Подслушано (и подсмотрено)

Алена не могла назвать себя холодной. Расчетливой – может быть. Амбициозной? Вполне. В некоторых случаях девушка даже признала бы себя снобом. Но холодной? После того, как она мановением руки заставила Сатанеева сойти с ума? Ни в коем разе. Если быть до конца честной, Алена приглашала Аполлона Митрофановича на ужин без всякой задней мысли. То, что на ней оказалась польская комбинация телесного цвета – совпадение чистой воды. Да, Алена хотела подразнить своего многоопытного покровителя, но дальше заходить не планировала. А затем Аполлон Митрофанович, краснея, как школьник, достал из кармана брюк небольшой бумажный конвертик, от которого на всю квартиру пахло аптекой, и Алена решила убить двух зайцев одним выстрелом. Девушка сама удивилась тому, какое удовольствие получала от обращения Сатанеева. Поцелуи руки и прочие проявления галантности, конечно, льстили Алене, но то, как преображался Аполлон Митрофанович за закрытыми дверями, заставляло ее чувствовать себя настоящей чаровницей. Сатанеев терялся, его всегда бледное лицо наливалось краской, приоткрытые губы дрожали, стоило только Алене коснуться его, а пальцы никак не желали слушаться, заставляя девушку раздевать Аполлона Митрофановича. Да, размышляла Алена, подставляя шею под пылкие, ненасытные поцелуи, Иванушке до такого как до луны. Сатанеев с расстегнутым воротником рубашки и глазами потерянного щенка терял всю претензию на власть, пусть даже и административную. Им можно было вертеть как угодно; Алена не сомневалась – попроси она его встать на колени, он не то что встанет, а еще загавкает и букет в зубах принесет. Более чем интересное зрелище. Он шептал что-то едва различимое – «Королева, принцесса, Снегурочка моя», – стаскивая с ее плеч скользкую ткань комбинации. Он радовался как ребенок, когда она позволила ему расстегнуть, а затем и снять колючий, расшитый листочками и розочками ГДР-овский бюстгальтер. Все в нем дышало желанием, и Алена даже почувствовала укол вины – как можно было отталкивать такого… интересного мужчину? – Знаете, Аполлон Митрофанович… – медленно, почти лениво протянула девушка. Сатанеев поднял голову, неохотно отрываясь от любования ее грудью. – Забудьте все то, что я наговорила про ваш возраст. Мне очень нравится эта… – Она скользнула пальцами по его подбородку, не давая увлечь себя в поцелуй. – …опытность. По здравому размышлению, Сатанеев действительно был неплохим любовником. То, с каким неподдельным обожанием он относился к ее телу, вызывало улыбку, а подчас – и теплое, тяжелое ощущение внизу живота, которое Алена никогда не испытывала с Ваней. Да и что там у них с Ваней было? Так, быстрые, тихие, невразумительные движения; они каждый раз старались закончить к тому времени, как Нина проснется, и никогда не могли выкроить время для настоящего романтического вечера. А сейчас у Алены есть все, чего ни пожелай: торт, шампанское, голова Сатанеева меж бедер… Истая благодать. Когда дело дошло до, так сказать, «основного блюда», Аполлон Митрофанович потерял дар речи и едва ли не окаменел. Алена не растерялась, мягко предложила ему лечь на спину (и побеспокоилась насчет небольшой подушечки под поясницу, чтобы Сатанеев, не дай бог, на радостях не заработал грыжу) и, полностью раздевшись, взяла все в свои руки. Ну, не то что бы в руки. Алена всегда знала, что была красива внешне, однако такого выражения, с каким на нее смотрел Аполлон Митрофанович, не видела ни у кого и никогда. Что-то в этом было даже милое: стонал он тихо, задушено, несмело гладил ее пониже спины и продолжал шептать свои порядком избитые, но очевидно искренние комплименты. Алене ужасно нравилось быть желанной. Рассматривая искаженное удовольствием лицо Сатанеева, она думала, чем же он занимался все те месяцы, на протяжении которых она по глупости «динамила» его. Неужто… Алена выгнулась и зашипела, только подумав об этом. Уж очень – соблазнительной? возбуждающей? лестной? – была мысль о том, что Сатанеев, закрывшись в своем крохотном кабинетике, ублажал себя, думая о ней. – Сладкая моя, – прохрипел Аполлон Митрофанович, положив руки на ее бедра, – вы… прекрасны. Алена с улыбкой нагнулась и поцеловала его. *** – Кира Анатольевна! Кира Анатольевна-а! Кто-то забарабанил в дверь. Шемаханская оторвалась от губ Киврина и не без опасения подняла глаза. – Господи, кого там еще принесло… Сказано же, обед! – Кир… – Иван Степанович положил ладонь на плечо директрисы. – Это, кажется, голос Алены Саниной. Шемаханская вздохнула и жестом открыла дверь. Встрепанная Алена едва ли не кубарем вкатилась в кабинет и тут же заперлась. – Кира Анатольевна! – взмолилась девушка, тщетно стараясь поправить растрепанную прическу. – Есть какой-нибудь способ стереть из памяти то, что происходило во время заклятья? А то я Сатанееву в глаза смотреть не могу! – А что происходило? – заинтересованно спросил Киврин, но Шемаханская приложила палец к его губам. – Это неважно. Увы, Алена Игоревна, такого способа нет. Алена покраснела. – Тогда… я не знаю… увольте его… или меня! – Вы отличный специалист! – возмутилась Шемаханская. – Что за глупости! – А Сатанеева нам не дает уволить ЧОП, – заметил Киврин. Алена с удивлением посмотрела на него. – Кто? – А вы не слышали? – в свою очередь изумился Иван Степанович. – Чародейский Общественный Профсоюз. Прилетели, видите ли, с Кудыкиной горы и сказали, что бесценный опыт… В общем, Аполлона Митрофаныча если и вынесут отсюда, то ногами вперед, пардон. Видя, как приуныла Алена и как нахмурилась Кира, Иван Степанович поспешил разрядить обстановку: – А знаете, Аполлон Митрофанович ко мне вчера заходил. – Надеюсь, с той же просьбой? – безжизненным голосом спросила Алена. Киврин улыбнулся, отвел взгляд. – Увы, нет… Я удивился, спрашиваю, что вам нужно. А он, представьте, и говорит, – Киврин опустил голову к плечу, с намеком посмотрел на Шемаханскую, но последняя была чересчур занята, похоже, ментальными спорами с профсоюзом, чтобы это заметить, – где вы, дорогой Иван Степанович, приобретали обручальные кольца? Алена икнула. – Оставьте нас, – отчеканила Кира так сурово, что девушка исчезла в мгновение ока. Повернувшись к Киврину, Шемаханская прошипела: – Ваня, что ты задумал? – Ничего такого, – ответил тот, разводя руками. – Птичка на… кудрявом хвосте принесла, что Пухов поступил некрасиво по отношению к Алене, и отношения, прости, распались сами собой. – Давай ближе к делу. – Не можешь победить – возглавь. – Киврин поднялся с кресла, зевнул, потянулся, и все это проделал с таким выражением лица, будто был очень собою доволен. – Не можешь уволить – своди. – Вань, умоляю, не наломай дров, – попросила Шемаханская, обнимая его за плечи. Киврин поцеловал ее в щеку и исчез, не забыв, однако, рассыпаться искрами.