***
Лес расцветает в это время года. Приходит период сбора. У травницы много работы. — Изволь, Природа-Матушка, позволь Лес-Батюшка. Хозяин леса, с миром я, — приговаривала старушка, нагинаясь за очередным растением. Я встретила её чуть больше года назад, на этом самом месте. Тогда была холодная весна, многое помёрзло, что-то вообще на зацвело. Трудно жить когда всецело зависишь от природы. Это была судьбаносная встреча, я поняла это лишь под конец. «О чём поёте, бабушка?» — поинтересовалась я. Кутаясь в длинный теплый кафтан уже несколько минут наблюдала за женщиной приклонных лет. И хотя она была немолода, язык не поворачивался назвать её дряхлой старухой. Совсем наоборот, особенности, указывающие на её возраст, будь-то редкие седые волосы, заплетеные в косу набок, или же глубокие морщины на бледной коже лица лишь подчёркивали её стать. Да, она была красива… Одетая в красивую, вышитую зелёными, жёлтыми и красными нитями, хлопковую сорочку до пят, этот рисунок напоминал разнообразие листвы в осеннем лесу. Она ходила босиком по холодной, только начавшей отогреваться от морозов земле. Её ступни медленно передвигались, между каждим шагом проходило секунд десять, и мне тогда показалось, что на том месте где была её ножка, мёрзлая трава буд-то оживала. Это был первый раз, когда я подумала, что не природа дарит человеку силу и тепло, а человек природе. Она обошла дерево на котором я сидела, совсем не замечая присутствия другого человека, будто меня и нет, наклонилась и что-то прошептала в громадные корни, выступающие из земли. Затем поднялась во весь свой, могу отметить, немалый рост, её взгляд устремился прямо мне в глаза. Боже, её глаза, как два океана, но вместо воды туман, и чёрные зрачки, контрастирующие со светлой радужкой так и глядят прямо в душу. Не знаю как долго я смотрела, но из этого транса меня вывел её тихий, на моё тогда удивление, немного по-старчески скипучий человеческий голос. Сейчас, да и тогда, не могу сказать чего ожидала, но в начале она показалась мне какой-то богиней, но никак не просто старушкой, хоть и с неплохо сохранивнейся внешностью. «Что, деточка, нравится?» — по-доброму усмехаясь спросила она. Только вот я не сразу поняла, что имелось ввиду. «Ч-что? — так наивно, немного по-детски промямлила я (хотя сейчас меня трудно назвать взрослой). «Что-что? Песня лесная. Меня ею мавки обучили. Ну и долго же противились, не хотели секретом делиться, да только пара чёрненьких жемчужин из морских глубин, несколько угроз, что высушу и на мази полезные для мест срамных пущу, кому угодно языки развяжут. Пускай и нет у нихх этих самых языков. «Как нет языков? А как же они тогда поют?» — серьёзно, тебя только это удивило?.. (да, иногда в шоковом состоянии я могу обращаться к себе в третьем лице. Такая себе шизофрения). «А вот как!» — с азартом сказала она и запела. Это небыло похоже на прошлую песню, вернее было, но то что я слышала какое-то время назад, казалось лишь жалкием подобием того что слышу сейчас. В лесу враз стало так тихо, будто сама природа прислушивалась к прикрасным звукам исходившим от женщины. При всём желании я бы не смогла описать то, что чувствовала в тот момент. Уверена, что дабы услышать эту песнь был задействован не только мой слух, но и все остальные органы чувств, но главное — душа… Но я всё же попробую… Представьте, что слились воедино резкость и подвижность скрипки, лёгкость и нежность флейты, глубина и мощь органа. Я сейчас имею ввиду не их звучание, а вибрации. То что пронизывает воздух и заставляет тебя чувствовать мурашек по телу. Привычных нам слов в этой песне не было, только мычание, или какие-то горловые звуки переходящие в что-то похожее на звуки животных. В один момент это подобно пению соловья соединенное с писком дельфинов, в другой это мурчание кота и подводные песни кита, которые человеческое ухо не может уловить без специальных устройств. И всё это так странно, но при этом гармонично переливается, что на какое-то время ты забиваешь что существуешь, есть лишь ты и эта Лесная песня. Но это забвение не помешало мне видеть то, что творилось вокруг, оно заполнило меня полностью и не давало закрасться сомнению или удивлению в моё сознание. А удивляться было чему: замёрзшее озеро, на тонком льду которого ещё кое-где лежал снег, с самой середины начало оттаивать, потихоньку, понемногу; из глубины стали выплывать кувшинки и раскрываться; молодая трава, присыпанная прошлогодними опавшими листьями и грязным снегом, будто сражаясь, тряслась и проглядывалась через препятствие; дерево, на корнях которого я сидела, будто ожило и стало скидывать с себя остатки снега, создавая небольшой снегопад. Всё происходило очень медленно, но для меня это было словно в немного ускоренной съёмке, будто кто-то стал вращать маховик времени, но в будущее.» Я никогда не верила в магию. Ни в те моменты, когда моя дорогая бабушка рассказывала на ночь сказки, ни когда уже в этом мире матушка поведала о легендах и приданиях, даже когда ходили с подружками на реку или в лес (иногда нам разрешали собираться вместе и развлекаться) они рассказывали разные странные паранормальные истории которые с ними приключались, я слушала это с громадной долей скепсиса и воспринимала это не больше чем простое развлечение. Но в тот момент… И хотя не видела ничего особенно шокирующего, вроде фантастических тварей или откровенной магии, но я чувствовала присутствие чего-то неземного. Не знаю, можно ли это назвать конкретно магией или волшебством, но это точно было что-то, чего я не встречала раньше… — Хорош сбор, бабушка? — Ох, Кристюшка, уходят они, запустеет место, заростёт травою. И тебе уже в путь-дорожку пора собираться. Местные чуют перемены. Мы не очень часто общаемся, но когда это все же случается, разговор идёт складно, но иногда её будто переклинивает и она выдаёт вот такие перлы. «Ну и что это значит?» — я подняла на неё вопросительный взгляд. — Слышишь, соловей поёт? — просила она будь-то ничего и не случилось. Дождавшись моего неуверенного кивка продолжила. — Так же душа девичья заливается, любви да ласки требует. А в ваши буйные года это особенно слышно. В моём взгляде не стало больше понимания, и старушка решила донести более понятным для меня языком. Она никогда не говорила прямо, особенно когда хотела сказать мне, по её мнению, что-то важное. — Поведаю тебе одну историю, — присаживаясь на край невысокого берега, произнесла спокойным, терпеливым голосом, словно хотела донести до ребёнка абсолютно понятные любому взрослому вещи. — Было это, аль не было, уж не вспомнит никто. А жили на свете две сестры. Красавицы были, умницы — родителям на радость, женихам на сладость. Только приключилось горе в их семье: матушку с батюшкой хворь тяжкая одолела, слегли в могилу, да перед смертью сказали дочкам, что больше всего на свете, они хотели, чтоб те счастье своё нашли, но не забывали, что у каждой из них своя дорога, что бы помнили это и принимали друг друга. Проводили девы родителей в светлый путь и жизнь пошла своим чередом. Как-то раз собрались они в город, где ярмарка большая была, а дорога не лёгкая, через лес густой ведёт. Идут день, второй идут, потеряли уж всякую надежду, казалось им, что кругами ходят. Зашли на опушку, где никогда раньше не были, а посредине пень большой, на пне кто-то сидит. «Что, красавицы, заплутали? , — ехидно спрашивает мужичок. — Ать я вам дорожку подскажу, а вы меня девицы и отблагодарите». Думали, сёстры, что так и помрут в том лесу, вот и согласились, хоть и чувствовали, что мужичок этот не простой. Вывел он их к краю, где уже город видно, да говорит: «Помощник мне в хозяйстве нужен, кто из вас осмелится?». Подумали девицы и решили, что будут по очереди ходить. Только не знали они, что не простой дедок был, Леший это, хозяин леса, что сам он девок запутал, чтоб дорогу они потеряли, ведь задумал невесту себе найти. Стали девицы ходить к нему, работу выполняли какую он велел, да вот одна делала всё молча, ибо злость на него держала, что приходилось им с сестрой прислуживать. Всё мужичок к ней с разговорами подходил, истории всякие рассказывал, а та ни в какую отвечать не хотела. «Ты, дед, поменьше болтай, а то все тараканы сбегутся послушать, а мне их выводить», — не выдержав, сказала как-то старшая. Другая же, младшенькая, первая стала старичка развлекать. Так они заговаривались, что девица не замечала, как хозяин сам к ней присоединялся и работа быстрее шла, хоть с виду казался дряхленьким, а работы за двоих делал. Шли дни, недели, месяцы, и сказал он как-то сестрам, что задания их закончены, а за помощь усердную, подарками заморскими одарил. Одна обрадовалась, другая же печальной стала. Полюбился ей мужичок, совсем перестала в нём видеть того старичка, которого они на опушке встретили. Тогда захотела она с ним остаться и попросила ещё какой работой наделить, а он и не прочь совсем, понравилась ему младшая сестра, и предложил им остаться и стать его ученицами. Но старшая девица хотела мир повидать, сестру с собой забрать, а та ни в какую с ней не хочет. Рассорились сёстры, разругались, но каждая при своём осталась. И сказала тогда старшая: «Я в царства заморские уеду, мир посмотрю, а любовь твоя пройдёт, только старик рядом так и останется». И ушла она, за моря, за океаны, вслед за своей мечтой и больше не виделись сёстры. Младшая же, осталась, стала у мужичка учиться жизни лесной, они травы собирали, отвары из них делали, животных больных выхаживали и на свободу отпускали. И с каждым днём он всё моложе становился, а любовь их всё росла. В один день, ничего от того старичка не осталось, превратился Леший в молодца прекрасного. Сыграли они свадьбу. И счастливы были сёстры, у каждой своя дорога была. Только каждая из них до конца жизни себя корили, что не приняли решений друг друга. — Ну что, деточка, понятнее стало? — спрашивает старушка. А я с серьёзной миной пытаюсь осмыслить: во-первых, как её история связана со словами про то, что мне нужно собираться в какую-то дорожку, а во-вторых, откуда она узнала про нашу с Дуней ссору? Я была уверена, что это очередная невыдуманная поучительная история, о которой невозможно молчать, была придумана, чтоб раскидать по фактам, что я не понимала из её слов. Почти никогда не помогало… — Эм… и что же, младшая сестра была счастлива с человеком (если его можно так назвать), который обманом заманил её в свой дом и выставил условия рабского труда, ещё и растлил, я почти уверена, несовершеннолетнюю? — я неуверенно спросила. Мне показалось, или в глазах старушки я увидила потрясение (она определённо не этого вывода ждала). В любом случае, её взгляд быстро сменился на прежний, будто опытный взрослый поучает наивного ребёнка (хотя фактически, так оно и есть). — Всё своим чередом идёт, если судьбой предопределено, то правильно так, — сказала она тихим голосом, глядя в середину лесного озера. Ну или до меня туго доходит, или не воспринимаю язык метафор и намёков. А я уверена, что она отвечает на мой вопрос, просто по-своему и докапываться не хочу, не так и важны мне эти ответы. — А любовь, деточка, страшные вещи с людьми и нелюдьми творит.***