли Уизли, но его хочется содрать вместе с кожей, сжимающей ее будто тиски.       Прикрывает глаза, пытаясь настроить мысли, но все перемешивается-путается, когда алкоголь сильнее просачивается в голову, кружа стены, которые вот-вот рухнут прямо на нее.       И пусть.       Взгляд вновь впечатывается в одну точку, замерев на чуть запотевшем стекле. За окном мягко кружат хлопья снега, покрывая все белым налетом, от которого, в сочетании с пестрящими уличными огнями-гирляндами, неприятно рябит в глазах.       Тошнота усиливается, начиная спазмами пульсировать где-то под легкими. Гермиона прижимает ладонь ко рту, пытаясь сдержать этот позыв. Она опускает голову на спинку дивана и замирает, но это не помогает, потому что перед глазами мелькают секундые картинки, рвущие ее на куски.       Она пытается их подавить-забыть, но он пробрался в нее слишком глубоко.

Год назад

      Кожа медленно плавилась под непривычно-жарким июньским солнцем, от которого растаяли все облака. Гермиона ощущает, как тепло доходит до самых костей, но кончики пальцев морозил внутренний холод. Она сжимает ладони в кулаки, пытаясь отогреть кисти.       В горле начинает першить, а легкие медленно сдавливать. Хочется курить при том, что она никогда не держала в руке сигареты. Но сейчас Гермиона почему-то уверена, что ей необходим этот хренов дым, который сможет перебить мужской запах, годами впитывающийся в ее кожу.       Она чувствует его каждое мгновение, отчего стягиваются кишки и горит нос. Ее кровь была пропитана Роном Уизли, и она желала выпустить ее из своих вен-артерий, даже если сдохнет.       Глаза падают на только что выпущенный Пророк, где она стала главной звездой и предметом всех грязных обсуждений и жалких сплетен. Пальцы едва не тянутся к палочке, чтобы испепелить этот чертов клочок пергамента, но глаза настойчиво пялятся на фотографию, размещенную на главной странице.       Красивая.       Зубы трещат-хрустят, взгляд бегает туда-сюда, оценивающе проходясь по стройной брюнетке, вокруг которой обвились крепкие руки рыжего парня.       Теперь Гермиона ненавидит все секунды-минуты, что они прикасались к ее собственному телу, даря тепло и спокойствие.       Все было ложью.       И я тоже – лгунья.       Но от этого не становится легче. Гриффиндорка тянет руку к тонко-изящной ножке бокала, наполненном ароматным напитком. Когда на губах остается вкус алкоголя, позади раздается глубокий мужской голос:       – Сейчас только обед, а ты уже пьешь.       Гермиона внутренне вздрагивает, но снаружи ни один мускул не дрогнул, а рука не покачнулась. Она лишь сильнее прижала бокал к губам, отчего легко-прозрачный след помады остался на сверкающем стекле.       Ресницы затрепетали быстрее, когда перед глазами появилась высокая фигура Драко Малфоя, облаченная в серый, до охренения дорогой и идеально сидящий костюм.       Парень поправляет темный галстук, смотря на гриффиндорку исподлобья, пока сама она быстро-быстро, незаметно обводит его силуэт зрачками, чувствуя, как во рту вмиг пересохло.       Блять.       Гермиона ловит глаза Малфоя, серые радужки на солнце становятся почти прозрачными, но не менее пронзительными. Они цепляют ее, проходят через кожу, оставляя тонкий порез.       Это привычка осталась еще со времен Хогвартса. Его взгляд всегда был едким, точно пропитан ядом, но сейчас в нем плескалось что-то еще.       Слизеринец подкрепляет свое неожиданное появление фирменной насмешливо-язвительной ухмылкой, а потом грациозно опускается на стул напротив Гермионы, сложив руки в замок.       – Рановато, не находишь, Грейнджер? – легкий кивок на полупустой бокал и немой вопрос, застывший в глазах.       Она чувствует, что между ребрами появляется дыра, а Малфой мастерски копошится в ее груди, перебирая все клетки-кости.       Соври.       Секунды прокладывают между ними бесконечность, равняющуюся жалкой минуте, но кажется, что планета успела сделать полный оборот вокруг солнца.       Гермиона пытается сопротивляться его напору, боясь спасовать, но она сдалась гораздо раньше.       Смирись.       Теперь ее губы расползаются в подобие улыбки, больше напоминающей чертов шрам, исказивший молодое лицо.       – Для выпивки никогда не рано. Тем более, я отмечаю, – она чуть поднимает бокал, а затем одним глотком осушает остатки, мгновение просмаковав жидкость на языке и сохраняя зрительный контакт с мужчиной.       – И что же, позволь спросить? – он подается корпусом вперед, проткнув душно-напряженный воздух, залегший между ними, и сократив расстояние на пару миллиметров.       Рубашка натянулась на напрягшихся мышцах, очертив рельеф его рук.       О, Мерлин.       – Не читаешь Пророк? – ее голос глохнет-теряется, и она прочищает горло, небрежно подтолкнув газету.       Малфой скользит по первой странице, пробегаясь по ней глазами и цепляя обрывки слов. Но этого достаточно. Его бровь тут же поднимается вверх, а сам он откидывается на спинку стула.       – Распад Золотой пары или третий лишний. Серьезно? – он хмыкает, а Гермиону бьет током, почти до крика, но она закусывает щеку прямо до крови.       Вино смешивается с тонкими нотками металла, но после войны это не кажется чем-то отвратительным.       Еще один запах. Еще один ее кусок, от которого хотелось избавиться вот уже шесть лет, но он продолжал разъедать ее изнутри, время от времени вскрывая старые раны. А они были слишком болезненными.       По сосудам снова бежал яд войны, пробуждая в теле давно забытое ощущение страха, оно скреблось в желудке, пока в ушах стояла бесконечная какофония криков, стонов и ломающихся костей.       Блять.       Кожа покрывается подступающей паникой, Гермиона делает глубокие вдохи-выдохи, наполняя легкие кислородом и отгоняя подальше те годы и воспоминаниях, вызывающие дрожь в пальцах.       Как ты справился с этим, Малфой?       Видимо, намного лучше, чем я.       – Хороший повод, правда? – гриффиндорка давит из себя улыбку.       – Несомненно, – слизеринец кивает головой. – Ты скинула ненужный балласт, Грейнджер, за это действительно стоит выпить.       Он заказывает порцию огневиски, очень дорогого и выдержанного – идеальное дополнение к его идеальному образу.       Оба не произносят ни звука, протыкая друг друга слишком остро-громким молчанием, но оно прерывается, когда слизеринец делает короткий глоток, а Гермиона больше не может терпеть:       – Зачем ты здесь, Малфой?       Он даже не шелохнулся, лишь намертво пригвоздил ее стулу своим взглядом, а под ее кожей разлилась стая колючих мурашек, бегущих прямо по позвонкам.       – Проходил мимо.       – Зачем ты заговорил со мной? Мы никогда не были друзьями.       Вновь молчание.       Он изучает ее, наклонив голову. Проходится по лицу, подмечая, что оно почти не изменилось, только несколько неглубоких полос появились возле потухших глаз.       Но он знает, как они могут блестеть.       Я помню, Грейнджер.       – Ты выглядела слишком жалко, – бьет по больному – старая привычка, от которой так и не смог избавиться. – Сидишь одна, пьешь вино, глядя в одну точку. Несколько минут в моем очаровательном обществе добавят тебе пару очков в глазах общества. И мужчин.       – Каких мужчин?       – Которых тебе нужно подцепить, – он допивает огневиски, натыкаясь на непонимающее лицо. – Чтобы поднять свою репутацию после расставания с Уизелом, – видит, как ее рот непроизвольно открывается, показывая ряд белых зубов.       Выдох остается в горле, и она едва не давится.       – Ты сейчас издеваешься надо мной?       – Конечно, – тут же бросает Драко. Его лицо заостряется, вмиг напрягшись, в глазах больше нет издевательской смешинки. – Потому что, какого хрена Гермиона Грейнджер убивается по какому-то идиоту? Он не был тебя достоин, и ты это знаешь.       Гермиона чувствует, как лезвие замирает где-то в животе, а Малфой услужливо продолжает делать новые порезы. Все звуки улицы исчезают, остается резкий звон, от которого хочется заткнуть уши руками.       – Я думала… – хриплый шепот дерет голосовые связки, – думала, он любит меня.       Идиотка.       – Любовь в наше время слишком большая роскошь, – все та же усмешка. – Знаешь, похоть и страсть могут дать гораздо больше.       Гермиона замирает. Кажется, что все кости затвердели, а мышцы превратились в труху. Но она не знает, какая мысль, пойманная из его слов, поразила ее больше.       – Ты не любишь свою жену?       – Я могу терпеть ее, – слишком легко отвечает Драко. – Мне этого достаточно.       Гермиона вспоминает колдографии, мелькающие на страницах Пророка, и милую блондинку с широкой улыбкой и глазами, полными любви к своему мужу. Такой же взгляд был и у самого Малфоя.       Кажется, мы все отлично притворяемся.       – Но это неправильно.       Одна фраза поджигает мужчину точно спичка. И гриффиндорка чувствует это собственной кожей, начавшей гореть уже не от жаркого солнца, а огня, которым ее окатили серые радужки.       – А то, что делаешь ты, Грейнджер, правильно?       Воздух раскалился, а весь алкоголь, кажется, испарился из организма, оставив какой-то неприятный осадок.       – О чем ты? – ее брови хмурятся, а сердце берет учащенный ритм. Тиски начинают сдавливать кости, все органы сводит, пока Малфой обводит ее фигуру. Он царапает ее кожу, возная в нее ледяные осколки, и Гермионе тут хочется спрятаться. По оголенным ногам и рукам ползет крупная рябь, она пытается незаметно смахнуть ее холодными ладонями, но лишь ухудшает ситуацию.       – Смотришь таким взглядом, – он вновь чуть наклоняется к ней, их разделяет какой-то хренов стол, но даже так Гермиона ощущает жар, исходящий от слизеринца, – прикусываешь губу и чуть сжимаешь ноги, – Драко опускает глаза вниз, рассматривая ее молочную кожу и блядски короткое бежевое платье, кажущееся сейчас ему лишним. – Это правильно – хотеть женатого мужчину? – он едва ли не плюется словами, сощурив глаза.       Электричество дребезжит в воздухе, накаляя каждый атом. Гермиона глотает его слова, натягивая собственные нервы. Она не может вырвать ни звука, лишь потерянно смотрит на мужчину.       – Я не слепой, Грейнджер, это ведь не в первый раз…       Спасибо.       – Замолчи, – хочется закричать ему прямо в лицо, но вокруг слишком много людей, поэтому выходит только едкое шипение сквозь стиснутые зубы. – Это не так, – качает головой, раскидывая свои кудри по худым плечам. – Ты слишком самоуверен.       – А ты в отчаянии, – еще один удар, и кажется, он наслаждается этой бойней, упивается ее потерянным видом, в котором отчетливо читалась настоящая Гермиона Грейнджер, на несколько секунд лишившаяся своей маски. – Боишься остаться одна?       – Все чего-то боятся, – она вновь сдается, слизеринец оказался сильнее. Он смог вскрыть ее за какое-то жалкое мгновение и разобрать на небольшие детали.       – И все что-то скрывают, – Малфой поднимается на ноги, чуть пригладив свои идеальные волосы и оставив на столе несколько галеонов, а потом делает пару шагов в сторону Гермионы. Она не шевелится, смотрит прямо перед собой, боясь шелохнуться, а когда слизеринец чуть склоняется к ней, ноги и вовсе отказывают: – Тайные желания, например.       Гриффиндорка вздрагивает. Слова больно впиваются в щеку, ей тут же хочется согнать ощущение его горячего дыхания, пропитанного алкоголем, но вместо этого она позволяет себе вдохнуть поглубже, тут же проклиная себя за это.       Голова идет кругом, она промакивает слюной сухое горло, а потом дерзко смотрит мужчине прямо в глаза.       – А что скрываешь ты?       – Малфои не раскрывают своих секретов, – он выпрямляется, слегка скривив свои губы. – Но ты ведь любишь тайны, так ведь, Грейнджер? – они встречаются взглядами, пускающими пучки ярких искр.       Гермиона слышала свой учащенный пульс, стучащий где-то в черепной коробке, но все резко прекратилось, когда Малфой, подмигнув ей правым глазом, исчез в толпе проходящих мимо людей.       Она почувствовала, как кожа покрылась грязью, а глаза залепила мутная пелена.       Рука потянулась к бутылке, но замерла в воздухе, когда глаза наткнулись на ровную запись, выцарапанную на клочке Пророка.       Парк лейн.       Завтра в 20.00.

Полгода назад

      Вся комната была залита полумраком, разбавленным лишь редким светом ламп, а в воздухе витал отчетливый, необходимый привычно-знакомый аромат дорогого парфюма, сводящий с ума каждую ее клетку.       Она могла уловить эти чертовы нотки даже в толпе снующих туда-сюда людей, потому что выучила-запомнила этот запах до ломки костей и лопающегося от экстаза сердца – так пах только он.       Блять.       Гермиона медленно пробирается-крадется по комнатам, но стук каблуков ее лакированных туфель эхом разносится по углам, напрочь разбивая ее попытку появиться неожиданно.       Грудную клетку начинает сдавливать, она почти задыхается от предвкушения и беспощадного жара, терзающего ее сегодня целый день, она томилась-умирала от тягучей неги. И это было слишком мучительно – ощущать, как горячая влага скапливается в ее лоне, а затем медленно стекает по бедрам, обтянутым черной юбкой. В какой-то момент Грейнджер была готова заняться самоудовлетворением прямо в кабинете. На пару мгновений рука оказалась зажата между ее дрожащими ногами, но ничто не могло заменить его пальцы или член.       Блять.              Еще пара шагов, и гриффиндорка резко замирает в проходе в просторный кабинет, стоит ей наткнуться на фигуру, гордо-вальяжно усевшуюся в кожаном кресле.       Ее окатывает котелком стали, отчего ноги вплавляются в пол, а кожу неистово жжет, еще немного – и она ошметками сползет с атрофированных мышц.       Драко Малфой стал ее личным Адским пламенем, но даже ради секунды, проведенной с ним, она была готова распасться на пепел и золу.       Тебе самой не противно?       Нет.       Гермиона подмечает, что галстук исчез с его шеи, а верхние пуговицы любимой белой рубашки были расстегнуты, обнажая часть светлой кожи, в которую тут же захотелось впиться губами и полоснуть языком, чтобы впитать в себя его вкус. Закатанные до локтя манжеты демонстрировали выступающие вены и поблекшую татуировку.       Темная метка больше не пугала, став почти забытым отголоском прошлого и неправильно сделанного выбора, о котором сам Драко не жалел, но изменил бы, если бы была такая возможность. Черное пятно сделало из него того, кем он является, и это было равноценной платой.       В его правой руке – неизменный бокал с янтарным напитком, который со временем стал совершенно безвкусным, но от некоторых привычек невозможно избавиться, как не пытайся. Иногда они врастают слишком глубоко.       Ты моя привычка.       Гермиону покачивает, ее рука опускается на косяк двери, удерживая от падения. Но под его глубоким, пронизывающим взглядом под туфлями пропадает всякая твердость, и ее едва ли не бросает-швыряет прямо к его ногам, где она и без того желала оказаться.       Почерневший взгляд втыкается в ее лицо, и теперь она точно не дышит.       Тик-так.       Вдох-выдох.       – Ты опоздала, Грейнджер, – Драко чуть поднимает руку, указывая на нее пальцем.       Гермиона сразу же замечает блеск крупного фамильного перстня – похожий носит чертова Астория, и гриффиндорка всякий раз при виде блондинки мечтает вырвать это кольцо вместе с ее тонким, аристократичным пальцем. А потом придушить.       – Меня задержал министр, – сдавленно говорит девушка, не сдвинувшись ни на миллиметр. Ладони начинает покалывать.       – Какая досадная ситуация, – Малфой выгибает бровь в своей излюбленной манере, поднося стакан к губам.       – Досадно было бы, если бы я вообще не пришла, – выпрямляя спину и чуть приподнимая подбородок, произносит гриффиндорка. Внутри все кипит.       Плохо отыграла.       Попытайся еще раз.       Драко выпускает насмешливый выдох, постукивая пальцами о деревянный подлокотник.       – Но ты не могла не прийти, так ведь? – прищуренные глаза осматривают ее с ног до головы, точно задевая все нервы и пуская вибрацию.       – Не могла… – глухо отзывается Гермиона, покусывая нижнюю губу. Руки висят вдоль тела, пока зрение рассеивается из-за подступающих слез.       – Почему?       – Ты мне нужен, – тихо шепчут ее губы, но в этих словах слышится гораздо большее – ее полная капитуляция и поражение, болезненно сжавшее горло.       Она сама вогнала пулю в свое сердце, нажав на курок в тот день, когда шесть месяцев назад пришла на Парк лейн. Это стало ее собственным концом, болезнью, которая поразила разум и все внутренности разом, особо задев сердце, в котором медленно начинала зарастать та пустота, оставленная войной и Рональдом Уизли.       Но теперь Гермиона понимала, Драко Малфой не был спасением, которое она искала, он был ее погибелью, и она добровольно опускала голову на плаху, каждый раз ожидая казни. Но чем дольше он оттягивал, тем больнее кололо ее сердце.       – Что ж, а мне нужен твой рот, – хрипит Драко. Стакан с треском опускается на подлокотник, а его руки складываются на груди. – Сними с себя одежду, Грейнджер. Я хочу видеть то, что прождал целый час.       Ее плечи начинают вздыматься быстрее. Она задышала чаще, голова закружилась, но руки уже медленно тянулись к блузке, начиная расстегивать пуговицы одну за одной. Шелковая ткань слетает с плеч, обнажая черное кружевное белье и ее молочную кожу, покрытую густыми мурашками.       Гермиона чувствует его острый взгляд, легший на ее шею и прошедший по ключицам, и пару мгновений она позволяет себе насладиться его огнем, впитывая в себя как можно глубже, с запасом, хоть и знала, что ей всегда его будет мало.       Блять.       В плотной тишине она слышит стук из собственной груди, где все разрывалось на части.       Глубоко вдохнув, гриффиндорка тянется к застежке юбки, быстро опуская бегунок. Этот звук режет воздух, а грохот упавшей ткани заставляет ее зажмуриться.       По телу носится жарохолод, пока она стоит, точно под прицелом, ожидая, когда раздастся новый выстрел и прогремит взрыв, сносящий все преграды и цепи, держащиеся лишь на остатках его желания измучить ее, чтобы победа стала слаще, а зуд внутри нее невыносимым.       Чтобы она умоляла и кричала. Как всегда это делала.       Тебе ведь это нравится?       Она стоит, оставшись лишь в жалких крохах ткани и туфлях. Чувствует, как становится еще более влажной, и готова завыть от сжирающего желания ощутить его кожу под ладонями, оставить на ней собственные следы, которые он непременно сведет.       Ненавижу.       – Новое белье? – довольно бормочет Малфой – Не снимай его, – он сжимает челюсти от растущего возбуждения. – И туфли тоже.       – Теперь я могу тебя коснуться? – она еле говорит, вдыхая раскаленный воздух.       – Только после небольшого наказания, – Драко указывает на свои колени, и Гермиона, без малейшего промедления, оказалась рядом с мужчиной, грудью ложась на его ноги.       Малфой тут же опускает руки на ее выпяченную задницу, несколько тягучих мгновений лаская ее кожу и скользя по пояснице, вбирая в себя запах ее возбуждения, которым наполнилась комната.       Гермиона выпускает облегченный вздох, а потом ощущает, как жжение разрастается на ягодицах, оставленное его крепкими ладонями.       По всем углам разносятся звонкие шлепки и ее тихие стоны, которые гриффиндорка пыталась сдерживать, сильно прикусывая язык, но выходило чертовски плохо.       Она чувствовала под собой твердеющий член Малфоя, и это сводило ее с ума, болезненная пустота пускала импульсы по всему телу, содрогающемуся от хлестких ударов, покрывающих ее кожу ярко-красными отпечатками-следами, после которых останутся заметные синяки.       Ударударудар.       И она почти на грани, шагает по самому краю, готовясь с головой окунуться в блаженную негу, которая даст ей разрядку и освобождение. Но Малфой еще не наигрался. Чувствуя, как ее тело начинает пробивать дрожь, он замер, опустив руки на подлокотники.       – Ты возбудилась, Грейнджер? – ей хочется закричать из-за того, что он остановился и не довел ее до пика. – Готова кончить лишь от легкой порки? – Гермиона сдавленно пискнула, уткнувшись лицом в его ноги и пытаясь унять тянущее чувство внизу живота. – Давай проверим, насколько ты испорченная.       Его руки касаются ее трусиков, медленно стягивая их вниз. Даже в тусклом свете Малфой видит, как все блестит от сочащейся смазки, а на ткани темнеет влажное пятно.       Гриффиндорку обдувает легким холодком, и она пытается свести бедра вместе, но крепкая хватка не дает ей этого сделать, разводя ее ноги шире.       – Я еще не насмотрелся, дорогуша, – Драко вновь проводит ладонью по ее ягодицам, а потом его пальцы скользят по половым губам, собирая ее соки и касаясь самого чувствительного места, отчего ее ноги дергаются, точно от удара током. – Ты чертовски мокрая, Грейнджер, – он слизывает смазку с пальцев собственными губами, – и чертовски сладкая.       – О, Мерлин, – она протяжно стонет, извиваясь всем телом.       – Теперь ты можешь меня коснуться.       Гермиона сползает с парня, оказываясь сидящей на коленях между его ног. Малфой смотрит на нее сверху вниз, видит, как горит ее взгляд, а рот призывно раскрывается. Он опускает большой палец на ее нижнюю губу, чуть оттягивая ее вниз. Кончик ее языка выскальзывает наружу, касаясь его кожи.       – Используй язык для другого, Грейнджер.       Довольная улыбка украшает ее губы, а пальцы мигом оказываются на его плоти, поглаживая через плотную ткань брюк. Чувствует, какой он твердый и горячий, и вновь готова кончить лишь от осознания того, что это с ним сделала она.       Мы сравняли счет, Малфой.       Раздается звук гремящей пряжки и расстегивающейся ширинки. Небольшая ладошка уверенно обхватывает твердый член, выбив едвазвук с губ Малфоя и со своих собственных. Она проводит несколько раз по стволу, ощущая все проступившие вены, а потом проделывает тоже самое своим языком – проходит снизу вверх, не прерывая зрительного контакта со слизеринцем, и пару раз обводит головку.       – Кажется, ты очень испорченная, Грейнджер, – Драко хватается за каштановую гриву и собирает ее в небольшой хвост, сжимая ее в своем кулаке и открывая лучший обзор на происходящее.       Она опять ухмыляется, а потом медленно насаживается ртом на член, заглатывая его наполовину. Малфой тихо рычит, усиливая хватку и надавливая на ее макушку, пока из ее горла вырываются восхитительные звуки.       Гермиона делает несколько поступательных движений, помогая себе языком ласкать головку, пока губы плотно обхватывают ствол. Она хочет взять его глубже, пытается выровнять дыхание, но Драко буквально берет все в свои руки, задавая необходимый ему темп и глубину. Он вбивается в заднюю стенку ее горла, приподнимая бедра – чувствует, как оно начинает сжиматься в спазмах, но уже не может остановиться. Обхватывает голову гриффиндорки двумя руками, трахая ее рот. Карие глаза начинают слезиться, но она позволяет ему абсолютно все, давно отдав свое тело в полное подчинение.       Гермиона поднимает взгляд, видит, что веки слизеринца полуприкрыты, и ее рука тянется к клитору, набухшему и пульсирующему.       – Ты такая нетерпеливая, дорогуша, – Драко постепенно замедляется, но его член все еще оставался у нее во рту. – Разве ты хочешь получить десерт? – Гермиона замирает, одобрительно заморгав глазами. Она видит, как нить слюны тянется из ее рта к плоти парня, а потом он резко-грубо поднимает ее на ноги, поворачивая к себе спиной.       Ладони сразу же опускаются на ее грудь, пробираясь под чашечку лифчика, и растирают возбужденные соски, грубо перекатывая их между пальцами. Гермиона громко шипит, ухватившись рукой за слизеринца, потому что ее ноги подкашивались и немели от каждого его малейшего касания к ее телу.       Она вновь рассыпалась-разбивалась на осколки, крошками падая к его ногам.       Блять.       – Просто трахни меня, – проговаривает Грейнджер в перерывах между собственными стонами, которые становились все громче и громче. – Прошу, – последнее слово больше напоминает скулеж, и Драко хмыкает – он знает, что она находится на грани безумия.       Согласен, Грейнджер. Это полное сумасшествие.              Но пока что я не хочу его прекращать.       – Как скажешь, милая, – он горячо шепчет ей на ухо, а потом заводит ее руки назад, обвязывая запястья своим галстуком, на что Гермиона довольно мычит.       Слизеринец подводит ее к столу, с которого все тут же слетает на пол, и грубо прижимает ее холодному дереву, в глянце которого Грейнджер видит собственное отражение – развратное и порочное. Ее лицо покрыто похотью, а в глазах горит мольба.       По коже ползут новые мурашки, но гриффиндорка слышит лишь возбуждение, бьющее по голове, точно кувалда.       Она расставляет ноги шире, а по бедрам опять течет горячая смазка.       Гермиона слышит шелест, когда Малфой скидывает с себя всю одежду. Она пытается повернуться, чтобы уловить хоть кусочек его тела, но получает новый, огненный шлепок.       Малфой осматривает девушку, представшую перед ним в весьма интересном ракурсе, наслаждается ее покрасневшей кожей.       Он подходит к ней ближе, коленом похлопывая по бедру, и Грейнджер еще немного разводит ноги, балансируя на чертовых шпильках, выбранных только ради него.       Блять.       Пальцы Драко обводят каждый ее позвонок, добираясь до хрупкой шеи, которую он сильно обвивает широкой ладонью, заставляя прогнуть поясницу. Гермиона ягодицами ощущает его горячий член, и на языке замирает тяжелый выдох.       – Куда ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, Грейнджер? – он утыкается губами в ее ухо. Этот шепот доводит ее до горячки, кровь начинает кипеть, раздражая кожу, которая требует больше прикосновений слизеринца.       – В мою киску, – Гермиона шумно сглатывает. Ее соски мучительно ноют, и она пытается чуть потереться грудью о стол, но хватка Малфоя не позволяет ей дернуться ни на миллиметр. – Пожалуйста.       – Как скажешь, милая, – Драко касается членом ее складок, медленно скользит по половым губам, намеренно задевая клитор и продолжая мучить и распалять ее, хотя она итак скоро вспыхнет. Ловит ее тяжелое дыхание и, наконец, входит в нее, но всего на пару чертовых сантиметров.       Этого слишком мало.       – Блять, – выкрикивает девушка, сжимая руки в кулаки. Все ее мышцы натягиваются от напряжения, почти рвутся, вслед за ее самоконтролем.       – А у тебя грязный рот, Грейнджер. Но сегодня он должен кричать только мое имя, – Драко резко входит в нее, погружаясь на всю длину, и выбивает протяжный, сладостно-благодарный стон, зазвеневший по всей комнате. Он впитался в стены, навсегда закупорив внутри падение Гермионы Грейнджер. Она прошла через войну, но не смогла выстоять перед слизеринцем.       Слабачка.       Драко чувствует, как под пальцами, до сих пор обвитыми вокруг ее шеи, ходит вибрация – она пытается хватать воздух, и ему хочется нажать сильнее, пока не услышит хруст и иссякающее дыхание.       Будь проклята, Грейнджер.       Малфой начинает медленно двигаться, это адски мучительно для обоих. Он полностью выходит и вновь погружается в нее до самого упора, растягивая ее стенки, а потом набирает грубо-резкий темп.       По венам растекается эйфория, завязывая тугие узлы в животе, но развязывая разум и мысли, давая тем освобождение с каждым новым толчком.       Дрожь пропитывает обоих.       Рука Малфоя перемещается, и Грейнджер вновь прижата к столу, упираясь щекой в гладкую поверхность.       – Драко, – ее глаза блаженно закрываются, а стоны превращаются в бесконечную мелодию, пока слизеринец вбивается в нее, крепко обхватив ее тонкие запястья.       Секунды. Секунды. Секунды.       Под ее кожей все разрывается, почти доводя ее до пика, но ей необходимо его касание.       – Прикоснись ко мне, – на выдохе едва шепчет девушка.       – Ты сегодня не кончишь, Грейнджер, – он начинает двигаться быстрее, подводя себя к грани. – Это еще одно твое наказание, – гриффиндорка разочарованно охает, обмякнув на столе.       Пробегают растянутые минуты-мгновения до того, как Малфой делает последние движения. Его прошибает сотня иголок, а потом ноги подкашивает от нахлынувшей волны чистого удовольствия, оставившего свой отпечаток на каждом кусочке тела, распавшемся на острые льдинки, которые тут же впились в кожу девушки.       – Я ненавижу тебя, Малфой, – шипит она, пока внутри растекается горячая сперма, а сам парень замер в ней, ловя последние части эйфории.       – Ты так и не научилась врать, – слизеринец опускает легкий поцелуй на ее лопатку, быстро скользнув языком по солоноватой от пота коже. – Но зато другие твои способности поражают, – Гермиона теряет ощущение его теплой кожи. С рук спадает галстук, но она все равно не может пошевелиться, лишь немного поворачивает голову, наблюдая, как парень цепляет на себя одежду. – В следующий раз не опаздывай.

Неделю назад

      Ее сердце стучит, как бешеное, пока ногти отчаянно впиваются в ладони.       Лицо покрыто плотной соленой влагой, безостановочно капающей из покрасневших и опухших глаз, которую она усердно стирала холодными пальцами, почти потерявшими всякую чувствительность.       Гермиона лежала, не шевелясь, на диване в собственной гостиной уже несколько часов. Ноги онемели, и даже ярко-зеленая вспышка, появившаяся в камине, не заставила ее шелохнуться.       Перед расфокусированными глазами появилась темная фигура, замершая в паре метров. Она чувствует его взгляд, ползущий прямо до вен, по которым она сама с удовольствием полоснула бы чем-то острым.       Еще успеешь.       – Ты сегодня не пришла, – в уши проникает его ровный голос, а ее глаза наполняет новый поток слез, которые гриффиндорка уже не в силах контролировать. Она громко шмыгает носом и пытается проглотить образовавшиеся в горле комки.       – Я больше не собираюсь этого делать, Малфой, – тускло шепчет Гермиона, закрывая глаза и заламывая пальцы, которые ломило-раздирало от желания провалиться в его объятия.       – Почему?       Грейнджер молчит, задыхаясь от растущей боли. Звуки рвутся наружу вместе с невысказанными словами, которые он, конечно же, знал, но предпочитал игнорировать, чтобы не нарушать ту иллюзию, созданную им же год назад.       Я люблю тебя.       – Ты же знаешь, – горечь разъедает язык.       Слышится громкий треск, сдавивший виски. Гермиона Грейнджер разбилась в миллионный раз.       А он, как всегда, наблюдал за ней, видя, как она корчится от боли и жалких чувствоэмоций.       – Я больше так не могу, – глаза по-прежнему закрыты, она знает, что если мельком взглянет на него, сердце начнет колотиться уже не от гнева. – Сначала я была готова довольствоваться тем, что имею. Но теперь я не хочу тебя с кем-то делить, – ладонь опускается на губы, будто пытаясь впихнуть обратно эти хреновы слова, крутящиеся на языке слишком долго. – Ты нужен мне весь.       – Я женат, Грейнджер, – кидает Малфой, начав вышагивать по гостиной, наполненной запахом алкоголя и глупого отчаяния, которое оседало на кожу. – И я никогда не обещал тебе чего-то большего.       Гермиона сжимается в комок, уменьшившись в два раза, но не достаточно, чтобы испариться и навсегда исчезнуть.       Вдох-выдох.       Даже легкие начали отказывать.       – Но ты говорил, что хочешь развестись.       – Говорил, – появляется пауза, Драко отводит глаза в сторону, уставившись в окно, покрытое коркой льда. – Но боюсь, теперь это невозможно.       – Что?..       Секунды. Секунды. Секунды.       Тишина звучит болезненным звоном. Смертельный конец уже прописан кем-то на листе пергамента, остается только опустить эшафот.       Спасибо.       – Астория беременна. Это мой наследник, я не могу ее оставить.       В один миг на нее обрушивается тысяча стрел, прошедших насквозь. Густая кровь текла из разодранных ран, которые становились все больше и больше, превращая ее в ничто.       Но она уже давно была ничем-никем. Лишь набором букв, гордо собранных в Героиню войны. Но ее война была проиграна, и она даже не была в списке раненых.       Ей было достаточного одного слова, чтобы умереть прямо на этом месте.       Гермиона собирает собственные куски и медленно поднимается на ноги, сдерживая всю накопившуюся желчь.       – А как же я? – ее плечи быстро вздымаются, а губы слипаются вместе.       – Между нами ничего не изменится, – Драко покачивает головой.       Гриффиндорка смотрит прямо в его глаза. Ее язык онемел, в руках замер ток. Комната завертелась-закружилась, смазывая все в сплошное полотно, на котором она могла различить только два темных зрачка. Колени подкосило, стоило ей распахнуть рот:       – Но я тоже... тоже беременна, – Малфой едва слышит, что она говорит из-за мгновенно появившегося скрежета, рвущего барабанные перепонки. Его парализует, ноги прилипают к полу, пока он пытается осознать услышанное.       Тик-так.       – Что ты сказала?       Малфой делает шаг в ее сторону, а она пятится назад, опустив глаза в пол, точно нашкодивший ребенок. Рука неосознанно опускается на живот – под пальцами вибрирует магия и сгусток энергии.       – Я-я-я не знаю, как это вышло, – гриффиндорка быстро-быстро трясет головой, захлебываясь слезами, от которых во рту сушило еще сильнее. – Я не специально, клянусь, – она закусывает костяшку указательного пальца, обрывисто втягивая кислород и заикаясь. – Но один раз я забыла принять зелье… – руки Малфоя застревают в волосах, оттягивая пряди, его рот открывается, но он ни говорит ни звука. – Не молчи, прошу, – скулит Гермиона.       Его лицо, ставшее бледнее, чем обычно, каменеет. Челюсти сжимаются. За чернотой, проступившей в глазах, почти не видно белков.       Девушка чувствует, как ее живот начинает тянуть, а отголоски спазмов задевать ноги, на которых она еле-еле стояла.       – Все пиздецки хреново, Грейнджер.       – Ты не можешь меня оставить.       Драко подходит к гриффиндорке, опуская ладони на ее сотрясающиеся плечи, завернутые в серую вязаную кофту, которая совсем не грела, и его касание разносит небольшое тепло.       – Я не оставлю. Как я сказал, между нами ничего не изменится.       Ее подбородок поднимается вверх, она смотрит на него снизу вверх горящим взглядом, вспыхнувшим от гнусного чувства несправедливости-поражения, с которым она была не согласна.       Драко вновь предлагал ей лишь половину желаемого, но она не собиралась принимать те же жалкие условия.       – Но ребенок… – она медленно опускает ладони на его щеки, поглаживая пальцами, – твой сын будет бастардом.       Слизеринец дергается, но не скидывает ее руки, а сжимает поверх своими.       – Я не могу этого изменить, – он видит, как закипает гриффиндорка, как презрительно щуратся ее глаза, а затем она отлетает от него в сторону, громко крича:       – Но ты же все равно не любишь ее! – лицо краснеет, перекосившись от злобы-ненависти, бурлящей в венах.       – Не люблю.       – Я могу дать тебе все! – ее рука хватает полупустую бутылку, стоящую на журнальном столике, и швыряет ее в стену, где тут же появляются красные подтеки, напоминающие кровь. – Я тоже дам тебе наследника и сделаю счастливым, – вслед летят книги и все, что попадается под руку. – Я готова ради тебя на все! – ее крик рвет горло, пока слезы перекрывают обзор, застлав все толстой пеленой. – И ты сам говорил, что я дорога тебе.       – Так и есть, Грейнджер, – Драко вытягивает руки, пытаясь подобраться к девушке и успокоить, – но пойми, все намного сложнее, чистокровные браки – сложнее.       – Сделай уже этот чертов выбор, Малфой! – палочка появляется перед его лицом, как и разъяренная гриффиндорка, готовая вот-вот выпустить заклинание. – Либо я, либо она, – ядовито проговаривает Грейнджер, сквозь зубы. – Я буду ждать тебя в Рождество, но если ты не придешь, то больше никогда меня не увидишь. А сейчас убирайся.

Наши дни

      – Дорогая, ты в порядке?       Гермиона подскакивает на месте, выдернутая из собственных мыслей, опустившихся на нее тяжелой лавиной, под которой гриффиндорка была готова похоронить себя еще мгновение назад.       Глаза забегали по взволнованному лицу Джинни Поттер, появившемуся буквально из ниоткуда прямо перед ней.       Грейнджер растирает веки, а потом быстро-быстро моргает, пытаясь согнать неприятное чувство, разрывающее ее голову напополам.       – Я просто немного устала, – выдыхает Гермиона, взглянув на подругу и чуть подняв уголки губ.       – Не надо… – Джинни качает головой и присаживается рядом с подругой, мягко сжимая ее ладонь. – Это ведь все из-за него, да? – и ей даже не нужен ответ. – Все газеты только и говорят о беременности Астории.       Гермиона молчит, уткнувшись в собственные колени. Ребра стягивает прочная тетива, внутри все опухает от напряжения, но она пытается сдерживать эту ноющую боль.       – Ты меня презираешь?       – Конечно, нет. Просто я… я не совсем тебя понимаю.       И я тоже.       Но уже поздно отступать.       – Я не думала, что так выйдет, Джин, – Гермиона вновь смотрит в окно, наблюдая за падающими снежинками. Из другой комнаты раздается громкий смех друзей, и она чувствует себя еще хуже. – Я просто хотела немного любви.       Идиотка.       – И поэтому выбрала Малфоя?       – Мне казалось, он стал другим.       Просто ты научилась обманывать саму себя.       – Люди не меняются, Гермиона, – в голосе слышатся нотки жесткости. – Малфой всегда приносил нам только неприятности, – Джинни внимательно смотрит на подругу, – и боль.       Гриффиндорка пальцами нащупывает влажные дорожки на своих щеках, даже не поняв, в какой момент они появились.       – Он просто сделал не тот выбор, – все ее оправдания звучат по-детски наивно, потому что она знала, что Малфой всегда действовал исходя из собственной воли и выгоды.       И сейчас он делал тоже самое – добровольно мучил ее, наслаждаясь тем, что смог подкосить Гермиону Грейнджер и сделать ее своей личной игрушкой и безропотной марионеткой.       Словно это было его хобби или жестокое желание – ломать людей до самого основания, вскрывая старые нарывы и раны, и заставлять поступиться всеми принципами. Он любил открывать им глаза на самих себя, показывать насколько они ничтожны и жалки, и Гермиона вступила в эту игру, не зная, что Малфой был потрясающим игроком-противником, против которого у нее не было и шанса.       Блять.       – А каким его выбор будет сейчас?       – Это я и хочу узнать, – Гермиона поднимается с дивана, слыша хруст суставов. Ее немного ведет в сторону от выпитого алкоголя, голова затуманена, но ноги уже несли ее к камину.       – Что?.. – Джинни ошарашенно пялится на Гермиону. – Ты уходишь? Но сегодня Рождество!       Гермиона останавливается, повернувшись лицом к подруге. Она шмыгает носом и опять пытается выдавить из себя улыбку.       – Тогда может мне повезет, и случится рождественское чудо. Не переживай за меня, – сделав пару шагов, Гермиона оставляет быстрый поцелуй на щеке Джинни. – Увидимся завтра, хорошо? – и она исчезает, скрывшись в зеленом пламени Летучего пороха.       Через мгновение Гермиона оказывается у себя дома, тут же рухнув на пол и позволив всем слезам выйти наружу. Она тонула в этой жиже из боли, пожирающей ее почти целый год, но сейчас больше не было сил сопротивляться и бороться. А она уже и не хотела, решив отдать победу Астории.       Чертова сука.       Но внутри еще теплилась надежда, которую Грейнджер отчаянно отвергала, чтобы разочарование было менее болезненным.       Но это все равно не помогало.       Гермиона лежала на полу, корчась от судорог. В пальцах застыла пульсация, оставленная крошками стекла от той злополучной бутылки, брошенной ей в стену. Она так и не убрала тогда осколки, и сейчас была готова глотать их, чтобы все скорее прекратилось.       Темнота застилает глаза. Она быстро пускает огонек света в одну из ламп, наполнившей комнату тусклым освещением.       Гермиона медленно обводит взглядом гостиную. Не наряженная елка стоит в углу, а рядом – коробка с шарами и гирляндами. Она собиралась украсить все вместе с Драко, но теперь она едва сдерживается, чтобы не взорвать весь дом с его воспоминаниями и запахами.       Крик проносится по воздуху, когда стрелка на часах подползает к двенадцати. У нее остается всего пять минут до конца рождественского дня.       Он придетпридетпридет.       Губы уже искусаны в кровь. Гермиона отсчитывает секунды под биение своего сердца. Рука ползет к животу.       Прости меня, малыш.       Часы отстукивают полночь.       Приговор назначен.       Проход в камин закрывается, а комната вновь погружается во мрак. Проносится хруст, Гермиона шарит руками по полу в поисках подходящего осколка.       В воздухе замирает громкий выдох, а снаружи раздается громкий хлопок.       Малфой оказывается у входа, кутаясь в зимнюю мантию и пытаясь увернуться от бушующей метели. Он прячет ладонь в кармане, нащупывая небольшой пузырек. В грудной клетке появляется скребущее чувство, но он знает, что так правильно.       Все ради семьи.       Кулаки уже несколько минут впечатываются в дверь, но он не слышит ни звука. Только свист ветра забивается в уши, заставляя подрагивать от льдистых когтей, вонзающихся в лицо.       Он стоит здесь еще пару мгновений, но огни не зажигаются, а дверь остается запертой.       Видимо, ты справилась сама, Грейнджер.       Малфой отступает от дома, выходя на тротуарную дорожку. Он бросает последний взгляд, но видит такие же потухшие окна.       Очередной хлопок разрезает улицу.       Выбор сделан.       Приговор вступил в силу.