***
Кухня в общаге была поразительно чистой: ни загаженных столешниц, ни следов с убежавшим варевом, а на плите в кастрюле мирно закипала вода. Градус всегда очень странно сказывался на теле Антона. Он не был неадекватным, нет, просто всегда готов был бросаться на амбразуру ради любого нового знакомого и очень хотел есть. Конечно, в час ночи было немного сил и желания на приготовление кулинарного шедевра вроде супа, но зато утром Максимом в морозилку была положена пачка их любимых недорогих пельменей, ставших уже доброй традицией. Пузырьки на воде нетерпеливо подрывались вверх, пар блёкло рассеивался на фоне желтоватой плитки, так и говоря, что ещё чуть-чуть и они снова будут доливать воду взамен выкипевшей. Но двое студентов сидели, замерев на одном месте. Они даже не разговаривали о чём-то душевном, как это иногда бывало, когда Антон был на этой волне. Лишь разглядывали стол с облезшей краской, царапали заусенцы, много раз поправляли волосы, будто бы стояли у зеркала и видели, что на голове был беспорядок. Шастун даже перебирал все семь колец на пальцах, пытаясь найти среди них более интересные сочетания, чем были в начале вечера, но потом опять возвращал всё на свои места — четыре на одну руку, три на другую. — Шаст, — сквозь пелену полусонного состояния голос Максима казался уж слишком громким, а рука, положенная сверху на его, непозволительно холодной, — ты не спи только, а то пельмени скоро засыпать. Нет. Он1.
14 января 2022 г. в 16:37
Пошёл вот уже второй год учёбы Антона в университете. Не сказать, что быть экономистом — предел его мечтаний, но и особо он не жаловался. Гуманитарные предметы, конечно, не доставляли ему особого удовольствия, но зато считал он так же хорошо, как и в школе, и мог быстренько решить ту задачу, которую «ну точно задавали», не напрягая мозг. А вследствие этого оценки у него имели относительный успех, переваливаясь то в сторону «очень плохо», то в «не ниже среднего».
Но даже несмотря на это, последние полгода выживал он, вероятно, исключительно из-за своего соседа по комнате, с которым ему уж очень повезло. Вон, Диме, поступавшему вместе с ним просто за компанию, достался совершенно другой кадр — что-то между алкоголиком, часто банально пропадавшим в недельных запоях, и гениальным отличником, если он из этих же запоев выходил. Антон же заполучил золотую середину — такую золотую, что он чуть ли не злорадно смеялся, когда слушал слезливые рассказы друга про этого «уёбка». Максим был в меру плюющим на учёбу студентом, подчищавшим все долги лишь к концу семестра, — только тогда он его особо и не видел, — а в остальное же время, когда голова не была занята очередным дедлайном по ненужному предмету, он был прилежным соседом и хорошим другом.
Ещё он был прекрасным человеком, чудесным слушателем сопливых пиздостраданий Шастуна, удивительными часами, поднимавшими его как раз в нужное время, живописной моделью для картины с эстетикой общажной жизни, если такая вообще была, и имел несравненный набор шуток с крайне пошлым содержанием.
А, как же он мог забыть. Ещё Антон был в него безбожно влюблен.
В школе он был крайне влюбчивым парнем, которому нравился почти каждый столб, девочка и молодая учительница, проработавшая у них всего несколько месяцев. Да и девушка у него в последние два года была — они по всем стандартам гуляли за ручку до позднего вечера, Антон провожал её прямо до двери квартиры, ведь жила она в неблагоприятном районе, а потом получал заслуженный поцелуй, что был лишь лёгким касанием губ. Всё, казалось бы, шло прекрасно — так и до свадьбы, и до детишек было недалеко. И, может быть, на них так сказался стресс выпускного класса, головные боли из-за экзаменов, но после поступления и переезда Шастуна из Воронежа в Москву они перекинулись лишь парой сообщений в первые дни учёбы, а потом и вовсе забросили эти сухие попытки остаться друг другу кем-то.
Видимо, отношения у них были больше фиктивные.
А вот у Максима с девушкой дела обстояли намного лучше: тут тебе и воскресные походы в кафе, хоть и за чашкой дешёвого кофе, но всё же, и цветы стабильно раз в месяц, что для бедного студента было почти подвигом, и даже разговоры по телефону с утра, когда собирались на учёбу, в обед, когда между парами был перерыв, и вечером, когда с гудящей головой падали на кровати. У них была прямо-таки идиллия, в которой Шастуну ну никак не было места.
Да и он уже давно смирился с тем, что быть вместо этой счастливицы ему не светило, — он же парень.
Автоматический проёб по всем пунктам.
Макс нисколько не изменял своим традициям, ведь щебетал о своей девушке и сейчас, когда суетился по кухне, в поиске удобного и забытого за несколько месяцев положения. На холодном металлическом стуле с бирюзовой подушечкой в клетку. Пододвинувшись к краю столешницы так, чтобы локти стояли на нём и можно было удобно на них опереться. Раскинув ноги настолько широко, чтобы коленями касаться ножек стола.
Антону было даже немного обидно — они не виделись всё лето, нечасто переписывались и страдали о том, что проебали почти три месяца, а тот лишь однажды, при встрече в коридоре, спросил, как он вообще. А рассказать было что.
Хотя бы то, что за июль и август он смог осознать, что любит этого дурачка в причудливой малиновой толстовке.
— Шаст, там Серёга устраивает какую-то вечеринку, — Макс, вновь сбежавший в их комнату от студентов, вошедших на кухню, принялся раскладывать на полки новую посуду очень кстати, ведь в последние недели первого курса разбивать каждые пару дней по кружке или тарелке стало уже закономерностью, — и он сказал, что без тебя даже на порог меня не пустит, а я очень хочу чего-нибудь выпить… Тем более бесплатно…
Антон так пялился на него, что даже смысл половины слов не доходил.
Черты лица, с которыми памяти стоило бы поступить точно также, как и с остальными людьми, — просто начать медленно подчищать обожжённую дорожку, ведущую из мозга в сторону грудной клетки, убирая что-то ненужное, устаревшее, потерявшее актуальность. Всё-таки прошло всё лето, но они так никуда и не делись. Он мог бы зарисовать их даже без творческих способностей, с закрытыми глазами, покоцанными руками, онемевшими пальцами — чем угодно, но смог бы.
Голос сейчас был привычно насмешливым, лёгким, не как у студента, а как у восьмиклассника, у которого из проблем только мама, не дающая играть в компьютер. Обычные, казалось бы, слова превращались в его окраске в весёлую песенку, от которой улыбка сама собой растягивалась аж до боли в щеках.
Жесты, которые были настолько знакомы, что он мог предугадать, куда рука пойдёт в следующий раз. Если он был злой — сложенные ладони сами подсовывались под подбородок, чтобы он случайно ничего не ударил. Если нервничал, то в пальцах постоянно оказывались вещи совершенно непонятного происхождения, только бы он мог ими отвлечься. А если перенасыщенный энергией — его руки сами лезли касаться то локтя, а то и полностью загребали в объятия. И этого состояния он ждал с наибольшим трепетом.
— Эй, Антох, — Макс активно тряс его за плечо, — ты как? Жив ещё?
— Чего? — самым верным сейчас будет — строить из себя дурачка, который прикорнул в поезде на два часа и сейчас просто-напросто засыпал.
— Матвиенко, говорю, устраивает у себя вечеринку, тебя зовёт, — до этого момента он дослушать смог, — Ты пойдёшь?
Глаза Макса блестели так сильно, будто ребёнок говорил об игрушке, которую он уже давно хотел.
И у Антона едва ли хватило сил сосредоточиться на том, что он сказал, а не на пиздец каких красивых карамельных радужках.
— А разве у меня есть выбор? — Антон лишь открыто улыбнулся, надеясь, что Заяц решит, что это всего-то из-за ожидания вечера.
— Нет, Антош, — Максим быстро прошмыгнул к нему и ласково растрепал русые кудри, отчего у Шастуна по спине пошли мурашки, — я очень хочу пить, а тебе бы уже пора кого-нибудь подыскать. Не могу же я один вечно разговаривать о своих прекрасных отношениях…
Да уж, знал бы он, что Антон уже полгода, как нашёл свою жертву. И всё нихуя не было даже и близко похоже на «прекрасно».
Тяга Матвиенко к знакомству всё с новыми и новыми людьми вновь сказалась на вечеринке — тут было ещё больше людей, чем в прошлые разы. Были даже те, у кого на лицах так и написано: «Мы ещё ничего не понимаем», — первокурсники. Но значительно больше всё же было второкурсников, которые своими взглядами так и отвечали им: «Мы тоже».
У Антона эта экстравертная тяга была расположена на самом что ни на есть дне, а поэтому он уже весь вечер цедил целую бутылку водки в одиночку, после запивая её апельсиновым соком, чтобы было не так плохо. Послевкусие алкоголя, конечно, никуда не девалось. Оно оставалось во рту таким же знатным говнищем. Но чтобы несколько часов наблюдать за одним человеком, который бегал и знакомился с новыми друзьями Серёжи, разговаривал с Оксаной со своего курса, похоже, предлагая ей выпить, ведь в руках у неё было пусто, да и вообще был самим очарованием, хватало и напитка этого уровня.
Ему нравилось наблюдать за Максом вот так свободно, не боясь, что его поймают с поличным, ведь сквозь это бесконечное множество тел навряд ли он бы мог выцепить прикованный к нему взгляд. Это даже давало ему какое-то ощущение вседозволенности. Он мог разглядеть всё то, что не позволяли размеры крохотной комнатушки, побольше насладиться тем, что уже завтра станет снова обычно недоступным и недосягаемым.
Правда, искать что-то новое у Зайца было крайней степенью глупости.
Он ведь и так уже всё рассмотрел.
И не на раз.
не спал.
Чтобы это доказать он даже поднялся со стула.
Как и Макс.
Они застыли возле отодвинутых стульев, расположенных так близко друг к другу, молча смотря друг другу в глаза.
Одни были карими, другие зелёными. Не сказать бы, что для обоих эта информация была новой, но им нравилось так думать. Ведь так можно было бы подольше и без угрызений пьяной совести позалипать друг на друга.
Заяц занёс ладонь возле лица Антона, отчего он аж видимо вздрогнул, побоявшись удара за что-то, что скоро произойдёт. Но вместо шлепка на шею легли холодные пальцы, чуть ощутимо сжали и потянули его вниз.
Он перестал минимально соображать, когда к его потрескавшимся губам прижались чужие, а вторая рука посильнее притянула его к себе, прижимая за талию к животу. Чужие ладони крепко вцепились в изгибы худого тела, да так, что Антон стал выглядеть как ребёнок в начальной школе, которого схватила толпа старшеклассников, — нет шанса выпутаться, нет не единой возможности вырваться.
Но он и не хотел.
Осмелев только через несколько секунд, он всё ещё напугано пробежался холодным металлом по щекам, отчего у Макса не меньше, чем у Шастуна, пошли мурашки. Он бережно гладил скулы, угловатый подбородок, но так и не прекращал жадно его целовать, посасывая и прикусывая то верхнюю, то нижнюю губу. Языком проникать не решался. Это наверняка нарушило бы всё, что между ними было. А так они всё ещё были просто друзьями, один из которых влюблён в другого.
Антон слегка толкнул Макса в плечи, чтобы тот присел на стол. Да уж, живущим на этом этаже лучше вообще не знать, что происходило на нём. Шастуновские пальцы крепко вжимались в предплечье Зайца под домашней майкой и казалось, что завтра на этих местах окажутся мелкие фиолетовые синяки. А Максим проник под край футболки, которая была едва ли не лучшей в гардеробе парня, по его же сугубому мнению. Он водил по пояснице короткими ногтями, но даже от этого его мелко потряхивало.
А может и не только от этого.
Он, сука, целовался с Максом. С Максом, блять. С Максом, которому вчера присылал мемы с котами. С Максом, которого он обнял после летней сессии, пообещав, что будет писать каждый день и ни в коем случае не забудет его. С Максом, с которым они пять минут назад ПРОСТО КИПЯТИЛИ ВОДУ НА ПЕЛЬМЕНИ.
То ли мысли о пельменях так подействовали на него, то ли водка наконец-то дошла до желудка, но Антон быстрее всевозможных норм приличия, прописанных в книге «После поцелуев и секса», помчался в туалет, попутно вспоминая, туда ли он вообще направлялся.
Не туда.
Он мгновенно поменял свой маршрут, чуть ли не снеся плечом перепуганного Максима, который сейчас вряд ли понимал эту жизнь, и успешно добежал до двери со спасительной буквой «М». Распахнул её и тут же прижался к одному из унитазов, игнорируя любые вопросы со стороны прохода.
Даже не так. Он просто их не слышал и не хотел слышать. Слишком уж сильно его выворачивало.
Блять. Он облевался перед парнем, по которому, на минуточку, уже полгода сох.
— Больше не надо с тобой целоваться, — насмешливый голос донёсся, когда Антона прекратило так безбожно загибать.
Он отнял от белого ободка унитаза голову и слегка повернулся в его сторону.
— У тебя на меня какая-то странная реакция.
Нет, ну ему тут было так хуево, тем более после поцелуя, а он шутки шутил.
— Пф… Подумаешь… И не надо мне!
Он почти взаправду был готов обидеться. На себя, на алкоголь, на никчёмную выдержку организма именно сегодня и совсем немного на Макса.
— Это водка у вас ебаная… — Антон снова наклонился, почувствовав новую накатывавшуюся волну, но, к счастью, его пронесло, — Палёная какая-то… Мало того, что на вкус хуйня хуйнёй, так и ещё я — личность не блюющая — обнимаюсь с толчком, как будто нажравшийся школьник.
— Ну-ну, Антош… — Заяц ласково коснулся его русых кудрей, отодвинул со лба пару свисавших прядей, — Не пизди на водку — нормальная она, — кто бы мог подумать, что так нежно можно обсуждать водку, — Но если ещё полезешь целоваться, то только на трезвую голову. Не хочу я обмена содержимым желудков… Договорились? — Антон кивнул, — Отличненько, тогда я спать, — Максим напоследок разгладил волосы, а потом ушёл, оставив Шастуна обнявшись с его другом на ближайшие несколько часов.
Антон молился всем богам, чтобы Макс завтра вообще не вспомнил об этом позоре. Стёр всё произошедшее под влиянием градуса или — так было бы хуже, но всё же, — просто намеренно забыл обо всём, что было на кухне.
Шастун как-нибудь справится. Всего-то осталось два года в универе переждать, а там они и разъедутся. Тем более, что он никогда больше не решится поцеловать его, а уж тем более на трезвую голову.
У Макса, всё-таки, девушка есть.