***
— Шибари, блядь! Что это вообще такое? — Арсений в гримерке откровенно бесится от столкновения с пробелом в собственных познаниях, так еще и, видимо, в чем-то настолько известном, что Антон совершенно очарованно улыбается и любуется, ни капли не стесняясь. Злящийся Арс — отдельный вид искусства, а он — истинный ценитель. — А то ты по моим намекам не догадался, — Сереже-то кажется, что его намеки максимально прозрачны, но Дима на это крайне красноречиво усмехается. — Нет, представь себе! — Арса это еще больше выводит из себя, хотя и злится он все же полушуточно, а Антон прямо-таки умереть готов от восторга. У них выдался небольшой технический перерыв — переодеться после «новостей», и Арс, как обычно, распсиховавшийся из-за трудностей в угадывании, выпускает пар, устраивая драму. Антон думает: «Актер!», — и не может сдержать счастливую улыбку, потому что Арсений во всех своих проявлениях совершенно восхитителен, настолько, что иногда даже не верится, что он самый настоящий, реально существующий человек, так еще и ничуть не меньше восторженный самим Антоном (что совсем уж непостижимо сознанием простого смертного Шаста, и каждый раз от этой мысли его распирает от наплыва эмоций). — Шибари — это… Димино объяснение прерывается, так и не начавшись: Антону в голову приходит идея, от которой он весь загорается, даже перестает смеяться над арсовым спектаклем и, принимая серьезный вид, надменно-менторским тоном перебивает: — Ну во-первых, шибари. Ударение на последний слог. А во-вторых, если Арсению Сергеевичу так хочется восполнить пробел в знаниях — могу провести лекцию после съемок. По-дружески, так и быть, бесплатно. На «по-дружески» Дима с Сережей сыпятся, как школьники, толкая друг друга локтями, и даже Арс выходит из образа разъяренного львëнка и пытается за неловкой улыбкой скрыть смущение. То-то им четверым неизвестно, какие они с Шастом друзья… — Только ты пообещай сам ничего не гуглить до этого, чтобы первое впечатление не портить. Арсений растерянно смотрит на Антона, который из своего серьезного образа не выходит ни на секунду, стоит, пафосно галстук поправляет (и не важно, что без штанов, которые успел снять до всего этого, главное, пиджак какой, прямо вылитый препод какого-нибудь элитного ВУЗа), переводит взгляд на Сережу и Диму, те мальчишески хихикают и перемигиваются, вводя в еще больший ступор. Интрига вокруг термина ебануться просто. — Обещаю.***
— Арс, притормози тут, — Антон всю дорогу смотрит по сторонам и, вот, теперь радостно тычет пальцем в сторону строительного магазина. — И сиди в машине, я быстро. Арсений осторожно паркуется, едва ли не подскакивая с сиденья, чтобы оценить расстояние до других машин, Антон смеется и даже не говорит, что он «как дед» — это уже и так понятно. Быстро чмокает Арса в кончик носа в ответ на полный замешательства и вопросов взгляд и радостно выскакивает из машины. Арсу кажется, что он находится там бесконечно долго, а еще он совершенно не понимает, зачем это надо и связано ли это с запланированной «лекцией», но строительный магазин и медитация в его голове в единое целое никак не вязались (Арс решил, что шибари — это что-то про медитацию, потому что это было в стиле Тодоренко и вполне ложилось на сережино «сбрасывание оков» и прочую эзотерическую муть). Не мог же Шаст, в конце концов, вдруг решить переклеить обои или что-то вроде того? Еще и ему сказал зачем-то в машине оставаться. И вот Антон выходит из дверей, освещая вечернюю улицу довольной улыбкой, садится в машину и как-то особенно радостно целует Арса, окончательно убеждая его в том, что что-то все-таки затеял. — Поехали скорее. — Это в тебе такой энтузиазм просыпается от того, что ты знаешь что-то, чего не знаю я? — Арс чувствует прилив нежности, представляя, как Антон будет счастлив, посвящая его в тайну этого загадочного слова, раз одно предвкушение вызывает у него такую улыбку. — Именно так, Арсюш, — и он снова довольно чмокает его в нос, пользуясь тем, что они пока не тронулись с места. Но дома Шастун почему-то не начинает рассказывать, зато прямо с порога прижимает Арса к себе, целует, помогая раздеваться, на верхней одежде не останавливается — стягивает свитер, тянет в сторону спальни. Арсений не против и даже очень «за», но любопытство никуда не уходит и он спрашивает так просто, для галочки: — А шибари? — акцентирует на последнем слоге, мол, смотри, запомнил, как правильно. Антон улыбается как-то совсем загадочно, целует возле уха, его голос становится низким, тихим, у Арса от этого табуны мурашек по телу, а еще от горячего дыхания, касающегося шеи. — Всему свое время. Арсений думает, что будто бы совсем недавно его Тоша в постели был милым котенком, красневшим от одного только взгляда, а теперь вот он сам горит от его голоса, прикосновений и предвкушения того, что Антон затеял. А то, что Антон все же что-то затеял уже совсем очевидно. Он раздевает Арса полностью, в то время как с себя позволяет снять только худи, оставаясь в черных джинсах, осыпает поцелуями шею, плечи, лопатки, языком соединяет обожаемые им точки-родинки в путаные узоры. Он мечтает однажды сосчитать их все, это пунктик: знать Арсения лучше, чем свои пять пальцев, вплоть до количества родинок; ни одна из попыток пока еще не закончилась успехом, но он не торопится, знает, времени у них — целая жизнь. Арс загнанно дышит, едва стоит на ногах (Антон пересекает попытку перевести действо в горизонтальное положение), а его член возбуждено подрагивает, но Антон своими ласками ниже не спускается, гладит кончиками пальцев чувствительную кожу боков, нежно кусает плечи, мажет языком по ушной раковине, и Арсений уже почти готов умолять, но это, кажется, не то, чего Антон хочет. — Закрой глаза и постой немного, — голос хриплый, Арс понимает, что он сам заведен едва ли не больше, а значит есть, ради чего терпеть. Жмурится, сердце взволнованно бьется — не страх, предвкушение; ни один из них не способен сделать другому больно, их спальня — территория безграничной нежности и заботы. Антон возвращается, почти бесшумно ступая босыми ногами по полу, трется носом об арсову шею, глубоко вдыхает запах, трепетно целует. Арсений доверчиво жмется к нему спиной, глаза закрыты, потому что просьбы открыть еще не было. Именно просьбы — так ощущается правильнее, они слишком равны в своих отношениях, чтобы кто-то решался приказывать и доминировать. — Расслабься и не пугайся, — голос сквозит такой любовью, что Арсу вовсе не обязательно знать, что будет дальше, чтобы чувствовать себя спокойно. — Скажи, если будет неприятно, сразу прекратим. Антон близко-близко, почти обнимает, перехватывает его запястья, заводит руки за спину, складывает: ладони прижаты к предплечьям, пальцы выпрямлены. Арса осеняет догадка, которая тут же подтверждается, когда Антон пропускает веревку под его руками и шепчет, едва касаясь губами уха: — Шибари — это японская техника связывания, — оставляет легкий поцелуй между лопаток. — Она берет свои корни из боевых техник, которые в древности использовали для захвата пленных или ареста преступников. Арсений теряется в этом шепоте, в осторожных касаниях пальцев (немного дрожащих: Антон волнуется, боится причинить дискомфорт), старается не упустить ничего, ни единого мгновения, ни единого слова и в совершенном восхищении пребывает от того, сколько заботы и любви в каждом его действии. — При связывании учитывались не только телосложение, пол и особенности одежды, но и социальное положение связываемого. Отсюда разнообразие приемов, — зарывается носом в волосы за макушке, глубоко вздыхает. — Уже позже эти техники переработали в эстетические и начали использовать в театральных представлениях. Пальцем проскальзывает между руками и веревкой, смотрит, достаточно ли свободно, чтобы не сделать больно; проверяет узел — тот не скользит и не затягивается сам по себе, и Антон выдыхает: все правильно. Арсений наконец вспоминает про закрытые глаза, открывает, смотрит через плечо на своего очаровательно сосредоточенного Тошу, тянется за поцелуем и получает — сухие обветренные губы контрастируют с бархатисто-нежными касаниями языков, поцелуй медово-тягучий, того и гляди почувствуется сладость. Хочется провести так остаток жизни, но Антон отстраняется, смотрит пьянеющим от происходящего взглядом, мокро чмокает в щеку и продолжает, теперь уже щекоча ухо влажными губами: — Есть огромное множество вариантов обвязки разной степени сложности, для многих нужна хорошая растяжка, — целует в висок и улыбается, — у тебя она есть. Но сейчас я выбрал простой и комфортный способ, он называется готэ. Антон пускает веревку по груди, снова заводит назад, Арс тихо-тихо смеется: манипуляции пальцами и веревкой приятно щекочут между лопаток. Он не чувствует себя скованным, скорее окутанным антоновой нежностью и любовью, и от этого так тепло и уютно, а Антон почему-то спрашивает между поцелуями и очередными веревочными хитросплетениями все ли в порядке, будто без слов не ясно, что Арс счастлив. Беспокоится, проверяет: вопросами, взглядами, пальцами, скользящими между веревкой и кожей. Заканчивает, смотрит на свою работу восторженно, едва ли не прыгая вокруг. — Ты потрясающий, Арс! Расцеловывает лицо, прижимая почти полностью обездвиженного Арсения к себе. Арс смущается — слова эти не раз слышал, голым стоять перед Антоном тоже давно уже привычно, но вот веревки, так бережно сковавшие руки, выводят доверие на какой-то совершенно новый уровень, так, что дух захватывает. Он думает, что позже нужно будет попросить Антона показать, как все это делается, и испробовать на нем самом, но сейчас полностью концентрирует внимание на языке Антона, который теперь уже на груди сплетает родинки влажной линией, подбираясь к соскам, так удачно оказавшимся между дважды проведенной спереди веревкой. Возбуждение, не спадавшее, но ушедшее на второй план во время связывания, снова охватывает, Арс несдержанно стонет, когда губы смыкаются на соске, но торопить не смеет — этот раз слишком особенный, не секс, а совершенно волшебное физическое воплощение любви. Антон помогает ему сесть — оказывается, без рук даже это сложнее, того и гляди потеряешь равновесие — опускается на колени, смотрит в глаза ласково-ласково, так, что только от взгляда можно кончить или расплавиться в лужицу, как мороженое под палящим летним солнцем, целует поочередно каждую коленку и по бедру губами перебирается выше. — Тоша, — Арс задыхается от нежности, ему хочется пальцами перебирать его кудряшки, гладить по голове или хотя бы расслабленно откинуться назад, опираясь на руки, когда Антон берет его член в рот сразу и полностью, уже не растягивая время. Но руки обездвижены, поэтому остается только растворяться в ощущениях и повторять любимое имя, чтобы сосредоточиться еще хоть на чем-то, кроме плотно сжатых влажных от слюны губ и языка, ласкающего головку, иначе с ума сойти можно — Антон его тело слишком хорошо знает, безупречно подводит к краю, но не дает кончить слишком рано. А теперь Арсу кажется, что он чувствует все в несколько раз острее, чем обычно, и сейчас вот-вот уже, но Антон сбавляет темп: выпускает член изо рта, влажно причмокивая (от звука — волна мурашек по бедрам), обхватывает ладонью, медленно по всей длине ведет языком и с увлечением принимается за яички. Рука в это время неподвижна, только большой палец гладит головку. Арсений смотрит внимательно, ловит каждое движение: вот Антон по очереди втягивает яички в рот, снова размашисто лижет, вбирает член в рот, буквально присасывается, упираясь губами в собственную руку, которой помогает, движется в одном ритме, поправляет кудрявую непослушную челку — обычно Арсений сам делал это, ловил зрительный контакт и со всей возможной нежностью отводил волосы в сторону и так и оставлял руку придерживать их. Арс стонет, не отводя взгляд, пытается, фокусируясь на картинке, совсем не поплыть, и тут Антон стонет сам, посылая вибрацию по члену, его свободная рука тянется вниз, к собственному паху, и Арсений едва не кончает от мысли о том, насколько сильно Антон завелся, увлекшись минетом. — Не могу больше, — он целует низ арсова живота, щекочет сбивающимся дыханием и с силой сжимает себя, чтобы хоть немного унять возбуждение. — Пожалуйста, — Арс путается в мыслях, не может собрать их в просьбу прекратить ласки и заняться сексом, но знает, что Антону и этого достаточно, чтобы понять все, что у него в голове — Антон так давно живет там, что теперь уже полуслова, полувзгляда хватает, чтобы понимать. И Антон в восторге от этого, так ведь мечтал когда-то очутиться там, а теперь, вот, сбылось. Он забирается на постель, колени ставит по бокам от бедер Арса, целует глубоко, нежно, пальцами зарываясь в волосы на затылке, снова расцеловывает лицо, будто забывает совсем про возбуждение от этого прилива любви. Надолго забыть не получается, правда: Арс подается бедрами наверх, почти скулит жалобно так, что Антон готов прямо сейчас взять его, но есть вещи более важные, например, комфорт любимого человека. Он встает, помогает подняться Арсу и снова опускается на колени, на этот раз разворачивая его спиной к себе. Ласково, как бы приветствуя, оставляет по поцелую на каждой ягодице, привычно-удобно укладывает на них ладони и раздвигает. Смотрит почти умиленно и не сдерживает дурачество: слегка дует. Арс смущенно шелестит тихим смехом: — Щекотно. Антон улыбается — этого и ожидал — и припадает ближе, языком обласкивая колечко мышц — оно рефлекторно сжимается от прикосновения, но тут же расслабляется снова. От степени доверия захватывает дух каждый раз, как в первый: Арсений, связанный, стоит перед ним во всех смыслах открытый и не испытывающий ни капли волнения, хотя Антон прекрасно помнит, как в первые их разы он все время пытался все контролировать и, по возможности, делать самостоятельно, оставляя Антону (не самое худшее, но недостаточное) наблюдать за тем, как он сам подготавливает себя. Арс дышит через рот шумно, на грани стона, вертит задом, сам вжимается в лицо Антона, который с языком обращаться умеет, не только болтая на сцене и перед камерами, и в целом с трудом уже держится на ногах, они от возбуждения и удовольствия дрожать начинают, хочется лечь, но больше хочется, чтобы Антон не прекращал или, еще лучше, продолжил, заменив язык, ритмично проникающий внутрь, для начала хотя бы пальцами. И Антон, то ли слыша мысли, то ли правильно трактуя жалобный стон, щелкает крышкой лубриканта. Теплый язык исчезает, но его место быстро занимает прохладный от смазки палец, и Антон снова дразнится — гладит, давит совсем слегка, но не проникает внутрь, вынуждая Арса снова подаваться назад, пытаясь насадиться. Антон на это умиленно смеется, нежно кусает за ягодицу и наконец-то проникает внутрь, практически сразу добавляя второй палец, потому что Арс, благодаря регулярному сексу, всегда практически готов, но Антон все равно каждый раз растяжке уделяет время, во многом, если уж честно, потому что ему попросту нравится это почти медитативное занятие. — Как тебе будет удобнее? Арсу хочется сверху, чтобы сидя лицом к лицу, а не в подушку (вариант лежать на спине сразу отметается — руки затекут быстрее, чем Антон успеет надеть презерватив), но он не уверен, что справится — ноги еще дрожат от того, что Шаст вытворял своим ртом. Задумывается, и желание видеть и целовать пересиливает все сомнения практически сразу — устанет, сменят позу, говорить о собственном комфорте они, благо, научились за эти годы (через ошибки, недопонимания, глупые ссоры, но вместе — это самое главное). — Сядь, — Арс ведет плечом в сторону кровати. Антон понимает без лишних слов, стягивает с себя джинсы вместе с бельем, неуклюже спотыкается об штанину — собственное возбуждение поторапливает, а такой внимательный и поплывший взгляд Арса до сих пор заставляет смущаться, садится послушно на край кровати и приглашает — звонко хлопает по ляжкам ладонями. Арсений забирается к нему, ставя колени по обеим сторонам от бедер, Антон поддерживает, чтобы он равновесие не потерял, но Арсений даже со связанными руками синоним грациозности. Шаст под его любящим взглядом плавится, как сырок, тянется за поцелуем и тут же получает: чувственный, нежный, но с каждой секундой все более горячий, распаляющий и без того пылающие тело и разум. Арс двигает тазом вперед, сталкивая их члены, они одновременно стонут в поцелуй, и Антона покидает последнее терпение. Совершенно невозможный Арсений кусает мочку уха, кончиком языка мажет по кромке, пока Антон рвет фольгированную упаковку и раскатывает презерватив по члену. — Пожалуйста, быстрее. Хриплый шепот любимого пускает по спине волны мурашек. Антон размазывает больше смазки и командует: — Давай. И рукой направляет член, когда Арсений опускается сразу до конца с жалобным стоном на выдохе. Замирает, смотрит своими бесстыдными глазами, отчего-то глубоко-глубоко синими на фоне покрасневших век, и делает наконец первое движение: плавно толкается вперед и вверх, членом задевая живот Антона. Темп берет мучительно неторопливый, будто до этого медлили недостаточно, но это слишком хорошо, чтобы спешить. Антон располагает руки на пояснице, поглаживает пальцами кожу и, не в силах выносить зрительный контакт, до края заполняющий самыми яркими и сильными чувствами, целует снова. Арсу кажется, что они сливаются в единое целое, сплавляются вместе по всей площади соприкосновения, приятное, затягивающее с головой чувство, доступное только когда любишь настолько, что любовь уже не умещается в слова и разливается вокруг от каждого взгляда и прикосновения. Когда в поцелуе перестает хватать воздуха, он расцеловывает лицо Антона беспорядочными мелкими касаниями. Когда сил целовать не остается, он запрокидывает голову, надежно удерживаемый за поясницу, стонет гортанно, рваными движениями ускоряется и чувствует губы Антона на своей шее. Хочется быстрее, глубже, но ноги горят невыносимо. — Не могу больше, — стонет расстроенно, утыкаясь в плечо Антона, лижет языком соленую от пота шею — они оба мокрые, даже несмотря на то, что Антон сейчас был явно меньше нагружен физически. — Давай по-другому. Как по-другому — не знает, но всецело доверяет это Антону, который отклоняется назад, подушки укладывает. Потом помогает Арсу лечь на спину, но тут же спрашивает: — Руки не больно? — Нет, все хорошо, — Арс про веревки вообще вспоминает, только когда хочет обнять Антона или кудряшку с лица убрать, чтобы глаза не щекотала, или лицо его обхватить ладонями и целовать, целовать… И все же Антон под спину его поддерживает, чтобы зажатые руки не затекли, входит, сразу же возвращаясь к тому темпу, на котором остановились перед сменой позы. Арс протяжно стонет и смотрит прямо в глаза, драматично сдвинув брови, вытягивает шею — Антон намек понимает и наклоняется, целует. Арс толкается бедрами навстречу его движениям, трется членом об живот, впивается короткими ногтями в свои предплечья и мычит в поцелуй. Антона от его невозможности накрывает, он готов кончить от одного только понимания, что это он сейчас под ним, но не успевает первым: Арсений дугой выгибается, разрывая поцелуй, чтобы стону ничто не мешало, и изливает сперму, забрызгивая обоих. В этот же момент сжимается почти до болезненных ощущений, не оставляя Антону ничего, кроме кончить следом, сжав зубы на усеянном родинками плече. Антон перекатывается на спину, утягивая за собой Арса (опадающий член при этом выскальзывает), пытается отдышаться, расцеловывая плечо, на котором красным горит след от зубов, ищет пальцами узлы. Они не поддаются сразу, к тому же вслепую это не так просто, но все же Антону удается подцепить конец веревки и распутать ее. — Ну, кажется, урок на тему «шибари» я усвоил, — освобожденные руки сразу находят своё место, заключая Антона в объятия. — Но мне больше нравится, когда я могу тебя трогать.***
— И все-таки, откуда такие познания в японских практиках? После душа, разморенные горячим сексом и теплой водой, они лениво целуются и так же лениво гладят друг друга. Голос у Арса очаровательно сонный, а слова звучат нечетко, потому что щекой он лежит на груди Антона. — Да как-то несколько лет назад увидел фотки, подумал, что красиво пиздец, — Антон перебирает пальцами влажные прядки, распутывает бережно, чтобы утром Арс не возмущался, что на голове опять будто птицы гнездо свили. — Пару дней читал про все это, даже попрактиковался, — он смеется неловко прежде, чем уточнить: — на большом плюшевом медведе. Арсений тоже беззвучно трясется от смеха, носом утыкаясь ему в шею, представляет, как его Антоша возился с веревками над игрушкой, пытаясь сообразить, как вяжутся все эти узлы, которые сегодня он так умело повторил на нем самом, а потом зевает — день был насыщенный и теперь тяжелая усталость накрывает с головой. Антон еще продолжает негромко рассказывать, что днем во время перерыва пересмотрел кучу видео о том, как правильно связывать, чтобы не облажаться в процессе, и Арс, убаюкиваемый его спокойным голосом, биением сердца и теплом тела, погружается в сон.