— Finish line.

      Осень, 2011 год, Сеул.       Задержавшись в школе из-за уборки спортзала, Бэкхён искренне удивился, когда застал в классе одноклассника. Чонин спал, сложив голову на рюкзак, его именной бейджик торчал из кармана — видимо, сорвался из-за какой-нибудь стычки.       — Поднимайся, спящая красавица, — его ладонь с характерным звуком легла на край парты, потревоженный неестественно вздрогнул, медленно потянулся, потирая глаза. — Зачем ты притворяешься спящим? — недоумевает Бэкхён. — Я действительно спал! — противится Чонин. — Почему так долго?       Бэкхён кривится, один взгляд его детских глаз говорит: «Ты же мог помочь, но вместо этого валялся в классе без дела!». Ни одна из милых мордашек, которые Чонин строит в своё оправдание, не помогает — Бэкхён не смилостивился, а в идеально подобранный момент, с точностью до секунды, запечатлел своё недовольство смачным подзатыльником.       — Хватит стонать, словно приведения в Кентервиле, это было не так уж и больно. — друг идёт рядом, забавно ворочая нос на любую фразу Бёна. Обиделся. — Как дитя малое. — покачал головой Бэкхён.       — Я взрослый, прекрати, — наконец подал голос — сигнал. Значит, либо отошёл, либо на пути появилась какая-то вкусняшка. Бэкхён осмотрелся. На конце улице, по которой они спускались, стоял небольшой фургончик с токпокки. Ясно.       — О, точно, я совсем забыл, что тебе тринадцать, а мне четырнадцать, мы совсем-совсем большие. Тогда почему, как старшие, взрослые люди, ты не называешь меня «хён»? Я ведь родился раньше, м-м? — Бэкхён притворился, будто ничего не понимает, а Чонин мгновенно отреагировал, густо покраснел от злости и зашагал быстрее.       Ему не нравилось, когда Бэкхён тыкал на разницу в возрасте, пусть она есть — они в одном классе! Точно, это же единственный его аргумент.       Бэкхён дернул Чонина за ворот, они остановились около фургончика. Ким медленно наблюдал, как старший просил собрать с собой несколько порций токпокки — Чонину безумно нравилось, что хён понимает его с полуслова, но это одновременно раздражало. Чем разумнее поступал Бэкхён, тем сильнее злился Чонин, тогда ему казалось, что между ними не год разницы, а граница в целую пропасть.       — Спасибо, — отозвался Чонин, получив пакет. Бэкхён вытянул руку. — Серьёзно?       — Либо 2500 вон, либо ты разговариваешь со мной нормально, — маленький манипулятор! — Ну? — Бэкхён всем существом навис над Чонином, рост пока позволял смотреть ему свысока, что ещё больше бесило младшего. Однажды. Однажды он обязательно вырастет!       — Ладно-ладно, — всё ещё недовольно — тем не менее губы Чонина дрогнули — на лицо выползла смущённая улыбка. — Сегодня на тесте…       Они шли рядом, продолжая обсуждать школьные дела. Быстро стемнело, зажглись фонари, подул холодный ветер, от которого стучали зубы, но они не могли разойтись. Остановились у ещё одного магазинчика, покачались на качелях, обсудили крутую новенькую в классе, которая, вроде как, очень понравилась Бэкхёну — Чонин так подумал, потому что говоря о ней, хён быстро краснел.       — Чёрт, уже почти девять, — всполошился Бён, отвечая на звонок матери. Он встал неподалёку, придумывая разные оправдания своей задержке. — Ну, пойдём скорее?       Они жили на одной улице, но на разных её концах. Пошёл снег. Огромные белые хлопья, не торопясь, падали с неба. Стоял конец ноября. Это было удивительно. Они ярко сверкали под жёлтым светом фонарей, оседали на волосы и одежду, медленно таяли на руках у Бэкхёна, который только сейчас, сияя самой довольной в мире улыбкой, походил на ребёнка.       — Тебе нравится снег? — Чонин поймал его взгляд. Глаза Бэкхёна горели ярким светом — его обычно спокойные карамельные глаза сейчас блестели, в них радость, игривость и удивление перемешались, даря этому лицу самый счастливый вид. — Красиво. — сорвалось тогда с губ Кима.       — Что? — переспросил Бэкхён. — А-а, снежинка? Точно! Я так люблю зиму, скоро можно будет поехать в горы и кататься на лыжах. — он был непривычно энергичен, его язык заплетался, а Чонин пока не понимал, почему его сердце бьётся так часто.       Осень, 2012 год, Сеул.       Родители Бэкхёна молча, терпеливо, а самое главное бесшумно, выдыхают. Их сын с самым серьёзным видом выбирает цвет лыж и всё никак не может решить — фиолетовые или голубые. Обречённые взгляды всеми силами гипнотизируют Чонина, что «случайно» встретился им в торговом центре.       Ким чешет затылок — потревожить Бэкхёна себе дороже. Чуть больше, чем за год дружбы, Чонин осознал, насколько неровно Бён дышит к зиме, снегу и лыжным видам спорта, а в частности — к биатлону. Во время просмотра гонок его в прямом смысле этого слова — выносит. Он активно жестикулирует, кричит и дуется, поддерживая своих фаворитов, а после некоторое время лежит в прострации, ведь в Корее этот вид спорта не так уж и развит.       — Может голубые? — с некоторой осторожностью спрашивает Чонин. Во-первых, чтобы не прервать глубокий умственный процесс друга, во-вторых, чтобы тот не испугался его внезапного присутствия.       — Тоже склоняюсь к ним, — Бэкхён кивает, — это один из цветов-хранителей тельцов. Но фиолетовые такие крутые, скажи? — и улыбается так, что Чонину приходится отвернуться, иначе он рассмеётся. У Бёна самый детский вид: бегающий восхищённый взгляд, дрожащие в предвкушении губы, растрёпанные осветлённые волосы, торчащие сосульками во все стороны.       — Они крутые, — фаза нервного желания засмеяться успешно преодолена, — но две пары одинаковых лыж — это неудобно.       — Почему? Нет, то есть, как две? — они на секунду пересекаются взглядами, этого вполне достаточно для установления невидимой связи. — Боже! Тебе купили лыжи?       — Ну, пока нет, но мне дали деньги и прямо сейчас мы можем это сделать, — Чонин хлопает по карману, где у него лежит конверт с наличкой, — мне фиолетовые, а тебе голубые.       — Как же круто! Мы будем вместе кататься, у нас будут лыжи одной фирмы, мы сможем соревноваться, вступим в одну секцию в старшей школе, да? А потом в университет, да? Боже, я тебя обожаю, — противостоять этому натиску невозможно, Бэкхён изо всех сил сжимает Чонина, тот остаётся смущён.       Потому что Бён Бэкхён просто слишком милый и особенный друг.       Осень, 2013 год, провинция Кенгидо, Пхочхон.       Солнце на высоте слепит — Чонин поправляет специальные тёмные очки, упирается палками в снег и воодушевлённо наблюдает за другом. Бэкхён с лёгкостью делает всё: быстро съезжает вниз, поворачивает, тормозит, бывает, конечно, его заносит, когда он пытается повторять за своими кумирами, но всё ещё выглядит круто.       — Я же тебе уже раза четыре сказал, что это не гоночная трасса, а склон для катания, послушай хоть раз, хён, что старше меня на год, окей? — Бэкхён принимает помощь в форме вытянутой руки, толкает на себя так, что они оба оказываются в том самом сугробе около спуска, в который угодил Бён.       — Замечательно, — констатирует Чонин из-под снега, пытается подняться, но его вновь роняют обратно, — ну я ж так лыжи сломаю, будь серьёзнее.       — Ты вчера плакал над мультфильмом, а сегодня ты слишком взрослый, чтобы поваляться в снегу? — нет, ему не победить Бэкхёна, но он обязательно пытается.       — Сегодня я стал на день старше, — чистая правда. Бён прыскает в кулак — невозможно устоять, когда Чонин старается состроить эту умную очаровательную моську.       — Не смею спорить, — вытягивает руки, — а теперь поднимай меня, чтобы я уделал тебя — тогда, хм, с тебя …       — Он меня уронил, а мне его поднимать, — забубнил Чонин. — Дай мне фору и поднимайся сам, а когда встретимся на финише, я скажу тебе своё желание, ведь ты точно меня не обгонишь, копуша.       Ким поднялся быстро, он был не так умел и проворен, но уже небольшого разрыва ему достаточно, чтобы обрести уверенность — он обязан победить и выпросить чего-нибудь у хёна. Ветер холодил разгорячённое лицо — щёки краснели. Ноги сгибались, стараясь удержать равновесие, войти в поворот, никого не задев — тоже сложная задача.       Чонин хвалит себя в утешение — Бэкхён всё равно его обошёл.       — Да я просто споткнулся, — продолжает бубнить Чонин, сидя за столом, их родители готовли барбекю, пока дети грелись, после игр; старшие сёстры мистера обиженки помогали, пока тот, уставившись в телефон, рассматривал сегодняшние фото, отмечая про себя — каждый раз он невольно цепляется за Бэкхёна.       — Эй, — Чонин не сразу реагирует, — эй! — из-за угла торчит подозрительная макушка Бэкхёна. По губам читается: скорее иди сюда, я кое-что принёс. Проглотив лёгкую обиду, всё-таки заинтересовавшись предложением, Чонин послушно подошёл, Бён потянул его за руку, заставив ненадолго смутиться.       — Смотри чего из родительского бара упёр, — Бэкхён искренне гордится этим поступком — перед глазами Чонина две банки пива. — Выпьем?       — Ты с ума сошёл? Мы же ещё не ужинали с родителями.       — А я не знал, что ты такой трусишка.       — Погоди, погоди, я просто не хочу спалиться.       Бэкхён жмёт плечами и молча открывает одну из банок, делает первый глоток — изнутри пробирает, он немного кривится, но отпивает ещё пару раз, чтобы язык привык к новому вкусу. Глядя на это, Чонин поддаётся провокации, открывает, подносит к губам — уже сам запах ему не нравится. Пару секунд проходит, он собирается с силами, пьёт.       — Ну и гадость, — признаётся Чонин, высовывая язык.       — Это ты ещё папины виски не пробовал, — Бэкхён залпом заставляет себя выпить содержимое. — Давай!       Чонин морщится — повторяет за старшим, в какой-то момент хочется прекратить и сходить выплюнуть всё содержимое банки, однако тошнота уходит со временем, только газы мешают допить быстро. Щёки снова краснеют — будто они только пришли с улицы, сознание немного веселеет.       — Чего ржёшь? Тащи теперь, — Чонин наваливается всем телом, прижимается к спине, обхватив Бэкхёна за талию — хён приятно пахнет. — Ты крупнее и сильнее, тащи-тащи. — он специально наваливается, не ступает ногами, тормозит Бёна.       — Ребята, ужин! — их находит сестра Чонина, тогда ему приходится встать нормально, они оба выпрямляются по струнке, что в принципе выглядит подозрительно. — Чего встали? Я вам сюда еду не понесу, бегом.       Никто не замечает — от этого два маленьких заговорщика только больше воодушевляются, планируя и со стола что-нибудь урвать, всё равно родители уже не в том состоянии. Бэкхён так же успешно наливает им в стаканы не яблочный сок, а белое вино. Это их юность, поэтому им не страшно, им хочется больше ввязываться в подобные вещи.       — И всё же, — Бэк размещает лицо у Чонина на плече, — ты сегодня подозрительно быстро на всё соглашаешься.       — Правда? — у Чонина сердце бьётся немного быстрее от каждого мимолётного прикосновения к другу, а сейчас … — Ты же сам сказал, чтобы я сегодня не капризничал …       — А ты так уж и послушал меня?       — Ты же выиграл гонку.       — Ладно-ладно, в следующий раз дам тебе фору побольше, хорошо? — и Чонин кивает, ему ничего не сделать против этой широкой улыбки.       — Долго же тебе придётся ждать реванша, — отрезает сестра Чонина, после чего все последующие события пробегают перед глазами в замедленной съёмке: вот Бэкхён не понимает значения слов, переспрашивает, узнаёт о том, что к концу учебного года семья Кима переезжает, перестаёт обнимать, убегает, родители непонимающе провожают его обеспокоенными глазами.       — Постой же! Бэкхён, — Чонин нагоняет его в конце коридора, — прости, я не мог найти нужный момент, — типичные оправдания одно за другим слетают с языка, он видит, насколько это злит Бёна. Понимает — ему бы такое тоже не понравилось.       — Почему ты думал только о себе? — Бэкхён стоит, опустив голову, сжав кулаки.       — Нет, я думал только о тебе, правда, честно, — Чонин берёт его за руку, крепко сжимает, — всегда, постоянно только об одном тебе, ты весь в моих мыслях, мне так тяжело не думать о тебе. — уже не соображает, уже не контролирует — сначала прижимает чужую ладонь к щеке, жмётся к ней, гладит каждый пальчик, а потом, не осознавая своего шага, целует в неё.       Бён резко вырывает руку.       — Ты что делаешь? — у Чонина в голове надолго останется картина застывших глаз друга. — Это мерзко, не трогай меня, ты что думаешь обо мне в таком смысле? — Бэкхёну не нужен ответ. Чонин чувствует, когда падает на пол — с края губы начинает течь кровь, разбил, сильный удар.       А потом всё по сценарию — ужас родителей, конец нормальной дружбы, Бэкхён не то, что не разговаривает с ним в школе, он даже не смотрит в его сторону.       Как будто Чонин перестал существовать — бесследно исчез или умер.       2017 год, Германия, Рупольдинг — 5-й этап Кубка мира по биатлону. Гонка преследования.       Трибуны накалены до предела. Последняя стрельба. Пять претендентов. Осечка. Прошёл габарит. Штрафной круг. Чисто. Француз первым уходит со стрельбища, оставляя за собой просвет — следом за ним, через 8 секунд, уходит немец. Канадец уходит на два штрафных круга. Ещё один представитель Германии и австриец, завершив стрельбу, одновременно возвращаются на трассу.       Идут в одном темпе, комментаторы громко рассуждают, кто из них окажется на подиуме — многие ставят на более опытного спортсмена, другие на юного немца, что уже второй год демонстрирует неплохие результаты.       Финишная прямая — юноша начинает активнее работать палками, всё его тело ровно и быстро скользит по поверхности, австриец не сдаётся. Идут нога в ногу — чей ботинок оказался раньше за финишной полосой? Трибуны молча замирают, ожидая появления результатов на экране. Наконец.       3 место — Германия, Ким Кай. Трибуны взрывают голоса радостных немцев, сразу два спортсмена подарили стране медали.       — Так держать, малой, — Чонин без сил лежит на снегу, Пайффер, более опытный товарищ и обладатель сегодняшней серебряной медали, помогает молодцу открепить лыжи и подняться. Австриец, отдышавшись, подходит пожать руки и переброситься парой слов. — Остыл?       Переодеваясь, Ким кивает — во время награждения он смущённо принимает бронзу, снимает шапку, поправляет осветлённые волосы, держит её у груди, пока победителей фотографируют. Кровь циркулирует по всему телу, он не может сдержать радостную улыбку — снова стоять на подиуме среди лучших приятно.       А он, интересно, видит?       2017 год, Италия, Антерсельва — 6-й этап Кубка мира по биатлону. Индивидуальная гонка.       — Чёрт, — Чонин ложится на снег, финишировав следом за канадцем, — завалил. — смотрит на таблицу, где висят пять несчастных промахов, добавляющих пять минут, которые никак не перекрыть ходом.       — Если хотя бы раз, — встревает Бенедикт, помогая поднять. Немецкая сборная — любовь, понимание и забота. — В целом мы с тобой не так плохи — вон японец на одной только стойке ни разу не попал.       — Мы не должны надеяться на чужие ошибки, — Пайффер поднимает палки Кима, пока тот снимает лыжи и винтовку. — Признаться, сегодня интересные результаты.       Они уходят за ограждения — греться, переодеваться, разминаться, следить за остальными участниками. Сегодня много неизвестных имён скользит по табло, когда корейский флаг появляется на картинке со стрельбищем, Кай непроизвольно вздрагивает — всего лишь Лапшин. Точно. Корея не та страна, где этот спорт развит. Точно …       Он молча пьёт горячий чай, не следя за диалогами и гонкой — уже провалился, его друзья прошли, фавориты определены, остались только новички, которых тренеры привезли с кубка IBU.       Молодые спортсмены стараются занять призовые места, но сегодня им мешает ветер — чем ближе конец, тем сильнее он бушует, не оставляя последним стартовым номерам и шанса на успех. Голос немецкого комментатора вздрагивает, когда он замечает спортсмена, о котором до этого не слышал — и не заметил сегодня, а это была уже четвёртая его стрельба.       Мужчина быстро шерстит бумаги, чтобы найти информацию о парне — ведь это сенсация, пока он единственный, кто идёт без промахов на трёх рубежах, а значит у него есть шанс обойти Шипулина и Фуркада, да ещё и азиат — такого ещё не было в истории мирового биатлона.       «А сейчас, » — начинает комментатор, — «Мы внимательно следим за стрельбой двадцатилетнего спортсмена из Кореи — Бён Бэкхёна. С начала сезона он принимал участие в гонках кубка IBU, и недавно показал результат на четвертом и пятом этапах — серебро в спринте, золото в индивидуальной гонке. Процент попаданий на лёжке — 100 процентов. На стойке — почти 90 процентов. А значит у него есть неплохие шансы рассчитывать сегодня на подиум. Если он попадёт — это станет фееричным дебютом!».       Бэкхён неровно дышит — он зацепился за француза, пошёл следом, чтобы ускориться, как итог, обогнал собственный темп. Изготовка занимает несколько секунд, он прижимает винтовку к лицу, закрывает один глаз. Мишени немного плывут — ещё несколько резких вдохов и выдохов. Замереть всем телом — есть только они. Пять чёрных кружков, которые один за другим станут белы. Первый.       «Должно быть многие уже отметили, но я скажу об этом, » — продолжал вводить в курс дела немецкий зрителей их комментатор, — «Помимо блестящей стрельбы многие отмечают красоту Бёна — несколько спортсменок с кубка IBU признались, что этот парень невероятно милый».       Второй. Третий — промах. Бэкхён мысленно чертыхается, комментатор отмечает досаду, проявившуюся на его лице. Больше нельзя. Четвертый. Задерживается перед пятым выстрелом. Гипнотизирует мишень — пуля летит, как в замедленно съёмке. Косо. Проходит габарит. За промах — плюс минута. Нужно бежать.       Тренеры подсказывают, подгоняют на подъёмах — ему надо отыграть восемь секунд, чтобы обойти украинца, до второго места слишком далеко, нет дистанции, чтобы срезать время. Он ни за что не упустит этот подиум — всё для него. Рядом никого — только попутный ветер, склон, а за ним финишная прямая. Он дожмёт. Пусть его потом вывернет от перенапряжения, он свой шанс не упустит.       «Бён Бэкхён обходит Сергея Семёнова на двенадцать секунд и занимает третье место — таким образом он становится первым и на данный момент единственным корейским биатлонистом, который получил статус призёра кубка мира. Вот это гонка, друзья …» — не останавливается немецкий комментатор.       Парень валится на финише без сил — на таблице с результатами его имя третье и он почти плачет. Он. Гребаный. Призёр. Кубка. Мира. По. Биатлону. Глаза щиплет, щёки жжёт — слёзы катятся по лицу. Он не самый скоростной, не самый уверенный — и он смог.       Другие биатлонисты поздравляют его, жмут руки, Лапшин помогает снять лыжи и стянуть повязку — всё чёрные смольные волосы промокли, Бэкхён жутко взлохмаченный, уставший, зареванный, но до покалывающих кончиков пальцев счастливый. Счастливый настолько, что не замечает ошарашенного взгляда в свою сторону — что сейчас, что во время награждения.       Вечером, сидя у себя в номере, Бэкхён наконец приходит в себя — точнее старается. Шлёпает себя по щекам — ему завтра бежать эстафету. На многое он не рассчитывает, принимая во внимание расклады других команд и обстоятельства в собственной. Однако, до чего ему хочется пробежать и отстреляться как можно лучше. До чего …       Но помимо гонок его преследует ещё одна мысль, идея, образ — да уж, «немецкий» биатлонист. Естественно, он видел — каждую победу, каждый провал, ругал за каждый промах. А сегодня не мог оторвать взгляда от экрана. Видеть Чонина на большом экране стадиона, ощущать его присутствие на стадионе — странно и трепетно. Он грезил этой мечтой всю среднюю школу — принимать участие в таких соревнования вместе с ним. А теперь он — Ким Кай. Интересно, он ударит его при встрече? Разобьёт губу? Он злится?       — А, чёрт, забудь, забудь, ты сам его унизил и игнорировал, — утыкается в подушку до следующего утра.       К утренней разминке перед мужской эстафетой поочередно присоединяются команды. Они, старательно избегающие друг друга, случайно сталкиваются у входа на штрафной круг — Чонин заезжает на лыжу Бэкхёна, не сумев уступить — никто из них — оба приземляются на животы, пытаясь спасти винтовки. Бён ругается на корейском — Чонин смотрит испуганно.       — Да никто не поймёт, — признаёт он, поднимаясь, — в порядке? — упирается палками в снег, мотает головой, пытаясь стряхнуть снег с отросших чёрных волос.       — Порядок. — Ким слегка тушуется, смотрит вниз. — Лыжа в порядке? Не повредил?       — Нормально, — отмахивается Бён. А что ещё сказать? — Крутой финиш в Рупольдинге. Я … — он собирается сказать это пару секунд. — Я болел за тебя. — кончики ушей краснеют в один миг.       — Спасибо, — отзывается Ким, закусив губу. — Я вчера очень удивился … То есть, я не слышал про тебя уже очень давно и вчера, вау.       — Ага, — Бэкхён кивает, чёртова неловкость. Они не виделись больше трёх лет. — Скажу, чтобы не тянуть. Я уже и так четыре года протянул. Мне очень жаль. Я о своём поведении в средней школе, я повёл себя глупо. — он смотрит на Чонина из-под опущенных ресниц, бегающий туда-сюда взгляд, глубоко вздымающаяся грудь.       — Твою ж, — Ким громко сглатывает, обращая на себя внимание. — В смысле, забыли. Прости, оба хороши, да? — то есть, вот так просто?       Нет, не совсем, просто — когда вы обнялись и начали заново общаться, а не разъехались в разные стороны, абсолютно неловкие, красные и не понимающие собственных эмоций. До старта два часа — и одному из них достаточно, чтобы разобраться.       — Эй, хён, — обращается к нему Чонин на корейском, когда они строятся на первый этап среди других спортсменов. — Поспорим сегодня? Если я тебя обыграю, м-м, чмокнешь меня в щёчку? Как примирительный жест. А если наоборот — я тебя. Круто? — он подмигивает, мол, замётано. Бэкхён не успевает сообразить. Это, типа, так просто у Чонина в голове? Не видеться пару лет, а потом открыто флиртовать или Бён это придумал, а поцелуй — какой-то дружеский жест?       Эстафета проскальзывает как один миг. Победители располагаются в следующем порядке: Германия, Норвегия, Россия. Награждения — вручение медалей, букетов, шампанского. Сбор в гостинице. Подготовка к утреннему вылету.       Бэкхён вздрагивает — в дверь стучат. Шестое чувство знает, кто там окажется. Это так странно, но одновременно с этим — тепло. У него внутри за один день сменили температурный режим с Арктики на Африку.       — Я пришёл за своей наградой, — наглая мордашка с мокрыми волосами просовывается за порог, — давай быстро, да я побегу. — Чонин шутит. Для него это не более чем повод хоть как-то наладить отношения. Он вчера увидел Бэкхёна снова спустя столько лет и сердце дало сбой — любить натурала, оказывается, не так больно, как вообще не общаться с ним.       Ждёт чего угодно — закрытой двери, щелчка по носу — в лучших традициях Бэкхёна, мата, но никак не этого. Обветренные губы Бёна на пару секундочек касаются его щеки.       — В душе был, а не побрился? Колется, — фыркает Бён, у него вновь алеют уши, он весь горит изнутри.       — Погоди. — Чонин было делает шаг внутрь. Стоп. Сдерживает порыв, придерживается за ручку, мнётся немного. — Ты что, не натурал? Ну, типа, не целиком полностью и бесповоротно.       — Я ведь сказал тебе — что был глупым в средней школе.       — О, правда? Ладно, понял, пошёл бриться. Увидимся! — потому что ещё бы чуть-чуть и он сорвался, напугал, съел. Чонин захлопнул дверь и быстрым, быстрым шагом убежал в свой номер, прыгнул в кровать и заорал в подушку. Бён Бэкхён. Призёр кубка мира. Не гомофоб. И даже не натурал. — Погодите. Это что, у меня есть шанс?       2017 год, Австрия, Хохфильцен — 52-й чемпионат мира по биатлону.       Кубок мира на небольшой период февраля заменяет чемпионат — 11 гонок. Чонин не видел его в общей сложности около двух недель, но как только Бён попал в поле зрения, щека загорелась, губы заболели — а надо меньше их покусывать — голова подбросила тупые идеи по флирту.       А идеи были действительно тупые. Кто в здравом уме подойдёт во время разминки к корейской команде и спросит на английском, чтобы якобы не спалится, не хочет ли Бэкхён снова с ним поспорить — и, если он, Чонин, выиграет, поцеловать его?       — Открою тебе секрет — английский знают все, — Бён устало трёт переносицу. Надо же так вляпаться. — Вали в туман, озабоченный. — он отталкивает его подальше и пытается как-то объяснить ситуацию. Мол, понимаете, шутки у нас такие, в одной средней школе учились.       Ким сгорает от стыда — и то ли от него, то ли от угрызений совести, он заваливает спринт на следующий день. А Бэкхён в десятке — не поцелует, значит. Тогда Чонин отправляет смс: «Если выиграю у тебя в гонке преследования — поцелуй меня». И выигрывает.       «Гадёныш, » — шепчет в тот день Бэкхён, будучи прижатым к стенке коридора гостиницы. Ким наклоняется, закрыв глазки, по-детски вытянув губки — дурачество ещё то, а Бён краснеет по самые гланды, когда коротко и смазано касается этих самых губ.       — И всё? — шепчет Чонин, не открывая глаз.       — В следующий раз уточняй. — Бэкхён выпутывается из объятий.       — В следующий? — он загорается. — Значит, в следующий раз я обязательно выиграю!       — Мечтай. — Бэкхён не врёт, ведь следующая — индивидуальная гонка, в которой он берёт своё первое серебро на чемпионате мира. А выкладывая в инстаграмм свежее фото подписывает: «Чтобы попадать по мишеням — нужно просто представлять правильную цель». Чонин рычит — о, в следующий раз он обязательно представит себе бэкхёновскую задницу и ни разу не промажет.       Германия побеждает в эстафете. У Бэкхёна нет сомнений, кто сейчас стоит за дверью. Разумеется, мистер Ким Кай собственной персоной пришёл получать награду за победу.       — Разве в этот раз мы обговаривали условия? — отпирается Бён, пропуская старого «друга» внутрь комнаты.       — Не-а, а сейчас нельзя выбрать? — испепеляющий взгляд не заставляет его заткнуться, он всё вертит в руках круглую баночку. — Нет так нет. А, я же с подарком — лови. — получается косо, Бён недоумевает, не успевает пока прочитать название. — Это смазка, чтобы скользило лучше.       Кончики ушей Бэкхёна краснеют вместе с пальчиками, которыми он держит баночку, на ней крупными буквами значится: «Лыжная мазь».       — Придурок, — Бён злится, кидает злосчастную банку на кровать. — Не шути так. — отворачивается, начиная выбирать вещи, чтобы пойти в душ.       — Ладно-ладно, — проказник посмеивается, отмечая про себя невероятную лёгкость в поведении — ему так просто, ему так нравится. — Вижу, ты не в настроении, а я ж на минутку. — останавливаясь у двери, он глубоко вбирает в себя воздух. — Если я выиграю масс-старт, переспи со мной, хён. Окей?       — А ну быстро свалил отсюда! — полотенце попадает в уже закрытую дверь, Бэкхён дышит неглубоко и резко, на лице выступают красные крапины то ли от злости, то ли от нервов, сердце как заворожённое гоняет кровь по организму — он будто только-только пробежал спринтерскую гонку.       В последней гонке чемпионата мира оба чувствуют себя напряжённо — проигрывать не хотят оба. У них двоих свой собственный топ. Чонин изо всех сил бежит не за медалью. Бэкхён стреляет точно в цель не из-за победы.       Австрийские комментаторы разрываются, стрельба и скорость выводит любого зрителя из себя — до последнего не ясно, кто окажется первым. На последний рубеж их приходит десять. Они стоят рядом — Чонин мажет первым же выстрелом, у Бэкхёна всё ровно. Ким бежит отрабатывать круг, Бён мешкает, пытаясь не допустить ошибку. На отсечку времени они выходят друг за другом.       Им всё равно на тройку лидеров — они пытаются обогнать друг друга. У Чонина получается лучше взбираться в гору, его руки сильнее, а ноги быстрее, зато Бэкхён скорее скатывается со склонов — он умело манипулирует лыжами, они хорошо скользят.       «Блядская смазка, » — думает Бэкхён, когда они съезжают с очередного склона, получается слишком быстро и неуправляемо, ледяные коросты на снегу не дают в полной мере контролировать скорость лыж, он не успевает завернуть. Его сносит — он выезжает за маленькие ограждения на повороте, скатывается, ломая лыжу, и падает в сугроб лицом. Выбраться Бёну помогают чужие тренера и операторы — со сменными лыжами юноша финиширует тринадцатым.       В интервью Бэкхён признаётся — он перенервничал и не смог контролировать тело, замешкался на минуту и потерял управление, но с ним всё хорошо.       — Точно всё в порядке? — спрашивает мамин голос в трубке поздно вечером.       — Ага, давай, увидимся в Корее. — он сбрасывает и устало выдыхает. Сил никаких. Даже на ужин не пошёл — только помылся, чтобы пару минут полежать в темноте, успокоить родных и лечь. Послезавтра вылет.       Стук в дверь.       — Разумеется, — шипит Бён, открывая дверь. В коридоре, с букетом, который вручают первой шестерке, стоит довольно улыбающийся Чонин. — Я не давал согласие на тот спор, — его бесцеремонно прерывают, заходят в комнату, складывают букет на столик, не дают включить свет. Чонин обнимает со спины — утыкается носом в мокрую чёрную макушку.       — Я сильно переживал, хён, — он глубоко вдыхает запах шампуня, — когда ты упал, я так испугался, мне так жаль, что не получилось подойти к тебе сразу, после гонки. Прости меня. — сжимает ещё сильнее, Бён притворно закашливается, чтобы выбраться из удушающих объятий.       Разворачиваясь к нему лицу, Бэкхён в первые резко ощущает разницу в росте — в средней школе он никогда не был ниже Чонина. Ким не позволяет далеко отойти, когда Бён присаживается на стол, тот упирает руки по бокам от Бэкхёна — нависает всем существом, тихо дышит.       — У тебя осталась царапина на щеке, — не спасовав, мигом целует её. — Чтобы не было больно. Легче ведь, да?       — Она и так не болела, — Бён устало трёт глаза, не может смотреть перед собой, иначе — не сдержится. Ким Чонин очарователен в любом своём проявлении, а когда стоит рядом так близко, что дыхание опаляет кожу, есть риск быть сражённым не только в гонке.       — Хён, — кончик носа Чонина задевает лоб Бёна, — хён, посмотрит на меня, пожалуйста, — шепчет так, что не подчиниться невозможно. Бэкхён хоть и медлительно, но послушно вздёргивает сначала голову, потом, пробежавшись взглядом по фигуре, глаза, — какой ты красивый. — рука младшего ложится на щёку Бёна, губы снова касаются маленькой царапины на другой. — Ты мне так нравишься, хён, не представляешь насколько. — Бэкхён краснеет. — У тебя так забавно горят уши, ты замечаешь это? — старший вздрагивает, Чонин прикусывает мочку, рука, до этого упирающаяся в стол, ложится сначала на бедро Бёна, потом проскальзывает под футболку — младший спокойно очерчивает каждый кубик пресса. — Ух-ты. А в школе таких не было, хён.       — У тебя тоже. Естественно, мы набрали массу, накачали мышцы, у тебя тогда тоже не было таких рук и ростом ты вообще был ниже меня, — затараторил Бён, как заведённый трактор, вслед своему сердцу, оно бешено колотилось и грозилось сорваться, если в ближайшее время не прервать данное представление.       — Я серьёзно, хён, — Чонин не слушает, ведёт носом по линии челюсти, выдыхает через рот, чтобы горячее дыхание щекотало. — Ты мне настолько нравишься, что я не знаю, куда себя деть. Я сейчас скажу одну вещь, не смейся и не вини себя, хорошо? Когда я уехал, я помнил всё, что происходило в моей жизни — не считая момента, где я умер. Знаю, звучит романтизировано, будто я где-то вычитал. Правда вычитал, но, да …Я действительно чувствовал себя так весь конец средней школы, а потом все года — неосознанно, мог думать только о тебе. А когда увидел тебя в Антерсельве, такого счастливого, такого уставшего, но красивого — умер снова. От того какой ты. Хочу, чтобы ты весь был мой — чтобы я больше не забывал причину своего перерождения. — закрывает глаза, тянется к уголкам губ Бёна — чмокает, улыбается, закусывает губы — в другой уголок. Бэкхёна бьют мурашки — от того насколько всё медленно и едва уловимо. Чонин впервые целует его по-настоящему, не дурачась, не оправдываясь дурацкими спорами, а поддаваясь желанию — напористо, поочередно оттягивая губы, не давая возможности на лишний вдох или выдох.       У Бэкхёна срабатывает переключатель — режим меняется, его ведёт, руки действуют сами — то тут, то там, смазано проводят по разным участкам тела Чонина: сжимают плечи, притягивают ближе, чтобы не разрывать поцелуй, упираются в футболку, вздёргивают её.       Избавляются от верхней части одновременно — большие ладони сжимают плечи Бэкхёна — это одновременно и расслабляет, и возбуждает. У него кружит голову — он ничего не понимает, просто поддаётся, выгибается, подставляя свои ключицы под поцелуи, спускающегося по его телу, Чонина. От того пахнет чем-то сладким, Ким ведёт языком вдоль ключицы, влажные губы смыкаются на ямочке. Бэкхён чувствует с каким наслаждением вдыхают запах его тела. Пальцы не останавливаются, не контролируя руки, Чонин двигается ими вдоль туловища — стягивает резинку штанов, опускается ещё ниже. Внутри живота всё сжимается, тело дрожит в предвкушении, с каждой проходящей минутой томительного ожидания напрягается только сильнее.       С жадностью, присущей сейчас только ему, Чонин оставляет на плече Бэкхёна засос — его поцелуи то слишком рваные, ненасытные, когда клыки упираются в кожу и доставляют лёгкий, но приятный дискомфорт, то лёгкие, когда он едва касается пышными губами тела. Бён неровно дышит — сбивается окончательно, чуть выпирающий пресс глубоко вздымается. Штаны больно жмут, а от медленных поглаживаний всё напрягается ещё больше.       — Давай уже просто, — Бэкхён пытается говорить ровно, — просто на кровать. —Младший послушно отстраняется, проходится посасывающими поцелуями по шее, в один миг с невероятной силой приподнимает тело Бёна.       — Думал, ты легче.       — Это мышцы, придурок, — шипит Бён, но расслабляется, едва спина касается мягкой постели. Чонин целует Бэкхёна — затыкает — мнёт губы, проникает языком глубоко внутрь, чтобы провести по нёбу, совсем лишить его дыхания.       — Мы ещё не приступили к самому интересному, — у Чонина хриплый низкий голос, куснув мочку, парень ненадолго отстраняется, продолжая стягивать с них одежду.       — Возьми всё в тумбе, — Бэкхён мгновенно закрывает лицо руками — до чего стыдно. — Только не перепутай смазку и мазь для лыж.       Ким сдавленно смеётся — так мило. Через пару секунд касается влажными руками бёдер Бёна — жидкость, в которой испачканы его пальцы, сильно холодит кожу. — Только не бойся, — предупреждает он, а Бэкхён чувствует, что рука со смазкой упирается ему в зад. Сжимается сильнее — его целуют везде, в губы, плечи, шею. Он чувствует выступающие засосы, ощущает, как сначала один, а потом два пальца скользят внутри него, неторопливо растягивая — Чонин гладит ему пресс, проводит по бугоркам, обхватывает член.       С языка Бэкхёна хочет слететь множество плохих слов — от удовольствия, скопившейся напряжённости, вместо этого с губ срываются то всхлипы, то стоны, иногда он настолько сильно прикусывает нижнюю губу, что ему становится невыносимо больно — но он попросту не замечает этого, наслаждаясь остальным процессом. Чонин ненадолго отдаляется. На пару секунд у Бэкхёна передышка, чтобы поправить взвинченные пряди, набрать побольше воздуха. Чувствует, как большие ладони жадно сжимают бёдра, Чонин упирается в него своим членом, медленно начинает входить. Бён не может вдохнуть, да уж, уникальное чувство — чувство заполненности. С силой сжимает его плечи, обнимает за туловище, приподняв, Чонин целует в грудь.       — Блять, — только и может выдать Бэкхён, на лбу проступает пот, внутри всё разгорается — толчок, ещё один, разный ритм, зависящий только от их желаний. Это выбивает последние силы. Со всех сторон — с каждой части тела — маленькие импульсы бегают, мурашки проходятся волнами, толчки синхронизируются с биением сердца — очень быстрым, тяжёлым, уставшим. Когда Чонин приподнимает подбородок для поцелуя, у Бэкхёна после оргазма перед глазами всё немного плывёт — ещё чуть-чуть, он их закроет, чтобы в сладкой неге провалиться в сон. Ким тяжело дышит ему в шею — вдоль туловища стелется его дыхание и сперма.       Тяжело дышат, впрочем — нет, это не мешает Чонину вновь впиться в тело Бэкхёна, словно ненасытный вампир он придерживает Бэкхёна, выцеловывает каждый участок измождённого тела, вновь приливает губами к свежим, только проступившим засосам, ещё сильнее углубляя следы.       — На сегодня мои полномочия всё, Чонин. — хрипит Бён, ручками тянется к младшему, чтобы обнять крепко, прижать к груди. — А тебе ещё нести нас в душ.       — Сначала скажи, — требует Чонин, кусает за сосок — вредничает.       — Сказать, чтоб не кусался? Это больно, не кусайся, — специально злит, будто ему снова пятнадцать, но что поделать — Чонина так весело дразнить. — Ты мне тоже.       — Что тоже? — у младшего тоже «вредительство» не отключено. — Что я тебе тоже?       — Единственная причина, из-за которой я могу умереть, Чонин. — Бэкхён целует его в лоб. — Понял?