а город внизу под подошвами

- За этим домом в четырнадцать я хоронил своего кота, а теперь провожаю в последний путь друга, сорвавшегося с этой крыши. Иронично, да? Куроо закидывает голову к небу, которое лишь на каплю ближе, и выпускает дым изо рта. Он не курит, но внутри огнём плещется и клокочет животный страх. Страх, вставляющий на место вылетевшие когда-то предохранители и не позволяющий забраться на отвесный край. Крыши всё ещё дарят чувство свободы. Это уже часть его, кровью по венам и кислородом в лёгких, потому что так просто это не вырежешь - ни чужой, ни своей смертью. Просто тот адреналин, что раньше заставлял прыгать и бежать, теперь пытается загнать в ловушку липкого страха. И Куроо не хочет подчиняться, но опасливо стоит посреди крыши, не находя в себе сил. - Это ведь я его туда послал. Бокуто, задумчиво шагающий по парапету, недовольно вскидывает осветлённые брови и смотрит с непониманием. - Чувствуешь себя виноватым? - Он ведь ещё совсем мальчишка был, - Куроо невесело усмехается и прикрывает глаза. Под веками снова закрытый гроб и немного нелепая фотография Льва в деревянной рамке. Нелепая, как и всё их существование. Тетсуро спешит вернуть взгляд на непроглядное чёрное небо. Даже мелких и редких точек звёзд не видно, зато целую россыпь можно найти под ногами. - Видел бы ты, каким зверем на меня смотрел Яку. Он ведь всё понял. Бокуто ещё с минуту не меняет взгляда, но продолжает мерно вышагивать по краю. Куроо не в праве просить его слезть оттуда. Сам понимает это чувство и эти мысли обреченности и безысходности, когда не знаешь, где лучше - умереть во время очередного прыжка или прожить долгую и несчастливую. - Не прыгать больше котам, - прерывает паузу Бокуто. Он не пытается переубедить Куроо, не пытается сказать ему, что он не прав, что всё в порядке. Потому что ничего к чертям не в порядке. Потому что земля на свежей могиле ещё не примята дождями. Потому что неправильно видеть фотографию своего друга и знать, что под ней уже не узнать черт его лица в том кровавом месиве. Котаро знает, что чувствовал бы себя точно так же, если бы на месте Льва оказался любой из его сов, и что здесь поможет не он, а только беспощадное время, поедающее всё, но оставляющее ноющие шрамы. - Что ж, сразитесь с воронами за нас, - Куроо хлопает Бокуто по плечу, но уже не так жизнерадостно, как прежде, и почти скалится, крича нечитаемым отчаянием. - Я надеюсь на вас. Он знал, что так и будет. Первым сорвавшимся в команде оказался Лев, которому не было и девятнадцати, способный малец с неправильно, непропорционально длинными руками. За ним уйдёт и Яку, неизвестно не способный больше прыгать вообще или только под командованием Куроо, решившего, что Хайба уже готов проходить дистанцию, которую даже Ямамото прыгал с трудом. А за Яку уйдут и остальные, медленно и нехотя, но уйдут. Бокуто прав - котам больше не прыгать. Тетсуро даже не уверен, что он сам когда-нибудь перепрыгнет что-то больше лужи. На душе мерзко. Внутри где-то под рёбрами клокочет вырванное, но не выплаканное, не откричавшееся и гноящееся. Пульсирует и сжимает горло. Куроо подавляет судорогу и подбирается к краю, садится скромно, словно в гостях, а город внизу под подошвами преливается тёплыми огнями и дышит трубами заводов и многоэтажек. Холодно безразличный к своим детям, выросших на его крышах.