I colori dell’amore

— Витуццо, твой ход, — говорил сыну Иньяцио во время настольной игры. — Кидай кубик. На этот раз он не стал задерживаться на работе, а как только семья поужинала, она тут же бросилась изучать новую игрушку, которую Боскетто и купил по дороге домой. — Тебе выпало пять! — радостно воскликнул папа, посмотрев на игральный кубик. — Ну-ка, ходи, — помогал он сыну, взяв его ладошку и передвинув его фишку на пять ходов вперёд. — «Бросай кубик ещё раз», — прочитал Инья инструкцию. — Так, давай, Вито, тебе выпал бонус. — Так нетесно! — насупился Андреа, который как и отец не умел и не любил проигрывать, а мальчик уже второй раз пропускал ход. — Что значит «нечестно»? — нахмурился Иньяцио. — Игра такая, умей принимать её правила. — А если мне не нлавятся её плавила? — проворчал ребёнок и с пыхтением скрестил руки на груди. — Значит не играй, — вставила Лучия. — Вооооо! — радостно запрыгал на месте Иньяцио. — Витуццо, да ты выиграл! Молодееец! — Уяяяя! — поддержал веселье малыш и захлопал в ладошки. — Ветьно ему везёт, — не успокаивался Андреа. — Потому сто маленький. Всё самое лутсее только малым. — Я не маенький! — воспротивился маленький Вито. — Папа… — заскулил ребёнок. — Мелюзга ты, мелюзга! — крикнул ему Андреа. — И ноешь как маленький. — Так-так-так, — вступил в спор Иньяцио. — Это что такое? Кто так с братом разговаривает? Подумаешь, не повезло. В следующий раз обязательно ты выиграешь, вот увидишь. А зависть — плохое чувство. Нет бы порадоваться за братика. Это и называется — поддержка. Без поддержки нет благополучия в семье. — А у нас благополусная семья? — с интересом спросил Андреа. — Конечно, — уверил его папа. — Самая лучшая на свете. — Особенно его глава, — сказала Аделия, которая за весь вечер не проронила и больше пары слов. Иньяцио услышал её, но при детях не стал задавать лишних вопросов. — Андреа, сынок, извинись перед Вито, пожалуйста. Он поделился с тобой своей радостью, а ты его не поддержал. Вот он и обиделся. — Ну ладно, — сдался ребёнок. — Дольче Вито, плости меня. Но ты всё лавно маленький, — добавил он, как только младший брат подбежал к нему с примирительными объятиями. — Но хоофый, — пояснил Андреа, когда Вито снова был готов заплакать. — Вот и умнички, — улыбнулась Аделия и обняла мальчиков. — А теперь бегом чистить зубки и спать. Касается всех, — заметила она и посмотрела на старшую дочь. Дети послушно кивнули головой и побежали готовиться к спатеньковому режиму. Иньяцио хотел было обмолвиться пару ласковых слов с женой, но та молча встала и как можно скорее покинула комнату, чтобы приготовить ребятам постели, пока дети моются. Временами Аделия бывала в дурном расположении духа, а с появлением Дианы в их жизни такое состояние проявлялось всё чаще, но сегодня она достигла пика своей холодности. Неужели она что-то узнала?.. — Деа, — обратился к ней муж, когда дети уже легли спать, — ты хорошо себя чувствуешь? Ты серее тучи сегодня. Что-то случилось? Аделия ответила не сразу, а сделала длинный глубокий вдох и такой же долгий выдох. Она присела за столик с зеркалом, даже не смотря в сторону мужа, стоявшего у дальнего угла кровати. — А сам как думаешь? — только и спросила она в ответ. — Ну, — надул щёки Иньяцио, запыхтев, — вариантов может быть много. — Как насчёт этого? — сухо спросила жена и бросила в него газету. Бумажная сероватая газета упала прямо на кровать, и Иньяцио с хмурым видом взял её в руки. Она была открыта на нужной странице. Певец не поверил своим глазам. Статья просто пестрила фотографиями его самого и Дианы с того вечера, когда они уединялись в отеле. Было запечатлено буквально всё: как он заходил в отель, как он вышел оттуда с Дианой, как проводил её до машины, накинул на неё свою куртку, как поцеловался с ней на прощание и как дошёл до своей машины. Ну и текст в придачу с рассуждениями журналиста об увиденном. — Твою мать… — перепуганно вымолвил Иньяцио. — Деа… — Только не говори мне, что это не то, о чём я могла подумать, — с грустной усмешкой попросила Аделия. — Я не девочка и прекрасно всё вижу и понимаю. Оправдываться бесполезно. — Но Деа… — не унимался Боскетто, — это всё равно ничего не значит для меня… — Как и я? Как и наши дети? Как всё, что у нас есть? — Ну нет же, как же ты не понимаешь… — Нет, Инья, это ты ничего не понимаешь, — всё тише и тише возражала Аделия. — Я же предупреждала тебя: не увлекайся. Сколько раз намекала, просила быть осторожным, но ты меня не слушал и не слышал. Я понимала, что флирт и кокетство неизбежны: она девушка интересная, с амбициями, практически как ты. Да, она моложе, краше, энергичнее…Мне со своей осторожностью и деликатностью с ней не тягаться, но…Я до последнего надеялась, что у тебя есть совесть, Боскетто, — сквозь боль засмеялась она. — Я думала, ты не поступишь так со мной. О детях бы хоть подумал. — Детей-то в это не впутывай… — А кто подарил Лучии дурацкого воздушного змея, когда она давно у тебя просит завести какого-нибудь питомца? Уж лучше бы я выносила грязные лотки, чем всё это. Иньяцио стоял как вкопанный. Лишь сейчас туман, который на него долго напускала Диана, начал рассеиваться. Лишь сейчас наступило прояснение сознания. Лишь сейчас до него дошло, что он натворил. Лишь сейчас он понял, что обманывал не только жену, но и себя. То, что он называл «временным увлечением», по факту было самой натуральной изменой. И почему он не смог вовремя остановиться? — Что молчишь, авантюрист? — шутливой интонацией спросила Аделия. — Боюсь, что мне нечего сказать, — стыдливо признался Иньяцио. — Сам в шоке? — выдохнула она носом в усмешке. — Что-то…что-то вроде того. — А если бы не эта статья, что-нибудь изменилось бы? — чуть строже задала вопрос Аделия. — Ммм… — задумался певец. — Вот и я о том же, — не дала ему сказать жена. — Выйди эта статья через полгода, так бы всё и продолжалось. — Аделия замолчала, а Иньяцио и не пытался что-либо возразить. — И как давно это у вас? — Диа… — Я не Диа! — вскрикнула синьора Боскетто. — А хотя, конечно, тебе же всё равно, одну букву поменять, разницы-то никакой не будет. Молодец, Инья, — не стирала она с лица печальную улыбку. — Я что, так похожа на дуру? Ну что молчишь-то, отвечай. — Иньяцио поднял на неё виноватые глаза. И как она находит силы улыбаться? — Нет, не похожа, — выдавил он. От стыда в буквальном смысле сдавило горло. — А чего ж держишь за дуру? — вздохнула Аделия. — Думаешь, я ничего не понимала, когда ты мне писал, что задержишься в студии? Ничего не подозревала? Не задавалась вопросом? По-твоему, зачем я приехала в одно утро в Модену? Я хотела проверить тебя, но ты у нас товарищ фартовый, поэтому я ничего не увидела и даже успокоилась на какой-то момент. — Родная… — О, вспомнил, — покачала головой Аделия и встала. — Когда-то я была родной, да. Даже наша дочь это заметила. Даже Лучия намекала тебе, как ей неприятна эта…дама, — выдавила она из себя последнее слово. — Деа, прости… — «Прости»… — передразнила она. — «Прости», — повторила Аделия, скрестив руки на груди. — Я бы простила, даже если бы это было только один раз и ты бы мне сразу признался и раскаялся. Но теперь я понимаю, что это было неоднократно…да под маской безмятежности и веселья…да ещё и параллельно со мной… — Она украдкой вытерла слезу. — После неё ты возвращался ко мне…Ты хоть предохранялся?.. Иньяцио не сразу нашёл, что ответить. Спокойный голос жены, шутливые и полушутливые интонации пугали его больше, чем ежели бы она кричала, срывала голос, била его этой проклятой газетой, устраивала скандал, чтоб на весь район было слышно и прибежал бы Пьеро с соседнего дома. Каждая фраза, каждое слово как удар кинжалом прямо в сердце. А если женщина не истерит, значит, ты очень сильно задел её душу. — Я тебя спрашиваю, ты предохранялся? — стиснула зубы Аделия. — …Не всегда, — еле ответил Иньяцио. Аделия готова была многое перенести, но это был удар в солнечное сплетение. Она держалась до последнего, но слова неверного мужа стали последней каплей. Устремив на него самый грозный взгляд, на который она была только способна, она огрызнулась и дала ему хлёсткую пощёчину. — Скотина ты, Боскетто, — всё той же хладнокровной интонацией заключила Аделия. — Я знаю, Деа…Знаю. — От отчаяния Иньяцио встал на колени. — Бей меня, кричи на меня, мучай, но умоляю тебя, прости…Я же всё равно тебя люблю, люблю наших детей. Я всегда был и буду счастлив только с тобой. Ты — одна на миллион, лучше у меня никого не будет. Прости меня, пожалуйста…Я каюсь, каюсь в своих поступках и буду каяться до конца жизни, только прости, прошу… — Нет, Инья, нет, — качала головой Аделия и отходила назад. — Я не смогу…Ты сделал мне больно…Слишком больно… — Нет, родная, нет… — чуть не плакал Иньяцио. — Такова игра, умей принимать её правила, — сдавленно усмехнулась Аделия. — Неужели это всё?..Не говори мне, что ты подашь на развод, нет, я не хочу разрыва семьи!.. — С разводом решай сам, — оборвала его жена. — В отличие от твоей девицы я пиариться за твой счёт не намерена. Хочешь — подавай на развод, я сопротивляться не стану. И публично имущество делить не буду. Не хочешь — не подавай. Скандальные статьи и интервью я не собираюсь давать. — Нет, Деа, нет, — всё также стоял на коленях Иньяцио и схватил жену за руку. — Никакого развода, ни за что! Давай немного остынем и просто начнём всё сна… Аделия продолжала стоять с каменным лицом, словно она и не слышала жалкие лепетания мужа. Создавалось впечатление, что она постепенно таяла на глазах. Ещё немного и она растворится в воздухе; станет тенью; исчезнет; пропадёт бесследно. Она была не просто ранена. Она была убита. Как в морском бою, шаг за шагом Иньяцио наносил удары на участки её души, а сегодня попал в самую сердцевину и сжёг всё дотла. — Нет, Инья, никаких «сначала». Если мы не разводимся, то вместе жить мы всё равно не будем. Это выше моих сил. Уходи, Боскетто. Куда хочешь. Но чтобы тебя здесь не было. Не хочу тебя больше видеть. — А как же дети?.. — пролепетал Иньяцио. — Раньше надо было думать, — отрезала Аделия. — Уходи. Прямо сейчас, уходи. Твои просьбы на заставят меня поменять своё мнение. — Деа, прошу… — У-хо-ди. — Она полностью от него отвернулась, не желая больше разговаривать. За несколько минут разговора Аделия постарела на несколько лет. Потух огонь в глазах: оставался только блеск от нахлынувших слёз, но он нисколько её не украшал; пропала прямая, ровная осанка; исчезла улыбка. Перед Иньяцио стояла совершенно другая женщина, бывшая ему когда-то родной. Сейчас он бы отдал всё на свете, чтобы вернуть ей прежний облик, но было слишком поздно. Он знал её характер. Несмотря на мягкость и уступчивость она умела настоять на своём, когда действительно этого хотела. Обречённый, опустошённый, расстроенный и убитый он встал и покинул их спальню. А затем и дом, уехав в Модену. Больше ему негде было ночевать. Аделия осталась стоять на месте со скрещенными руками и нервно покусывала свои ногти. В ней боролись две личности: одна, которая всем нутром ненавидела его за измену, и вторая, которая продолжала любить. Но ни та, ни другая сторона не были готовы его простить. И это давило на неё больше всего. — Мамочка, — услышала она за спиной. — Лучия, — улыбнулась Аделия дочери. — Ты чего не спишь? — Куда папа уехал? — в упор спросила девочка. Мама не сразу нашла в себе силы ответить. — Далеко, доченька. Далеко. — Мама! — подбежала к ней Лучия и тихо заплакала. Аделия мгновенно присела на корточки, крепко прижалась к своей дочери и горько зарыдала вместе с ней.