Почему Мальбонте?

      — Почему я? — Вопрос застал врасплох, пропустил волну дрожи и трепета по телу и остановился горячей иглой у самого сердца.       Он никогда не спрашивал. Ни разу за все минувшие века, которые мы провели бок о бок, строя новый мир на костях и остатках старого. Я непонимающе взглянула на своего короля и мужчину, которому когда-то подарила своё сердце на пороге решающей битвы, определившей исход всего.       Мальбонте был всё также красив и силен, стал менее импульсивен, чем раньше. В глазах появилась необычайная мудрость, какая бывает у земных старцев. Глаза — зеркало души, и единственное, чего не мог изменить даже Шепфа… Глаза не лгут.       — Почему ты спрашиваешь?       «Почему сейчас? Почему вообще?».       Он неопределённо улыбнулся уголком рта, наблюдая за мной из нашей постели, лукаво и проницательно. Его взгляд пронёс по коже приятное волнение. Он редко был игрив и глядел на меня с таким юношеским озорством, за которым скрывалось любопытство. Выражать свои чувства для Мальбонте до сих пор было сложнее всего.       — Я знаю, что никогда не спрашивал, — добавил он, видя моё смущение. Я словно окунулась в собственную бессмертную юность, вспомнила годы в Школе и свои невероятные приключения… друзей, развлечения… а заодно и увлечения, коих было не мало.       — Я также знаю, что за тобой многие ухаживали в те времена. Я… не думал, что имею хотя бы мизерные шансы на твоё внимание.       Я стремительно обернулась и взглянула на него, не до конца веря услышанному. Всегда уверенный в себе, идущий напролом во всём, опасный и загадочный Мальбонте, так покоривший меня… оказывается, не был таким уж стальным и непробиваемым?       Наши взгляды встретились, столкнулись в воздухе с громовым раскатом, слышным только нам двоим. Мальбонте усмехнулся:        — Чему ты так удивляешься? Я не надеялся, что ты простишь мне свою смерть и гибель твоих друзей. Нужно быть дураком, чтобы не отдавать себе отчёт, что у девушки, которая занимает все мои грёзы, достаточно оснований меня ненавидеть, полагаясь лишь на прошлые заслуги. Потому я и хотел, чтобы ты встала на мою сторону. Добровольно. Чтобы поняла, что все принесенные жертвы пойдут во благо. Не наседал и не заставлял, хотя мог бы.       Я опустила глаза, тихо вздохнув. Воспоминания закружились в голове, обвили грудь колючей проволокой. Мог бы. От меня зависела его победа. Он мог бы шантажировать, угрожать, он прекрасно знал, на какие болевые точки надавить и за какие ниточки дернуть, чтобы я сама прибежала к нему и сделала всё, что он пожелает. Я никогда не питала иллюзий по поводу собственной стойкости и понимала, что Мальбонте одной только силой воли мог переломить меня напополам. Просто потому, что его самого ломали тысячелетиями, и он хорошо разбирается в манипулировании и запугивании. Какой бы сильной морально я ни была на тот момент, под твёрдым нажимом меня бы не хватило надолго. Моя покорность стала бы вопросом времени. Но он не принуждал. Мальбонте давал мне честный выбор быть с ним или пойти против него. Я никогда не задумывалась над этим в круговороте забот при построении нового мира в качестве правительницы, но сейчас мой проницательный король умело, как и всегда, воскресил память, а вместе с ней и интересные мысли. Я ухмыльнулась своему осознанию, присев на край кровати, а он, терпеливо выждав нужных умозаключений в моей голове, вкрадчиво продолжил:       — Я был с тобой честен и искренен. Не утаивал и не приукрашивал ничего. Хотел, чтобы мою позицию ты приняла также искренне, четко осознавая все плюсы и минусы своего решения.       — Ангелы тебе в этом посодействовали, сами того не зная, — язвительно улыбнулась я, распустив длинные волосы. За окном уже давно стояла ночь, а день был долгим и полным забот и просителей. Полная луна глядела в окна дворца. Ангелы посодействовали… Стоило мне рассмотреть их поступки во всей красе, как ответ на вопрос: «Кто тут наименьшее зло?» стал очевиден. И я ни на минуту не пожалела о сделанном выборе.       — Своим вопросом ты обесцениваешь любовь, — поддела я, хоть и не настолько обиженная поисками корысти в моих давних поступках. Уверена, в его глазах была бы дурочкой, обосновывайся мой выбор стороны в войне лишь личной глубокой симпатией к лидеру сопротивления. Он не стремился очаровать, но очаровал. Мальбонте хмыкнул с напускной кислой миной.       — Её слишком переоценили, Вики. С точки зрения биохимии внезапная страсть — это, как съесть большое количество шоколада. Я не верю в любовь с первого взгляда. Или в неё, как в сильное чувство, вспыхнувшее в один миг. Такое и сгорает мгновенно. Любовь — это то, что растёт и крепнет с годами. Вспомни, разве наша появилась сама собой? Нет, она выросла из ненависти, запретного взаимного притяжения, отрицания и принятия. Наша любовь прошла тернистый путь сквозь весь спектр человеческих эмоций. Я буду вандалом, если когда-нибудь решусь обесценить её…       — А как же Бонт? — усмехнулась я беззлобно, на что Мальбонте улыбнулся, обнажая ровный ряд белых зубов.       — Бонт был чистым и невинным, а ты — первой и единственной девушкой, которую он знал. Да ещё и наполовину демон, ещё и запретна. Запрет… он манит, неправда ли?       Вспоминая свои собственные постыдные фантазии, связанные с Бонтом, я залилась краской, как девчонка. Мальбонте наблюдал за мной с самой нежной улыбкой, на какую только был способен. Его пальцы невесомо коснулись моих волос, накрутили прядь на указательный.       — Но изначальный интерес Бонта к тебе строился на корысти и желании выгоды, как ни крути, — признался вдруг он, пожав плечами, — он воспринимал это иначе в силу своей… искусственно запрограммированной неосведомлённости по части зла, как такового, но факт остаётся фактом.       — Это было взаимно, — согласилась я, — я тоже согласилась помочь ему лишь в обмен на встречу с мамой, заточение которой ты удачно подстроил, — я шутливо укорила его, но Мальбонте вдруг посерьёзнел:        — Именно. Я спланировал всё до мелочей. Война между ангелами и демонами, накалённый до предела конфликт… сбежавшие из тюрем Ада заключенные, жертвы, необходимые для ритуала. Паника в Школе, беспокойство Цитадели, первые ступени хаоса. Даже ваша встреча с Бонтом на ступенях Башни не была случайностью. Колдовство, наложенное на лестницы, действовало так, что Бонт просто не мог столкнуться там ни с кем из посетителей его тюрьмы. Но вы нашли друг друга.       Я прикусила губу, вспомнив, при каких обстоятельствах это произошло. Разбирательство… после случая с Люцифером в коридоре. Я шла на суд, дрожа от волнения, и вдруг, впервые войдя в Башню, услышала над самым ухом зловещий шепот.       «Сюдааа… тшшш». Он звал, подсказывал верный путь. Сперва к вратам, охраняемым архангелами, затем и к самому сбежавшему пленнику. Он ни на шутку удивился, увидев меня… он петлял на этих лестницах, которые постоянно меняли направление… Поэтому никто из учеников Школы ни разу не сталкивался с ним и даже не знал, как он выглядит.       Я поёжилась, обняв себя руками.       — Не смог только учесть, что у меня возникнут чувства к тебе, — добавил Мальбонте.       — Для Бонта я была первой влюбленностью… чему тут удивляться?       Бонт… милый, невинный ангел. Я вспоминала наши душевные разговоры у зеркала, зародившееся меж нами доверие. Я могла рассказать ему обо всём на свете, поделиться любым секретом, зная, что не буду отвергнута или неправильно понята. Он как губка впитывал любые знания и производные мирового многообразия. И восхищался, потому что всё, что происходило со мной на тот момент, было для него в новинку. Он не умел осуждать, его глаза горели интересом и сочувствием. Он только начинал познавать настоящую жизнь. И я была рада, что проводником в неё стала наша расцветающая на камнях одиночества и потерянности дружба. А когда Бонт притянул меня к себе во время побега из Башни и поцеловал, сердце затрепетало совсем иными, возвышенными и тёплыми чувствами, напоминающими эйфорию, от которой хотелось смеяться в голос и плакать от счастья одновременно.       Но на смену ей и только-только возникшей симпатии, пришло отчаянное, неподъёмное чувство вины и горечь утраты. Понадобилось слишком много испытаний и времени, чтобы понять истину: Бонт, в самом деле, никуда не уходил. Он просто стал… собой. Настоящим, таким, каким родился. А значит, и тосковать по нему прежнему было неправильно. Нельзя любить только светлую сторону человека… она при любом знакомстве предстаёт пред взором первой, вот только другая — та, что скрыта в тени — неизбежно обнажается чуть позже. И важно суметь принять и её тоже или же не принимать совсем, а отпустить, утопить в пучине ненависти и обид. Третьего не дано. У меня получилось первое, но цена за то была слишком высока.       — Да, — кивнул он, — но я сейчас говорю не о Бонте. Его порывы я после ритуала глушил в себе с завидным упорством, был сосредоточен на войне и мести. И никак не ожидал, что стану чувствовать к тебе что-то помимо желания честно переманить на свою сторону, внушить согласие с моими идеями или убить. Этот вариант я тоже рассматривал.       — И что это…?   Его глубокий низкий голос с нотками металла будоражил сознание, порождая любопытство. Было в самом деле чертовски интересно, как зарождалось в его груди и заледеневшем чистом разуме тёплое чувство ко мне. Я улыбнулась, медленно проведя ладонью по щеке Мальбонте, спустилась по шее на плечо, но он не разделил моего настроя, оставаясь серьёзным и задумчивым.       — Это не было связано с… чем-то физическим, — сказал вдруг он, словно рассуждая вслух сам с собой. Мальбонте никогда не размышлял и ни разу не анализировал собственные душевные порывы, те, что не были связаны с политикой или его целью, потому все воспоминания казались в новинку даже для него.       — Как только я возродился, на меня обращали внимание многие… женщины.       «Ости», — подумала я с брезгливостью. «Интересно, что с ней стало».       — Я больше не был ни ребёнком, ни даже подростком, и тело взрослого мужчины имело свои потребности. Все мои мысли занимала война, отодвигая личные желания на второй план. Да и желания эти… — он замялся, подбирая слова, а я терпеливо ждала. — Те женщины не вызывали во мне ничего. Тело реагировало, а разум как будто жил отдельно. Но с тобой всё было иначе. Я, конечно, думал о тебе после нашего прощания на крыше, пожелал сделать тебя своей, позволил себе мечтать о тебе. Но это было… меньшее из того, что я тогда испытывал.       — А что же выходило на первый план?       — Уважение. Желание, чтобы ты действительно понимала меня, чтобы слушала, чтобы приняла мою личность, узнала меня настоящего. Перестала бояться. Чтобы прониклась моей историей, философией и взглянула на мир так, как на него смотрю я. На большее я не рассчитывал. И не позволил бы себе ничего лишнего без твоего согласия, несмотря на… странное тепло в груди, которое ощущал каждый раз, глядя на тебя.       Уважение… именно на нём кирпичик за кирпичиком выстраивалось наше новое общение, начавшееся с плена, неудачного диалога, за которым последовала камера и цепи. На тот момент сложно было ожидать от Мальбонте чего-то иного. Мы с отрядом крылолётчиков попали в плен к врагу всех Небес, которого все считали истинным чудовищем и боялись до умопомрачения. Несмотря на небольшие привилегии в виде свободных от кандалов запястий и накрытого стола, я всё равно была пленницей. В равной степени потенциальным союзником и врагом. Рассмеяться ему в лицо после предложения присоединиться являлось для меня своеобразной отдушиной для гордости, но и наказанием. Я была сломлена открывшимися подробностями моей гибели и потерями, которые перенесла, потому и невероятно зла, а Мальбонте после ритуала и вовсе кидало в крайности.       Я не ожидала какой-то нежности или тёплого приёма, вися в кандалах в ангаре. Мы на войне, и он поступил со мной логично, исходя из его образа и наших с ним положений. Когда Люцифер запер меня в камере в Аду, это ударило по самолюбию куда сильнее. Демон сам увязался за мной на задание, сам навязал свою помощь, а когда пришло время расплачиваться, он, конечно, позаботился обо мне, оградив от встречи с Сатаной, но те жуткие часы среди грешников, тянущих отростки костлявых рук сквозь прутья, я до сих пор вспоминала с содроганием. Люци мог просто отпустить меня, но не сделал этого. Почему? Одному ему известно.       Причины грубого обращения со стороны Мальбонте я хотя бы понимала. Дальше последовал его рассказ, своеобразная забота с его стороны. Меня ошеломила простота общения с сильнейшим существом в мире после самого Создателя. Он никогда не кичился своим положением, всегда был прост и доступен в понимании, и это подкупало. Подкупала и его честность относительно всего, что происходит вокруг. Я невольно проникалась каждым словом, хоть и активно сопротивлялась любым движениям навстречу тому, кто принёс мне столько горя. Но тот разговор под луной на крыше… многое расставил на места. Прощание… прощение… обезоруживающая искренность, обнажение душ и… поцелуй. Голодный, жёсткий… отчаянный. Мне казалось, я до сих пор ощущаю на губах его горько-сладкий вкус, несмотря на то, что знаю все вкусы и запахи Мальбонте наизусть. Первый — всегда особенный.       В ту ночь мы оба вернулись в свои спальни не такими, какими выходили из них… Уплыли… нас унесло течением окончательно и бесповоротно. Я поняла, что меня тянет к нему, и, что самое ужасное, я больше не могу сопротивляться. Он, видимо, понял то же самое, но не испугался своих чувств, неведомых ему доселе, не стал отрицать их, закрывать в ледяную шипастую клетку, а принял сразу, как любые проявления своего на тот момент пришедшего к балансу характера.       — Поэтому ты так удивился, когда я попросила тебя остаться со мной? — моя ладонь скользнула по его напряженным мускулам к торсу, погладила ключицы, спустилась к груди. Мальбонте прикрыл глаза, наслаждаясь касаниями, затем взял мою ладонь, поцеловал, прижав к своим губам.       — Я… растерялся. То, что ты ответила на мой поцелуй, тем самым согласилась быть со мной… моей… Показала, что твоё сердце принадлежит мне, а не кому-то другому, уже многое значило, и этого было достаточно. Я не смел просить большего и не настаивал. Дал бы тебе столько времени, сколько потребовалось.       — А если бы я отвергла? Сказала, что мы только союзники? Что тогда?       Он неопределённо пожал плечами.       — Тогда я бы спросил, кем занято твоё сердце, чтобы понять, есть ли у меня шансы попытаться снова в будущем.       Я красноречиво выгнула бровь, взглянув на него бесстыдно из-под полуопущенных ресниц. Мальбонте улыбался, но глаза оставались холодными. Честный до мозга костей, к тому же напрочь не умеющий проигрывать. Ох, вернуть бы время вспять, взглянула бы я на его попытки, хотя и не была уверена, что не слукавил. Но что-то подсказывало, что будь моё сердце всё же занято, Мальбонте бы принял это с достоинством, и мы бы остались друзьями.       — И у тебя были предположения, кем оно может быть занято?       Он снова усмехнулся, дёрнув уголком рта.       — Предположения? — улыбка стала шире и коварней, в глазах загорелись смешливые искорки, какие бывают у человека (а, скорее, у кота), входящего в азарт, — Признаюсь, я размышлял об этом после того, как все вы покинули мой лагерь. И особенно после того, как вернулся… вынырнул из того видения на твоей крыше. Думал, что тебя что-то связывает с сыном Фенцио, хотя после того, как ты встала на мою сторону, я не был уверен, что Дино примет и поймёт твою позицию. Крылолетчик Энди тоже мог занимать твои мысли… мне показалось, он волновался за тебя больше всех, смотрел на тебя так, словно ты — его богиня.       — Его богиня? — хмыкнула я, лишь поджав губы, но перебивать не стала, лишь попросила продолжать.       — И Люцифер… вот эта кандидатура была для меня нестерпимой.       — А Мими и Лоя почему отмёл? Мальбонте кашлянул, поджав губы, и взглянул на меня с сомнением.       — Потому что я тогда ещё не знал, что мир так кардинально изменился, и теперь в нём допустимы отношения между двумя девушками. И что ты… можешь оказаться такой. А Лой… прости, но предположить, что ты и дракон… Я бы до такого не додумался никогда из уважения к тебе.       Я рассмеялась, представляя лицо Мальбонте, заяви я ему о таком.       — Мими девушка, да. Такие связи не для меня. А Лой… тяжело начать питать романтические чувства к тому, кого считал своим питомцем. Я сумела расколдовать его своей заботой, но… он как ветер… неуловимый и такой же непостоянный.       Хотя можно ли верить в постоянство любви, когда живешь вечно, если чувства иногда уходят и в короткую человеческую жизнь. Мне хотелось верить, но я не отрицала и более рациональный вариант. Глядя на Мальбонте не только через розовые очки бесконечного обожания, но изначально с обильностью рационализма, да и через призму тёмного стекла, я могла по прошествии многих лет совместной жизни уверенно заявить, что любовь, как растение, нуждается в постоянном уходе и поливе. Чужая личность, как книга… как неизведанные глубины космоса или океана, которую хочется постигать день за днем, листок за листком, открывая новые грани, хорошие и плохие. Любовь — это принятие всех достоинств и недостатков, отсюда рождается преданность и родство душ. Попытки переделать кого-то в угоду себе — заведомо обречены на провал и разрыв. Любовь имеет несколько стадий, и со временем, словно река, перетекает из бурного потока в медленный и безмятежный, впиваясь тем самым глубоко в сердце, цепляясь переплетением корней по всей кровеносной системе. Это неугасающий интерес друг к другу, уважение, доверие, основы настоящей дружбы, приправленные страстью. Только тогда огонь любви будет гореть вечно.       — А что плохого тебе сделал Люцифер? Почему его кандидатура для тебя нетерпима? Любопытство взыграло, и я даже подалась вперёд, чтобы запомнить каждую эмоцию и вспышку на лице мужчины. Прошло много лет, и все эти воспоминания теперь значат не больше прочитанной когда-то истории, но теперь они одно за одним воскресали в памяти. Мальбонте вздохнул, посмотрел, не мигая, куда-то в пол и заговорил.       — Я испытывал к нему неприязнь по двум причинам. Первая заключалась в его собственной личности и чертах характера. Импульсивный, даже истеричный, высокомерный, надменный, способный на подлость ради забавы, упорный, но слабый, отрицающий свои собственные благородные порывы, боящийся отца настолько, что не способен сказать ему хоть слово против…       Я вспомнила, как Сатана свернул мою шею на глазах у Люци, а тот ему не помешал. Пытался, конечно, сказать что-то в своём стиле, выказывая равнодушие, трещащее по швам от накатившего волнения. Но остался в стороне, позволил Сатане свершить казнь девушки, которая на тот момент была небезразлична, ради забавы и прихоти. Он рыдал над моим телом после, когда я очнулась, но что бы изменили в корне его слёзы, заложи Сатана в свои действия убийство? В тот миг Люцифер нанёс моему сердцу ещё один болезненный удар. Я задумалась, но, подняв глаза на Мальбонте, поняла, что он тоже видел эту сцену своими глазами.       — И при том грубый, самонадеянный на пустом месте, ничего из себя не представляющий. Да, он был умен и начитан, силен по меркам учеников и некоторых учителей Школы, но совершенно не приспособлен к жизни без влияния своего отца. Потеря родителя, а с ним и мнимой власти, сломала его. Я ожидал, что он начнёт требовать Ад у меня в обмен на союз, как только увидел его среди пленных. Торендо прислал весточку, что то же самое Люцифер просил и у Серафимов, давя на своё право престолонаследия, хотя при этом оставался дёрганным, неуверенным в себе мальчишкой, идущим на поводу у своих эмоций. Помнишь, что я сказал ему? Что Сатана должен быть достоин своего звания. Под этим я имел в виду, что истинный правитель ни у кого ничего не просит, а добивается уважения и пьедестала собственными усилиями и делами.       — Поэтому ты ничего не сказал, а лишь рассмеялся, когда он занял трон? — Мальбонте сухо кивнул.       — Он принял себя целиком, наконец, обрёл собственный стержень и личность, и это сделало его сильным и достойным.       — А вторая причина? — спросила я, на что муж отвёл глаза, стиснув зубы.       — Вторая причина… ты. Я видел твоими глазами все подлости, насмешки и унижения, которыми он тебя осыпал. Во мне здесь в большей степени негодовал Бонт, который бы никогда не потерпел грубого отношения к тебе со стороны других мужчин, но и я сам со временем стал с ним солидарен. Мне хотелось проучить его.       Я вспомнила, как на духу то, как ко мне относился Люцифер в первые месяцы нашего знакомства. Как назвал меня убожеством при всех в заброшенном поезде, запер в камере Ада одну поблизости от жутких заключенных тварей, обвинил в том, что его избил отец из-за моего расследования собственной смерти, хотя сам же пошел за мной следом и навязал помощь. Я была благодарна, не спорю, без него бы у меня ничего не получилось, но чувствовала себя несправедливо обруганной за то, чего не просила. Скинул со скалы после признания, что я боюсь высоты. Преподнёс свой поцелуй в качестве подарка. Лишь позже, отряхнувшись от шока и наивных грёз, я поняла, что он попросту посмеялся. Подарил на память одно своё прикосновение, показывая этим, насколько я ничтожна и недостойна внимания такого, как он. По его мнению, я, видимо, должна была хранить память о том мгновении вечно и рассказывать своим внукам.       Я фыркнула, поморщившись. И после, на балу, когда отношения между нами более-менее стабилизировались, он опозорил меня своим мерзким желанием сесть к нему на колени, и это подорвало тёплые отношения с моими друзьями. Но Люцифер наслаждался своей победной выходкой, а когда я сбежала от позора, желая побыть одна, он настиг меня и прижал к стене, начав целовать. Видел ли это Мальбонте? Меня окатил стыд с головы до кончиков пальцев. То, что происходило после… Угроза вылететь из школы, да не просто вылететь, как позже выяснилось, а лишиться жизни, подобно адмирону Винчесто. И всё это только из-за вульгарной пьяной шутки сына Сатаны, которому, как в случае с моей мамой, наверняка, спустили бы с рук.       Я жалела, что переспала с ним в ночь перед судом. Это было… внезапно, горячо. Какое-то сумасшествие, охватившее двоих. И напугавшее до чёртиков, потому что после доказать свою невиновность уже не выйдет. На кону стояла вся моя жизнь, мои мечты и надежды, стремления и страхи, моя собственная душа зависела от него! Да, у меня были чувства… лавина, страсть, запретное влечение и желание… Хотела узнать его глубже, хотела, чтобы Люцифер был моим… удовлетворение самолюбия, но и зарождающаяся симпатия тоже. Только вот на другой чаше весов оказалась собственная гордость. Которую демон вновь задел, стоило нам выкрутиться из передряги с судом и поговорить.       «Это был просто секс…», «Надеюсь, ты не станешь теперь преследовать меня, как прочие?», «Если станешь демоном, быть может, я взгляну на тебя ещё разочек».       Я зажмурилась, мне казалось, что его хриплый бархатный голос с нотками острого надменного пренебрежения до сих пор звучит в голове, а слова бьют по нервам раскаленными прутьями. Может, я и была наивной дурочкой, но в тот самый миг сделала выбор в пользу собственной личности, не согласившись класть на алтарь сомнительной, пусть и яркой, любви всю свою жизнь и сердце. Люцифер бы разрушил меня… сделал безвольной, ничего не чувствующей вещью. Постоянные качели его эмоциональных состояний. То он со мной и признаётся в любви, сжимая в объятиях, то отталкивает, словно мы друг другу чужие. Уже тогда я задумывалась, что наступит день, когда Люци найдёт в себе силы признаться в своих чувствах и понять, что они не делают его слабым, но может быть слишком поздно. Так оно и случилось.       Я прикусила губу, снова посмотрев на молчавшего рядом со мной Мальбонте. Он наблюдал за моим профилем, терпеливо ожидая и размышляя о чём-то своём.       — Я знаю, что между вами что-то было, — сказал он задумчиво и совершенно безэмоционально, пронизывая меня взглядом своих бездонных тёмных глаз, в которых притаилась давняя ревность, — но не хочу, чтобы ты думала… Что, отдай ты своё сердце даже такому, как Люцифер, я что-то бы сделал с ним.       Я нервно сглотнула, кивнув и переваривая его слова, но Мальбонте продолжил:       — Я бы взбесился, конечно. Не поверил бы, негодовал, пригрозил. Спросил бы, понимаешь ли ты, что я могу убить его?       Я вскинула брови в замешательстве и возмущении.       — Я надеюсь, что знаю тебя достаточно хорошо, и не думаю, что ты убил бы его из-за ревности. Мальбонте согласился:       — Из-за неё бы никогда. Даже если бы та сжигала мои вены изнутри. Это твой выбор, и я бы его уважал… Я тоже натворил в твоей жизни не мало бед, в сравнении с которыми обращение Люцифера, возможно, покажется ничем. Я это понимал и понимаю. Ты не обязана была меня прощать, и все слова раскаяния мира не заставили бы тебя это сделать.       Достоинство… то, что было недоступно Люциферу в те годы. В Мальбонте оно преобладало над эмоциями, он бы никогда не позволил себе подобную низость, как устранение соперника, особенно понимая, что этим навсегда отвернёт от себя ценного союзника и друга.       Я крепко стиснула зубы, глотая давнюю боль. Иногда боль и прощение идут рука об руку… Иногда мы можем простить кому-то великую скорбь… а кому-то при этом не дадим второго шанса и за самую малозначительную обиду.       — Ты никогда не унижал меня, как личность. В этом разница. Твои поступки я с трудом, но смогла понять, ты делал это не ради забавы или игры… а ко мне всегда относился с уважением, как и ко всем. Ты не кичился своей силой, положением, репутацией… ты просто был собой, даже если поступал жестко, местами жестоко.       Мальбонте поджал губы, нахмурился, соглашаясь, но мой поток сознания не спешил завершаться.       — Люциферу же я никогда не была врагом, от меня не зависела его жизнь и свобода, я была просто потерянной новенькой девушкой в незнакомом для меня мире… Девушкой со своими достоинствами и недостатками, правильными и неправильными чувствами… но живой. А он относился ко мне, словно к вещи. Да, его отец причинял ему боль… а Люци вымещал её на других — более слабых и неспособных ответить. Но я не хотела всю свою вечность пытаться помогать ему обрести внутреннюю силу. Это было выше… моих собственных ресурсов.       Я остановилась, и мы помолчали опять. Как старые друзья, а не только супруги. С Мальбонте было комфортно в любом проявлении отношений. Он думал о чём-то своём… я вспоминала события минувших лет, ещё раз убеждаясь, что сделала абсолютно правильный выбор… как в стороне… так и в мужчине.       Словно вспомнив что-то, Мальбонте поднял голову, и в его лице зажегся новый интерес.       — Но… если ты понимала, что рядом с Люцифером исчезнешь сама, почему не выбрала Дино? Он благороден, воспитан… в нём есть стержень и упорство… Не думаю, что та страсть к Люциферу была столь сильна в тебе, что не оставила места для привязанности к кому-то… более порядочному и расположенному к тебе.       Он рассуждал о Дино с нескрываемым уважением, но в то же время говорил о нас так, словно не знаком ни со мной, ни с ним. Я хохотнула, услышав последние слова.       — Снова ты основываешься лишь на рационализме, не принимая в расчет обычную химию сердец, — я легонько пихнула его в бок, и Мальбонте рассмеялся, увернувшись, но всё же попросил пояснений деловым беспристрастным тоном. Я вздохнула, закатив глаза, и выдала, как на духу.       — Я ни за что не смогла бы быть с тем, к кому не испытываю чувств. Будь он хоть тысячу раз хорош, красив, участлив, добр… ласков… влиятелен… богат… знаменит… Носил бы меня на руках, целовал мои туфли, бросил бы мир к моим ногам, прошёл ради меня адские мучения… Это бы ничего для меня не значило без чувств.       Повелитель Небес скептически выгнул свои графитовые брови и хмыкнул с явным сарказмом:       — Как же мне повезло, что ко мне у тебя чувства есть. Я снова расхохоталась, взглянув на него.       — Не помню, чтобы ты когда-то целовал мои туфли и валялся у моих ног. На этот раз он закатил глаза.       — А тебе это нужно? Хочешь сделать меня своим рабом? — он игриво коснулся большой широкой ладонью моего плеча, но я сбросила его руку и усмехнулась.       — В том-то и дело, что нет! Я не выношу такое! Я люблю, когда у мужчины есть характер, стержень, когда его хочется слушать и слушаться. А так, чтобы… стоит прикрикнуть, и он тут же бежит к ноге, подобно верному псу… нет, такое мне не подходит. Мальбонте приподнял брови в странном удивлении.       — Сын Фенцио был таким?       — Сын… — я немного не поняла в потоке мыслей, заполонивших голову, — а, нет… Дино… Я сейчас не о нём.       — А о ком же? — с любопытством прищурился мой супруг. Не хотела говорить, ворошить прошлое и старые раны… особенно те, которые нанесла сама людям, что были ко мне добры, участливы и искренны со мной, но не вызвали ответной реакции.       — Я об Энди… Мальбонте, казалось, заинтересовался ещё больше.       — О крылолётчике… А что с ним не так? Хороший парень, волевой, целеустремленный, к тому же с Земли, как и ты. Вы могли бы сойтись, и он имел все шансы навсегда отнять тебя у меня, разве нет? Я тяжело вздохнула, покачав головой.       — Нет… Я не спорю с тем, что Энди хороший и надежный друг, что он добился значительных высот, благодаря своему упорству, что он верен своим принципам, смел… отважен. К слову, это далеко не все его положительные качества, но… как мужчина… он слишком… навязчив. Был таким с самого начала, с первой нашей встречи смотрел на меня, похабно раздевая глазами, словно я была новенькой игрушкой, возникшей как раз в тот момент, когда надоела старая. Красивая картинка, образ… кукла с прекрасной грудью, лицом, попкой и ногами. Он желал меня сразу и не очень это скрывал. Что б ты знал, такое пристальное внимание в сексуальном плане к своей персоне от незнакомого мужчины в совершенно незнакомом мире, меня очень напрягало. Я была рада общаться с ним, как с другом, но мне было неприятно, что Энди постоянно трогал меня за локти и плечи при прощании, что пытался давить на жалость по мелочам, лишь бы посочувствовала и прониклась к нему, что чересчур навязчиво предлагал свою помощь в полётах и других моих первых трудностях. И если я соглашалась, смотрел и обнимал меня так, что я не знала, куда деться от смущения, и этого внимания было слишком… много. Оно давило, становилось душным. И это при том, что я ни разу не давала ему даже намёка на какую-то взаимность, помимо чисто человеческого отношения. Он поддерживал меня, защищал от нападок Люцифера, Ости… да всех, но при этом сам при любой удобной возможности стремился обнять и поцеловать.       Меня окончательно отвернул от него чемпионат по крылоборству.       В воздухе остались только Люцифер и Дино, а все остальные стояли и смотрели на них с трибун. И Энди спросил меня, за кого я болею. Я ответила, что за Дино, даже не придав значения его вопросу. А потом умерла его… девушка, Лора, он попросил меня с ним прогуляться, и… когда мы сидели на крыше, болтая о пережитом, где я старалась всеми силами его поддержать, он вдруг спросил про Дино.       «Есть ли у нас что-то?». И не просто спросил, а выкрикнул с таким возмущением и выражением лица, что я опешила. Да, мы были друзьями, но не настолько близкими, чтобы я должна была отчитываться перед ним… к тому же это ведь спорт, я была в команде ангелов и… конечно же, как все прочие, болела за Дино.       Я вздохнула, переводя дух. Мальбонте слушал, не встревая.       — Я постаралась это замять шуткой, и вскоре мы разговорились о всякой дружеской ерунде. Во время разговора он всё также давил на чувства… не сильно, но давил, брал меня за руки, отпускал, снова хватал.       — Не понимал отказа? — ухмыльнулся Мальбонте.       — Понимал, но при этом… казалось, словно он не принимает тот факт, что между нами просто ничего не может быть. Словно он винил в этом себя, считал себя недостаточно достойным меня, и это причиняло мне боль. Это ужасно, чувствовать вину за невзаимность, когда не хочешь причинять боль, а приходится, потому что чувства… они… не берутся с потолка, и их нельзя вызвать искусственно.       Я потерла ладони о колени.       — Я не люблю, когда нарушают моё личное пространство. Мы говорили, и тут он придвинулся ко мне, но я отвернулась, не позволила снова попытаться себя поцеловать, и это создало между нами трещину. Дальнейшие события с мамой и войной захватили, и мы отдалились ещё больше даже как друзья. Но однажды он признался мне, что вступил в отряд крылолетчиков не только из-за веры в него Геральда, но и… чтобы стать тем, кто заслуживает меня. И если бы Закон продолжал существовать, уверена, Энди сделал бы всё, чтобы мы оказались на одной стороне и могли быть вместе.       — Похвальное рвение, — со сдвинутыми к переносице бровями отозвался Мальбонте, — думаешь, он пошел бы за тобой против ангелов? Мне виделось, что он настроен против меня довольно агрессивно. Утверждал, что мной движет только месть и ненависть… сравнивал меня с Гитлером. Я немного понимаю земную историю, и знаю, что за личность этот Гитлер, как и основы его идеологии…       Я покачала головой.       — Думаю, он бы всё же не поступился своими идеалами ради меня. Не в этом случае. Сказал бы что-то вроде… «Тебе запудрили мозги, Вики. Ты не понимаешь… ты пожалеешь». И все мои попытки оправдаться, объяснить, что сама долгое время шла к этому решению, обдумывала всё до мелочей, взвешивала «за» и «против», обернулись бы жалостью и этим… молчаливым вынужденным компромиссом и выражением лица: «Я знаю, как тебе будет лучше, но дам время осознать это самой».       Хотя и такая ненависть к тебе… проистекала из умов большинства, а не его собственного. Все кругом говорили, что ты намерен уничтожить ангелов, истребить их, как расу, что тебе важна только месть и разрушение, и Энди думал точно также, не желая разбираться в другой стороне вопроса. А Гитлер… наиболее яркая и близкая к нашему времени персона в земной истории. Однако… положа руку на сердце, могу тебя заверить, что между тобой и этим диктатором нет ничего общего. То, что творили люди, одержимые той идеологией, никак не ложится в рамки нашего небесного мира, и даже то, что произошло на войне между ангелами и демонами, не идёт ни в какое сравнение с преступлениями фашизма.       — Я это знаю, — кивнул Мальбонте, — и рад, что ты понимаешь.       — Вот поэтому я бы никогда не выбрала Энди, несмотря на всю его чрезмерную заботу обо мне. Несмотря на то, что он всегда был проницателен в плане моих эмоций, что понимал (или ему так казалось) некоторые мои чувства, потому что тоже был рожден на земле и стремился чего-то стоить среди бессмертных. Как и в твоём случае, он видел во мне лишь картинку, игнорируя суть. В упор не видел, что я не нуждаюсь в опеке, что могу летать сама… что могу САМА принимать серьезные решения… что я не какая-то пустышка или бедняжка, которую нужно пожалеть и обогреть. Может, я как личность, и не достойна его преданности и дружбы, не достойна таких подвигов и усилий, может, у меня в голове творится хаос, о котором я никогда не поведаю… Может, я одержима, к примеру, метаниями между привычным миром и желанием вступить в лагерь врага? Может, я неверна и ветрена? Глупа, как пробка! Но зато красива… вот, что было важно. Красивая девушка, и это для него на первом месте. Идеальный образ… Лишь оболочка, а не моя личность. И сколько бы он ни пробивался в мою голову, как будто заранее зная, что там происходит… я уверена, что, поняв, попросту бы ужаснулся, и это бы отвернуло его.       Мы снова замолчали. Мальбонте поднялся с постели, прошел по спальне в одном белье, и я невольно залюбовалась видом своего мужчины. Длинные ноги, упругие ягодицы, крепкая спина и широкие плечи, выделяющиеся мускулы под бледной кожей, что удивительно контрастировала с чёрно-бордовыми массивными крыльями. Он налил нам вина, один кубок поднёс мне, другой задумчиво повертел в руках. Но, поймав мой томный взгляд на себе, хитро улыбнулся.       — Не отвлекайся. Мы обсудили Энди и Люцифера… но как же Дино? Мальбонте отпил вина, смакуя его на языке, и вытер уголок губ большим пальцем.       — Мы серьезно будем продолжать говорить о моих несостоявшихся романах? — деланно возмутилась я, приподняв брови, — прости, но я не могу сосредоточиться, когда ты стоишь передо мной так…       Мой взгляд вновь скользнул по его ключицам, груди, прессу, опускаясь всё ниже и становясь бесстыднее и глубже. Как же ему шли эти чертовы чёрные боксеры! Они так обтягивали и подчеркивали все его… достоинства, что я задавалась вопросом, а не тесно ли ему в них? Я закусила губу в весьма однозначном жесте, но Мальбонте пальцами второй руки властно обхватил мой подбородок и поднял, вынуждая меня снова поднять взгляд к его насмешливым глазам.       — Я задал вопрос, — голос серьезен и беспрекословен. Я обреченно выдохнула:       — Ты невыносим… Губы Мальбонте снова расползлись в коварной усмешке, и он порывисто кивнул.       — Я знаю.       Снова отпил вина, отпустил меня, отступил на шаг. Я опустила голову, собирая в кучу все свои мысли о Дино, которые, даже являясь пережитками былых лет, приносили с собой болезненные уколы совести.       — Дино нравился мне своей мужественностью и упорством, принципиальностью. На него можно было положиться и быть уверенной в будущем с ним. Он никогда не предаст, он готов открыто говорить о любви, но он… был готов пропасть из моей жизни в любой момент, если наша связь стала бы угрозой для меня. Он нравился мне, правда… нравился.       Наш первый раз случился в отеле, когда я, стащив амулет, скрывающий энергию, побежала расследовать своё убийство.       Мальбонте сжал скулы, и я умолкла. Странно все же обсуждать со своим мужем в подробностях секс с бывшими. Но он кивнул в знак того, чтобы я продолжала.       — Это было спонтанно, неожиданно и… странно. Я не ожидала, что Дино так легко пойдёт на это, так просто наплюёт на запрет и правила, которые свято чтит, словно тайно давно ждал подходящего момента.       Мой супруг хмыкнул, погрузившись в какие-то свои размышления, но не перебивал.       — Я не жалею. Он во многом завоевал моё уважение и сердце… между нами установилась… связь. А уж на правила мне всегда было плевать, только… Я украла у Фенцио не тот амулет, который скрывал энергию.       Мальбонте на это рассмеялся, чуть не поперхнувшись вином, а я развела руками:       — Они все похожи, а времени было в обрез… не важно! В общем, Фенцио всё узнал. Он был в ярости. Обозвал меня потаскухой, запретил Дино со мной общаться, пригрозил тем, что вся школа узнает о нас. И Дино…       Я обняла себя руками, вновь почувствовав ту грусть и разочарование, какое испытала тогда, у ворот школы. Мне казалось, что вместе с ангелом мы преодолеем все неприятности, что после того, что случилось, он не сможет просто отвернуться от меня и делать вид, будто ничего не было. Кто угодно, но не он. Я ошиблась…       — Дино согласился с отцом, сказал, что нам и вправду лучше больше не встречаться. Я опешила от неожиданности и обиды, пыталась поймать его за руку, задержать, поговорить… обсудить спокойно, ведь наши… отношения что-то для меня значили, а не были просто мимолётным падением и желанием развлечься… и я чувствовала, что и для него случайные связи — нечто порицаемое и нехарактерное. Но он просто ушел, отбросил мою руку и не сказал больше ни слова.       Я чувствовала себя… использованной, подавленной… Он избегал меня, старался даже не смотреть в мою сторону, и это задевало, било по самолюбию… а ещё рядом с ним всегда крутилась эта… слащавая Лилу, смотрящая на него влюблёнными глазами. И мне было невыносимо думать, что хоть Дино и не питал к ней ответных чувств, он предпочитал ее, потому что так правильно. Потому что так безопасно… потому что это не угрожает репутации и жизни. Это рационально. Наверное, в тот миг я впервые задумалась над тем, что ненавижу Закон Неприкосновения всей душой.       Мальбонте как-то странно скосил на меня глаза.       — Выходит, мои идеи и согласие с ними зарождались в тебе уже тогда?       — Вот, не можешь не поддеть, да? — притворно скривилась я, схватив подушку и швырнув в него, но тот ловко увернулся с хитрющей улыбкой и даже вино не расплескал.       — И что было дальше? Ты… отпустила его? Я закатила глаза:       — Как бы не так. Я решила, что верну его расположение. Встретила их с Лилу на балу и вызвала его на разговор. Хоть и поначалу думала, что откажет. Так уж он смотрел на меня… с осуждением и мольбой, что сделалось нехорошо. Но тот разговор и следующий за ним поцелуй всё прояснил между нами. Мне, конечно, не нравилась необходимость вечно скрывать отношения, не нравилось и то, что за… любой свой шаг я ощущала необходимость оправдываться перед ним, но я хотя бы была уверена, что мы нужны друг другу, даже несмотря на запрет и угрозы Фенцио. Позже Дино открыто рассказал о нас отцу, решил сразу расставить все точки над й, чтобы мы стали парой, несмотря на прошлое Фенцио с моей мамой. Но…       — Но он быстро наскучил тебе?       Я вздохнула, удивившись, насколько точно Мальбонте понял мои чувства. Он смотрел на меня не как мой мужчина, а как хладнокровный исследователь, пытавшийся понять нюансы моего мышления.       — Нет, не то, чтобы… Просто… случилась беда. Я встретила тебя. Сперва Бонта, к которому тянулась, как к другу… чувствовала себя с ним самой собой… способной свободно дышать впервые за всё время в школе.       — Другу? — переспросил Мальбонте, видимо, вспоминая ту сцену с раздеванием на Рождество, которое я устроила перед ним… Я покраснела, сделала глоток из кубка, но не стала комментировать, а продолжила.       — и… о Боже, как же я боялась, что Дино узнает о том поцелуе в холле и бросит меня… Но после мне стало точно не до переживаний по поводу парней. Началась война, надвигалось что-то поистине страшное, а я только и ловила себя на том, что поддерживаю идеи возвратившегося из мрака «монстра» вместо того, чтобы отрицать, бояться, бороться против него, ненавидеть… и это казалось смертельным… разрушающим. Знаешь, это как понять, что все вокруг нормальные, а я сумасшедшая, что я опасна для общества, и меня нужно изолировать… поэтому необходимо скрывать свои истинные помыслы, чтобы ненароком не выдать себя. Дальше ты знаешь. Я попала в твой лагерь… и узнала тебя, и в моей голове началась собственная война между чередой непростительных личных обид, тем «как правильно» и личных импульсов, голосующих и за то, что без войны равноправию меж адом и раем не бывать, а ангелы — жестокие скоты, охреневшие от безнаказанности, а ты — единственный во всей вселенной, кто способен объяснить им, что они не правы, да к тому же налетевшему, словно цунами, осознанию, что я очарована самой твоей личностью. Меня словно снесло с ног штормовой океанской волной. Больше у меня в голове и сердце не было мыслей ни о Дино, ни обо всех остальных. Он часто говорил, что я его темная сторона, но и представить не мог, сколько много во мне Тьмы на самом деле… После смерти Фенцио он сказал, что я теперь единственная в мире, кого он любит и ради кого живет. Я почувствовала себя последней тварью… уже только из-за того, что допускаю мысли воевать на стороне врага, ради которого Фенцио и предал сына, свернув на гиблую дорожку. Дино бы не понял моего рвения присоединиться к тебе даже с условием сохранения наших отношений… он бы сказал, что ты несешь лишь смерть, а я совершаю ошибку. Как будто Цитадель была чем-то лучше… Особенно, после того, как они убили мою мать и пытались убить меня, да и сама Ребекка не особо выбирала методы устранения неугодных со своего пути. Уверена, выживи она, сама бы отправила меня на смерть ради сохранения своей власти, а потом бы и убила собственными руками, увидев меня на твоей стороне. Так что же лучше: открытая вражда или скрытая под маской миролюбия? Честность всегда лучше лицемерия, а ложь во спасение не всегда работает.       Если бы Дино даже понял… всё равно не смог простить и, думаю, мы не продержались бы долго. Он бы считал меня предательницей. Я попросту не достойна его, он для меня слишком чист. Мне жаль, что я причинила ему страшную боль, как мама когда-то Фенцио. Если бы я могла переиграть всё с самого начала, зная, что в моей жизни появишься ты… я бы не тронула Дино и пальцем… для его же блага.       — Ты — не твоя мать, Вики. И ты причинила ему боль не из-за собственной выгоды и амбиций. Просто вы слишком разные, ваше мировоззрение.       Я согласилась, поджав губы. Следующие несколько минут мы пили вино, наблюдая за горящими поленьями в камине, в тишине и умиротворении.       — Допрос окончен, мой король?       — Окончен, — ухмыльнулся Мальбонте, забрав из моих рук пустой кубок и поставив тот на прикроватную тумбу. Я всё также скользила по нему расслабленным, чуть хмельным взглядом, дождавшись момента, когда он вновь повернулся, привычным жестом коснулся моей щеки и провёл по ней пальцем. От одного прикосновения мою кожу пронзил приятный озноб предвкушения и волнения. Я даже затаила дыхание. — Я мечтаю, чтобы между нами всегда существовала столь сильная связь, как сейчас, — прошептал он и припал к моим губам властным, требовательным поцелуем.       Между нами горела страсть, плавилась нежность, присутствовало доверие и уважение. Мы были друзьями, коллегами, любовниками и супругами в одном флаконе. У меня не было от Мальбонте весомых тайн, мои мысли и эмоции полностью открыты и доступны ему. Я отдавалась целиком, представала такой, какая есть, со всеми достоинствами и пороками, не боясь оказаться непринятой или отвергнутой. И взамен принимала его таким, какой был, хоть и многие его секреты, тайны прошлого и шрамы на душе приходилось постигать и вылечивать день за днём и год за годом. Но всегда интересно, всегда волнующе. Мальбонте был непостижим, его невозможно прочесть и поставить на полку. Нет, его история, его многогранная личность, его глубокий внутренний мир, сочетающий в себе тьму и свет, пытливый изворотливый ум и расчетливость, хитрость в сочетании с обезоруживающей честностью и искренностью во всём, что бы он ни делал. Холодное лицо и пылающее сердце. Лёд и Пламя в одном существе. Для меня не существовало ни одного другого мужчины в целом свете, никто не мог хотя бы мимолётно сравниться с Ним. И мне хотелось обладать им полностью. Получить себе даже самые тёмные и запретные грани его личности. И что-то подсказывало мне, они не так уж и ужасны, какими он сам их видит.       Но любит ли он меня? Или в его понимании я — выгодная партия, самая достойная из возможных. Мальбонте склонен смотреть на чувства рационально. Он не мастер слов… он не привык раскидываться красивыми, но пустыми признаниями, потому что сам видел в жизни слишком мало теплоты и нежности. Ничтожную крупицу родительской любви на фоне бесконечности боли и ненависти. Потому новые чувства вынужден постигать, словно дикий и первобытный зверь неизведанную территорию. Дьявол в деталях. Каждое краткое касание. Таз с водой и тёплая постель, ладонь, так вовремя удержавшая от неловкого падения с крыши, протянутая рука и сжатое с нотками нежности плечо, поцелуй в макушку и уверенность в завтрашнем дне. Он — стена, за которой можно не бояться ничего и никого. Он тот, на кого можно всегда опереться в трудную минуту. Он выражает любовь и привязанность поступками, а не красочными эпитетами, а это в разы ценнее.