Все слова, которые я не смог сказать (All the words I couldn't say)

***

«Горе интуитивно, а не разумно; вой в центре горя груб и реален. Это любовь в самой дикой форме ». —Мега Девайн

*** Был холодный зимний день, когда Джордж впервые заходит в маленькую причудливую кофейню в конце переулка центра города. На самом деле он не собирался сюда заходить, честно. Вы даже не увидите кофейню просто так. Только когда вы прямо проходите мимо, то сможете заметить прямоугольную деревянную вывеску с выгравированным золотистым «Surgari» на переднем крыльце, в углублении в стене. Ничего интересного, что могло привлечь внимание, просто обычная кофейня в переулке в центре города. Но что его удивило, так это то, насколько она оказалась оживленной, особенно в такой час: теплый золотой свет льётся из окон на покрытый инеем тротуар, а из дверей доносится запах свежей выпечки и жареных кофейных зёрен. Он мог слышать приглушенный смех и громкое хихиканье, доносившееся из магазина; всё это почти соблазняет его своей домашней атмосферой. Холодно. Ноябрьский бриз колит его кожу даже под толстыми тканевыми перчатками. Снег падал на его каштановые волосы, окрашивая их в платиново-белый цвет, а щёки - в ярко-красный. Джордж вздыхает, горячее дыхание смешивается с холодом. Может быть, было плохой идеей выходить так поздно вечером, чтобы получить вдохновение для написания статей для предстоящих выпускных школьных проектов. Может, ещё хуже было выходить на улицу посреди зимы только со своим телефоном и ноутбуком. Для Джорджа причудливая кофейня в конце переулка в центре города выглядела как рай на земле. Итак, с ещё одним притворным вздохом, он входит. Звук дверных колокольчиков и болтовня других посетителей мгновенно вернули его в реальность. Из стереосистемы звучит мягкий джаз, какая-то старинная песня девяностых, эхом разносящаяся в его бесплодном сознании. — Добро пожаловать в Surgari, — Джордж переводит свой взгляд на стойку. Там стоит парень в фартуке горчичного цвета с белой банданой на лбу (Джордж старается не задумываться о том, позволяет ли это магазин) и со скучающим выражением лица. Джордж чуть не подпрыгнул на месте. Он был настолько поглощен теплом, которое начало просачиваться через его тело, что забыл, что это место изначально было общественным заведением — где нужно делать заказы. Он неловко посмеивается, социальное взаимодействие никогда не было его сильной стороной: — Э… Привет? Человек за стойкой недовольно глянул на него: — Вы собираетесь заказать или нет? Джордж чувствует, как на него накатывает волна смущения, когда он идёт к стойке быстрыми длинными шагами. Он смотрит на меню над головой, не желая унижать себя ещё сильнее. — Можно, пожалуйста, э… — бормочет он, — горячий шоколад с корицей? Большой. Парень за стойкой набрал что-то в кассе, прежде чем повернуться к Джорджу. — Что-нибудь ещё? Джордж чувствует урчание в животе: — Клубничный рулет, пожалуйста? — Один большой горячий шоколад с корицей и одна клубничная лепёшка, — машина издает жужжащий звук, прежде чем парень вырывает распечатанный чек и передаёт ему. — Ваш заказ будет готов примерно через 10 минут. — Могу я узнать ваше имя?— спрашивает бариста, поднося маркер к одной из чашек. Парень старается не запинаться. — Джордж. Джордж поспешно кивает, крепко сжимая в руках квитанцию. Он разворачивается на каблуках и подходит к высоким табуретам у окна. Осматривая переполненный зал, он усмехнулся. Удивительно, что в такой маленькой кофейне как эта, может быть так много посетителей в такую позднюю ночь. Это почти смешно, — думает он, прежде чем врезаться в девушку. — Эй! — вскрикивает она. Джордж начинает паниковать, когда видит большое кофейное пятно посреди её гладкой белой блузки. Он открывает рот, чтобы извиниться. — Мне жаль, что я не-.. Девушка перебивает его с резким разочарованным стоном, её изящные ухоженные пальцы тянутся к её блузке. — Ух, смотри перед собой в следующий раз, — шипит она, нахмурив брови от уродливого пятна. Джордж съёживается, коря себя за то, что был таким не внимательным. Он начинает уходить, склонив голову от стыда. Ему хочется спрятаться где-нибудь, чтобы мир никогда больше не увидел его покрасневшие щёки. До того момента, как он услышал слабый восклик, доносящийся до его ушей. — Идиот, я не могу встретить Дрима так! В этом имени есть что-то знакомое — Джордж так быстро оборачивается, что он чуть не теряет равновесие. Только чтобы обнаружить, что ранее ушедшая девушка исчезла среди толпы. Единственное, что осталось от неё — это книга в твердом переплёте, оставленная на полу. Его глаза расширяются, когда он видит название. "Путеводитель по непредсказуемому", под авторством Дрима. Вот почему это звучало так знакомо. Джордж опирается на диван и осторожно берёт книгу. Она выглядит почти как его домашняя копия — ну, разве что новее. У него сломался корешок, страницы были исписаны множеством анализов абзацев. Её любили, и это было видно. В этот момент Джорджу приходит в голову, что девушка специально встречалась с Дримом. Джордж может и был студентом колледжа с омертвевшими мозгами, который использует все свои мыслительные способности, чтобы впихнуть литературный анализ "в поздние 4 часа утра", но он определённо может сложить два и два вместе. Он в многолюдном кафе, и теперь, когда он осмотрелся внимательнее, он наконец осознаёт тот факт, что все они держат в руках по крайней мере копию одной и той же книги. Все с радостными широкими улыбками на всё лицо и с искрящимися от веселья глазами. С чего бы им не быть в восторге? Кто не знает о Дриме? Признанный вундеркинд с рукой, способной писать самую поэтическую прозу. Чьи истории погрузили вас в самую глубину произведения и самые живые образы. Дрим — это вдохновение Джорджа, его муза. В конце концов, Джордж отрывается от размышлений, когда его имя называют на стойке регистрации. — Горячий шоколад с корицей и клубничный рулет для Джорджа! «Похоже, прошло меньше 10 минут» — думает он, идя к стойке с книгой в руке. Бариста ничего не говорит, он просто с профессиональной лёгкостью выполняет заказ, работая руками, чтобы быстро положить рулет в пластиковую упаковку и запечатать чашку. Джордж наблюдает за ним, то и дело переводя взгляд на блестящую металлическую табличку с именем на его фартуке, на которой выгравировано имя «Сапнап». — 6 долларов 25 центов, — говорит он ровным монотонным голосом. Джордж наблюдает за ним. Парень выглядит не моложе его, с небольшой щетиной на лице и глубокими мешками под глазами. Но даже несмотря на всю усталость, Джордж видит это мерцание пламени в его глазах, что-то вроде озорства. Достав бумажник, он откладывает книгу на стойку перед ним. Он не видит, как заинтересованно расширяются глаза баристы, когда он это делает. Когда Джордж наконец вытаскивает десятидолларовую купюру, чтобы отдать её другому парню, и медленно протягивает книгу. —Знаешь, автор этой книги мой близкий друг, — застенчиво произносит бариста, просматривая кассу в поисках сдачи Джорджа. — Ты пришел за автографом? — спрашивает он. Это моментально привлекает внимание Джорджа. — Подпись книги? Бариста буквально засиял и теперь Джордж действительно видит, что скрывается за тусклыми, измученными глазами. Они горят гордостью, тусклая искра в них превратилась в бурлящее пламя, а его улыбка заискрила. — Чувак! — возбужденно говорит тот, широко размахивая руками. — Сейчас идет раздача автографов до поздней ночи. Джордж вдруг почувствовал предвкушения. — Лично с Дримом? Он ещё принимает? — Джордж старается сохранять спокойный голос, надеясь, что его фанатский восторг не проявится в словах. Сапнап широко и гордо улыбнулся. — Да, хотя я думаю, что он уже закрывается на ночь. Тебе повезло встретиться с ним вовремя. Джорджа охватывает внезапный страх, приковывая его ноги к месту. — Я могу встретиться с ним? — осторожно спрашивает он, пальцами теребя потрепанные края обложки. — Это ведь не шутка? Бариста смеётся. — Нет, нет. На самом деле я наёбываю тебя. Да, это не шутка, есть раздача автографов. И я удивлен, что такой фанат, как ты, не узнал о ней. —Ха-ха, — тёмноволосый язвительно смеется. — На данный момент я слишком занят экзаменами в колледже, чтобы даже интересоваться внешним миром. Джордж обычно боится показаться слишком грубым или злым, но есть что-то в этом баристе из кофейни, из-за чего кажется, что они дружат уже очень давно. Ему кажется, что его смех - это то, что он слышал всю свою жизнь. — Очень близкий и случайный покровитель. Моя смена скоро закончится. Если хочешь получить подпись, то я могу показать тебе как подняться туда, где сидит Дрим. У Джорджа перехватило дыхание, ведь он не ожидал, что его ночь пройдёт так. — Ты уверен? Улыбка на лице баристы — это единственный ответ, который ему нужен. —Поднимись по лестнице у двери, — парень за стойкой усмехается, поворачиваясь к следующему клиенту. — И не стой как истукан, он действительно хороший парень. Джордж сжимает пальцы на стаканчике с его напитком. Костяшки побелели, как алебастр. Он чувствует, как страх и предвкушение крутятся в его животе, когда он, старательно выстраивая шаг, поднимается по лестнице на второй этаж. На самом деле всё происходит слишком быстро. В одно мгновение он заходит в эту случайную кофейню в конце дороги, а в следующий - он идёт на спонтанную встречу с тем, кто вдохновлял его всё это время. Джордж хорошо помнит ночи, когда он читал произведения этого известного автора. Как он втягивался в каждое слово и сложное предложение. Джордж обычно говорил: было что-то в том, как писал другой парень. Как слова слетали со страниц в просторы его разума, создавая свой дом в его обширном воображении. Дрим знает способ завлечь читателя с первого слова. Джордж восхищается Дримом, он восхищается тем, как он пишет, и восхищается человеком, стоящим за ним. И Джордж собирается с ним встретиться. Джордж собирается открыть эту дверь и встретить своего кумира – —Ух.. ещё один? У Джорджа перехватывает дыхание от этих слов. Он быстро поворачивается к сказавшему. — Ваш друг за стойкой сказал мне, что вы все еще раздаёте автографы, — говорит Джордж, стараясь не позволить яду просочиться в его слова. Тот застонал. — Сапнап просто создаёт мне больше работы. Он не знает, чего на самом деле ожидать. Дрим известен тем, что не любит записанные интервью или ток-шоу в прямом эфире. Его лицо тоже не совсем анонимное. Он известный писатель, книги которого продаются по всему миру. Сейчас оставаться особенно скрытным — не вариант. Пепельные светлые волосы с тускло-виридиановыми глазами. Может дело в том, в каком он сейчас состоянии? Джордж задумался. Дрим сутулился над красным деревянным столом, мозолистыми руками перебирая разбросанные бумаги. Джордж видит, насколько тот утомлен - губы сжаты в тонкую линию, а разочарование нависло над ним, как грозовая туча. —Вы так и будете стоять там? —ворчит автор, и Джордж чувствует, как вибрация чужих слов прокатывается по его коже. Он не знал, чего ожидать, что тот скажет. В глубине души он желал кого-то, кто не был… таким. Таким, таким… — Вы всегда такой надоедливый? — Джордж закатывает глаза, задерживаясь у дверного косяка. Джордж замечает, как в глазах Дрима мелькнул маленький интерес. Его лицо украшает застенчивая улыбка. — Вы умны не по годам, не так ли? — язвительно спрашивает другой парень, его спина выпрямляется. Джордж дерзко приподнимает брови: — Используете громкие слова сейчас? Когда Дрим смеётся, Джордж отмечает, как это звучит странно, как кипящий чайник. — Вы начали это. Джордж усмехается: — Писатель здесь вы, не так ли? Кроме того, ваша книга наполнена таким обширным словарным запасом, что можно было бы предположить, что вы знаете, что означает «надоедливый»? — говорит он, дразня. Улыбка на лице Дрима стала ещё шире. Сверкая зубами, он спросил: — Так вы читали мою работу? Джордж старается не смотреть на него ошеломлённо. — Как вы думаете, почему я здесь? — он указывает на книгу в руке. Довольно приятно видеть Дрима таким, что уже зарекомендовал себя как несколько смущённый самонадеянный осёл. Джордж чувствует гордость за себя, когда он видит, как щёки Дрима становятся красными. (Он также пытается игнорировать тот факт, что у Дрима есть веснушки, и что они видны только тогда, когда он краснеет. Он правда пытается ...) — Итак, — кашляет в руку блондин, явно избегая взгляда Джорджа. — Э-э ... Книга? Джордж чувствует, как по его лицу расползается дерьмовая ухмылка, когда он приближается к столу Дрима. Громко хлопает книгой по гладкому красному дереву. Он скрестил руки на груди, наблюдая, как парень ворчит себе под нос, пока он грубо расписывается на бумаге. Какая-то часть Джорджа чувствует себя неуютно. Как будто он все ещё хочет произвести хорошее впечатление на блондина. Однако его разум пытается урезонить его, что Дрим груб и неблагодарен. Поговорка «Никогда не встречай своих героев» правдива, и что автор, которым он восхищался все свои подростковые годы, действительно и в конечном итоге является совсем другим. Но в то же время в недовольном лице Дрима есть что-то, что заставляет Джорджа пересмотреть своё мнение. Он вздыхает, сдаваясь. — Знаете, однажды я делал книжный отчёт об одной из ваших более ранних публикаций, — он говорит тихо, втайне надеясь, что другой парень его не слышит. Но, к большому сожалению для Джорджа, он поднимает взгляд и видит глаза Дрима, смотрящие на него. — Это не шутка? — спрашивает Дрим, в его глазах мелькает та же искра интереса. — Которая из? Джордж в ту же секунду говорит: — "Рисунки солнцестояния", насколько я помню. Джордж с неопределённым весельем наблюдает, как Дрим стонет и прячет голову под руками. Парень бормочет множество ненормативной лексики, проводя рукой по своим пепельным локонам. — Вы в порядке? — Джордж старается не смеяться, говоря это. Дрим скулит. — Нет. Я не в порядке, — он говорит отрывисто, от чего Джордж не сдерживает смех, что звучит словно мёд. С губ блондина срывается сдавленный и болезненный звук. Он бьёт ногами ножки стола, как ребёнок в истерике, и Джорджа это как никогда веселит. Вначале Дрим превратился из известного писателя в задиристого социалиста, а теперь в плаксивого и чуть менее надменного паршивца. Дрим — многоликая личность, и Джордж невольно хихикает над этим. — Я тогда был… — Дрим машет руками, стараясь передать смысл жестами. — Тогда был таким безграмотным. Джордж пытается проявить сочувствие, но просто не может найти подходящих слов, кроме как сказать: — С глубоким смыслом. Дрим поднимает взгляд на Джорджа, чтобы взглянуть на него. — Действительно? — саркастично спрашивает тот. Другой парень пожимает плечами, задумываясь: — Я не знаю. Я считаю, что ваши слова тогда были более искренними, вы знаете? У вас получалось быть до странности поэтичным в самых простых фразах. Может, поэтому я и сам решил стать поэтом, думаю, ваши слова меня просто ... вдохновили. Джордж даже не замечает, как начинает лепетать: — Честно говоря, я думаю, что предпочитаю ваши старые работы. Вы знаете это чувство, когда вы просто глубоко связаны с чем-то? Ух, подождите, я могу перефразировать это лучше. Вы знаете, когда чей-то текст может вызвать у вас такие сильные эмоции? В той степени, в которой вы просто ... Я чувствую-.. Джордж внезапно останавливается, понимая, что слова вылетали из его рта слишком быстро, прежде чем он успевает остановить их. Он плотно сжимает губы, надеясь, что с них больше не сорвётся ни единого звука. Руки крепко сжимают подол рубашки, он чувствует, как стыд заливает его щёки, а в животе горячо. — Что ты чувствуешь? Джордж поднимает голову и встречает выжидающий взгляд Дрима. Широко раскрыв глаза и навострив уши, он прислушивался. Шатен снова открыл рот, но на этот раз ему кажется, что слова застряли у него в горле. — Извините ... Я просто увлёкся ... — Нет, — перебивает Дрим, вставая со стула. Джордж с широко раскрытыми глазами наблюдал, как к нему медленно приближается известный автор. Он задерживает дыхание, чувствуя, как его баррикада, выстроенная внутри, медленно, понемногу рушится. Пока Дрим не оказывается прямо перед ним. — Скажи мне, что ты чувствуешь? — он спрашивает снова. Джордж действительно ощущает исходящее от него тепло. Или в комнате просто холодно? Или Джордж замёрз? Так или иначе- Дрим теплый. Джордж чувствует, как она теряется, сам того не зная. — Влюблённость. Прежде, чем он успевает осознать то, что он сказал, мальчишеская ухмылка расползается на лице Дрима. Есть вещи, причины которых Джордж никогда не узнает. Например, как молния ударяет не один раз, а дважды, и как падающие звёзды сжигают метеориты. Как существует целая вселенная нерешённых вопросов, которые ждут, чтобы их увидели и открыли. Тем не менее, Джорджу на них всё равно, если не считать одного вопроса, оставшегося в его голове. — Это так? — с дразнящей ноткой в голосе спрашивает Дрим. — Что? — медленно говоря, спрашивает Джордж. Его щёки покраснели. Стараясь не заикаться, он ответил. —Я не вру. Дрим на это захихикает и Джордж начнёт признавать это, как самый красивый звук в мире. — Тогда не возражаешь, если я… Где-то в глазах Дрима мелькает нежелание. Того, что он останавливается, что он отводит глаза с почти кислым выражением лица. Блондин делает шаг назад. — Неважно, извини. Джордж всегда будет удивляться тому, почему тот заколебался. Он делает глубокий вдох и резко выдыхает через нос. — Вообще-то, — говорит Джордж, слегка колеблясь в словах. Дрим снова поднимает взгляд, глаза полны интереса. Джордж кашляет в кулак, чувствуя внезапный прилив уверенности. Он спрашивает: — Не хотите ли вы как-нибудь вместе выпить кофе? Конечно, вам не обязательно. Если и есть что-то, что Джордж будет знать, так это то, что улыбка на лице Дрима — самое яркое, что он когда-либо видел. — Встретимся снова здесь завтра в 10. Джордж никогда не узнает. — Займи мне место. *** Дрим опаздывает. Джордж сидит на одном из высоких табуретов у окна, лениво глядя на проезжающие машины. В кофейне сейчас меньше посетителей, наверное, из-за отсутствия Дрима. Теперь, когда он размышляет об этом, это, вероятно, было самым привлекательным, чем когда-либо привлекал маленький магазинчик. Он задумчиво вздыхает, позволяя теплу своего напитка нагревать его руки. Дрим опаздывает, а Джордж ждёт. Краем глаза он может видеть Сапнапа, который очень часто смотрит на него. Джордж может разглядеть озабоченный блеск в его глазах, то, как его руки медленно приближаются к телефону в кармане фартука. Джордж старается не смотреть, вместо этого пристально следя за входной дверью магазина. Сердце тихо тоскует по определённому человеку с пепельно-светлыми волосами и зеленоватыми глазами, который придёт и встретит его веснушчатой улыбкой. Итак, Джордж ждёт с чашкой кофе, что неуклонно становится несвежим. Он ждёт, очень часто поглядывая на время в своём телефоне и заказывая ещё одну клубничную лепёшку, чтобы пожевать что-нибудь. Он подождёт. Уже разгар дня, желудок Джорджа ничем не наполнен, кроме разочарования и стыда. Парень надеялся, что он хорошо пообедает с симпатичным парнем. Но ведь не у каждого получается делать то, что хочется, верно? Он встаёт, царапая металлическими ножками стула деревянный пол. Сердито выбрасывает остатки своей еды. (Джордж старается не думать о том, что каким-то образом он знал — Дрим не придёт.) Он бросает последний взгляд в окно, прежде чем выйти из кафе, поджав губы. Джордж чувствует, как холод кусает его кожу и снег, что падает на лицо. Он разворачивается, возвращаясь прямо в свою спальню. —Хэй! Ты! Джордж поворачивается назад, снег падает с его волос, дыхание сбивается. — Чёрт, я… Я забыл спросить твоё имя, чёрт возьми, — говорит Дрим, задыхаясь. Джордж смотрит на него широко раскрытыми глазами. — И это первое, что ты говоришь? — другой парень саркастично смеётся. — Даже не извинения или оправдания за опоздание?! Дрим растерянно смотрит на него, широко раскрыв глаза. Он выглядит так, словно его только что обдуло сильным порывом ветра: волосы набок, а лицо красное. — Я… Подожди, бля… — ругается он, вытягивая из-за спины букет нежно-розовых цветов. — Ты знаешь, как абсурдно, что в цветочном магазине выстраивается такая длинная очередь в воскресенье? Это нелепо. Джордж молчит, глядя на цветы в руке. Он пытается сказать что-то связное, но вместо этого просто невнятно бормочет. На лице Дрима была видна паника: — Боже, подожди. Я даже не знаю, любишь ли ты цветы! Извини за опоздание-.. мне действительно следовало просто пойти дальше, но я увидел магазин и подумал о тебе и-.. чёрт возьми, я не думал о тебе-! Я просто подумал, что ты любишь цветы и- — Они милые. Джордж мысленно ругает себя за... Такую глупость? Откровенность? Просто безграмотность? Кто вообще нормально ответит на такой добрый и милый жест? В этот момент Джордж просто умирал внутри себя. Дрим смеётся, мягко и нежно. Сейчас он выглядит так, что можно разглядеть морщинки на его лице. Так, что хорошо видно веснушки на его щеках. Так красиво. — Здесь, — Дрим нежно прижимает букет к груди Джорджа, его щёки одного цвета с лепестками, — розовые гортензии. Рука Джорджа нежно перебирает листья. Проведя пальцами по шелковистым лепесткам, он прижимается к ним лицом, вдыхая успокаивающий аромат цветов. — Они тебе нравятся? — спрашивает Дрим, неловко почёсывая затылок. Джордж прячет свою улыбку за цветами. — Я прощаю тебя, пока что. Джордж медленно идёт обратно к кафе с букетом в руке. Но вдруг вспоминает то первое, что сказал Дрим, когда пришел. Он оборачивается и с застенчивой улыбкой говорит: — Меня зовут Джордж.

***

Если признаться честно, Джордж пугающе быстро влюбился в Дрима. Лично сам Джордж, если бы он мог сдержать свои эмоции и выплеснуть их в океан, то наверняка так бы и сделал. Потому что признаться в чём-либо Дриму, даже связанном с чувствами? Ехидному, очаровательному, умному и, что ещё более важно, дразнящему Дриму? Это всё равно, что копать себе могилу. Так что Джордж в свою очередь, старается не слишком капризничать по этому поводу. Даже когда Дрим приводит его в местную галерею в их районе, через неделю после их свидания (это было свидание? Джордж вообще считал это свиданием? Или это были просто два парня, тусовавшиеся на выходных в кофейне и рекомендовавшие книги друг другу? Или когда тот сразу же после этого подвёз его к общежитию.) Даже когда он обещает посвятить свою следующую книгу Джорджу, другой тёмноволосый старается не показывать, как он погружается в свои чувства всё больше. Но это трудно, потому что, чёрт возьми, это Дрим. Забавный, умный, обаятельный, смеётся, как кипящий чайник, и пишет, как настоящий пророк. Дрим. Дрим, который заставляет Джорджа улыбаться. Дрим, который заставляет Джорджа смеяться так сильно, что у него начинают болеть живот и щёки. Дрим, который делает дни Джорджа стоящими настолько, чтобы он забыл, какой была его жизнь без блондина. Поэт уже стал неотъемлемой частью его жизни. Кажется, будто зимнего холода не существует, а тепло излучает сам Дрим. Джордж знал это ещё до того, как он это осознаёт. Сейчас они снова сидели в кофейне. Оба их напитка стоят на столе рядом друг с другом, обычный горячий шоколад с корицей для Джорджа и возмутительно сладкий карамельно-яблочный сидр без кофеина для Дрима (тот всегда настаивал, что его напиток был просто превосходным, и Джордж просто сидел и любовно закатывал глаза, глядя на него). Дрим бессвязно болтает о каком-то известном писателе, которого он однажды встретил за границей, дико жестикулируя руками, пока он описывает встречу. Джордж слушает вполуха, одновременно печатая промежуточное эссе на ноутбуке. Его глаза были полуприкрыты от усталости, а голос Дрима начинает убаюкивать. Плавный и лёгкий, как корабль на спокойных волнах. Джордж чувствует себя легко. Может быть, это из-за освещения или цвета снега. Может быть, это из-за того, как глаза Дрима сверкают, словно драгоценные камни в лучах полуденного солнца, мерцающий нефрит. Может быть, из-за того, как мягкий ореол света очерчивает его фигуру. Может быть, это благодаря тому, как Дрим улыбался. У него всегда были эти ямочки? Или Джордж только сейчас их заметил? Всегда ли его веснушки были такими заметными? Может быть, это было просто освещение... — Джордж. Глаза Джорджа резко распахнулись, от внезапной тряски его ноутбук гремит по столу. —Вау… полегче, — посмеивается Дрим.— Ты что, пялился? Жар приливает к щекам Джорджа. Это было настолько заметно? — Что случилось, Джордж? — игриво говорит блондин, подчеркивая его имя. — Уже привязываешься ко мне? Тот смеётся, пытаясь скрыть растущее смущение: — Ну, если ты хочешь этого. Дрим насмешливо усмехается, легонько толкая Джорджа в бок. Теперь за их столиком было тихо, Джордж вернулся к своему бездумному монотонному печатанию, а Дрим, обычно тот, кто начинал их разговор, молчал. Щёлканье клавиш ноутбука Джорджа было единственным звуком в их неловком молчании. — Я хочу, — говорит Дрим шёпотом, что почти теряется на ветру. Вероятно, он ожидает, что в данный момент Джордж сосредоточен на своем эссе, но на самом деле единственное, на чём сейчас может сосредоточиться тёмноволосый — это его голос с нежным, почти что уязвимым тоном. Но ради них обоих Джордж делает вид, что ничего не заметил. Вместо этого он притворяется невнимательным, отодвигает ноутбук и встаёт с высокого стула. Он поворачивается к Дриму и улыбается. Улыбается, как будто не погружается всё глубже и глубже. — Пойдём отсюда? — просит Джордж, глядя прямо на Дрима. Что-то мелькает в его глазах, и Джордж уже знает ответ. Он влюбляется прежде, чем осознаёт это. *** Он скажет ему. Джордж повторяет эту фразу про себя, готовясь к предстоящему дню, он поёт её в душе, шепчет себе под нос во время готовки еды и ещё раз произносит её вслух, прежде чем выйти из своей квартиры. Он скажет ему. «Может ещё слишком рано?» — думает Джордж, идя по улице, шаркая ботинками по тротуару. Они познакомились всего несколько месяцев назад, но кажется, что уже прошли десятилетия. Такое ощущение, что бабочки в его животе создали целый лес внутри его груди. Древний, вместе с этими чувствами, похороненными глубоко внутри него. Они поселились в нём, и теперь Джордж постепенно начинает свыкаться с их присутствием. Джордж пойдёт к их обычному месту, кафе на углу переулка в центре города. Теперь они встречаются как минимум каждые выходные. Обычно Джордж заканчивал свои занятия и направлялся по дорожке из своего колледжа в кафе, где он видел Дрима, ожидающего его у одного из фонарных столбов. Он будет одет в зеленую куртку парку, бежевый шарф будет небрежно перекинут через шею. Джордж выкрикнет его имя, и Дрим повернётся, чтобы улыбаясь, поприветствовать его. Иногда он приносит очередной букет цветов для него. От ярких бутонов георгинов до причудливой горстки коломбин, на корнях которых всё ещё есть земля. — Ты нарвал их с чьего-то заднего двора? — дразнит Джордж. Даже сейчас он прекрасно помнил тот день. Дрим шокировано ахнул, сказав: — Ты позвонил мне так рано, а я должен был получить хотя бы что-то. Джордж закатил глаза. — Ты не обязан приходить каждую неделю, ты же знаешь. Дрим улыбнулся. — О, но я ведь хочу. Кроме того, я всегда здесь. Эти слова навсегда останутся в памяти Джорджа. Что-то в их откровенности и простом подтексте имеет для него большое значение. Он усмехнулся, надеясь избавиться от поднимающихся в груди неизвестных эмоций. — Это глупо. Мне скучно встречаться каждую неделю. Блондин рассмеялся. — Ты не ошибся. Теперь Джордж стоит на месте их встречи, замёрзший и немного разочарованный. Обычно Дрим приходит первым. Он сегодня будет поздно? Произошло что-то плохое? Может быть он просто опаздывал? У него и вправду была склонность часто отвлекаться или даже просто забывать самые простые вещи. Джордж тянется к телефону в кармане. Металл холодит его кожу, когда он, смотря через очки, просматривал контакты. Контакт Дрима был быстро сохранён в избранном, поэтому он нажимает на зелёную кнопку-циферблат и прижимает экран к уху. Он ждёт затаив дыхание, пока раздаются гудки. Достаточно скоро гудки прекращаются, и Джордж слышит только радиомолчание. Он чувствует зародившуюся внутри тревогу. — Привет? На заднем плане было слышно как что-то затарахтело, напоминающий звук, когда встряхивают таблетки в бутылочке. Но это никак не влияет на угрюмое настроения Джорджа. — Дрим? Ты здесь? — зовёт он, опираясь на металлический фонарный столб. Статика наполняет линию, прежде чем раздается тихий голос. — Джордж? Голос хриплый и слабый. Тёмноволосый сжал телефон в руке. — Эй, ты будешь приходить? Вроде бы сегодня магазин закрывается рано? — он тщательно подбирает слова. Парень на другом конце провода громко застонал, из-за чего барабанные перепонки Джорджа вздрогнули. — Боже… Мы должны были встретиться сегодня, верно? Бля, ты сейчас там? Я всё ещё могу прийти, только дай мне взять пальто… — Нет, нет. Всё в порядке, не волнуйся, — резко обрывает его Джордж, надеясь, что не покажется слишком расстроенным. — Ты уверен? — снова спрашивает Дрим, и Джордж ясно понимает, что тому нехорошо. — Технически, я тебя подвёл. Джордж фыркает, выдыхая небольшое белое облачко. — Я уверен. Ты болеешь? Ты говоришь… гнусаво. На другом конце послышался тихий смешок. — Хорошая формулировка, как у Шекспира. Я сейчас заплачу. — Вот именно из-за таких твоих фраз мне ужасно трудно заботиться о тебе. — Ой, ты такой милый Джордж, — Дрим слабо хрипит, — это просто сезонный грипп. На улице снег и всякое дерьмо, знаешь ли. Джордж чувствует, как к его горлу подступает смех. — Снег и дерьмо? Да именно ты здесь настоящий поэт, Дрим. — Я тебя ненавижу, — ворчит Дрим. Джордж на это закатил глаза. —Ты любишь меня. После его слов наступает короткое молчание. Джордж думает, что он, возможно, зашёл слишком далеко. Он даже не знает, сказал ли это в шутку или нет — шутка ли это была? Думал ли Дрим , что это шутка? Он никогда раньше не говорил этого вслух. Каким-то образом слова странно ощущаются у него на языке, как будто они вылетели слишком рано, что он даже не заметил. Он винит себя в том, что ему слишком комфортно с Дримом. Тот, наверное, ненавидел Джорджа, о боже, он- — …К сожалению нет, ненавижу. Джордж не замечает, как издает долгий судорожный вздох. — В любом случае, я думаю, тебе всё же стоит немного отдохнуть, — у него получается, кусая замёрзшие губы, кожа облезает. — У нас всегда будет другой день, чтобы встретиться. Дрим угукает. — Ещё один день. Джордж кивает, покраснев. — Ещё один день. Одновременно миллион мыслей пронеслось у Джорджа в голове. Тот факт, что на его чувства можно было ответить хоть и небольшой взаимностью, заставляет его чувствовать, как его душа отправилась в полёт. Его сердце стучало в ушах, а лицо покраснело не от холодного ветерка, а от чего-то ещё. Джордж самому себе кажется смущённым, немного дерзким, но самое главное — живым. — Скоро увидимся, Дрим. Он не прощается с Дримом, потому что в глубине души знает, что они ещё встретятся. Неважно когда и как. — Увидимся скоро. Вскоре звонок резко обрывается и Джордж остаётся один с белым шумом и болью в сердце. Он скажет ему, что любит его в другой раз. *** Было около двух часов ночи, когда Дрим позвонил тёмноволосому, когда тот работал. Сначала Джордж не брал трубку. Он был слишком поглощён бесконечным количеством бумаг, которые будто стекали по его столу водопадами, и музыкой, звучащей из динамиков его наушников. Он подавляет зевок, по-кошачьи потягивая конечности. Тяжесть часов, провёденных сидя за столом, накатывают и оседают на него, заставляя его тело становится намного тяжелее, чем каким оно есть на самом деле. Тёмноволосый не знал, что Дрим звонит ему, пока не решил сделать перерыв в своей учёбе и не проверить свой телефон, чтобы увидеть шесть пропущенных звонков от блондина. Джордж неуклюже вскакивает со своего места. Руки тянутся к телефону, пальцы касаются прохладного стеклянного экрана. И прежде чем он успевает осознать что делает, вызов уже начался. — Бля, бля, бля… — парень громко ругается, нащупывая пальцами кнопку завершения вызова, но прежде чем он успевает её нажать, из динамиков доносится голос. — Джорджииии, — знакомый голос Дрима раздаётся у его уха. Глаза Джорджа расширились. — Тебе что-то нужно? Почему ты звонишь так поздно… — Я тебя разбудил, чувак? — бормочет блондин, его слова спутываются между собой. Когда Джордж понимает в чём дело, он старается сдержать разочарованный стон. — Ты серьёзно звонишь мне пьяным? — раздражённо спрашивает поэт. Он провёл рукой по немытым волосам, ему придётся принять душ рано или поздно. Вот уже неделю Джордж сидит в своей тесной и грязной общаге, питаясь несвежими чипсами и растворимым кофе, которые, как он уверен, уже успели уничтожить его печень. Тёмноволосый улыбается находясь под тусклым светом своей кухни. Он не осознавал, насколько сильно скучал по голосу Дрима, пока снова не услышал его через наушники. — Нееет, я не пьян. Я ненавижу алкоголь, помнишь? — говорит Дрим и сразу после этого протяжно и хрипло смеётся. Джордж закатывает глаза. — Значит, ты недосыпаешь, я полагаю? — Джордж подходит к причудливой кухне в своей и без того тесной спальне. Прилавок завален кучами самых разных вещей, таких как неоткрытые чипсы «Tostitos» и пустые банки из-под энергетиков, и это всего лишь некоторые из них. Джордж подходит к своей бэушной кофемашинке, что была покрыта множеством безвкусных туристических наклеек, которые он собирал на протяжении многих лет. Он засыпает ложку молотого кофе в дозатор и наблюдает, как в чашку льётся дымящаяся вода. — Я не забываю спать, — снова бормочет Дрим, на этот раз тише. — Просто болею. Джордж вскинул брови: — Ты до сих пор болеешь? Дрим смеётся, почти что горьким смехом. — Я болею долго, очень долго. Губы тёмноволосого сжимаются в тонкую линию. Он бы и дальше обдумывал слова блондина, если бы не непрекращающийся писк кофеварки, прерывающий ход мыслей Джорджа. Взяв телефон одной рукой, он тянется к одному из шкафов над стойкой и достаёт бутылку со сливками и сахаром для кофе. Фары проезжающей машины за его окном — единственное освещение в его комнате, если не считать слабого свечения телефона Джорджа. — Что ты делаешь? — спрашивает Дрим, зевая. Джордж пользуется моментом, чтобы запомнить мягкость в голосе Дрима. — Я завариваю кофе, — коротко отвечает он, сосредоточившись на работе рук. Смешать, добавить сахара и сливок, медленно и неспеша. — Сколько времени? — голос блондина становится то тише, то громче — это звучит почти как хихиканье. Джордж ставит кружку и делает неуверенный глоток. Кофе со сливками плавно проходит через его горло. Парень довольно мычит и, взяв чашку в руку, идёт обратно к своему столу. С нежной улыбкой на лице он слушает невнятную болтовню Дрима. — Сейчас почти 3 часа ночи, — отвечает Джордж, его голос веет нежностью, которую он испытывает к другому парню. Парень по ту сторону телефона тяжело вздохнул. —Эй, — хихикает Дрим, его голос плавный, словно пёрышко, слова почти что касаются ушей Джорджа, — Знаешь… однажды карандаш застрял у меня в руке. Джордж сдерживает смех. Слова Дрима беспорядочны и громки, но Джордж слушает. Он слушает, как Дрим пересказывает глупые истории из своей юности, его смех смешивается с весельем и Джордж чувствует, что тоже наслаждается счастьем. Он так, так безумно влюблён. — Даааааааааа, вроде… вауви… но это было забавно. Джордж хихикает. Дрим будет говорить и говорить, пока у него не пересохнет во рту, а Джордж смеётся и смеётся, пока у него не заболит живот и не заслезятся глаза. Это почти что поэтично, как Дрим способен заставить Джорджа терять счёт времени, как он может заставить Джорджа чувствовать себя потерянным в бессвязных предложениях и при этом изображать их как симфонии. У Дрима есть способ заставить Джорджа чувствовать себя совершенно потерянным, но в то же время найденным. Он затуманен блаженством и безмятежностью, услышав расстроенного Дрима, грубый и сумасшедший, когда блондин смеётся из-за того, что он теряет бдительность. Поэтому, когда Дрим продолжает задавать ему вопросы, Джордж начинает нерешительно на них отвечать. Но был единственный вопрос, что задал Дрим, который полностью захватил мысли Джорджа. Его голос мягкий, как у ребёнка, когда он шепчет в трубку, словно выдаёт какую-то тёмную тайну. — Кто мы друг другу? Дыхание Джорджа сбивается. Он стоит, затаив дыхание, посреди одного из тёмных коридоров его дома. Сжимая костяшками пальцев его кофейную кружку, он пытается взять себя в руки. Кем они были друг другу? Джордж не любит навешивать ярлыки. У него есть странное убеждение в том, что если он это сделает, то будет ещё больше бояться потерять это. Но если и есть что-то, что он знает, так это то, что Дрим — океан несказанных слов. Он — это поздние ночные сообщения и звонки, которые Джордж так обожает. Он — это мягкие улыбки в оживлённых кофейнях и тёплые объятия, которых он жаждет зимой. Он робок, но смел. Дерзкий, но скромный. Он — всё то, чем восхищается и любит Джордж. Любит. Он никогда не хотел говорить об этом вслух, но если бы Джордж когда-нибудь назвал эти их импровизированные, неустойчивые отношения ярлыком, он назвал бы это любовью. Это могла быть любовь, если бы в песочных часах осталось ещё немного песка, это могло быть что угодно и даже больше. Он хочет кричать об этом с крыш. Кричать, пока не сорвёт голос и его слова не будут услышаны. Ему хочется плакать, пока он не поверит самому себе. — Уже поздно, — у Джорджа скручивает желудок от мысли, что Дрим посмотрит на него с отвращением, и это заставляет его пошатнуться. — Ты должен идти спать. Мы можем быть теми, кем ты хочешь, чтобы мы были. — Нееет , я не хочу спать, — Джордж слышит по голосу блондина, как тот надувает губы, и это заставляет его грудь гореть от множества безымянных эмоций. — Пожалуйста? Для меня? — просит тёмноволосый, пытаясь вложить в слова всю убеждённость, какую только может. Его лицо горит, а руки краснеют, но Джордж пытается взять себя в руки ради них обоих. Я буду с тобой, пока ты мне это позволяешь. — Хм, только для тебя, — соглашается Дрим, и Джордж чувствует, что сгорает. Он садится на край своей кровати, сжимая в кулаке простыни и тихо шепча. — Доброй ночи. Дрим напевает мелодию, которой Джорджу будет недостаточно, даже если он будет проигрывать её по кругу до конца своей жизни. Он наклоняется к телефону, словно наслаждаясь моментом проведённым вместе. Это всё, что ему нужно. Это всё, чего он хочет. — Спокойной ночи. Я тебя люблю- Джордж тут же вешает трубку. Он сидит на краю своей кровати. Его лицо горит алым, а грудь горит от бушующего адского пламени во всём теле. Его широко раскрытые глаза размером с блюдце лениво смотрят на стену. Его сердце стучало в ушах так громко, что он не мог слышать ничего вокруг себя. Спокойной ночи. Я тебя люблю. Он не это имеет в виду. Уже поздно и он не в том настроении, чтобы говорить такие вещи- Он не это имеет в виду. Джордж - не более чем страдающий студент колледжа, чьи ужасные навыки тайм-менеджмента стали бы причиной его смерти. Дрим же яркий и успешный писатель, чей талант и восхищение поклонников могут привести его к чему угодно в жизни. Во-первых, они едва ли знали друг друга, к чему ещё это может привести? Спокойной ночи. Я тебя люблю- Он ложится в свою кровать, свернувшись калачиком на колючих простынях. Горы незаконченных бумаг валялись на его столе с дурным предчувствием, но Джорджа в кои-то веки не волновали его сроки. Всё что имело значение, это жгучее чувство в его груди и постоянный вопрос, который крутился у него в голове. Джордж оборачивается, бросает телефон на пол и закрывает глаза. (На следующее утро Дрим снова позвонит ему, пока он будет разбирать нескончаемую гору бумаг и обрывков на своем столе так же, как и раньше. И Джордж, не задумываясь, ответит. — Вот дерьмо… я проверил свой телефон и увидел, что звонил тебе … шесть раз?? — заикаясь спрашивает Дрим, приближаясь к истерике. Хватка Джорджа на его ручке усилилась. — Да, да, ты это сделал. — Блять, я… я что-нибудь сказал? Я проверил и увидел, что выпил все свои рецепты… — объясняет он, в панике тараторя. — Мне говорили, что я несу всякую чушь, когда под ними, и я… Джордж терпеливо ждёт, пока Дрим пытается взять себя в руки. Блондин молчит, но когда говорит, в Джордже начинает наростать страх. — Думаю, лучше не доставлять тебе дискомфорт, — Дрим говорит вместе со вздохом. — Что бы я ни сказал прошлой ночью — полностью игнорируй это. Спокойной ночи. Я тебя люблю. — Ага, — монотонно говорит Джордж. — Да, конечно. Спокойной ночи. Я тебя люблю. — Поговорим позже? — просит он почти жалобным тоном. Джордж чувствует, как его сердце снова разбивается. — Я поговорю с тобой позже. Тёмноволосый ждёт, когда звонок закончится, оставив его с ноющим чувством в груди. Он не это имел в виду.)

***

Уже поздно. Джордж не знает точного времени, но, действительно, когда это его волновало? Всё, что он знает, это то, что это сейчас где-то около полуночи, и он лежит на мягком стёганом одеяле посреди дивана в своей гостиной. В его руке пол-литровая бутылка крепкого дешёвого ликера. Почему он вообще пьёт — не известно, почему он звонит Дриму — тоже загадка. — Какое твоё любимое слово? — спрашивает Дрим с другого конца, его голос перекрывается статикой и потрескивается к окончанию слов. Джордж вопросительно мычит, проводя пальцем по краю стакана. — Ты спрашиваешь меня, потому что ты писатель? — Джордж добродушно фыркает, кривая ухмылка играет на его губах. Мягкий свет, льющийся за дверью ванной — единственное освещение в его захламлённой спальне. Позже он обязательно мысленно отругает себя за это, но сейчас у него были более важные дела. — Ты ведь тоже поэт, не так ли? — упрекает его Дрим. Джордж слышит слабый шорох бумаг на заднем фоне. — Мне нравится вести интеллектуальные беседы с теми, у кого большой словарный запас. Джордж не старается сдержать смешок, что неохотно скатывается с его языка, как мёд. — Теперь ты просто наёбываешь меня. Они обмениваются серией хриплых смешков. У Дрима он странно напоминает свист чайника, а смех Джорджа сотрясает его тело и вызывает головокружение. — Нет, — говорит парень через линию после очередного приступа заливистого смеха. — Я серьёзно. Джорджу требуется целая минута напряженного размышления. Он тихонько мычит, копаясь в длинных катакомбах своего разума в поисках идеального слова, которое подошло бы его требованиям, но даже после долгих и напряженных размышлений, у него так и не нашлось ответа. Тёмноволосый посмотрел на маленькую щель между дверью ванной и вздохнул. — Хм, может быть, просвет? — сказал он на пробу. Дрим снова усмехнулся: — Ты говоришь неуверенно. Джордж весело фыркает, плеща прозрачную жидкость в своём стакане. — Ты застал меня врасплох, вот и всё. Джордж словно мог слышать улыбку в словах блондина: — Кэддивомпус, — лукаво говорит тот. Джордж чуть не давится напитком: — Это даже как слово не звучит! Дрим снова хрипло и громко смеётся, громче, чем когда-либо. Даже если временами это звучало немного неприятно, для самого Джорджа его смех был милым. Джордж не скупился на слова, он и раньше поэтизировал мужчин, но было что-то в Дриме такое, что делало его совершенным… Безмолвно. — Хорошо, а что насчёт твоего нелюбимого слова? — снова спрашивает Дрим, но на этот раз его слова тише. Джордж смутно догадывался, что это из-за накатившей сонливости. На этот раз тёмноволосый говорит уверенно. — Влажный. — Что? — восклицает Дрим между приступами хриплого хохота. — Звучит просто отвратительно — нам всё равно не нужно было придумывать слово, описывающее что-то полумокрое, — фыркает парень, его щёки пылают. Втайне он рад, что Дрим не видит, как он взволнован. Дрим согласно мычит. — Почти. На этот раз очередь Джорджа спрашивать: — Что? — Я сказал, что мое самое нелюбимое слово — почти. Джордж приподнимает брови в удивлении. — Почему? Парень на другом конце провода хихикнул: — Ты действительно хочешь, чтобы я в 2 часа ночи начал разглагольствовать о своём выборе наименее любимых слов, Джордж? Может быть всё дело в том, как Дрим произносит его имя, как гласные извиваются и сливаются в этой благозвучной симфонии. Как они звучат, словно церковные колокола в далёком небе. Дрим произносит имя Джорджа так, будто это Евангелие, а он проповедник. И Джордж сдаётся. — Конечно, я послушаю. — Я думаю это потому, что в нём так много неудачного смысла, понимаешь? — начинает так Дрим. — Это воплощение того, что мы были недостаточно хороши. Тогда, когда мы были на пороге чего-то прекрасного. Джордж думает об этом, освещённый слабым светом, идущего из ванны. Он отпивает алкоголя из стакана, слушая человека, ещё не зная как его называть, не найдя подходящих слов. Кажется, что тот вышел из поэтической сцены, заворачиваясь и скручиваясь, как мокрые чернила на пергаменте, Джордж думает обо всех возможных «почти», которые у того были. Парень зевает, чувствуя, как его всё больше окутывает желание заснуть. Голос Дрима стихает: — Но мы столько раз терпели неудачу, так часто. Нам даже пришлось придумать для этого слово. Он мычит, погружаясь в дрёму под успокаивающий звук голоса Дрима. Тот смеётся, так слабо и болезненно. — Почти всё, чем мы могли бы быть, и всё, чем мы не смогли стать. На другой линии телефона раздаётся тихий вздох, Джордж едва слышит его за дымкой сладкого сна. — Это красиво и трагично. Дрим — это гора невыразимых тайн. Джорджу нравятся маленькие секреты в их разговорах, как блондин даёт ему лишь маленькие подсказки, чтобы найти и расшифровать, каждое слово было ещё одним шагом к разгадке смутной тайны, что была человеком на другой стороне телефона. Джордж уже закрыл глаза, так и не услышав, как стихла фраза с последними словами Дрима. Это могла быть любовь и, если бы в песочных часах осталось ещё хоть немного песка, это могло быть что угодно и даже больше. — Мы трагичны. Джордж никогда не узнает смысла в последних словах блондина, даже если проснётся утром с головокружительной мигренью или пустым стаканом текилы, оставленным на стеклянном столе. Джордж никогда не поймёт, даже если он вернётся к их старому разговору и по каждому слову разберёт его, в попытке найти малейшие намеки, которые Дрим мог оставить для него. И даже спустя целых два года — он просто не может. Он не думает, что когда-нибудь узнает, что Дрим имел ввиду под этими словами. *** ПОСЛЕДНЕЕ ЗАДАНИЕ: ДО 17 АПРЕЛЯ. Требование: 100-страничный литературный сборник стихов или прозы. Он должен быть представлен в конце года, [ДАТА], как ваш окончательный проект. Несоблюдение указанного срока приведёт к повторной сдаче года или курса. Все работы будут оцениваться индивидуально и записываться по стандартной системе оценивания. Обратите внимание, что все источники и цитаты должны быть указаны в чикагском формате. *** РУКОПИСИ: №1 ДЛЯ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОГО ЗАДАНИЯ. ИМЯ: ДЖОРДЖ ДЭВИДСОН АНГЛИЙСКИЙ ОСНОВНОЙ, СТИХИ. 4-й СЕМЕСТР ПРОЕКТ №. 1 Хирает: Ощущение возвращения обратно в несуществующую Метанойю? Путь по изменению своего сердца. Не по годам умный, почти невероятный. Исследование горя и траура, постоянный поиск нового смысла жизни после потери старого. Невероятно сильные эмоции, они вызывают желание всё изменить, дань уважения, письмо… Хотел бы я сказать все это раньше. "Все слова, которые я не смог сказать". Дриму, моей музе, моему вдохновению. *** Прошло два года с тех пор, как он в последний раз ходил по улице, в переулке центра города. Джордж никак не ожидал вернуться сюда, на потрёпанную мостовую дорогу, которая раньше была покрыта грудами белого снега, но сейчас была голой, и теперь он мог видеть трещины в камне от линий, выгравированных по бокам. Обесцвечивание краски на витринах магазинов из-за смены сезонов стали почти неузнаваемыми. Джордж чувствовал себя чужим в своей стране. Лампы, что раньше мерцали в уличных фонарях, наконец-то заменили, а старую ржавую скамью для крикета рядом с высокими фонарными столбами очистили от ржавчины и копоти. Покрытая мхом вывеска на одной из витрин теперь была стёрта, чтобы показать её металлический блеск, дополненный блестящими металлическими акцентами. Джордж удивлялся таким изменениям. Как будто вся улица была совершенно новой. Маленькие различия приводят Джорджа в ужас. Он не мог поверить, что это была та самая улица, по которой он ходил всего несколько месяцев назад. В то же время всё казалось прежним. Джордж всё ещё мог видеть старый переулок в центре города, который скрывался за всеми гламурными украшениями. Это всё ещё тот дом, даже со всеми этими изменениями. Он морщится, глядя на тёмные грозовые тучи, что еле видны в бездонном ночном небе. Резкий ветер касается его лица и ерошит волосы. Тёмноволосый сжимает сумку, набитую бумагами и ручками с погрызенными колпачками, и бредёт вперёд, пытаясь найти магазин, который всё ещё работал в поздний час. Поиски занимают какое-то время. Джордж знает, что сам виноват в том, что так поздно ушёл с занятий, хотя небо становилось всё темнее и темнее, а грозовые тучи всё ближе. Его окончательный проект должен был быть готов всего через 2 месяца, а он только приступил к работе. Приближался крайний срок, а из-за отсутствия вдохновения он боялся даже прикасаться к проекту. Поэтому он начинал посещать разные места в городе. Позволяя своему сердцу бесцельно направлять его ноги через здания и парки в поисках мимолетной силы воли, которая поможет ему закончить колледж. Вот и всё, его последний проект, который решит исход всех предшествующих лет — и сейчас он просто остановился на полпути. Но, возможно, поиск вдохновения в такое позднее время с надвигающейся бурей принесёт плоды. Первая маленькая дождевая капля падает на землю, и вскоре за ней следуют тысячи других; они ударяются о твёрдый тротуар и падают брызгами на его обувь. Парень оглядел улицу вокруг себя, пытаясь найти где-нибудь укрытие от шквала капель. Не смотря на прямоугольную деревянную вывеску, на которой золотом выгравировано название магазина на крыльце, Джордж без раздумий входит внутрь. Быстро ныряя внутрь, стряхнув капли воды со своих волос, он проверяет свою сумку на предмет того, не попал ли дождь на какой-нибудь из его документов. Тёмноволосый вздыхает с облегчением, когда видит их сухими и нетронутыми. Возясь с застежкой своей сумки, он идёт дальше по магазину. Стены окрашены в нежно-жёлтый цвет, высокие деревянные балки, выходящие из полированного мраморного пола, поддерживают потолок. Горшечные растения свисают из каждого закутка этого места, а гирлянды свисают вдоль дверей и арок. Джордж был загипнотизирован теплой и успокаивающей атмосферой этого места. На самом деле оно даже немного было похоже на дом. Он вдыхает аромат жареных кофейных зёрен и сосны. Осмотревшись Джордж видит, что в магазине почти пусто. Скорее всего это из-за погоды. Ну, это и ещё тот факт, что уже почти полночь. И всё же манящая атмосфера магазина убаюкивает его, заставляя оставаться подольше. Неуклюже подойдя к кассе, он возится с бумагами в своей сумке. Он планирует заказать что-нибудь, чтобы согреть его внутренности и очистить голову от стресса и беспокойства, связанного с его проектом. Может горячий шоколад? Или чай, он не пил чай почти год, после- … — Да, я скоро буду дома. Я только что закончил свою смену. Джордж смотрит с притворным интересом. Перед ним знакомое лицо. Бариста разговаривает по телефону, прижимая его к уху, пока Джордж слушает чужой монолог. — Я тоже могу купить еды на ужин, если хочешь — да, я буду осторожен. Я всегда- Глаза баристы встречаются с его взглядом. Джордж тихонько вздыхает, он всегда помнит эти глаза с маленьким огоньком в них. Обсидиановые радужки расширяются, когда человек у кассы в шоке открывает рот. Кажется, что время остановилось, и Джордж застрял в этом миге. — Джордж? Чужой голос похож на искаженную старую песню, такую ностальгическую и домашнюю. Это задевает струну в душе у Джорджа, что отдаёт хлёсткой болью внутри, темноволосый не слышал этот голос так давно, что слышать своё имя из чужих уст казалось таким непривычным. Он оглядывается на баристу с белой банданой на лбу с таким же удивлением. — Сапнап? Джордж внезапно окунулся в то время, что, казалось, было вечностью назад. — Сап? Ты ещё там? Что-то не так- Джордж наблюдает, как Сапнап бросается к своему телефону, торопливо прижимает его к уху и бормочет что-то похожее на: «Извини, Карл, я тебе перезвоню» и «Я люблю тебя. Пока». Джордж наблюдает, как Сапнап откладывает телефон и садится на стойку. Его взгляд был направлен вниз. Цвет его костяшек на мгновение становится белым и Джордж чувствует, как в его груди завязывается тугой узел страха. — Где- — Сапнап? Мы уже закрываемся на ночь. Обе головы поворачиваются к задней части стойки. Там стоит парень с растрёпанными каштановыми волосами и в очках с проволочной сеткой на переносице. Он добродушно улыбается, тот же передник горчичного цвета аккуратно лежит на одной из его рук. А в другой был зонтик. Сапнап поворачивается к шатену, вся злость вмиг исчезла. — Бэд… извини, я закончу убираться в магазине. Человек в очках угукает, убирая фартук в один из нижних шкафов под прилавком. — Всё нормально. Я просто напомнил, что на сегодня мы закончили. Джордж замирает, когда поворачивается к Бэду. Только в этот момент ему приходит в голову, что слова, которые говорил другой парень, были адресованы ему. — П-простите, — жалобно бормочет тёмноволосый. — Я сейчас уйду…— сделав шаг назад, он направился к выходу. — Нет, — твердая рука сжимает плечо, дёргая обратно к стойке. Джордж резко поворачивает голову к Сапнапу, чей противоречивый взгляд встречается с его испуганным. — Извини, Бэд, — говорит Сапнап сквозь стиснутые зубы. — Могу я остаться ещё не на долго? Обещаю, это не на долго. Джордж наклоняет голову, наблюдая, как те разговаривают, крепче сжимая сумку. На лице Бэда всё такая же нежная улыбка. — Не волнуйся. Просто не забудь потом закрыться и взять оставшиеся кексы с витрины. В любом случае, я слишком много работал со вчерашнего дня. Сапнап кивает: — Будет сделано, Бэд. До завтра. Другой парень кивает в ответ, раскрывая зонтик: — Не опаздывай на утреннюю смену. Оба смотрят, как шатен в очках выходит из магазина, звеня колокольчиками на двери. Джордж смотрит на Сапнапа, который смотрит в другую сторону. Остались только они. Он смотрит на баристу: — Сапна… — Иди садись. Я пойду возьму эти кексы, — говорит тот, махнув рукой, блеснув кольцом на свету. Он уходит прежде, чем Джордж успевает сказать хоть слово в ответ. Ему больно, хотя он и не знает почему. Просто … больно. В его груди то самое старое чувство. Почти мрачное, почти забытое. Он не может дать этому название. Его сердце колотится в ушах, когда он идёт к месту в центре зала. И чтобы занять себя чем-то, начинает ковырять щепки на столе и обрубки ногтей. Вскоре Сапнап возвращается с подносом кексов и двумя стаканами чего-то горячего. Они не говорят. Тяжёлая тишина заполняет комнату, а Джордж напряжённо смотрит на черничный кекс перед собой. Он чувствует взгляд Сапнапа на себе, что прожигает дыру в его затылке. Немного поёрзав в своём кресле, он пытается начать разговор. — Так-э.. Как дела? — ему удается выдавить слова. Он берёт маффин и откусывает кусок от его сладкой корочки. Сапнап поднимает бровь. — Отлично. Я сдаю экзамены, но пока ещё жив, — небрежно говорит он, скрестив руки на груди и отведя взгляд. — Пока ещё здесь. Джордж откусывает ещё. — Всё так изменилось… — шепчет он в свой маффин. Сапнап тихо посмеивается. — Много, не так ли? С тех пор, как Бэд стал менеджером, он настаивал на ремонте помещения. Теперь мы самая популярная кофейня в квартале. Темноволосый находит в себе достаточно смелости, чтобы улыбнуться. — Здорово. Это прекрасное место. — Ага, — затаил Сапнап дыхание, — прекрасное. Джордж тянется к дымящейся кружке. Напиток насыщенного коричневого цвета внутри пузырится. Он вдыхает поднимающиеся струйки белого дыма и восторженная улыбка появляется на его лице. — Горячий шоколад с корицей! Сапнап смеётся. Громко, неистово и по странному знакомо. — Не мог забыть, даже когда хотел. Они разделяют этот момент счастья вместе за кексами с черникой и горячим шоколадом. Джордж думает, что чувство, которое он испытывал раньше, может быть чем-то вроде ностальгии. Тоска по дому или по месту, с которым были связанны шумные воспоминания, и, что когда-то были потеряны в памяти, но их наконец нашли. Кафейня на углу переулка в центре города вызывает у него ностальгию по тем временам, когда он был счастливее. — Итак, — говорит другой парень, когда они успокоились, — как дела? Джордж пожимает плечами: — Колледж — отстой, но я учусь на последнем курсе и мне осталось закончить один проект, прежде чем я уйду оттуда. Губы Сапнапа сжимаются в тонкую линию. — Ты уезжаешь после колледжа? — Да, я хочу начать путешествовать, как только отправлю свою последнюю работу, — говорит он в свою кружку. На лице Сапнапа было такое недовольное выражение, что поэт не мог толком понять, что тот думает. Парень выглядит так, будто хочет что-то сказать, но не может из-за разочарования. Брови нахмурены, в глазах видно, как он спорит сам с собой. Джордж склоняет голову набок. — Что-то не так?- — Тебе не надоело убегать от правды? Во рту у Джорджа внезапно пересохло. — Что? Он наблюдает, как Сапнап беспокойно вертится на стуле, крепче сжимая маффин. — Тебя не было здесь с тех пор, как Дри… — Не надо. Глаза Сапнапа расширились. Он ослабляет хватку на кексе, перебитый резким тоном. Бариста смотрит в чужие глаза, холодные и стальные. Парень стискивает зубы. — Ты снова убегаешь. Стальные ножки стула со скрипом царапают мраморный пол. Джордж резко встаёт, стул с грохотом падает на пол. Его лицо искажено от гнева, а с языка срывается пламя. — Ты меня не знаешь, — кидает поэт другому парню, надевая сумку через голову. — И ты не знаешь, что я чувствую. Эти слова сводят на ноль всё то тепло, что было мгновение назад. От гнева начала кружится голова. Сапнап выглядит сожалеющим: — Я не могу знать. Джордж ненавидит сочувствие в голосе чёрноволосого, какое оно спокойное и умиротворяющее. Он ненавидит чувство вины за то, что набросился на Сапнапа, за то, что не был более сдержанным человеком. Он лучше этого, он знает это, Сапнап знает это. — Ты никогда не мог. Ты никогда не узнаешь, что я чувствую, — говорит темноволосый, задыхаясь. Когда Джордж тяжело ступая идёт к выходной двери, ему кажется, что на его грудь опустили валун. Словно его сердце было привязано к тем вытравленным и забытым воспоминаниям, ему больно обернуться. Ему больно возвращаться. — Ты не один, — почти с горечью взывает Сапнап. Джордж хватается за ручку двери, металл холодит кончики пальцев. В тот момент, когда он выходит за дверь, боль в его сердце прекращается и он перестаёт скучать по месту, которого давно нет. Он перестанет ностальгировать по вещам, которых больше не существует, по людям, которые давно ушли. Может быть, тогда он перестанет вспоминать. Верно? — Он оставил и меня тоже. Что-то есть в чужом хриплом голосе, или в том, как холодный воздух бьёт темноволосому в лицо, как дождь капает на его одежду. Голос Сапнапа заглушают тысячи других эмоций, которые бушевали внутри. Джордж бросает последний взгляд на парня, прежде чем снова уйти. *** Изменение только начинают происходить, когда кто-то другой замечает, что человек застрял на одном этапе слишком долго. *** Когда Джордж открывает глаза, он сразу понимает, что всё это ненастоящее. Он стоит в белой пустой комнате, полы и стены выкрашены сверху донизу в один и тот же ослепительно чистый цвет. Единственным видимым пятном цвета был стол из красного дерева в центре комнаты. В окружении двух высоких стульев с обеих сторон он сразу понимает, что это сон, во-первых, всё это слишком странно, чтобы быть реальностью, а во-вторых, на высоком стульчике с другой стороны стола сидит ещё один парень. Джордж с опаской наблюдал за другим парнем, хотя и знал, что это был сон. Он все ещё чувствовал это присутствие чего-то — знакомого ему. Он кружил вокруг стола, как акула высматривающая добычу. Его ноги танцуют вокруг, не решаясь подойти. — Тебе не нужно этого делать, ты же знаешь. Джордж от неожиданности подпрыгнул, его ноги слегка отрываются от земли в прыжке, а сердце колотилось в груди. Голос незнакомца был похож на то чувство, когда ты снова открываешь что-то из своего детства. Старый и испорченный почвой времени, но всё ещё узнаваемый по всем воспоминаниям, которые он хранил. Это было по меньшей мере странно. Он чувствует, как в нём нарастает чувство дискомфорта. — Кто ты? Смех парня отозвался эхом. — Ты знаешь кто я. Джордж посмотрел на него, чужое лицо было закрыто белой полосой цензуры. Его одежда выглядела так, словно предназначалась для более холодной погоды. Толстая зелёная куртка-ветровка плотно облегает его верх, тёмно-бордовый шарф туго обмотан вокруг шеи. У него была такая сгорбленная поза, как будто он не интересовался всем вокруг. Джордж клянётся, что никогда в жизни не видел этого человека. — Нет. Нет, — брови Джорджа нахмурились, когда он сделал шаг назад. — Садись, — сказал безликий парень, показывая рукой с открытой ладонью в сторону пустого сиденья перед ним. Джордж почувствовал, как внутри него вспыхнул внезапный гнев. — Нет, — говорит снова поэт, ровным и твердым голосом. — Я не знаю, кто ты. — Тебе и не нужно знать, — парень хмыкает, скучно скрестив ноги под столом. Джордж не знает почему, но почему-то внутри него гнев закипает ещё сильнее. — Это не так важно. Важно, чтобы ты сел и поболтал со мной. — Это мой сон, я делаю то, что хочу, — сплюнул тёмноволосый, резко прокрутившись на пятках, и повернулся спиной к незнакомцу: — И я не разговариваю с незнакомцами на пустом месте. Тот смеётся, горько и холодно. — Говорит один незнакомец другому. Немного лицемерно, не находишь? — Не говори так, как будто ты, чёрт возьми, знаешь меня, — его руки сжимаются в кулаки. — Ты даже не настоящий. Это всё сон, повторяет Джордж про себя. Надеясь, что чем больше будет повторять это себе, то тем больше он будет верить. Он резко поворачивается в сторону, оглядывая пустую белую комнату в поисках каких-либо признаков двери для побега — или окна, или люка — чего-нибудь, что могло бы увести его от парня. Но возможности сбежать нет. Даже как бы он ни пытался сделать свою собственную дверь, думая, что это место подвластно его разуму. Но в конечном итоге попытки не увенчались успехом, Джордж в отчаянии стучит кулаком. Чувствует, как возвращается тот дискомфорт, который он испытывает в компании незнакомца. — Ты прав, — раздаётся звоном чужой искажённый голос. — Но чем больше ты будешь отрицать, тем труднее будет выбраться. Джордж чувствует, как в нём лопается последняя струнка терпения. — Что ты… — Ты продолжаешь говорить, что никто по-настоящему тебя не знает, но опять же. Как они будут знать, если ты продолжишь закрывать своё сердце для мира? Никто тебя не знает, Джордж, даже ты сам. Его желудок сжимается, и мир вокруг него медленно начинает меркнуть, оставляя лишь смутное видение человека на высокой табуретке, наблюдающего за ним пустыми глазами. Чувствуя нарастающую в нём панику, Джордж начинает кричать. — О чём ты вообще говоришь? Ты не можешь просто уйти не ответив, чёрт возьми! — тёмноволосый ругается, желая, чтобы его ноги начали двигаться, но впал в шок. Понял, что не может сдвинуться с места, прикованный клейкой лентой, когда он начал проваливаться во тьму. Джорджу хочется оторвать ноги от пола и броситься бежать, надеясь получить от парня больше ответов. Он боролся… до момента, когда почувствовал, как боль и усталость просачиваются внутрь до самых костей, даже если всё ещё находился во сне. Джорджу казалось, что его медленно засасывает куда-то. Он смотрел, как человек в зимней одежде встал со своего места и очень осторожно поставил высокий табурет на место. Он встал с грацией ветерка, лёгкого и невесомого. Его ловкие пальцы тянутся к пуговицам ветровки, торопливо их застёгивая, прежде чем повернуться к Джорджу в последний раз. — Возвращайся, когда тебе действительно захочется поговорить. И вместе с этим весь мир стал черным. Джордж проснулся в холодном поту. *** На следующий день Джордж возвращается в кофейню. Может быть, это его отсутствие самосохранения. Может быть, это его сердце разрывает чувство, которое тащит его обратно в магазин каждый раз. Джордж стоит у входа какое-то время, тянется и отдёргивает руку у самой ручки, в очередной раз обдумывая варианты. Что-то в нём не так. Когда он играет с покалывающим металлом под подушечками пальцев, поэт спрашивает себя, должен ли он войти. — Тебе не надоело убегать? Джордж никогда не признается в этом вслух, но если и есть одна вещь, которую он должен признать, так это то, что его ноги уже сбежали за тысячи миль от его проблем, они болят и покрылись волдырями от тяжести бремени. Он дикий зверь, почуявший свежую добычу, карминовая кровь окрашивает его руки горем и сожалением. Он — трусость и отвращение, ставшие плотью и кровью. Не желавшее, чтобы кто-нибудь видел в нём все эти уродливые и отвратительные детали, которые он предпочел бы спрятать и сбежать… Он никогда не скажет этого вслух, но Джордж устал убегать. Когда ты так долго ходил по кинжалам, что даже не знаешь, как доверять песку между пальцами ног. Он оглядывается на дверь магазина. Открой и ожидай. Он так устал, что открывает дверь и входит. … По утрам запах другой. Это не обычный жареный кофе в зёрнах или лёгкий розмарин по вечерам. Вместо этого это: свежая выпечка и ромашковый чай с лёгким оттенком ванили. Это заставляет всё напряжение в теле Джорджа рассеиваться, его конечности расслабляются от успокаивающего запаха. Он вернулся во временном блаженстве и спокойствии. Оглянувшись на прилавок, поэт ожидает увидеть Сапнапа, но и в то же время боится. Он не знает, как будет продвигаться их общение после вчерашнего разговора. Так что со входа он заглядывает к кассиру, только чтобы увидеть- …Ещё одного незнакомого парня за стойкой. Джордж ещё сильнее вытягивает шею. Он замечает непослушные каштановые волосы и очки в тонкой проволочной оправе на переносице. Это тот человек, что был прошлой ночью, возможно, коллега Сапнапа, если он правильно помнит. Он стоял за стойкой, обслуживая клиентов с такой же доброй улыбкой и нежными глазами. Поэт издал долгий и тяжелый вздох. Облегчение нахлынуло на него, как приливная волна: увидеть Сапнапа так рано, особенно после прошлой ночи, это действительно сказалось бы на нём. И, похоже, боги наконец-то сжалились над его бедной душой, дав день без нужды ломать голову. Его шаги к прилавку медленны и томны. Вдыхая тёплый аромат и напевая себе под нос в очереди за заказом, Джордж чувствует себя невероятно умиротворённо. Боль в его сердце утихла от его спокойствия. Когда, наконец, приходит его очередь заказывать, он точно знает, что сказать. Слова уже готовы прозвучать, и в нём поднимается волна уверенности. — Следующий, — говорит бариста. — Эспрессо макиато. Бариста в очках смотрит на него и с нежной улыбкой спрашивает: — Размер? Джордж поочерёдно переносит вес тела с ноги на ногу. — Гранде. Тот угукает, чертя его заказ на чашке фломастером. — Что-нибудь еще? Джордж задумывается на мгновение. Глядя на посеребренную табличку с именем на одной из лямок его горчичного фартука, он читает написанное жирным шрифтом "Бэд". — Клубничный рулет. Парень ещё немного записывает, прежде чем снова взглянуть на Джорджа. — Я уже видел вас раньше? Студент колледжа сглатывает: — Я был у вас. Прошлой ночью. Бэд продолжает напевать, ставя чашку на край стойки и поднимая голову, чтобы полностью взглянуть на Джорджа. — Тогда с Сапнапом? Если вы ищете его сегодня, то вам не повезло. Он болеет. Джордж поднимает бровь на это. — Он болеет? Бэд кивает, скрестив руки. — Немного невероятно, я знаю. Вчера он выглядел нормально, — бормочет он. — Можете подойти поближе? Он неловко наклоняется, и Бэд шепчет ему на ухо — кстати, довольно громко: — Я не думаю, что он на самом деле болен. Может быть, просто избегает кого-то. Сердце Джорджа падает в желудок. — Избегает кого-то, да? Он дурак. Он самый настоящий идиот, если думает, что после вчерашнего разговора действительно останется безнаказанным. Сапнап злится на него, и осознание этого причиняет боль, но Джордж не может винить его за это. У него есть полное право кричать на Джорджа, у него есть полное право ненавидеть его всеми фибрами своей души. Сапнап имеет полное право ненавидеть труса. — Ты Джордж, верно? Он поворачивает голову назад, чтобы посмотреть на Бэда. Тот улыбается ему в ответ, улыбаясь так широко, что кажется, что это больно. — Ага. Я, — натянуто отвечает Джордж, почёсывая затылок. — Я знаю тебя! По крайней мере, судя по тому, что говорят люди, — парень что-то тараторил, и Джордж заинтересовался. — Что обо мне говорят люди? Бэд энергично кивает головой: — Не волнуйся, все они хорошие. «Я не об этом спрашиваю». — думает про себя Джордж, отодвигаясь к краю прилавка, чтобы пропустить следующего человека в очереди. «Он избегает вопроса». — Хэй! — Бэд зовёт со стойки. Джордж бросает на него взгляд из-за плеча. — Займи мне место. У меня скоро перерыв, — говорит тот с веселой улыбкой, такой лёгкой и учтивой, что Джордж не может набраться смелости, чтобы сказать «нет». Поэтому он неохотно кивает, направляясь к одному из стульев посреди помещения. Он с грохотом садится и кладёт ноутбук на стол. Какое-то время он тупо смотрит на экран. Ослепляющие страницы документов Google погружает его в транс, мерцающая линия в начале его мыши дразняще смотрит на него, насмехаясь над его отсутствием слов. Джордж хочет приложиться головой о стол, блять, он же поэт. Мысль о надвигающемся крайнем сроке беспокоит. Его руки в отчаянии уже тянуться рвать волосы на голове, хотя может быть, парочка ударов по его черепушке заставят шестерёнки в мозгу заработать и те, наконец, выдадут что-то хорошее для проекта, что решит его будущее. Это его жизнь, его будущее и ценность. Всё на кону ради этого проклятого проекта. Однако какой бы выдуманный Бог сейчас бы ни сидел на небе, то он смеётся. Спустив к нему нити вдохновения. И, как и Тантал, Джордж всегда так близок к ним, но в конечном счёте недостаточно. Он ненавидит это. Он ненавидит этот проект, он ненавидит свой мозг и ненавидит себя. Он так занят разрушением себя, что не замечает, как Бэд подходит к столу и ставит чашку с эспрессо прямо перед собой. Вместе со свежей клубничной лепешкой, завёрнутой в причудливый жёлтый пергамент, только что из духовки, из которой поднимаются струйки белого дыма. — Не издевайся над собой так сильно. Я отсюда вижу, как крутятся шестерёнки в твоей голове, — шутит шатен, занимая свободное место перед Джорджем. Парень усмехается на это. — Просто немного завёлся, — он вздыхает, отодвигая свой ноутбук. — Не можешь придумать, о чём писать? — спрашивает Бэд, жуя собственную лепёшку. Глаза Джорджа расширились. — Ага… Откуда ты знаешь? Бариста смеётся: — Я узнаю писателя в кризисе, когда вижу его. Джордж гримасничает, отвернувшись, чтобы откусить лепёшку. Тихо бурчит проклятия себе под нос. — Итак, — начинает Бэд, откладывая в сторону выпечку. Он сцепляет руки в замок и улыбается, — я хочу знать, правда ли то, что я слышал. Джордж смотрит на него краем глаза. — Зависит от того, что именно ты слышал. Тот поднял руки, успокаивая: — Как я и говорил! Только хорошее. Поэт поворачивается к нему и, глядя прямо в глаза другому человеку, спрашивает: — И от кого? Улыбка на лице Бэда становится почти меланхоличной. — От хороших людей. Джордж сдерживает желание устало вздохнуть, вместо этого он крепче сжимает губы и выдавливает еще один вопрос: — Да, но что они говорили обо мне? Джордж не хочет показаться грубым или даже слишком прямолинейным, но его терпение — тонкая струна, которая может разорваться при малейшем раздражении. Он хочет знать, почему выражение лица Бэда такое противоречивое, он хочет знать, где было произнесено его имя. Джордж хочет знать с личной обидой. Глаза Бэда излучают удивление. — Ты не любишь горькие напитки, это точно, — говорит он, указывая на дымящуюся чашку кофе на стороне стола тёмноволосого. — Ты всегда заказываешь что-то хотя бы с небольшим количеством сахара. Джордж хмурится. — Я не… — — Ты тоже всегда будешь это отрицать. Пытаешься казаться внушающим и могущественным, когда сам едва можешь начать разговор. Твой любимый цвет — синий, и у тебя есть личная слабость к «Whiskey Words in a Shovel», потому что ты написал свой первый литературный анализ, когда учился в старшей школе. — Как ты… — И ты хотел стать поэтом, потому что тебе нравилось, как слова могут передавать самые глубокие эмоции человеческого сердца. Бэд смотрит ему в глаза, и Джордж не может выдавить ни слова. — Ты любил поэзию, потому что она объединяла людей, — его голос стал более отчаянным. — Ты любил поэзию. После слов Бэда наступает тишина. Внезапно Джордж мог слышать только белый шум в ушах, громкий и заполоняющий пространство вокруг. Ему казалось, что мир утонул в воде, и он снова погрузился в это древнее, неведомое чувство. Его голова стала лёгкой от недостатка кислорода. Но затем — ясно как день — сквозь помехи донёсся голос. — «Зачем ты пишешь?» — «Потому что», — эхом отзывается в его ушах смех, сладкий, как мёд, и светлый, как солнечный свет. — «Это заставляет меня чувствовать себя живым. Когда я могу создавать миры кончиками пальцев и истории, сотканные практически из ничего. Это волшебно». Спустя мгновение раздаётся мягкий ответ: — «Это отличная причина». — "Я знаю, отличная," — усмехается низкий голос. — "А ты?" — «Ха», — слабый смешок. — «На самом деле я никогда об этом не думал.» Оно расплывчатое, рассеянное и несфокусированное, но оно есть — Джордж это видит. Очертания мягких пепельных светлых волос, залитых золотым светом. Глаза цвета мокрой травы, а улыбка яркая, как солнечные лучи, спадающие на него дождём. Он выглядит неземным, счастливым и целым. — «Да ладно, Джордж,» — протягивает он его имя. — «зачем ты пишешь?» Джорджу кажется, что он в океане. Плескающиеся волны и вода, погружающая его в прохладные, успокаивающие воспоминания. Затерянный в изменчивых приливах и тёмных глубинах, он больше не боится утонуть. Ибо какой бы монстр ни скрывался в глубокой синеве, он никогда не причинит ему больше вреда, чем он уже сам себе нанёс. — «Мне нравится писать, потому что я могу выразить то, что я чувствую, и никто другой не скажет мне, что это неправильно», — говорит он застенчиво. — "И потому, что- " Он даже не замечает слез, которые начинают наворачиваться у него на глазах, прежде чем они падают на стол. Джордж помнит светлые волосы, как солнечные лучи, и улыбку, тёплую, как солнечный свет в суровую зиму. Он помнит хриплое хихиканье и вчерашнюю текилу на языке, он помнит цветочный аромат розовой гортензии и корицы. Он помнит многое, слишком многое. — «Потому что, если бы я этого не сделал, я бы не встретил тебя». Что-то внутри его сердца тянет. — Ты… — он заикается, вытирая слёзы с лица. — Ты его знаешь? Бэд улыбнулся. — Я знал. Джордж язвительно смеётся, пытаясь скрыть свою обиду. — Он никогда не рассказывал мне о тебе. В глазах Бэда вспыхивает боль, и Джордж может различить проблеск уязвимости, проглядывающий сквозь внешнюю нежность. Есть что-то такое приятное в том, чтобы смотреть, как самые добрые люди наконец ломаются. — Всё в порядке, — говорит тот. — Ему это было не нужно. Эта напряжённая тишина между ними: Джордж, с заплаканными щеками и недовольное лицо Бэда — делает их занимательными для прохожих вокруг них. Но у Джорджа не хватает слов, чтобы начать с ним сколько-нибудь содержательный разговор. Пока кто-то из дальнего зала кофейни не зовёт шатена по имени, и бариста встаёт со своего места, беря свою порцию булочки. Он смотрит на Джорджа краем глаза. — Итак, что ты собираешься делать теперь? Джордж оказался сбит с толку вопросом; он только сейчас понял, что он так задумался о настоящем, что даже не подумал о своём будущем. — Я-я не знаю… — говорит он медленно, пробуя слова на языке. — Я потерян. Нежная улыбка снова появляется на лице Бэда. — Я думаю, что это хорошее место для начала. Джордж смотрит на человека, с которым едва знаком, и чувствует себя рядом с ним странно, может даже безопасно. Ему кажется, что он может прошептать ему на ухо все свои самые тёмные секреты, и Бэд будет держать их под замком, чтобы никто больше не услышал. — Что мне теперь делать? — взволнованно спрашивает он. Бариста кладёт руку на подбородок и мычит, словно в глубоких раздумьях. Джордж же, затаив дыхание, ждёт ответа. Бэд снова смотрит на него, прежде чем развернуться на каблуках и вернуться к стойке. Он сиял. — Возвращайся, когда будешь свободен. Затем возвращается к работе так быстро, словно и не отходил на перерыв… Джордж снова был один, но на этот раз он знал, что кто-то вернётся. Его руки сжимаются в кулаки над клавиатурой. Он чувствует, как в животе скручивается узел, а в голове бушует буря нетронутых чувств, ожидающих, чтобы излиться в льющиеся тексты и нахлынувшие идеи. Он скользит пальцами по клавишам, чувствуя, как в нём поднимается вдохновение. *** It was love for a while, wasn’t it? For me, it was love Какое-то время это была любовь, не так ли? Для меня это была любовь. And it still is. -elegy for the wonted hearted И это всё ещё так. -элегия для неравнодушных.

***

Джордж давно не был так занят. Он сидит за кофейным столиком, редактор текстов открыт в ожидании, его руки чешутся нажать на изношенные клавиши, чашка кофе стоит рядом с экраном для перерывов. Он разит мыслями и прекрасными идеями, и все они ждут, чтобы быть записанными и увековеченными. Дни стали короче, теперь ему есть о чем писать. Он привык к повторяющейся рутине, когда он просыпается, проверяет свое расписание, идет на занятия и пытается пережить день и вернуться до 18:00, пока ночь еще молода и свежа. На самом деле все слишком обыденно и скучно . Даже для кого-то вроде Джорджа, который любит комфорт постоянства, что заставляло чувствовать себя в безопасности, где всё было знакомо. Но настоящее волшебство происходит, когда он будет бежать по улице в центральном переулке, толкнёт дверь в «Sugari» и слышит звон колокольчиков над ним, вдыхая странный запах жареных бобов и ромашкового чая. Он подойдет к прилавку и, в зависимости от того, кто будет обслуживать, закажет что-то среднее между странным и новым еженедельным напитком или, как обычно, горячий шоколад с корицей, просто на всякий случай. Затем он подходит к своему, теперь постоянному, месту в кофейне — причудливому уединенному столику в углу окна. К тому времени Джордж уже полностью проснется и будет готов к работе над еще одним произведением для своей постоянно растущей коллекции прозы и стихов. Так было почти месяц, и он не мог быть счастливее.

***

*** Я храню внутри нежную веру в мудрость любить кого-то таким образом, чтобы освободить его, потому что любовь расцветает в признательности. Любовь расцветает, когда ее поливают нежностью, нежностью и заботой. Любовь расцветает, когда ей дают возможность быть красивой самой по себе. - И я верю в любовь к тебе.

***

*** Наступает момент, когда осознаёшь, что должен остановиться. Когда тело уже не выдерживает такого напряжения. Самое замечательное в этом то, что независимо от того, сколько раз оно было ранено и ушиблено, оно всегда залечивается и становится немного сильнее. Несмотря на то, что тело немного изранено и изношено, оно заживает, и шрамы, которыми ты усеян, — это напоминание того что тогда ты выжил. Джордж не такой. Сначала он не замечает, как бесконтрольно дрожат его руки, когда он печатает, или как его зрение медленно расплывается, как если бы он смотрел через искаженные линзы. Не обращает внимание на отдышку, после от простой прогулки по квартире. Он не замечает, что тело медленно разрушается. Джордж этого не замечает и этим медленно убивает себя. Но работа должна быть сделана, поэтому он начинает раньше уходить с занятий, чтобы быстрее прийти в кофейню на аллее в центре города. Он скорректировал свой график сна, чтобы он соответствовал желанию писать, поскольку его тело привыкло к поздним часам, когда его разум бодрствует. И теперь он полностью отказался от горячего шоколада с корицей в пользу более темных, изысканных смесей. Сегодняшний день ничем не отличается, его профессор отменил единственный урок, который он должен был посетить сегодня, так что в основном у него был свободный период в течение следующих 20 часов или около того. Итак, Джордж, как неблагополучный человек, идет прямо в кофейню. Ноутбук в руке и твердая решимость максимально использовать своё время. Его разум бушует от всех неиспользованных идей, которые он еще не разработал, так что теперь он собирается заняться ими. Поэт протискивается в дверях, встаёт в очередь и вдыхает свежий аромат чая, исходящего от прилавка. К этому моменту все эти действия стали для него мышечной памятью. Сегодня за стойкой работает Сапнап, и, как обычно, они обменяются менее чем десятью словами.. — Заказ? — Кофе. Чёрный. — Размер? — Большой. — Что-нибудь еще? — Нет. — Ты хоть что-то ел за последнее время? Джордж медленно поднимает взгляд вверх. Это не часть рутины. — Что? — спрашивает тёмноволосый, схватившись за бумажник. Он спросил более агрессивным тоном, чем хотел, и видит, как вздрагивает Сапнап. Чужой взгляд противоречив, а в темных бурных глазах плещется что-то похожее на беспокойство. — Ты выглядишь… худее. Джордж сдерживает насмешку, которая засела у него в горле: — Да? И почему же тебя это волнует? Сам Джордж не знает, почему он так себя ведет. Раздражительно, дерзко и прямолинейно. В нем есть все то, что он ненавидит в других людях, но почему он сам вёдет себя как придурок? Сапнам вручает ему чек. Чёрноволосый смотрит на него еще раз, прежде чем заговорить: — Джордж… Только для того, чтобы его прервал холодный взгляд поэта. — Спасибо за кофе, — говорит он, прежде чем уйти.

***

Для тебя любовь была о числах. Для меня любовь была смыслом. Я хотел сказать, что люблю тебя, а ты спросишь, насколько сильно? Я никогда не мог найти слова, чтобы ответить, Но теперь они нашли дорогу ко мне, и это то, что я мог бы тебе сказать. Я собирал облака и делал из них бури, и давал дождю стекал по твоей коже, а затем позволял тебе считать каждую каплю. Я бы осушил семь морей, опустил бы тебя на дно океана и позволил бы тебе прикоснуться к каждому кусочку дальних концов земли. Собрал бы звезды, оторвал бы их, как наклейки с неба, и сравнил бы с теми, что на твоих щеках. Затем положил бы их в руки и шептал бы на ухо нежные колыбельные. Как можно сосчитать все неизмеримое? Тем не менее, как ты можешь измерить любовь? И в тот момент, когда бы я смотрел на тебя с благоговением перед огромным признанием, я бы взял твою руку в свою и сказал бы тебе; Если бы ты только позволил мне, Вот как сильно я любил тебя.

***

Это еще одна поздняя ночь и рутина, все еще преследующая его. Это не больше, чем обязанность перед Джорджем, хотя иногда методичный набор текста надоедает и ему приходится отдыхать от ослепляющего экрана. Бывают дни, когда он теряет желание двигаться вперед, хотя бы чтобы добиваться успеха. Этот день сегодня. — Блять. Его руки резко перестают печатать на клавиатуре. Пальцы пробивает дрожь и сводит в судороге время от времени, когда он кладет руки на клавиатуру. Парень шипит, в отчаянии уткнувшись рукой в сгибы локтей, произнося ряд непристойных выражений, за которые он наверняка получил бы парочку оплеух, если бы кто-нибудь его сейчас слышал. Но опять же, он был один. Один в пустом, лишь для комфорта тускло освещенном, общежитии, с ноутбуком перед ним и несвежим кофе у настольной лампы. Он с пренебрежением смотрит на мерцающий курсор, мигающая строка над незаконченным предложением угрожающе смотрит на него в ответ, и Джордж просто хочет прямо сейчас схватить свой ноутбук и швырнуть его в другой конец комнаты. Его уставшие глаза щиплют, когда он пытается закрыть их и сделать те медитативные дыхательные упражнения, которые он погуглил в Интернете. Но все же разочарование кипит в нем, как вулкан, готовый взорваться яростью. Проведя руками по волосам, он берет застоявшийся кофе, стоящий рядом со столом, и делает неуверенный глоток, но тут же сожалеет об этом. Как он и думал, кофе слишком долго стоял и теперь был кислым, как и его настроение. Устало вздохнув, он развернул свой стол и, встав с чашкой в руке, направился на кухню. Маленькая и грязная, с низко висящими лампами над прилавком, который к настоящему времени собирал на себе тонкий слой пыли. Он поворачивается к раковине, все еще заполненной грязной посудой с прошлой недели. Конечно, он еще не нашел времени, чтобы заняться ею, не тогда, когда его драгоценное время можно было бы провести, сгорбившись над столом, изливая душу. Вылив темную грязную жидкость в раковину, он наблюдает за ней, как она медленно стекает, вращаясь и скручиваясь, прежде чем исчезнуть в сливе. Подойдя к диспенсеру с водой, он осторожно, щелкнув, включает его и садится на пол, выложенный гранитной плиткой. Наблюдение за красным светом с интенсивным количеством внимания. Пол холодный, а он ложится спиной на столешницу. Все кажется таким — унылым . Как будто краски были разбавлены слишком большим количеством воды и расплескались по стенам его общежития. Это кажется таким не живым, больше похожим на морг, чем на дом. Но опять же, когда он когда-либо чувствовал себя как дома? Это один из моментов, когда Джордж позволяет своему разуму блуждать, надеясь, что его мозг сможет каким-то образом поймать хоть малейшую нить вдохновения, чтобы потом излить его в текст. Он поэт, он может сделать волшебство из обыденного, если захочет. Поэтому он сидит на холодном гранитном полу с кухни под тусклым светом и думает. «— Если бы ты мог отправиться в любое место на земле, что бы это было?» Этот голос посылает дрожь по спине парня. По коже бегут мурашки, глаза зажмуриваются. Смех, низкий и хриплый, шепот рядом с ухом: — Где угодно, только не здесь, честное слово. Слышен смех. Мягко и застенчиво он шепчет в ответ: — Почему нет? Тебе не нравится город? — В городе хорошо, но, — тот останавливается, и словно кто-то призрачным пальцами касается челки его волос, тёмноволосый чувствует, как его дыхание останавливается, а сердце колотится. — Для меня здесь слишком душно. Другой голос на этот раз смеется громче, смело и свободно, с беззаботным отношением ко всему влюбленного мальчишки: — Ты говоришь так, как будто это тебя убьет. Звук дозатора воды едва слышен из-за того, насколько глубоко он погружен в свои мысли. Постепенно все вокруг него исчезло. Порыв ветра проносится мимо них, и он чувствует , как холодный воздух бьет ему в лицо. Пробежал по его волосам и охладил румянец на щеках. — Не убьет, — с уверенностью в голосе говорит блондин. — Но знаешь, там гораздо больше всего. Все места, которые ты мог видеть за возвышающимися горизонтами. Запах неведомого места и шелест деревьев. Я хочу, чтобы мои ноги коснулись травы, которой еще не касался ни один человек. Тёмноволосый сильнее зажмурил глаза, визуализируя звук во что-то, что он мог представить. Джордж слышит улыбку на чужом лице. Он это видит. Как солнце освещает его свутлые волосы, образуя мягкий ореол света вокруг головы. Из низкого хвоста растрепались пряди, словно локоны золотых локонов. Его глаза яркого непоколебимого зеленоватого цвета. Цвет листьев, которые висели над ними, как падающий снег. Он смотрел на него, дерзко, и поэт видел, как в них танцует веселье. Он был прекрасен. — Держу пари, что есть, — на его губах играет привычная улыбка. — Мир достаточно велик только для нас. Парень усмехнулся: — Слишком большой. Есть так много всего, что можно увидеть. И я хочу увидеть все это… К тому времени все вокруг него ушло на второй план. Звук кулера превратился в белый шум, заглушенный шелестом листьев и шепотом ветра. Темно освещенное общежитие, теперь замененное яркими пышными листьями и омывающим их золотым солнечным светом. Джордж застрял в реальности, которая казалась слишком хорошей, чтобы быть правдой. — А ты? Кажется, у тебя больше амбиций, чем я мог когда-либо посмел мечтать, — он говорит с дразнящей интонацией, цокнув языком. К тому времени Джордж уже не мог представить того никем другим, кроме как мальчиком с широко распахнутыми зелеными глазами, мечтающими о мире в своих руках и о земле под ногами. Какое-то время он хмыкал, вопрос не имел для него особого значения, поэтому он небрежно ответил. — Я думаю, что с городом все в порядке. Я не знаю, я действительно не задумывался о каких-либо других местах, поэтому я не могу сказать, предпочел бы я что-то другое или нет. И без промедления: — Ты бы предпочёл остаться здесь. Поверь мне. Парень поворачивается в сторону. Цветы расцветают в его груди, когда тот наклоняется ближе. Джордж пристрастился к нектарину и меду, от этого он гниет и просит еще. Он пристрастился к звуку своего голоса и хриплому смеху. Он пристрастился к парню из своей сфабрикованной фантазии, тому, чьи волосы напоминают ему поле золотой ржи, а глаза — росистую траву после дождя. Он наклоняется, надеясь передать все свое искреннее увлечение. — Почему ты так подумал? — шепчет он. Парень во воспоминаниях оборачивается, его глаза нежны, словно водная гладь, в которых плещется что-то похоже на любовь. По крайней мере, Джордж надеется, что это любовь. Блондин открывает рот и поэт уже прислушивается, прежде чем слова вырвутся наружу. Он открывает рот и… Рядом с ними раздаётся очередной порыв ветра, на этот раз ещё сильнее. Пока Джордж изо всех сил пытается держать глаза открытыми, обдуваемые ветром, держа руку сбоку от лица, надеясь уловить слова, которые говорил другой парень. — Извини, — говорит тёмноыолосый, торопясь, — что ты сказал? Блондин хмурится, сморщивая нос так, что Джордж счёл бы это милым, если бы не так стремился узнать, что тот сказал. Он открывает рот и… Его сердце упало в желудок. Резко вставая из своего положения, кажется, что весь его мир сместился с центра, и теперь он падает, даже не осознавая этого. Сначала не было слов. Его рот шевельнулся, и все же... Не может сказать и слова. — Я… — он запинается, отступая от прекрасного пейзажа. Постепенно мир вокруг начинает рушиться, мягкая росистая трава начинает трескаться и дрожать под ним. Угрожая рассыпаться и утащить его в бездну внизу. Его желудок сжимается, ноги внезапно подводят его, внутри бушует нарастающий ужас. — Подожди, я… Джордж в отчаянии оглядывается, надеясь еще раз взглянуть на человека, в которого он за одно лишь мгновение так сильно полюбил. Его сердце кричит, тянет, плачет, умоляет, желая снова увидеть того человека. Но когда парень поднимает взгляд с постоянно растущей воронки, его сердце разбивается еще больше. Его лицо — водопад вьющихся золотых прядей волос, исчезала, растворялась, как будто он тоже исчезал из этой реальности. Его зелёные глаза были перечеркнуты белой полосой, полностью закрывающей лицо. Как бы Джордж ни пытался исправить это, даже в собственном воображении. Он никак не мог вспомнить его лицо. Все было просто черно-белым, с небольшим искажением и потрепанными краями. Он погружался все глубже и глубже. Пока свет не стал превращаться в слабую точку. И он застрял. Бесконечно падать и падать в эту темную бездну без малейшего подобия комфорта, который был у него всего секунду назад. Джордж протянул руку, всё ещё надеясь схватить что-нибудь, что так желал. Но он был дураком, который даже поверил, что смог, он остался ни с чем в открытой ладони и с болью в сердце. Его глаза резко распахнулись. Джордж подскачил так быстро, что чуть не падает от инерции. Внезапный дисбаланс в теле заставляет его вцепиться в пыльную столешницу до побелевших костяшек. Его желудок скрутило, а глаза словно были наполнены хлоркой. Он до сих пор помнит падение, он помнит, как статические помехи заполнили его уши и утопили его в океане белого шума, пока он не начал тонуть. Как свет медленно угасал перед его глазами, лицо сидящего рядом человека всё расплывалось и расплывалось. Как сон, который он давно забыл после пробуждения. Джордж встает, оставив пищащий дозатор воды и немытую чашку в раковине. Ему придется отработать сегодняшний вечер без кофе. Только бодрствовать на чистом адреналине в его венах. Джордж смотрит в сторону, это тревожное чувство все еще бурлит в нем. Стряхнув это, он выходит из своей неопрятной кухни, не имея ничего, кроме неутолимого желания закончить свой проект. Ему не нужен тот тихий смех и мальчик с волосами как солнце. Все, что ему нужно, это пережить этот срок. Загоняя ту мысль подальше, которая уже начинает уходить обратно в катакомбы его разума, пока та наконец не становится призраком запоздалой мысли. Он подумает об этом в другой день.

***

Он никогда не был моим но его потеря разбила мне сердце. - Я навсегда останусь с разбитым сердцем?

***

Рутина продолжается. Он просыпается, завтракает, сидит в классе столько, сколько ему велено расписанием. Затем он выбегает из кампуса и направляется прямо в кофейню. На этот раз Джордж изменил это так, что он заказывает только в часы смены Сапнапа, поэтому ему не нужно пререкаться с другим человеком, когда он просто хочет заказать кофе. До сих пор это работало, и теперь срок его дедлайна истекает через месяц. Так что, конечно, это давит на него только сильнее. Иногда парню приходится делать перерывы в наборе текста, потому что из-за дрожи в руках он может неправильно нажимать клавиши. Теперь он вынужден время от времени отводить взгляд на экран, ослепляющая белизна, к которой он привык, начинает раздражать его глаза. Он подумывает о том, чтобы одевать очки, потому что время от времени его зрение начинало портиться и тускнеть, как на старой кинопленке, потертое и размытое по краям. Сегодня то же самое, только когда он просыпается, он чувствует, что его мир сбился с орбиты. Свет слепит, как будто он застрял высоко в облаках. Ему кажется, что все вокруг него рушится, будто пол — воронка, засасывающая его в бездну. Все тело болит, мышцы устали и напряжены, словно остатки древнего города, лежащие в его костях, скрипучие и окаменевшие. Но все же он продвигается вперед, вытаскивая себя из колючих простыней и натягивая первую попавшуюся одежду. Он больше не заботится о внешности, мысли о своих сроках, своей рукописи, своем будущем изводят его разум. Ему повезло, что он помнит, что сегодня у него нет занятий, все будильники на его телефоне орут на него, кричат ему в ухо и посылают волны боли в голову. Джордж стонет, выключая звук и бросая телефон обратно на кровать. Стоя в своей пустой общаге, он пытается вспомнить, что будет дальше? Завтрак? Уже ближе к вечеру… Ванна? Разве мылся вчера? Или это было накануне? Тёмноволосый стучит себя по голове, надеясь, что это хоть как-то оживит его память. И как будто над его головой появилась метафорическая лампочка. Его глаза расширились. Ой. Он ведь должен писать. Смеясь над собой, Джордж перекидывает полупустую сумку через плечо и взъерошивает свои взлохмаченные волосы, передвигаясь, чтобы встать над дверью. Рядом с местом, лежит его обувь, есть зеркало в полный рост. Глаза Джорджа смотрят в него, когда он берёт свои изношенные мокасины. Его глаза скользят по отражающей поверхности, солнечные лучи падают на пыльные края, словно оно светится в темноте его полутемной комнаты. Ему хочется оглянуться, посмотреть, кто стоит с другой стороны, когда он это сделает. Его желудок скручивается, когда он делает шаг к зеркалу. В нем нарастает страх, словно плотина на которой он вот-вот рухнет, чувство скованности сдавливает грудь. Дыхание слегка сбивается, когда кончики его пальцев касаются прохладного стекла. Говорят, что зеркала — это единственный способ, которым мы можем видеть себя. Несмотря на то, что его поверхность искажено и слегка перекошено, оно— это одна из самых лучших вещей, которых вы когда-либо видели, чтобы узнать, как вы на самом деле выглядите в чужих глазах. Это не он. Джордж пытается убедить себя в этом. У парня в отражении тяжелые фиолетовые мешки, засевшие под глазами. Сами его глаза налиты кровью, а зрачки расширены, его пробивает дрожь, когда смотрит в своё отражение. Волосы растрепаны и спутаны, местами торчащие в разные стороны. Кожа стала почти что белого цвета, губы потрескались и шелушатся. Человек в зеркале — не он, он не такой . Не измотанный, увядающий и- Умирающий. Джордж делает шаг назад от зеркала, но страх в глазах его отражения окунает его с головой водоворот. Измученный и уставший, он чувствует, как мир вокруг него медленно начинает распадаться на части. Земля ускользает из под его ног, когда он отчаянно дёргает ручку входной двери. Он крутится, мир крутится — почему все, блядь, крутится? — яростно думает он про себя, торопливо отпирая дрожащими руками замочную скважину. Он борется с ручкой и начиная таранить дверь в попытках спастись от ужаса в зеркале. Его поглотил ужас перед человеком с грустными глазами и усталым лицом. Джорджу удается открыть дверные замки и, спотыкаясь, выйти. Дыхание вырывается из груди, а ноги чем-то утяжелили. Он оглядывается на свою тускло освещенную квартиру, вновь обретенный страх укореняется в нем. Он смотрит на распахнутую дверь. Медленно встав на ноги, он так же медленно идёт к ней. Морщась, тянется к ручке. Иногда вы задаетесь вопросом, как далеко вы уже зашли, прежде чем подумать о решении. Сжал ручку. Он собрал свою всю силу в руку и захлопнул дверь. Стены его квартиры слегка затряслись от хлопка. Звук разбитого стекла почти гармоничен, словно музыка для его ушей. Парень мысленно делает себе заметку на потом, что уберет осколки в другой раз. Но сейчас, У него есть работа. *** — Что значит, мне нельзя? Слова слетели с губ слишком быстро, он, заикающийся и разъярённый, стоит перед одним из сотрудников кофейни. На чьём лице была явна выражена нервозность, а руки были скрещены на груди. — Прости, Джордж. Бэд сказал, что я не могу обслуживать тебя, — цедит тот сквозь зубы. Джордж увидел как мелькнула вина в чужих другого парня, прежде чем тот резко отвернуться. Не решаясь встретиться с туманным взглядом Джорджа. — Ант- — Я не могу не подчиняться правилам моего менеджера, Джордж. И даже если бы я это сделал, нам бы пришлось принудительно вывести вас из заведения. Глаза писателя расширяются до размеров обеденных тарелок. — Насильно вывести? Ант гримасничает. — Запретил вам посещать кофейню. Его дыхание сбивается, и он ошеломленно замирает. К этому моменту он даже не знает, о чем думать. Его разум — грозовое, дождливое пространство неба, которое, кажется, разрастается и вырастает во все большую и большую бурю. — Этого… он не может этого сделать, — зло выплевывает Джордж — Мне нужно туда — мне нужно закончить, Ант! Он делает шаг ближе, медленно приближаясь к другому парню, пока они не окажутся всего в нескольких дюймах от друг друга, что могут чувствовать чужое дыхание. — Ант, — говорит тёмноволосый, скрипучим голосом, словно ногтями провели по доске. Бариста в горчичном фартуке отступает назад. В его глазах блеснул нарастающий страх. Губы неуверенно дрожат, силясь произнести ответ, но Джордж обрывает его прежде, чем бариста смог подобрать слова. — Впусти меня. Если бы поэт взглянул на себя со стороны, хотя бы на секунду, то смог бы увидеть самые темные бездны Тартара в его глазах. Горящие и наполненные огнем, с его рта сочится яд, когда он смотрит на человека острым, как ножи, взглядом. Если бы он увидел себя, разъярённого и одичавшего. Зрачки расширены и дрожат, волосы спутаны и растрёпаны. С призрачно-бледной кожей. Взгляни он на витрины кофейни — он бы это увидел. Он будет выглядеть почти как тот человек в зеркале. Но все, на чем он мог сосредоточиться, это первобытный страх, отражавшийся в глазах Анта. То, как он полностью контролировал эти эмоции, то, как он мог предсказывать чужую реакцию и мысли, вызывало привыкание. — Джордж, ты меня пугаешь… И он наслаждался этим. — Джордж! Он был почти там — нужно только пробиться— — Джордж, остановись. Поэта с силой потянули, что его голова дёрнулась в сторону. Он переводит взгляд вправо. Дикий и раздосадованный, когда он уже готовился открыть рот, сказать слова полные иголок, скалящийся, готовый к любой преграде, что встанет у него на пути. Когда он стал таким диким? — Джордж. Он поворачивается и видит Бэда. На его лице можно было увидеть смятение и внутренний спор. Нахмурился, крепче сжимая запястье Джорджа. — Бэд, — так же злобно отвечает тёмноволосый. — Ант, ты можешь вернуться внутрь. Займись стойкой регистрации, — сказал парень в очках, обращаясь к баристе. Тот с готовностью кивнул. Быстро подойдя к входной двери, Ант еще раз взглянул на Джорджа, прежде чем зайти. Теперь были только они. Рука Бэда обхватила бледное запястье Джорджа, случайно сжимая его слишком сильно, что на коже появились красные следы. Джордж зашипел, изо всех сил вырываясь из хватки русоволосого. — Джордж, — Бэд начинает сразу с темы, — Джордж, вернись. Поэт усмехается, потирая следы: — Я не могу, Бэд. — Ты можешь. Просто не хочешь, — насмешливо отвечает Бэд. Было почти что неприятно видеть разницу между человеком, которого обычно знает Джордж —и этим … — Мне нужно закончить дела, — тёмноволосый ухмыльнулся. — На самом деле ты не можешь запретить мне посещать кофейню. Бэд смотрел на него стальным взглядом. — Да. Конечно, я могу. Я могу запретить тебе, чтобы ты прекратил вредить своему здоровью каждый раз, когда ты ходишь сюда. Я могу запретить тебе, чтобы ты, наконец, начал заботиться о себе … — Я в порядке, — неожиданно спокойным голосом перебивает его Джордж. — У меня все хорошо. Мне не нужна твоя забота. Где-то глубоко внутри него, в темных катакомбах его сердца, в которые не заглядывали годами, Джордж знает, что он, черт возьми, не в порядке. Он — лодка посреди бури. Волны бушуют, тараня борт лодки. Паруса, тянущиеся и изо всех сил пытающиеся удержать его и не опрокинуться. Он так близок к тому, чтобы упасть в вязкое море внизу, и как бы далеко он ни смотрел. Он не видит берега. Бэд видит бушующее море. Он видит, насколько Джордж близок к тому, чтобы упасть, и он очень, очень старается удержать его на плаву. — Джордж… — бормочет он, пытаясь вложить в свой голос все сочувствие, которое только может. — Это не ты. Это не он. — Тебе не надоело убегать? — Никто тебя не знает. — Ты пугаешь меня- — Тогда кто я? Он даже не замечает слез, которые начинают течь по его лицу, прежде чем маленькие капельки падают на сухой асфальт. Рыдания заглушают его дыхание и начинают литься водопадами из его глаз. Нос заложило, в горле першит, лодка в неспокойном море наконец-то перевернулась. И вот он тонет, в бездне игнорируемых бушующих эмоций. Он так давно не плакал. — Ты сердишься, Джордж, — Бэд тихо шепчет, осторожно делая шаг вперед, словно подходя к раненому животному. Сердитый? Джордж не злится, он просто… — И ты устал. Ты выглядишь так, будто не спал несколько дней, — шатен в очках продолжает говорить нежным и добрым голосом, так же, как в первый день их знакомства. Устал. Он устал? Такое ощущение, что в его костях легла тысячелетняя тяжесть, засевшая там, он чувствует усталость. Суставы не двигаются и болят, глаза щиплет от слез. — Это не нормально, Джордж. Заставлять себя закончить этот проект, который только вредит тебе все больше и больше, и приходить сюда почти каждый день не принесёт пользы. Мы беспокоимся о тебе. Сапнап вообще был тем, кто рекомендовал запрет… Его сбитое дыхание заглушило слова другого парня. Все происходит слишком быстро. Слова Бэда начинают сливаться и превращаются в цепочку бессвязных звуков, омывающих и накладывающихся на волны. Его искажает вода вокруг него, море, которое продолжает топить его все больше и больше. — Ты не в порядке, Джордж. Он уже давно не в порядке. И если вдруг буря прекращалась, тучи расходились, ему казалось, что мир перестал вращаться. Он так хочет быть в порядке. Плотина прорывалась и все рушилось. Его рыдания сотрясают его тело, как рябь в пруду. Когда слезы текут тяжелыми потоками, его рыдания заглушают почти все остальное, мир вокруг него представляет собой какофоническую симфонию в высшей степени, и теперь все, что он может слышать, это звук своего разбитого сердца. Болезненного и покинутого, он изо всех сил пытался бороться с его тяжестью его горя. Разбитое сердце — это океан, в котором он никогда не научится плавать. Джордж чувствует руку, теплую и твердую, которая берет его запястье и ведет к одному из стульев снаружи. Он благодарен за возможность сесть, потому что его ноги ныли от тяжести его печали. Он прячет голову в руках, надеясь свернуться калачиком достаточно глубоко, чтобы просто исчезнуть. Они сидят в тишине, и единственными звуками являются тихое всхлипывание, надрывно исходящее от Джорджа, и проносящиеся мимо машины. Он ненавидел тишину, он ненавидел то, что он плакал, он ненавидел то, как сочувственно Бэд смотрел на него, как будто знал, как ему больно. Он ненавидел то, что ничто не могло облегчить боль в его груди. Он полон ненависти, из-за чего? — Джордж, — начинает Бэд, спокойно и тихо, — скажи мне, что не так. Джордж хотел бы, он хотел бы излить океан слов, которые льются из его рта поздними ночами, но теперь он чувствует себя выжатым и опустошённым. — Даже если это тяжело, даже если ты не можешь сказать это сейчас. Ты знаешь, что что-то не так, — укорил его шатен, и Джордж почувствовал себя мальчиком, которого родители ругают самым мягким образом. Хотя голова Джорджа была спрятана в сгибах локтей, он ловил каждое слово, слетавшее с чужих губ, как истину. Как давно это было, чтобы кто-то заботило его состояние, чтобы спросить его «что случилось?». Он бормочет тихий, внятный звук. Где-то внутри он боится, что может разозлить Бэда, до такой степени, что его пошлют и забудут, чтобы он продолжал ту же тупиковую рутину… Но Бэд этого не делает. Вместо этого он мягко мычит, выпрямляет спину и дает Джорджу время выплакаться. Давая выплачем океан, который топит его сердце в глубинах гораздо более глубоких, чем он может себе представить. Шатен слушает, утешает, но главное — он остается. — Джордж, — бормочет менеджер, — что случилось? Дело не в том, что Джордж сильно не прав. Просто… там так много ошибок, что парень даже не знает, с чего начать. — Я знаю, это тяжело, — мягко пожурил тёмноволосого бариста, осторожно беря Джорджа за руку и ободряюще поглаживая её, — но, может быть, попытаешься вернуться в прошлое? Всегда есть причина. Джордж всхлипывает, медленно кивая. Он ослабляет хватку и начинает погружаться в нетронутую бездну эмоций. Есть причина, всегда есть причина - — Почему мы здесь? Его сердце застревает в горле, когда он сильнее зажмуривает глаза. Это снова тот голос, тот, что был в те далекие ночи. Мягкий и приглушенный, шепчуший Джорджу на ухо. Он позволяет себе снова погрузиться в свои мысли. — Потому что, — голос говорит туманно и немного искаженно, — галереи прекрасны. Ему казалось, что он уже слышал это раньше, как будто в призрачной форме или ещё каким-то непонятным образом Джордж находился в этом смутном, расплывчатом воспоминании. Как старая кинолента, потрепанная и слегка обветренная на концах, его окружение звучит так… приглушенно, как будто человек разговаривает под водой. На заднем плане раздался легкий, неуверенный смех: — Я никогда раньше не был в галереях, — голос его был как чистый горный родник. Если бы Джордж мог описать это метафорой, он бы сказал, что это было похоже на старую киноленту, которую крутят в тех старых кино в духе esque. Те, что с оттенком сепии, как пленка, которую они вставляли в определенные проигрыватели, проецируя видео на чистый белый холст в темной комнате, чтобы люди могли его смотреть. Если бы Джордж порылся в расщелинах его разума, он смог бы вытащить далекое воспоминание из своего детства, когда у его мамы была такая же старая черно-белая цветная лента, которую она наклеивала для него в детстве на голые стены их старой гостиной. Он помнил, как сидел на деревянном полу, жадно наблюдая глазами за освещенным экраном, а грубо анимированные фигуры танцевали вокруг с медленной частотой кадров. Даже если качество было плохим или свет время от времени отключался, до такой степени, что его матери приходилось снова бить машину. Джордж любил это. Ему нравилось, что запах старой зернистой киноленты ассоциируется у него с детством. Ему нравилось, насколько это было знакомо. Парень усмехается: — Полагаю, сегодня твой счастливый день. Обещаю, они прекрасны. Джордж втягивает воздух, он писатель. Он повторяет про себя, как мантру. Он может изобразить самые яркие мысли из самых фундаментальных идей. Так он и делает, Вскоре образ начал формироваться. Джордж стоял в большой выбеленной комнате. С большими колоннами, спускающимися с потолка и возвышающимися над землей. Балки и опорные тросы свисают с открытой стеклянной крыши, позволяя всему прекрасному купаться в золотом свете. Джордж медленно поворачивается, рассматривая современную архитектуру во всей её красе. Он никогда раньше не был в художественной галерее, но никогда не находил её менее красивой. Он поворачивается в свою сторону, и вдруг. Увидел его. У одной из частей стоял парень в лётной куртке. Спина прямая, подбородок высоко поднят. У него такой вид уверенности и уравновешенности, что создается впечатление, что все остальные люди в комнате не имеют значения, как будто он был в центре обеденного стола. Чужая смелость заставил тёмноволосого вытаращиться на того парня. Тот повернулся к Джорджу, и прежде чем поэт успел это заметить, успел увидеть. Парень в куртке улыбается уже ему. — Тебе нравится? — спросил тот тёмноволосого, в его голосе было детское ликование. — Это одно из моих любимых мест. Джордж улыбнулся: — Я понимаю почему. Это невероятно. Собеседник улыбается ему, выбившиеся волосы падают с его пучка на лицо. Джордж с интересом наблюдает, как он подходит к одному из выставленных на стене экспонатов. Джордж нерешительно следует за ним. Его шаги эхом разносятся по галерее, когда он медленно идет сбоку от парня. — Этот, — шепчет он, поглядывая на Джорджа краем глаза. Дерзкий блеск сверкает в ярком нефрите его глаз. Он осторожно подталкивает поэта к стене. — Это мое любимое произведение. Джордж поднимает голову, его глаза блуждают по огромным расходам. Это было широкое пейзажное полотно, растянувшееся на всю стену галереи. Этот красивый оттенок белого, на котором нет ничего, кроме двух отрезков красной нити, тянущихся из самых дальних углов и обрывающихся прямо посередине. Джордж наклонил голову, он мог бы интерпретировать это как какую-то современную, упрощенную современную работу, которую большинство музеев висит на стенах. Он наклонил голову, надеясь увидеть отрезок со всех возможных углов, даже с самых странных взглядов. Он все еще не мог понять подтекст изображения. Он разочарованно вздохнул и резко повернул голову, чтобы посмотреть на спутника. Джордж тут же встретился с ним взглядом. Его эфирные глаза впились в него. — Что-то не понятно? Джордж усмехнулся: — Кажется, это слишком расплывчато для меня. Тот ободряюще улыбнулся: — Ну, это то искусство, которое ты можешь интерпретировать его как хочешь. На губах Джорджа заиграла ухмылка: — Тогда как интерпретируешь это ты? Парень мычит, чуть-чуть поднимая руку, чтобы указать на кусок. В свою очередь, рука Джорджа чуть-чуть касается его руки. Мурашки бегут по рукам тёмноволосого, как лесной пожар, когда он чувствует, как его сердце делает сальто в груди. Джордж пытается подавить пылающие смущение, которое поднимается и окрашивает его щеки, и, наблюдая, как другой парень проводит руками по картине, он понимает, что улыбка на его лице скорее дерзкая, чем ликующая. — Видишь? — он водит рукой по пятнам неоднородной краски. — Я думаю, что это о родственных душах. Джордж пытается подавить смех: — Как связанные между собой люди, в тех легендах? Парень в куртке усмехается. — Не совсем так, есть разные вариации, кроме того, что представляет собой обобщенный нижний индекс Платона. Лично мне больше всего нравится красная нить судьбы из восточноазиатских мифов… Джордж не знает почему, но если бы ему дали напиток, состоящих из слов другого парня, туго запечатанных под штопоры, в полупрозрачную стеклянную бутылку, он бы опьянел от звука его голоса, не задумываясь. — Я слишком много болтаю? — спрашивает тот , слегка опуская руку. Глаза Джорджа тут же расширились. — Нет. Мне нравится твой голос. Прежде чем он успел пожалеть о своих словах, парень в лётной куртке усмехнулся. — Я верю в родственные души. Джордж не придал особого значения его словам, вместо этого он смотрел на большой холст и представлял его не одномерным. Он пытался смотреть на него, как на две далекие алые нити, как на двух влюбленных. Их обожание друг к другу кружится и закручивается в разные формы и различные размеры, простираясь далеко по холсту, как змеи, тянущиеся к их головам. Его глаза проследили за нитью, наблюдая, как она внезапно обрывается посередине без предупреждения. — А почему обрезана? — спросил он, слегка наклоняясь к теплу более высокого парня. Их плечи соприкасаются друг с другом. Тот взглянул на него, и в его светящихся глазах светилось непостижимое выражение. — Некоторым вещам просто не суждено быть, я полагаю, — он говорит это почти разочарованным тоном. С другой стороны, Бэд успокаивающе похлопывает его по спине. Поэт все еще глубоко погружен в свой клубок слез и одиночества. Притворство мира — это не что иное, как его воображение о совершенно белой галерее и человека в лётной куртке. Ничто другое не имеет значения, кроме сладкого момента, когда их руки едва касаются друг друга, или того, как всякий раз, когда тёмноволосый оглядывается, чтобы взглянуть на спутника — другой парень уже оглядывается и улыбается. Джордж хочет остаться в этом месте навсегда и до конца времен. Даже если это не реально. Он поворачивает голову в сторону. Глядя на человека в лётной куртке. — Знаешь, даже если родственные души настоящие. Сама концепция кажется немного странной. Собеседник мычит: — Почему это? Джордж не знает почему, но тема предопределенных пар вызывает у него море слов. Он неловко поясняет: — Мне жаль тех, кто не может найти себе партнеров, понимаешь? Это бесконечный поиск этого человека, а потом что? Чтобы даже не быть уверенным? Второе предположение? Может быть, поэтому сама концепция так прекрасна, иметь кого-то, кто уже безоговорочно любит тебя. Просто… ждать неизвестно где? Джордж боится ответов его спутника, поэтому избегает его взгляда, глядя в пол, как будто она интереснее картин на стенах. Вместо того, что ожидал Джордж, парень смеется и говорит шепотом: — Это так? Слова колют его губы: — Это все просто, трудно понять, знаешь? Я не могу сказать, что я верующий. — Я не виню тебя за то, что ты не поверил этому, — он смеется, шаркая руками по карманам куртки. Джордж чувствует внезапную потерю на своей руке. — Но опять же, как мы можем простить себя за все то, кем мы не стали? — Это ужасно поэтично с твоей стороны, — упрекает того тёмноволосый, расстояние между ними становится все меньше. Ухмылка заиграела сама собой на его лице: — Ну, я писатель. Он резко втягивает воздух. Позволяя слезам незаметно катиться по его лицу. Слова тянутся к его сердцу, играя на нёй, как на инструменте несочетаемых симфоний. Джордж позволяет играть с собой. Человек в лётной куртке хрипло хихикает, словно преследует Джорджа. — Твои слова говорят за тебя, — выпаливает он, наклоняясь ближе к чужому теплу. Он чувствует смесь запахов, что витает в воздухе после дождя, и чего-то знакомого, чего Джордж никак не мог понять. Он смеется, его веселье разносятся по стенам галереи, и Джордж не может не восхищаться. — Я нахожу слова только для описания красивых вещей, — подмечает другой пярень, снова глядя на Джорджа. Поэту кажется, что бабочки в его животе перелетели в его грудь. Трепещет в глубине его сердца и наполняет легкие опыленными цветами. Он чувствует себя совершенно и полностью влюбленным. Лицо Джорджа скоро начнёт болеть от постоянной широкой улыбки. В то время как он смотрит на картину с новым чувством осознания. Пришедший к тому, что нити никогда не встретятся, поэт уходит. Сначала Джордж ничего не говорит, думая, что, может быть, весь человек в лётной куртке был космосом, но как только пол начал трескаться и скручиваться у его ног, он понял, что происходит. Мир медленно деконструировал себя до того, каким он был изначально. В памяти. Джордж беспомощно наблюдал, как его спутник растворяется в белоснежных стенах галереи, картины падают на пол и засасываются в воронку в центре комнаты, которая все увеличивается и увеличивается. Джордж уже был слишком хорошо знал чувство падения. Он попытался протянуть руку, надеясь зацепиться за хоть какое-то подобие счастья, которое он испытывал всего несколько минут назад. Он знал это слишком хорошо. — Подожди!… — закричал Джордж, и боль в его сердце была слышна всем, кроме того парня в куртке лётчика, который с каждой секундой всё больше падал, исчезая на заднем плане. — Мне ещё есть что сказать! Джордж попытался выкрикнуть его имя… Вырываясь из постоянно растущей дыры, он с ужасом наблюдал, как стены начали обрушиваться. Все было слишком сладко, прежде чем оно неизбежно рухнуло. Он смотрел, как парень обернулся, и даже когда мир рухнул на части, Джордж не мог больше любить. Точно так же, как старая кинолента, которая крутилась в его детстве, в конце концов она заканчивалась. Экран становится черным и беззвучным. И сколько бы мать ни пыталась вернуть его к жизни, проектор не включался. Точно так же, как старая кинолента, которая закончилась слишком рано в его детстве; он ушел так же быстро, как и пришел. Даже когда его лицо начало исчезать, а звуки вокруг стали статичными и оглушительными, Джордж мог слышать, как тихо тот сказал ему. Как его голос ломался на краях и срывался на концах, как он растворялся в пещерах забытой памяти. — Надеюсь, ты встретишь человека, который пытается найти тебя. Джордж отдёргивает голову от рук, как рыба, вытащенная из воды, изо всех сил пытаясь дышать, он задыхается от слов, которые собирается сказать, ещё до того, как они успевают вырваться из его рта. Бэд рядом с ним, нежно похлопывает его по пояснице, успокаивая шепотом, пока Джордж опускается на стол. Он никогда так долго не плакал. Бэд держит его, баюкает на руках и позволяет Джорджу намочить свой фартук слезами. Джордж держится за него трясущимися кулаками, всхлипывая перед ним своим плачущим сердцем. Он так долго не чувствовал подлинного, и утешительное прикосновения другого человека. Он наслаждается этим теплом, пока оно ещё есть. Джорджу требуется время, время, чтобы успокоиться после приступа истерии, и время, чтобы он наконец заговорил. И он ломается. — Он ушел… — его крики сотрясают его тело и путают слова. — Он бросил меня. Мягкие похлопывания по его спине резко прекращаются: — Джордж… Ему хочется кричать, кричать всем сердцем на крышах и проклинать мир за то, что он причинил ему такую глубокую боль. Он хочет переложить бремя со своих плеч на кого-то другого и надеяться, что горе в его сердце, наконец, утихнет, и он сможет дышать, не чувствуя, как тяжесть всех его проблем горит в его груди. — Он бросил меня — и продолжает бросать, Бэд, — он всхлипывает, — я продолжаю… забывать снова и снова, а он продолжает, черт возьми, уходить. Он думает о человеке с пшеничными волосами и тусклыми глазами. Руки которого были в мозолях от ручек и испачканы чернильными пятнами. Вспоминая улыбку, как солнечные лучи, и глаза, как росистую траву после бури. Джордж помнит его, в лётной куртке, стоящим в художественной галерее, но все же остающимся там самым красивым. Он вспоминает все счастливые времена и задается вопросом, где он ошибся. Если бы он мог найти способ описать его, который мог бы запереть в себе сверхновую волну эмоций, вспыхивающих в его груди, каждый раз, когда парень в куртке лётчика с волосами, словно сплетенными из золотой нитей, и глазами цвета бирюзы смотрел на него. Он все равно найдет себя. Потому что нет ничего больнее, чем почти. В этот момент Джордж осознает свою смертность и то, каким мучительно человечным он был. — Джордж. Плоть и кость с переплетенной душой. Он чувствует самые человеческие эмоции из всех. — Джордж, Дрим уже два года как мертв.

***

Когда его мать умерла, Джордж не оплакивал ее. Не потому, что он не любил ее — нет, любовь к ней была единственным, что делало его человеком. Он не плакал, когда ее гроб опускали в землю или когда произносили надгробную речь. Он не оплакивал ее, потому что как он мог? Как он мог позволить ей уйти в таком состоянии? Он до сих пор помнит это, яркое, как сами звезды. Он до сих пор чувствует фантомное тепло её прикосновения, слегка прижатого к его коже. Ее нежный голос, всегда мягкий и нежный, нашептывал ему на ухо рассказы о созвездиях, пока она рисовала несуществующие фигуры кончиками пальцев. — Ты загадываешь желания умирающим звёздам. Он помнит, как смеялся. Она щекочет его маленький нос своим, пока ее нежное хихиканье сливается с крещендо звёзд, которые струятся над ними. Он помнит её глаза, темные озерца ночи, смотревшие на него с огнем, который не мог разжечь ни один океан. Она была прекрасна, звёздный свет падал на неё дождём и заставлял её кожу сиять. Джордж думал, что она была самым красивым человеком на свете. Он помнит полянку, на которой сидел, как трава упиралась ему в колени, а земля вымазывала ноги пылью и грязью. Деревья зашуршали, когда холодный ветер пронесся мимо них. Неизменный запах сосны в воздухе, который остался на его одежде после того, как они ушли. Он не смотрел на звезды с тех пор, как умерла его мать. — Джордж, — его вырывает Бэд, пытаясь вывести его из шокового состояния, — Джордж, пожалуйста, ответь мне. Он просто не может. Его рот будто закрыт какой-то невидимой силой. Его сердце колотится в груди, как гонг, и он слышит его эхо по всему телу. Он дрожит. Его мать… он так давно её не вспоминал. Он пытается воссоздать в воображении образ её из памяти, всё ещё такую же прекрасную, как в ту ночь, когда они вместе сидели под звёздами, но просто не может … Как будто она была полностью вычеркнута из его памяти, и все, что он мог вспомнить о ней, это шепот её голоса и увядшее тепло её прикосновения. — Мы оба это знаем, — снова подал голос шатен, его голос надломился. Джордж не смотрел на него, но если и посмотрел. Он увидел бы слёзы, которые медленно покатились по лицу. Но тёмноволосый не сочувствует ему. Он слишком сосредоточен на своём горе. Он вырос, ненавидя звёзды. Потому что каждое воспоминание, связанное с их просмотром, напоминает ему о том, как его мать нежно баюкала его на руках, заключая в объятия, о которых он давно забыл. (Он задается вопросом, сколько времени пройдет, прежде чем он тоже начнет ненавидеть Дрима.) — Джордж, — Голос Бэда срывается. — Мне тоже тяжело. Он никогда не был хорош в трауре. Ему никогда не удавалось смириться с тем, что люди, которых он любит, могут покинуть его, их улыбки и смех теперь просто воспоминания в его длинной коллекции таких же, по которым он скучает. Их призраки преследуют его и опутывают его разум, захваченный горем. Боль слишком сильна для него, и поэтому, чтобы справиться, он насильно заставляет себя забыть. Забывать, пока игристое, тихое хихиканье его матери не станет не чем иным, как далеким эхом, медленно исчезающим в небытие. Забывать, пока ее любовь к звездам не станет не более чем запоздалой мыслью. Забывать, пока он не перестанет чувствовать боль потери. Забудь о ярко-зелёных глазах, которые, кажется, горят в глубине его сознания, и ярких улыбках, напоминающих звезды. Забыть о хриплом смехе, который напоминает какой-то чайник, с веснушками, покрывающими его щеки, как созвездия, о которых мать Джорджа рассказывала истории. Забудь его и его тупые «почти» и «что мы…». Забыть обо всем, даже если ему больно. Он похоронит все их воспоминания в могиле, где им самое место. — Ты больше не можешь убегать от этого, — голос другого парня был почти на грани срыва. — Это не делает его лучше… — Я знаю. Он всегда знал. Именно в этот момент Джордж узнал, что отрицание — очень, очень сильная вещь. — Дай мне забыть, Бэд, — говорит он другому человеку, задыхаясь. Дрожащие руки хватают баристу за плечи. Он даже не знает, как сильно его трясет, пока Бэд медленно не уговаривает его успокоиться и дышать. Ему требуется немного времени, годы подавленных воспоминаний и невыраженных эмоций забивают его грудь и мешают плакать. — Я больше не хочу об этом вспоминать. Он не хочет вспоминать золотистые завитые волосы, переливающиеся золотом на солнце. Он не хочет вспоминать росу, зеленые глаза, жизнь, свежую весну. Он не хочет вспоминать свою улыбку, свой смех, то, как он шепелявит, когда говорит слишком быстро, или то, как застенчиво краснеют его щеки зимой. Он не хочет вспоминать человека, которого любил и потерял. Он не хочет снова страдать. — Ты не можешь забыть его, Джордж, — шепчет Бэд, его тон странно напоминает разговор отца с убитым горем ребёнком после потери его первой любви. — Если ты его забудешь, то это будет как будто его никогда не существовало. Слова пересохли во рту, как будто он ничего не мог сделать, кроме как плакать. Его грудь переполнена эмоциями, которые скрывались в нем годами. Это похоже на прорыв плотины, когда всё выплескивается перед ним, и на этот раз он как будто может дышать. — Ты не можешь отрицать тот факт, что его больше нет, как бы ты ни пытался, — Бэд обнял его крепче, удерживая. — Но и то, что ты его забудешь, тоже не принесет тебе пользы, это все равно, что сказать, что воспоминания с ним вообще не имеет значения. Джордж задыхается, резко поворачиваясь, чтобы посмотреть на Бэда: — Он имел значение … Его мысли проносятся в его голове — он был всем, что имело значение, он был всем и даже больше, и он ушел, он ушел, он… — Тогда не отталкивай его. Не веди себя так, будто его никогда здесь не было. В глазах Бэда пылает яростный огонь, когда он заставляет Джорджа посмотреть на него. Джордж чувствует, как у него перехватывает дыхание. У Бэда глаза человека, который познал боль и, следовательно, познал доброту. Они нежны, но в конце концов ожесточены и измучены неведомыми печалями. Они смотрят в его душу, бесстыдную и чистую. Они смотрят на Джорджа не с осуждением, а скорее с сочувствием, как будто он знает, что чувствует поэт. И в каком-то смысле да, каким-то образом они оба потеряли кого-то, кого любили по-разному. — Когда же тогда перестанет болеть? — спрашивает Джордж хриплым голосом. — Когда я перестану скучать по нему? Та же грустная улыбка. — Ты… не перестанешь. Медленное и болезненное осознание оседает в Джордже, как угасающее пламя. — Я не перестану. — Ты никогда не перестанешь скучать по кому-то, особенно когда он ушел. Но это просто означает, что ты любишь их достаточно, чтобы не забыть их, не так ли? Такое ощущение, что он всё ещё здесь. Бэд аккуратно обнимает, с осторожностью медленно похлопывая Джорджа по спине. Это несколько неуклюже и нескоординированно, но это приносит Джорджу чувство комфорта, чувство заземлённости, чувство, что он может впервые за многие годы рассказать обо всех этих подавленных чувствах. Это.. хорошо. Иметь кого-то, кто смог бы, наконец, понять. — Когда станет лучше? — Джордж шепчет на ветер, его голос подобен дуновению ветра, несущего лесной пожар. Нежные похлопывания Бэда на секунду прерываются. Прежде чем он медленно говорит: — Рано или поздно. Это займет некоторое время, и тебе понадобятся люди, которые помогут тебе больше, чем я. Но на самом деле в конце концов становится лучше. — Когда? — он задыхается. Пауза, вздох, момент уязвимости. — Нет лучших дней, Джордж, только следующее утро. Рука шатена останавливаются, и Бэду нужно мгновение, чтобы крепко схватить его за плечи, что бы посмотреть друг другу в глаза. Честно говоря, Джордж был бы смущён тем, какие у него красные и опухшие глаза и насколько он похож на ребёнка, который только что вступил в их первую ссору, если бы его сердце не было так разбито. — Это зависит от тебя, хочешь ли ты преодолеть это, — медленно произносит парень, крепко сжимая плечи Джорджа, удерживая. — Легко не будет, никогда не бывает. Но это выбор, который ты должен сделать, если хочешь перестать страдать. Слова Бэда жалят, как алкоголь, раны, которые он только начал открывать. — Что ты думаешь я должен сделать? — отрывисто спрашивает Джордж. Но Бэд, милый, добрый Бэд. Бэд, чья улыбка испещрена печалями, но все еще сияет, протягивает руку. — Когда я… когда я только потерял его… я был кем-то вроде тебя. Я никогда раньше не видел, как кто-то умирает, и не заботился о них так сильно, как сейчас. Но мне было больно, больно осознавать, что я больше никогда его не увижу, больно осознавать, что мне так и не удалось как следует сказать ему, как сильно я его люблю. Джордж ничего не может сделать, кроме кивка, мрачного и медленного. Что-то шевелится в его груди, это уродливое, уродливое чувство. Это похоже на огонь, ползущий вверх по горлу и пробивающий себе путь через легкие, из-за чего становится трудно дышать. Но рука Бэда крепко держит его за плечо, удерживая его на здесь. — Я все еще не справился с этим, и я не думаю, что когда-нибудь смогу. Но ты не должен оставаться таким. Есть люди, которые могут помочь тебе лучше, чем я, и ты можешь начать с этого. Он протягивает руку и, словно огонь, вздрагивает. В глазах Бэда вспыхнула вина, нерешительность в его прикосновениях и дрожь. Джордж мгновенно замирает, отворачиваясь, он избегает зрительного контакта. — Мне страшно. Он впервые озвучил что-то подобное. Так — искренне, так болезненно-открыто, что даже собственный голос звучит для него чуждо. Это самое уязвимое, что он когда-либо мог сказать. — Это нормально. Тебе не нужно быть готовым сейчас. Джордж задается вопросом, когда он всё-таки будет готов. — Но если тебе когда-нибудь понадобится… — поэт смотрит, как Бэд достает из переднего кармана фартука кусок запасного пергамента. Вместе с шариковой ручкой с пожеванным колпачком он что-то пишет на бумаге, прежде чем передать ее Джорджу с мягкой улыбкой. — Ты можешь позвонить мне, и я расскажу тебе об этом. Бумага перед ним маняще открыта на ладони Бэда. Парень смотрит на него, как на райское яблоко, так заманчиво свисающее с дерева наверху. И непонятные эмоции шевелятся в его груди. — Почему ты вообще помогаешь мне?… — мягко и тихо спрашивает Джордж, почти надеясь, что его слова заглушат гул ветра. Но Бэд улыбается, и он это слышит. — Потому что, — говорит тот, как будто это самая простая вещь в мире. — Ты тоже любил его, не так ли? Ты тоже любил его, не так ли? А кто не любил? Парень с золотыми прядями и весенними глазами. Тот, кто преследует его сны и чей смех эхом разносится по пустым залам. Парень с целым миром в руках и нежными цветами у ног, обожающий зимнее утро и свидания в кофейне. Парень, любящий слишком большим сердцем и прожил слишком короткую жизнь. Конечно, он любил его. — Я никогда не говорил ему, что… — голос поэта дрожит, — я никогда не говорил ему, что люблю его, как и он никогда не говорил мне, что умирает. Дрим оставил их обоих, он оставил их с дырами, слишком зияющими, чтобы их мог заполнить кто-то другой, и местами, в которых никто другой не мог бы жить. Он оставил Бэда, своего друга, кого-то ещё, кто заботился о нём и знал его дольше, чем Джордж. Он оставил Сапнапа, брата, лучшего друга, почти семью. Он оставил Джорджа после всего того времени, что провел, не спеша влюбляясь в него и увлекаясь всем, что было Дримом. Он все равно ушел. Словно песок, сыплющийся сквозь его пальцы, и ветер, трепещущий по его волосам, все в нем казалось таким мимолетным. — Мне жаль, — это все, что говорит Бэд. Пальцы Джорджа, сжатые в кулаки, впились в упругую кожу, пока он пытался сдержать слёзы. — Ты не должен извиняться, — горько говорит он. Почему он не может перестать злиться? — Не то чтобы ты был тем, кого он оставил. Бьюсь об заклад, он тоже никогда не говорил тебе, не так ли? Он до сих пор помнит его — обрывками, которые нахлынули на него во сне и осколками памяти. Приглушенный звук умолкающего телефона. Доктор, говоривший бесстрастным голосом, Джордж давно хотел подавить, но иногда он преследует его, опухоль мозга, злокачественная, неоперабельная. Вспоминая, вспоминая, забывая. Джордж думает, даже по сей день он думает, что никогда полностью не поймет Дрима. В нем было слишком много тайны, загадки и вечно движущейся головоломки. Даже когда медицинский жаргон был слишком непонятный или когда он пытается найти информацию об этом в Интернете, но даже два года спустя это всё равно кажется вторжением в чужую жизнь. Но даже по прошествии всего этого времени рана внутри все еще гноится и болит, как Джордж её помнит. Бэд выглядит виноватым. — Он никогда не хотел, чтобы кто-то знал, потому что не хотел никого обременять, — шепчет парень. — Он сказал, что только потому, что его жизнь закончится короче, чем у всех остальных, не означает, что он будет грустить по этому поводу. — Он умирал! Было бы лучше рассказать людям, чем оставить нас в неведении со всеми тем, что он оставил! — впервые за их разговор поэт закричал. Бэд, застигнутый врасплох, отдергивает руки, но всё ещё пытается мягко уговорить Джорджа: — Это не то, чего он хотел… —Тогда чего он хотел, Бэд? Он думал, что это не ранит нас?! — Джордж стискивает зубы, его глаза краснеют от гнева. После этого шатен молчит, его взгляд становится удрученным, он прикусывает губу — вероятно, чтобы не сказать что-то, что потенциально может усугубить ситуацию. Джордж подавляет ещё один всхлип, острая боль в стискивает сердце жестоким осознанием, которое настигает его. — Или он просто не потрудился рассказать мне? Что-то внутри Джорджа наконец разрывается при мысли — Все знали, все знали, что жизнь парня висела на разорванной нити, что его разум — как смертоносная бомба замедленного действия. Все вокруг него знали об этом, все, кроме Джорджа. — У Дрима были свои причины. Я всегда говорил ему, что это плохая идея, но он не слушал, — Бэд покачал головой. — Он думал, что попытка не сближаться с тобой, в конце концов, сделает его уход менее болезненным. Джордж был не просто зол. Он был опустошен. Он не только остался позади, но и был обманут. — Значит, ему действительно было все равно, не так ли? Шатен резко поднимает глаза после этого комментария. Его глаза широко раскрыты. — Нет, Джордж. Он сделал всё это только потому, что слишком сильно заботился о тебе. Он не хотел навредить нам — навредить тебе. Он думал, что если он отдалится, то не будет привязываться ни к кому, что в конечном итоге не причинит тому боль, — Бэд говорит тихо, как будто он делится секретом, который еще не раскрыт. — Но он не смог. Даже в конце. Как бы он ни старался, он понял, что слишком вкладывается в то, что у вас двоих было. Он нарушил собственные правила, чтобы любить тебя. После этого Джордж замолкает, во рту пересохло от отсутствия слов. Бэд снова неуверенно тянется к нему, касаясь пальцами его плеча. На этот раз Джордж не вздрагивает, может быть, потому, что тепло руки парня буквально заставляет его свернуться калачиком в ней, а может, потому, что он слишком потрясен, чтобы что-то понять. — Наверное, в конце концов он не пожалел об этом. После этого наступает тишина, разговор заходит в тупик, и всё, что остается делать Джорджу, это смотреть на свои туфли и на бездонную яму перед глазами, которая теперь превратилась в пустоту его сердца. Это сковывающее чувство, как будто ничто вокруг него не имеет значения, кроме агонии в его душе и скомканного листа пергаментной бумаги в его руке. — Мне жаль, — это все, что он говорит Бэду, отворачиваясь от стыда. Краем глаза он снова видит улыбку Бэда. Для него это настолько легко, что Джордж задается вопросом, сможет ли он когда-нибудь так же легко улыбаться. — Я подумаю о том, чтобы принять твои извинения, когда ты вернешься домой, и с этого момента начнешь заботиться о себе. Джордж фыркает, и шатен не может не улыбнуться шире. — Наконец-то захотелось поговорить? Джордж открывает глаза, он вернулся в свою спальню, по крайней мере, несколько часов назад после того, как Бэд рассказал ему о всём. Сразу после этого он отрубился на своей кровати, рухнув на мягкое одеяло и уткнувшись лицом в такую удобную подушку, он давно не спал так спокойно, ему казалось, что он наконец-то может дышать. Предчувствие наступающей грозовой тучи в его сознании рассеялось мелким дождем. Он улыбнулся, когда почувствовал, что засыпает. Но эта улыбка сразу же сошла с его лица, когда он услышал мужской голос. Он снова в комнате с белым пространством. На этот раз он приходит уже сидя в кресле из красного дерева, плотно прижавшись спиной к холодному дереву. Перед ним тот же безымянный парень, но на этот раз в новой одежде. Потрепанная старая лётная куртка. — У меня есть выбор? — усмехнулся Джордж, многозначительно глядя на пустое, перечеркнутое лицо собеседника. — У тебя всегда есть выбор, — говорит незнакомец со смешком, как будто вся эта фальшивая реальность, которую Джордж сотворил в своей голове, для него какая-то причудливая игра. Мягко говоря, это тревожно, когда эти разговоры с кем-то создаются просто из холстов его разума. У того человека даже нет лица, но всякий раз, когда он говорит, Джордж может вообразить неизменную улыбку или поднятую бровь. Это невероятно увлекательно. — Тогда ладно, — поэт фыркает, кладя руки прямо на стол, показывая, что ему нечего предложить. — Давай поговорим. Человек мычит, мелодичным голосом. — О чем ты хочешь поговорить? — Расскажи о себе. — Что я должен рассказать? Я не более чем обрывки воспоминаний, собранные тобой вместе, а затем помещенные в это место. Джордж недовольно стонет, взъерошивая руками волосы, пытаясь не выйти из себя. — Тогда почему я не могу тебя увидеть? — многозначительно спрашивает тёмноволосый, крепко вцепившись руками в ткань штанов. — Потому что, — говорит парень, как будто это самая простая вещь в мире, — ты решил забыть меня. Джордж хмурится. И каким-то образом он действительно может представить , как тот насмешливо улыбается ему. — Клянусь, я схожу с ума, — бормочет Джордж, потирая виски, пытаясь успокоить нарастающее в нем разочарование. Собеседник снова хихикает, но на этот раз это больше похоже на хрип. Легкий, свистящий, чем-то напоминающий свист чайника. — Все это кажется поверхностным, не так ли? Но ты когда-нибудь задумывался, почему ты здесь? Авиаторская куртка, свистящее смех, такое знакомое затишье, что это вызывает отклик в его сердце. Джордж знает, почему он здесь. Он знает, почему оказывается в этом месте, а не в кошмарах, которые не дают ему спать по ночам. — Я пытаюсь тебя запомнить. — Бинго! — парень радостно восклицает, оживлённо жестикулируя руками. — Твой мозг пытается восстановить потерянные воспоминания, которые ты подавлял так долго, что создал меня, — он указывает на себя. — Кого-то, кто даже уже не существует. Джордж стискивает зубы. — Я знаю, что ты ненастоящий. Сердце поэта замирает всякий раз, когда он смотрит на безликого человека. Призрачная тень кого-то, кого он когда-то знал. — Ты умер. Незнакомец улыбнулся. — Я думал, что пройдут годы, прежде чем ты, наконец, признаешь это, — усмехающийся парень кладёт руку под подбородок, наблюдая за Джорджем. — Ты действительно такой странный чудак, Джордж. Может быть, поэтому у меня был такой сложный интерес к тебе. Сложный интерес? Это сейчас так называют? Это он так собирается назвать месяца танцев вокруг их чувств? Все цветы и застенчивые взгляды? Путешествие по любимым местам и разговоры о будущем? Так он собираются назвать то, что Джордж считал любовью? — Я тебя ненавижу, — говорит парень сквозь стиснутые зубы, сжимая кулаки, пока костяшки пальцев не побелеют, а под ногтями не посочится кровь. — Нет, — это все, что отвечает незнакомец, и Джордж остывает. Нет, он не знает. — Ты делаешь меня несчастным. Человек в потрепанной старой летной куртке щелкает пальцами: — Ты делаешь себя несчастным. Ты решил оттолкнуть всё это, и теперь ты здесь. Живёшь памятью о человеке, который умер много лет назад, и только сейчас ты решил вспомнить его. Кто-то может сказать, что это жалко, но я думаю, тебе нужен толчок в правильном направлении. Джордж чувствует фантомные пальцы, касающихся его собственных. Он смотрит на них сверху вниз и видит тот же призрачный образ мозолистых кончиков пальцев, нежно сжимающих их руки вместе в этом странном ободряющем жесте. Джордж судорожно вздыхает, это так знакомо, как далекое воспоминание, тянущееся к нему. Чужие руки холодные. — Сделай шаг, Джордж, — очень тихо шепчет незнакомец. — Тебе нужно двигаться дальше. Его пальцы сжимаются и трясутся, но другой парень крепко держит их в своих и чертит успокаивающие круги на ладони. Он рисует формы, звезды, треугольники, сердца, пытаясь дать поэту утешение, которое тот никогда не сможет дать себе. Они сидят так какое-то время, он уже не знает сколько времени прошло, пока рука парня не останавливается. — Ты снова уходишь, — бормочет Джордж, внезапно его рукам становятся холодно без того утешительного прикосновения. — Я должен, в конце концов, — шепчет безликий парень в ответ, его изображение медленно исчезает на белом фоне. — Я не могу оставаться здесь вечно. «Я бы хотел, чтобы тебе не приходилось уходить» кричит разум Джорджа. Но он не говорит этого вслух. — Я увижу тебя снова? — вместо этого говорит он. В воздухе зависло задумчивый мычание. — Может быть. На него накатывает внезапный холод, как ноябрьский бриз, который он так живо помнит. Он покалывает кожу и заставляет его дрожать, когда тепло чужих рук покидает его собственные запястье. Он вдруг снова остался одинок. — Когда ты проснешься, — задыхаясь, говорит безликий парень, комната вокруг них начинает разваливаться. Медленно становясь все более размытым и расфокусированным. Внезапно на его веках появляется тяжесть, сон, зовущий его из пустоты. — Попробуй и живи. Джордж кивает, и незнакомец снова тихо посмеялся. Он ещё раз моргает- Прежде чем всё остальное станет тёмным. (Когда Джордж просыпается, он снова лежит в своей постели, а тёплые полосы солнечного света пробиваются сквозь жалюзи и освещают его комнату. Это спокойное, почти безмятежное чувство окутывает его, как одеяло. Сев, он трёт свои глаза, чувствуя следы высохших слёз на его щеках. Когда он просыпается, он позволяет себе улыбнуться.)

***

*** В консультационной комнате в конце холла, на четвертом этаже, в левом крыле здания, находится добрая женщина по имени доктор Паффи. Она носит дурацкие шелковые шарфы с мультяшными цветами и чулки с анималистичным принтом и розовые туфли на каблуках. Джордж думает, что она немного странная, с ее объемными седыми волосами и привычной усталой улыбкой на лице. Когда он впервые вошел в комнату, она приветствовала его леденцом на палочке и жестом пригласила сесть в бархатное плюшевое кресло перед ней. Она никогда не говорит слишком громко или слишком быстро и всегда говорит Джорджу «Тебе не нужно отвечать, если ты не готов», когда он колеблется при ответе на вопрос. — В первые несколько месяцев после похорон я посетил несколько различных программ консультирования и групп поддержки, — говорит ему Бэд по дороге в больницу. — Сначала я думал, что никто не может мне помочь, казалось, ничего не работает, как бы я ни старался. Джордж молчал большую часть поездки, но когда его заинтересовало, он тихо спросил: — А ты? Получил- помощь … я имею в виду. — В конце концов, я нашёл то место, где мне смогли помочь. Вот куда мы идём прямо сейчас, — проворковал шатен, крепко держа руль, его взгляд был сосредоточен на дороге. После этого тёмноволосый больше ничего не спрашивал, казалось, что его стремление ещё поговорить будет просто мешать Бэду, который и так проявляет к нему столько гостеприимства и доброты. Поэтому вместо этого поэт молчал, лишь с наигранным интересом лениво наблюдая за проезжающими мимо зданиями и машинами. Когда они, наконец, прибыли в маленькую причудливую больницу на окраине города. Бэд зашёл так уверенно, как будто жил здесь, а Джордж неуклюже плелся за ним, дружелюбно приветствуя администратора. Сама больница была другой. Джордж привык к обычному запаху антисептиков и стерильной белизны, но здесь это было не так. Преобладал запах лекарств, но его подавлял успокаивающий аромат травяной лаванды и меда. Стены были окрашены в мягкие оттенки яичной скорлупы и сливок, а звуки смеха и болтовни наполняли коридоры и лестничные клетки постоянным эхом. Бэд ведет его на четвертый этаж. Он легко ходит по переполненным коридорам и приветливо улыбается почти каждому врачу и медсестре, которые проходят мимо. Джордж практически следует за ним повсюду, как утёнок, который большую часть времени плетётся позади своих родителей. Когда они, наконец, прибывают в пункт назначения, они остановились перед высокой дверью с позолоченной табличкой, висящей на дверной ручкой, с надписью « Доктор Кара Паффи » причудливым почерком, а под ней график дат и времени приема. — Я уже сказал ей заранее о тебе, — оповестил его Бэд, уже держа ручку двери. Джордж неуклюже шаркает рядом с ним, его руки вспотели, а живот скрутила тревога. Он действительно никогда не рассматривал этот вариант событий. — Где ты будешь? — спрашивает Джордж довольно смущенно, его щеки краснеют, а лицо горит, Бэд засмеялся. — Я буду снаружи. Я уже сказал Анту и Сапнапу, что сегодня буду занят, так что пока меня не будет, в магазине будут работать они, — Бэд говорит это со своей фирменной улыбкой, крепко сжимая плечо поэта. — Я буду снаружи, пока ты не закончишь. Джордж выдавливает слабую улыбку. Бэд слишком хорош для этого мира, думает он. — Спасибо… — бормочет он, переплетая пальцы. — Не думаю, что когда-нибудь смогу отплатить тебе. — Ты можешь отплатить мне, помогая себе. Как я и сказал, — фыркает Бэд, скрестив руки. Джордж снова краснеет, его рука тянется, чтобы потереть затылок, и он извиняющиеся склоняет голову перед другим парнем. — В этом нет необходимости, Джордж, — Бэд тепло улыбнулся. — А теперь иди туда, я верю в тебя. Я верю в тебя, эхом вторит его разум. На губах парня играет легкая улыбка. Слова Бэда придали ему ту толику уверенности, которая нужна ему, чтобы открыть дверь и войти. Сначала один визит, потом ещё, потом ещё, потом ещё, и ещё, и ещё… Доктор Паффи, безусловно, такая, какой её описывал Бэд. Психотерапевт говорит мягко и нежно, терпеливо и непредвзято относится к эмоциям и психическому состоянию Джорджа. Но она также цепкая, уравновешенная и толстокожая. Бывают моменты, задевающие, болезненные моменты, когда эмоции Джорджа выходят из-под контроля, и он набрасывается на неё. Но вместо того, чтобы сломаться под его тяжелым багажом, она уклоняется со спокойствием, которое есть только у опытных профессионалов. Когда Джордж чувствует, что его сердце переполняется горем и тоской, она утешает нежными словами. Когда Джордж вообще ничего не чувствует, он рассказывает ей о своих снах и о человеке, которого видит во сне. Она прописывает ему лекарства. Она говорит ему, что то, как он относился к себе, было нехорошо, и что это было нездорово. Говорит, что его проблемы более глубокие, чем те, что лежат на поверхности, что его разум не может правильно идентифицировать такие сильные чувства и эмоции, как горе, поэтому в попытке самообороны он пытается бессознательно подавить все воспоминания и чувства, связанные с этой болью. Она говорит ему, что он не в порядке, и парень ей верит. — Эти сны, что мне снятся… — Твои кошмары, Джордж. Психотерапевт без колебаний говорит ему то, что отказывается говорить его сердце. Она не колеблется, когда Джордж замолкает или начинает плакать. Она — лодка в опасных морях, непоколебимая и безопасная. Заземляющая и удерживающая. Бэд говорил ему, что не каждый психотерапевт поможет ему сразу, для разных людей есть разные специлисты. Джордж считает, что Паффи, без сомнения, отличный советчик и друг. Но бывают моменты, когда Джордж чувствует себя потерянным. Дело не в том, что она не выполняет свою работу в той мере, в какой это нужно Джорджу, просто чего-то не хватает. Когда он говорит ей об этом, психотерапевт просто вздыхает и мягко качает головой. — Я не могу полностью помочь тебе. Я здесь только для того, чтобы направить тебя на лучший путь, где ты сможешь лучше помочь себе, Джордж. Я не вылечу тебя от того, от чего, по твоему мнению, ты страдаешь. Но я могу, по крайней мере, остаться с тобой, пока ты не поправишься. Джордж много думает об этом, когда снова лежит в постели поздно ночью, надеясь задремать и оказаться в том сне, где он снова может увидеть белую комнату и безликого человека. Но каждый раз, когда он просыпается, он просыпается с чувством разочарования и разбитым сердцем. Когда он рассказывает это Паффи, что больше не видит того парня из сна, она говорит только одно. — Я думаю, это к лучшему. (Где-то в глубине души Джордж соглашается с ней.) Есть изменения происходят медленно, но они определенно есть. Он начинает замечать мелочи. Бэд говорит ему не торопиться, делать все в своем собственном темпе. Сапнап однажды отправил ему сообщение в 4 утра, говоря, что он всегда может вернуться в кофейню, когда захочет. В парке рядом с общежитием Джорджа живет симпатичная собачка, которая приходит каждую субботу, парню нравится её гладить и всякий раз, когда видит виляние её маленького хвостика, улыбается. Теперь он начинает готовить себе еду сам, хотя это и заканчивается очень плохо, и каким-то образом ему удается добыть хотя бы один кухонный прибор, он все еще наслаждается этим. Мелкие вещи; как солнечный свет, сияющий из-за занавесок, окутывающий его комнату мягким ярким сиянием. Запах земли после дождя или холодный ветерок, проносящийся мимо него и воющий ему в ухо. Вид молодых цветов, растущих вдоль тротуаров, успокаивающее чувство пребывания под безоблачным голубым небом и возможность его голосу путешествовать с ветром. Все это заставляет его чувствовать себя немного более человечным. Конечно, у него еще бывают плохие дни. Дни, когда он не может встать с постели, и дни, когда буря и град стучат в его окно. Бывают дни, когда его сердце становится таким тяжелым, что он задается вопросом, сможет ли он когда-нибудь исцелиться. Когда такие вещи случаются, и он не может передать Паффи шквал эмоций в своей груди. Он записывает их. Поэзия всегда будет универсальным языком разбитого сердца и тоски. Джордж усовершенствовал искусство общения с больным сердцем. Есть момент, когда Джордж возвращается в кофейню в конце переулка центра города, на этот раз он проспал накануне и позавтракал после уроков, прежде чем прийти туда. Есть момент, когда он видит Сапнапа за стойкой со скучающим выражением лица, но это до того, как он видит, как Джордж входит в дверь. В воздухе зависло неловкое напряжение под звон дверных колокольчиков. — Привет, — задушено произносит Джордж, обнаружив, что его ноги без его же ведома движутся к стойке. — Привет, — отвечает Сапнап, переводя взгляд на свернутую купюру в чужой руке. Он неловко ёрзает под пристальным взглядом баристы. Переносит вес на правую ногу, глядя на деревянный пол. Он старается не слишком сосредотачиваться на скорости, с которой сейчас бьется его сердце, или на том, насколько вспотели его ладони. Он делает упражнение, рекомендованное ему Паффи, один... два... три... вдох — и затем выдох, но кажется, что это успокаивает только часть его неустойчивых нервов. — Добро пожаловать в «Sugari», — говорит бариста, что хотя приветствие звучит немного роботизированно и натянуто, в его словах есть отголосок нежности и тепла. — Вы будете что-то заказывать? Он колеблется на мгновение, что-то знакомое накатывает на него. — Я… э, можно мне… — поэт рассеянно смотрит на меню. Он уже знает, что хочет заказать, у него наготове деньги и слова, которые только и ждут, чтобы сорваться с его губ. Но нерешительность всё ещё витает в воздухе, и Джордж не может перестать ёрзать на месте. — Сладкий яблочный сидр с карамелью без кофеина? — говорит он. —Большой. На мгновение глаза Сапнапа расширились. На мгновение Джордж понимает, о чём он думает. — Конечно, — тихо говорит бариста, вбивая заказ в регистратор и беря со стойки высокую чашку. Он достает из фартука фломастер и держит его перед чашкой с выжидающим видом. — Всё ещё Джордж? Джордж не может не рассмеяться. — Без изменений. Сапнап кивает, записывая с небрежно нацарапанным «Джордж» на передней части чашки, прежде чем аккуратно поставить её в сторону. После этого наступает затяжное затишье. — Это был его напиток. Это был напиток Дрима, думает Джордж. — Да, да, это так. Бариста поджимает губы, и Джордж из-под стойки видит, как он сжимает руки в кулаки. На секунду тёмноволосый забеспокоился, не злится ли Сапнап на него за то, что он сбежал много лет назад. — Знаешь, — очень тихо шепчет бариста, — он говорил о тебе. Дрим, я имею в виду. Раз… два… три… вдох – и выдох. — Даже сейчас? Сапнам кивает, с неохотной медлительностью, он говорит: — Никогда не мог остановиться. На самом деле я не был с тобой близок, но… думаю, у меня было четкое представление о том, что ты за человек, просто на основании того, что он говорил. — Что он говорил? Сапнап смотрит в сторону, его взгляд устремлён вдаль. — Он однажды назвал тебя раздражающим; нет, на самом деле несколько раз, — говорит парень с грустным смешком. — А ещё он сказал, что ты невыносим, что у тебя дурной вкус в литературе и что ты ужасно храпишь... — Хорошо, хорошо, хорошо, — перебивает его Джордж, мягкий румянец заливает его щеки. — Я понял. Сапнапс улыбается, все еще глядя вдаль. — Но он также сказал, что ты добрый. Что ты терпеливый с ним и что тебе всегда удавалось создать в комнате ощущение, что ты в ней живёшь. Кажется, что время остановилось, Джордж оставался в тихом потрясении. — Он говорил, что ты храбрый. Храбрым? Когда ты перестанешь убегать? Ты продолжаешь отталкивать его! Ты трус, Джордж. — Я думаю, что в этом он ошибся, — бормочет он себе под нос, глубоко засунув руки в карманы пиджака. Он скрыть тот факт, что его трясет. — «Храбрый» — это определенно не то, с чем бы я согласился. — Ну, вот как ты видишь себя, — говорит Сапнап. — Но именно так он тебя видел. Таким видел его Дрим. Джордж смотрит в сторону, слыша, как сердце стучит в ушах. — Он был таким идиотом. — Ага, — усмехается Сапнап и впервые посмотрел прямо на Джорджа, в его глазах блестят непролитые слезы. — Он был идиотом. Между ними молчаливое соглашение, никаких слов, просто взаимопонимание, та тишина, которая любых сказанных слов. Джордж отворачивается, его ноги бредут к столу в центре зала. По мышечной памяти он отодвигает стул справа и садится. За столом всешда было два стула, и тем не менее Джордж выбирает правый. Он оставляет другой стул пустым и позволяет мягкому солнечному свету падать на заднюю часть дерева и освещать то место, где обычно сидел он. Где сидел блондин. Однажды Джордж где-то читал книгу, про что-то, чего он не может вспомнить, но между страницами была строка, которая поражала его, когда он вспоминал об этом. «Есть любовь в пустых домах и одиноких комнатах, в людях, которых мы забыли, и в местах, по которым скучаем. Есть призраки счастья, которые бродят по беззвучным коридорам и вызывают в них эхо воспоминаний о лучших временах». Он не знает, как долго он сидит там, любуясь тёплым сиянием солнца, расслабляющим запахом кофе и звуками слабого джаза, играющего на заднем плане. Он не знает, сколько времени прошло с тех пор, как он позволил себе просто отдохнуть и расслабиться. Позволить себе насладиться неторопливостью и тишиной. Он не знает, сколько времени прошло, когда Сапнап подходит к его столу и ставит его заказ на край пустого стола. Джордж поднимает голову и видит, что другой парень мягко улыбается ему. Между ними нет обмена словами. Но Сапнап бросает взгляд на пустой стул и опускает голову в почтенном признании человека, который раньше сидел на том месте. В глазах парня была боль, но улыбка на его лице вызывала ностальгию. Когда Сапнап уходит, чтобы заправлять стойкой и принимать остальные заказы. Джордж оставался так ещё на несколько минут. Он берет сладкий напиток и ставит его прямо на то место, где обычно сидел писатель, в знак уважения. — Знаешь, — Джордж бормочет себе под нос, вставая со своего места и отодвигая стул. Его взгляд фокусируется на пустом месте и единственной стаканчиком на столе, — ты всегда был таким сложным человеком. Он ни с кем не разговаривает, но его странно успокаивает тишина. — Отныне я буду храбрым. Для тебя.

***

На следующий день Джордж пропускает утренние занятия и встаёт с постели очень рано. Он готовит себе небольшой, но достаточно питательный завтрак и берет энергетический батончик, прежде чем выскочить за дверь, небрежно одетый в одно из своих старых пальто и шерстяной шарф. В городе снова медленно наступает зима, и воздух стал невыносимо холодным, чтобы выйти на улицу без пальто или куртки. Он выходит из своей комнаты в общежитии и с неба падают первые снежинки. Сначала он теряется, город представляет собой запутанный лабиринт пересекающихся переулков и дорог, ведущих в одно и то же место. Но каким-то образом Джордж справляется благодаря своей целеустремленности и Гушл картам. Ему требуется примерно два часа и сорок семь минут, прежде чем он, наконец, оказывается в двухэтажной художественной галерее, стоящей в конце улицы. Стены были выкрашены в пепельный цвет, а крыша в кремовый, из-за чего проходящие мимо люди и меньше всего думали, что это галерея. Джордж тоже, когда впервые приехал сюда, всё ещё не понимающий и плохо знакомый с концепцией любования искусством как забавного опыта. Тогда он ещё думал, что всё искусство, выставленное в галереях, — это современные абстрактные произведения с несколькими яркими мазками на холсте, за которые коллекционеры платят миллионы. Он шагнул в галерею, и его тут же отбросило назад от того, насколько она была ему знакома. Это было похоже на фотографию, хорошо сохранившуюся во времени. Та же знакомая выбеленная стена, деревянные балки и провода. Крыши под открытым небом и солнечные лучи, льющиеся на холсты, висящие на стенах. Джордж вдохнул запах. Было странное ощущение, что он вернулся домой. Парень блуждал в надежде найти какое-нибудь произведение искусства. Он не знает, как долго его ноги ходили по обширному территории галереи. Однако это казалось вечностью, как бесконечный лабиринт, в котором он продолжает возвращаться туда, где начал, не видя картины, которую он изначально искал. Это продолжается несколько минут, потом больше. Пока, в конце концов, он не уверен, не прошел час, а он до сих пор не нашёл нужное. В какой-то отчаянной последней попытке он останавливает смотрителя галереи. — Э… простите меня? — он нерешительно окликает женщину с метлой в руках. Она осторожно стряхивает пыль с выставленных статуй, когда Джордж привлекает её внимание. — Могу я кое-что спросить? Та ворчит на него, не отрывая глаз от своей работы: — Что такое? — Мне было интересно, есть ли здесь какая-нибудь картина, о которой вы могли бы знать? — Джордж неловко шаркает. Смотрительница закатывает глаза на его вопрос. — Ты знаешь название картины? Дерьмо. Он не продумал это. — Я… э-э… ну, на самом деле я не знаю, но… на ней есть красная нить? Женщина недовольно стонет. — Послушай, малыш, — говорит она, пыль летит всё более беспорядочно, — если ты ищешь что-то, чего здесь нет, то, вероятно, это убрали. Джордж побледнел, убрали? — Как давно ты видел картину? — снова спрашивает смотрительница, и Джордж краснеет от того факта, что он на самом деле озвучил свои сокровенные мысли вслух. — Два года назад… — бормочет он в ответ. Работница усмехается, её губы растягиваются в улыбке. — Везет, как утопленнику. Большинство картин меняют каждый месяц или около того, шансы на то, что твоя загадочная картина окажется здесь, меньше нуля. В животе у Джорджа есть зарождается разочарование, он каким-то образом знал, что это произойдет. Что его шансы увидеть ту же картину много лет назад были почти невозможными. Но все же он не может не чувствовать себя опечалено тем фактом, что картины на самом деле больше нету. Ещё одна упущенная возможность для Джорджа. — О, — задушено говорит он, опустив голову. — Извините за беспокойство. Смотрительница кивает и возвращается к своей работе. Джордж оглядывает галерею, вдруг она становится менее яркой, чем какой она была, когда он впервые вошел. Теперь все живые цвета и оттенки кажутся ненасыщенными и бледными, всё вокруг кажется более мёртвым. Он вздыхает. Засунув руки в карманы пальто, он снова начинает ходить по галерее. Однако на этот раз он на самом деле уделяет время, осматривая и оценивая все картины и скульптуры в доме искусства. Так много всего изменилось за годы, которые Джордж решил забыть. Он стоит перед пустым местом, где стояли портреты родственных душ, которым не суждено было встретиться. Ему интересно, изменился ли он тоже. *** Прошел почти месяц с тех пор, как Джордж ничего не писал. Он искренне думал, что рано или поздно сломается и вернется к монотонности своего ноутбука за столом. Но требуется всего лишь ещё одна сессия с Паффи, чтобы, наконец, убедить его возобновить своё старое увлечение. Они снова сидят в её уютном кабинете. Обогреватель работает на полную мощность, чтобы бросить вызов зимним холодам. — Что делает тебя счастливым, Джордж? — однажды внезапно спросила она парня, что застало его врасплох. Что делает его счастливым? Кофейня, Бэд, Сапнап, раннее утро, запах готовящихся на плите яиц, холодный зимний воздух…. — Что-то… то, без чего ты не можешь жить? Он не пропускает удар. — Писательство. Паффи улыбается, понимающе. Когда поэт видит это, он не может не улыбнуться в ответ. В тот же вечер, когда он возвращается с занятий, тёмноволосый идёт прямо в свою комнату, снимает пальто и садится перед своим ноутбуком. Ослепительно яркий белый экран выжидающе смотрит на него, а мигающая линия его курсора остается неподвижной. Джордж сидит так почти пятнадцать минут, прежде чем ему сразу же хочется сдаться и бросить всё это. Он в тупике, грёбаном тупике. Как бы долго он там ни сидел и не думал, что написать, в голову ничего не приходит. Никакого вдохновения, никакого смысла, только он и разочаровывающе пустой белый экран. (Где-то в голове он задается вопросом, было ли неправильно то, что он сказал Паффи, может быть, писательство не делает его счастливым. Вместо этого наоборот.) Это была ужасная, ужасная идея. Джордж стонет, в отчаянии проводя руками по густым прядям волос. Он бросает ещё один взгляд на пустой документ и тут же хочет выбросить весь свой ноутбук. Но благодаря чистой силе воли ему удается удержаться от того, чтобы разбить предмет, и вместо этого предпочёл встать и разобраться с этим в другой раз. Может быть, он мог съесть что-нибудь? Ужин может очистить его мысли, а может быть… — Чего ты так боишься? Джордж замирает. Это почти что смешно, правда. Парень чувствует, как его сердце падает в живот при звуке этого голоса. Его руки сжимаются в кулаки, а дыхание ускоряется. Голос, которого не должно быть... здесь. — Что ты здесь делаешь? — шокировано спрашивает он. Его рука крепко сжимает дверной косяк, пытаясь выровнять дыхание. — Не удосужишься даже посмотреть на меня, чтобы задать этот вопрос? — игриво упрекает поэта голос. — Думал, тебе хотя бы нравится моё лицо. Он оборачивается. — У меня галлюцинации, да? Зелёные глаза, ярко-зёленые, смотрят на него в ответ. Сопоставление безликого мужчины в белой комнате в его снах и ярко-зеленоглазого паренька, который с дружелюбной ухмылкой прислоняется к стене, вызывает раздражение в Джордже. В одно мгновение он был твердо уверен в реальности, готовясь приготовить себе ужин и отрубиться на ночь, а в следующее он видит, как его мёртвый друг стоит в спальне общежития колледжа. — Привет. — Боже, теперь я точно запутался. Блондин смеется — хрипло, без насмешки. Он переводит бирюзовые глаза в сторону, глядя на выключенный ноутбук Джорджа на столе с неопределенным интересом. Парень указывает на него, подняв бровь: — Ты снова пишешь? — Пытаюсь… — бормочет Джордж, стыдливо отводя взгляд. Несмотря на то, что это может быть всё в его голове, мысль о том, что известный автор и писатель будет критиковать его произведения, всё ещё убивает его изнутри. — Кажется, я не понимаю. — Это для тебя в новинку, у тебя никогда не было такой проблемы раньше, не так ли? — парень мычит, подходит к ноутбуку Джорджа и осторожно проводит пальцами по экрану. — Нет. Такого не было раньше. — После того, когда я умер? Дыхание Джорджа сбилось. — Да, — медленно говорит тёмноволосый, вслушиваясь в слова, вылетающие из его рта. — Когда ты умер. Писатель держит голову опущенной, по-прежнему глядя на ноутбук непроницаемым взглядом. Джордж думает о том, чтобы перешагнуть порог его комнаты и прикоснуться к нему… — Я уже спрашивал тебя, но ты не ответил, — говорит блондин и в его голосе сквозит дразнящая нотка. Джордж почти что приводит в восторг от того, насколько знакомо это звучит. — Итак, позволь мне спросить у тебя ещё раз. Парень поворачивается к нему, и теперь Джордж видит, насколько безжизненны его глаза. Дрим — его Дрим, у него были глаза, как свежий источник, как яркая зелень дуба и роса на медовых листьях. В его смехе были луга, а в улыбке — солнечный свет. Это была Дрим, тот, которого он любил, тот, что умер вместе с Джорджем давным-давно. Этот Дрим, тот, что был создан с помощью тех воспоминаний, которые у были у поэта. Тот, кого он принял как своего внутреннего демона, который таился во сне, наконец-то был здесь. Буквально — стоящий перед ним призрак кого-то давно ушедшего. — Чего ты так боишься? Джорджу потребовались годы, чтобы найти ответ, и ещё больше времени потребовалось, чтобы столкнуться с проблемой лицом к лицу. За все эти годы попыток забыть и оттолкнуть блондина, он узнал то, что нашел бы, только если бы не потерял его. Любовь сделала его сильным, но потеря сделала добрым. — Я боюсь, — шепчет Джордж. — Я боюсь тебя. Такое ощущение, что с его груди свалился тяжелый груз, и на этот раз он смог дышать. — Ты преследуешь мои сны, мои воспоминания, мою жизнь. Ты делаешь меня уязвимым, ты заставляешь меня чертовски бояться знакомства с новыми людьми на случай, если я могу потерять их, как тебя… Джордж даже не осознает, что плачет, пока другой парень не подходит к нему, не подносит руку к лицу и осторожно смахивает слёзы. — Я тебя ненавижу. Хотел бы я никогда не встречаться с тобой. Если бы я этого не сделал, мне бы никогда не пришлось заставлять себя забыть тебя. Потому что ты не поймешь, каково это — потратить два грёбаных года, пытаясь сделать так, чтобы оно перестало болеть. Блондин нежно держит лицо Джорджа в своих холодных руках. — Я знаю, что сожаление ничего не исправит. Джордж наклоняется к фантомному прикосновению парня. — Извинение не изменит того факта, что тебя больше нет. В этот момент он вспоминает слова своей матери. Ты загадываешь желания умирающим звездам. — Ты эгоистичный ублюдок, ты знаешь это, верно? — говорит Джордж сквозь гневные слёзы, его рот расплывается в дрожащей улыбке. Дрим смеётся, в его зелёных глазах появляются слезинки. — Ты никогда не говорил мне этого. Ты никогда ничего не говорил. — Думаешь, ты хотел бы быть моим другом, если бы знал, что я умираю? Джордж не колебался: — Я бы любил тебя в любом случае. Блондин слабо смеётся, мягко и почти срывающись. — Похоже, наконец , я больше тебе не нужен. Джордж фыркает и сильнее прижимается лбом ко лбу Дрима. Он смотрит на пол, где его слёзы медленно падают на линолеум. Он хочет продолжать держать, держать так крепко, как только может, пока не почувствует себя хорошо, пока не почувствует, что наконец-то снова может ходить на собственных ногах. Пока он не готов отпустить. (Внутри он знает, что никогда не будет полностью в порядке, и что он никогда не будет готов, и почему-то это не так страшно, как может показаться.) — Ты действительно сейчас уходишь, не так ли? — шепчет Джордж, боясь, что если он будет говорить слишком громко, то это нарушит хрупкий момент. — Я не могу остаться навечно, — шепчет Дрим в ответ, крепче сжимая его. — Навсегда — это долго. — Ты будешь в порядке. Как он можешь быть так уверен в этом? — Не смотри на меня так, — усмехается Дрим, его большой палец нежно гладит скулу Джорджа. Джордж поднимает взгляд, чтобы посмотреть ему в глаза, только чтобы увидеть, как он медленно исчезает. — Ты храбрый, Джордж. Он говорил, что ты храбрый, эхом отдается в его голове голос Сапнапа. — Я все еще боюсь… — бормочет Джордж, отчаянно пытаясь продержаться дольше, когда Дрим исчезает. — Что, если я снова тебя забуду? Тот просто улыбается. — Ты не забудешь. Джордж прослеживает его взгляд до ноутбука на столе. Дрим улыбнулся, грустной улыбкой. В них есть какая-то тоска, и то, как он крепче держится за Джорджа, когда его фантомное тело медленно начинает рассеиваться, говорит ему об этом: Я тоже не хочу уходить. Кажется, что время останавливается, когда он с блондином. У Дрима всегда есть способ заставить маленькие моменты казаться намного больше, чем они есть на самом деле, даже если это было просто прикосновение руки или слёзы, текущие по их щекам. У него есть эта магия, способность сделать все скучные моменты в жизни Джорджа яркими и наполненными цветом. Прекрасная симфония, крещендо сердец, заключительная поэма. Когда Джордж чувствует, что хватка Дрима ослабевает, он понимает, что их время подошло к концу. — Ты всегда был… — Джордж сдерживает слезы, он хочет быть сильным. — Таким идиотом. Дрим улыбается, но уже не грустно, а вполне довольно. Когда парень уходит, он не говорит, что я люблю тебя. Когда он исчезает, тишина становится самым громким звуком. Нет ни эха последних слов, ни шепота прощания. Есть только тихий ветерок, который просачивается через щели под его подоконником, мягко стирает слёзы с лица Джорджа. Уходя, тёмноволосый ничего не говорит, только стук его сердца стучит в ушах, напоминая ему, что он жив. Только горький смех, что возникает в его горле, при его попытке сказать что-то, заставляя его смеяться, а не плакать. Есть только память о тех минутах, когда Дрим был там. Стоя в одиночестве в своей квартире глубокой ночью, с улыбкой, которая вернула поэта в то время, когда он был счастливее, когда он смеялся, как будто ничего не случилось, и он улыбался, как будто ему было легко. Это возвращает его. Дрим не говорит «я люблю тебя», когда уходит. Но Джордж стоит в своей комнате, смотрит в окно и видит, как луна ярко сияет на чернильно-черном небе. И на этот раз он не чувствует себя таким одиноким. Он не говорит, что он любит его. Джордж улыбается, может быть, ему вообще не нужно ничего говорить. (В конце концов Джордж возвращается к своему ноутбуку, стоящему на столе, и проводит руками по тому же месту, где прикасалась рука писателя, оно немного теплое. Поэт медленно отодвигает стул и садится. Вновь открывает закрытый документ и осторожно касается клавиатуры, ещё не зная, что напишет, но внезапно мысль шагнуть в неизвестность его больше не пугает. «Это последнее стихотворение, которое я когда-либо напишу о тебе».)

***

*** Помню, как-то зимним вечером ты спросил меня, какое у меня самое нелюбимое слово, я помню, сказал тебе, что оно «влажный», и когда ты его услышал, ты рассмеялся. Когда я спросил тебя, почему, ты сказал мне слова, которые даже сегодня, до сих пор, все ещё отдаются эхом в моей голове, когда рядом нет никого, кто мог бы услышать, как ты говоришь. Ты сказал: « почти » что описывает то, что мы были недостаточно хороши. Что мы подошли к краю чего-то прекрасного, но так много раз терпели неудачу. Мы вынуждены были придумать для этого слово. Знаешь, я никогда не узнаю полной причины твоего ухода. Но я пытался — спустя годы после того, как я просмотрел все наши разговоры, изучая значения и секретные послания, которые ты, конечно, оставил для меня, но мне очень жаль — Что я только почти нашел его. Может, поэтому спустя годы после твоего ухода я изменил свое нелюбимое слово, потому что даже если «влажно», это противно. Злокачественный — зловредный. Злокачественный, неуправляемый – означает телефонный звонок посреди ночи, на который никто не ответит. Злокачественный, грязный и несправедливый, и забирающий. Злокачественная причина, по которой я никогда не прощался. "Злокачественный" является причиной "почти" . Потому что ты был на грани чего-то прекрасного, но ты упал слишком далеко. Мне так жаль, что я не был там, чтобы поймать тебя. *** На следующий день он представляет своему профессору рукопись, полностью заклеенную бумагой, поверх которой помещен глянцевый печатный заголовок. Поэт смутно видит, как его профессор просматривает большой сборник стихов, беспорядочно связанных и втиснутых в хаос, который Джордж положил на стол. Может быть, это благодаря мешкам под глазами на его лице и того, какой у него сонных голос, но его профессор неохотно принимает это и говорит ему немного поспать. Джордж выходит из кабинета, чувствуя себя в десять раз легче, и практически скачет обратно в свою спальню, чтобы мгновенно заснуть, когда его тело опустилось на кровать. Это был лучший сон за последние пару лет. *** Первый день весны. Снаружи общежития Джорджа бутоны цветов готовы прорасти вдоль тротуаров и раскрасить бетон в их расплывчатую палитру цветов. Со стеблей уже начали появляться листья, и теперь путь от его общежития до здания колледжа немного наполнился жизнью. Запах дождя всё ещё витает в воздухе, а земля влажная и скользкая под подошвой его ботинками, когда он только вышел на улицу. Весна — самое странное поэтическое время года, она приходит сразу после зимы. Когда мир ещё мёртв и холоден, земля, кажется, просыпается и исцеляет себя обратно в мир чудес цветов и жизни. Появляются листья и распускаются бутоны, и цикл повторяется. Когда парень идёт по дороге, его ноги слегка скачут вприпрыжке, он тихо напевает себе под нос, что тонет в непрекращающемся шуме проезжающих по дороге машин. Сегодня солнце спряталось за облаками, но небо было ярко-лазурного цвета. Ноги завели поэта в маленькое причудливое кафе в конце его переулка центра города, потому что он может с уверенностью сказать: В последний раз. Он входит в кофейню, и знакомый звук колокольчиков, разносящийся звоном по помещению, придают ему ощущение возвращения домой. В воздухе витает аромат свежей выпечки, ромашкового чая и легкий оттенок ванили. Это согрело желудок Джорджа, а из его рта буквально потекли слюнки, однако он отгоняет это, помня, что он пришёл сюда не для того, чтобы делать заказ. Он подходит к стойке, где сейчас стоит Сапнап, возбужденно разговаривая с другим парнем. Глаза баристы мгновенно замечают поэта среди толпы обычных посетителей. Джордж видит, как лицо Сапнапа загорается, когда тот его заметил. — Джордж! — радуется тот, махая рукой. Джордж машет в ответ, и бариста снова поворачивается к человеку, с которым разговаривал. — Карл, не мог бы ты ненадолго занять наше обычное место у окна? Я должен кое-кого догнать. Джордж наблюдает, как незнакомый парень кивает, целует Сапнапа в щеку и уходит к другому столику в дальнем конце кафе. Он также старается не хихикать слишком громко, когда лицо Сапнапа становится ярко-красным. — Заткнись. — бурчит Сапнап, закрывая лицо рукой, когда Джордж подходит к стойке. — Не смотри так самодовольно. — Ох, я?— насмехается Джордж, лукаво указывая на себя. — Я ничего не видел. — Хуев хер. Просто говори уже, что ты хочешь заказать. Джордж смеётся, в уголках его глаз появляются слезинки при виде взбешенной фигуры Сапнапа. — Карамельно-сладкий яблочный сидр без кофеина? — говорит он, глядя на меню, — привычка, от которой он до сих пор не научился избавляться. — Л… — Большой карамельно-сладкий яблочный сидр без кофеина для Джорджа. — заключает Сапнап, записывая его имя на бумажном стаканчике в два раза быстрее, чем обычно. Поэт смеётся над взбешенным взглядом Сапнапа, который записывает его заказ на чашке. — Что с-… — Ты понял? Джордж снова смеется, радость танцует в его глазах, а счастье бурлит в груди, когда он вытаскивает из-под бока книгу в бумажном переплете. Сапнап вытаращил глаза, на его лице появляется одна из самых широких улыбок, которые тёмноволосый когда-либо видел у него. — Ебена мать, — бормочет тот, пораженный. — Ты действительно сделал это. — Да, — говорит Джордж, с гордостью глядя на сборник стихов в руке. — Я всегда мечтал опубликовать что-нибудь. Не говоря уже об этом новом. — Чувак! Это здорово, о мой бог! — радуется Сапнап, обнимая рукой шею Джорджа через прилавок. — Ты станешь знаменитостью! Я гарантирую! Джордж наклоняет голову, пытаясь подавить жар на щеках. Его лицо болит от широкой улыбки. — Боже, остановись — это буквально дебютная коллекция, о знаменитости не может быть и речи. — Слушай, видишь, сколько ты вложил в это? Не может быть, чтобы он не стал бестселлером «New York Time». Джордж усмехается, глядя в сторону. — Все много вкладывают в свои книги… Сапнап закатывает глаза и нежно ерошит волосы Джорджа свободной рукой. — Тогда твой сборник будет лучшим бестселлером в Нью-Йорке. — Ты такой тупой. — А ты знаменит. А теперь дай мне посмотреть! Джордж вздыхает, давая Сапнапу выхватить книгу у него из рук. Он не сопротивляется, когда бариста аккуратно берет первую страницу и осторожно переворачивает её, словно она сделана из стекла. Он наблюдает, как улыбка Сапнапа медленно сползает с его лица. — «Все слова, которые я не мог сказать; Коллекция.", — читает он вслух, водя пальцами по мелкому шрифту. — «Дриму». Джордж не знал, какой реакции от Сапнапа ожидать, они никогда не были так близки, как он с Дримом. Внутри заворошилась тревога, когда он наблюдал, как бариста с остекленевшими глазами нежно проводит пальцами по чернилам на бумаге. Парень не выглядел грустным, напротив, он выглядел почти что весёлым. — Ему бы это понравилось. — Надеюсь, этого достаточно, — Джордж с трудом говорит это, его голос прерывается в конце. Сапнап нежно улыбнулся. Закрывает книгу и с улыбкой передает её через прилавок. — Этого более чем достаточно. Джордж берет книгу обратно в руки, пальцами касаясь того места, где его собственным почерком было написано имя Дрима. Это его самая первая публикация, и, как правило, первые публикации имели большое значение для авторов. Обычно их хранят как мемуары, чтобы потом пересматривать. Но у Джорджа была другая идея. В другой руке он крепко сжимал букет розовых гортензий. — О, кстати, Джордж, не мог бы ты подождать секунду в сторонке? — спрашивает Сапнап, руками нажимая случайные кнопки на кассе. — Э-э… — он запинается, неловко обходя очередь перед прилавком. — Зачем? — Я вспомнил кое-что прошлой ночью. Я собирался отдать его тебе сегодня в случае, если ты придешь, — торопливо говорит другой парень, доставая из регистратора квитанцию и прижимая её к груди Джорджа. — Просто… подожди там немного. Мне нужно кое-что достать из нашей задней комнаты. Сапнап практически кидается к двери за прилавком — предположительно, к задней комнате, которую он только что упомянул, — и оставляет Джорджа ждать в стороне, растерянного и с букетом розовых цветов в руках, который выглядит так, будто его только что бросили на землю при первом свидании. Он неловко рассматривает пространство вокруг себя и, видя, что в очереди никого нет, кроме него, он делает шаг вперед и с наигранным интересом возится с дозатором соломинок на прилавке, ожидая, когда Сапнап наконец вернётся из подсобки. Проходит пара минут, и Джордж слышит громкие удары в дверь, продолжительныё грохот чего-то, похожего на кастрюли, и, по крайней мере, две или три вещи разбившиеся вдребезги. Беспокойство в нём растет, когда Сапнап, наконец, появляется, сгорбившись, с взлохмаченными волосами, как будто он только что вышел из урагана, а не из кладовой. Когда Джордж открывает рот, чтобы что-то сказать, Сапнап немедленно затыкает его. — Я еще не закончил, — говорит он, опуская палец. Джордж тут же поджимает губы и старается не хихикать, пока бариста ворчливо подходит к стойке с напитками. Ему требуется всего мгновение, чтобы распознать в воздухе запах горячего шоколада с корицей. — Хэй, — небрежно кидает Джордж баристе, опираясь спиной на стойку, — это не мой заказ. Сапнап усмехается, сосредоточившись на том, чтобы налить шоколад в стаканчик. — Кто сказал, что это ты заказывал? Тёмноволосый удивлённо вскидывает брови. Кто ещё хочет насладиться тем же напитком, что и он? Однако он не озвучивает вопрос вслух. Вместо этого что-то ему подсказывает сидеть тихо, так что поэт лениво наблюдает, как Сапнап посыпает напиток последними кусочками измельчённой корицы. Когда он заканчивает, он ставит напиток на прилавок вместе с самим заказом Джорджа. Поэт делает паузу, его глаза расширяются, когда Сапнап жестом приглашает его выпить. — Ты же сказал, что это не мой заказ? — прямо спрашивает парень у него. Поэт метнул взгляд на Сапнапа, что лениво глянул на Джорджа. — Кое-кто заказал это для тебя. — Для меня? Сапнап медленно кивает, подталкивая стаканчик вперед. Джордж неуверенно смотрит на него, прежде чем нерешительно поднять. Его глаза расширяются, когда он видит скомканный кусок пергаментной бумаги, лежащий под чашкой. Он снова поворачивается к Сапнапу: — Что это? — спрашивает он, указывая на бумагу. Парень тяжело вздохнул: — Он опоздал на два года, но… ты помнишь день перед экзаменами? Ты пришел сюда, ожидая его, а он пришел только через несколько часов? Я должен был отдать это тебе, но ты ушел прежде, чем я успел. Бариста осторожно протягивает Джорджу небольшую бумажку. Его взгляд был грустным и тяжелый от непролитых слёз. Джордж чувствует, как у него сжимается желудок, когда он переворачивает бумагу. А потом смеётся. Сапнап смотрит на него, широко раскрыв глаза и разинув рот. Но Джорджу всё равно. Он смеялся, смеялся, пока у него не скрутило желудок и глаза не защипало от слёз, смеялся, пока улыбка медленно не сползла с его лица, а ноги не ослабли. Он смеялся, пока его голос не охрип, а рваные смешки медленно не перешли в прерывистые всхлипы, эхом разносящиеся по всему кафе. Джордж берет скомканный лист и прижимает его к груди, плача. Его слёзы падают на чернила, слегка размывая текст, но тот всё ещё виден. Извини, я опоздаю :) У него спёрло дыхание. Опоздание было преуменьшением. Джордж плачет, но не от грусти, нет. Он думал, что слёзы давно закончились, которыми он мог бы оплакивать людей, что давно его покинули. Эти слёзы скорее те, которые вы проливаете, когда заканчивается хороший момент. Когда вы чувствуете, как улыбка сползает с вашего лица, или когда вы смотрите, как закат уходит за горизонт. Это ощущение счастья, которое покидает ваше тело, но это также и чувство, что вы, наконец, можете отпустить. Джордж читает записку, это его грубый почерк. Это его глупый маленький смайлик в конце предложения. Это все так по-Дримовски, по которому так скучает Джордж. Он крепче сжимает лист бумаги, как будто блондин всё ещё был здесь. (Но Джордж уже давно, несмотря на количество горя и страданий, смирился с тем, что, сколько бы он ни вспоминал Дрима, это никогда не изменит того факта, что его больше нет.) — Спасибо, — говорит Джордж, слабо всхлипывая, — спасибо тебе за всё. Он чувствует, как Сапнап нежно касается его руки. — Ты не должен благодарить меня. Ты ведь сделал его счастливым, не так ли? Джордж вспоминает Дрима. Его рассказы об авторах, которых писатель встретил за границей. Дрим спрашивающий его о планах на будущее. Дрим в галереях, любующийся искусством и его смыслами. Смеющийся Дрим. Улыбающийся Дрим. Живой Дрим. — Мне нравится верить, что это так. — Это так, — говорит Сапнап, глядя на бумагу, крепко зажатую в чужих руках. — Ты действительно это сделал. Они оба улыбаются друг другу. — Итак, куда ты пойдёшь потом? — спрашивает бариста, отталкиваясь от прилавка и быстро протирая глаза. Джордж задумчиво мычит, аккуратно складывая записку и как можно бережнее засовывая ее в передний карман рубашки. — Точно куда-то за город. — Ты не будешь оставаться? — бариста ошарашено раскрыл глаза. — Почему нет? Джордж усмехнулся. — Это просто кажется неправильным. Знаешь? — Позвонишь хотя бы? — Хочешь, я тоже отправлю тебе подарки на день рождения? Конечно я позвоню. Сапнап тут же заключает его в объятия, неожиданно, но приятно. Однако это застаёт Джорджа врасплох, он почти спотыкается и теряет равновесие, когда бариста обрушивается на него эмоциональным комком из слёз. — Спасибо, что ты был в его жизни, Джордж, — Сапнап бормочет ему в рубашку. — Ты сделал это стоящим. Он чувствует улыбку на лице Сапнапа у себя на плече. Джордж, тихо посмеиваясь, обнимает другого парня и позволяет теплу чужих объятий просочиться внутрь. Он собирается пропустить это. — Хорошо, иди на хуй за то, что заставил меня плакать, а теперь убирайся из моей кофейни, —говорит бариста шутливо, протягивая Джорджу оба напитка и отталкивая его. Поэт смеётся, отмахиваясь от Сапнапа у стойки, прежде чем тот направляется к столику в центре кофейни. Джордж позволяет себе улыбнуться, медленно ставя букет светло-розовых гортензий на пустой стол. Рядом с ним обычный сладкий напиток Дрима, но на этот раз Джордж поставил рядом свой собственный горячий шоколад с корицей. С нежностью в руках, он кладёт свою первую публикацию на то место, где сидел. Он воспользовался моментом, чтобы отступить и оценить вид цветов, разбросанных по столу с двумя чашками и книгой. Это напомнило ему о времени, когда два человека сидели там, пили одни и те же напитки и разговаривали ни о чём. Джордж вздохнул, выходя из магазина. Стойкий аромат свежей весны, что путешествует с ветром. Он сунул руки в карманы пальто, где чувствовал, что записка все еще надежно хранится в его руке. Он мог затеряться в море людей, идущих мимо и идущих по дороге, каждый из которых пытался добраться до разных мест. Джордж не знал, где он окажется и куда он вообще отправится. Всё, что он знал, это то, что он пойдет туда, куда дует ветер и куда хочет его сердце. И на мгновение среди толпы он замечает сверкание зелёных глаз, наблюдающие за ним. Джордж резко обернулся, его почти унесло потоком людей, когда он попытался найти взглядом те самые глаза, которые, как он знал, были такими знакомыми… Светловолосый пучок волос, отблескивающие золотом на солнце, уходит вместе с морем людей, медленно исчезая из виду. Парень улыбнулся, спрятав руки в карманы, и снова посмотрел на дорогу перед собой. Это был первый день весны, когда Джордж вышел из маленькой причудливой кофейни в конце своего переулка центре города.