Будь моим смыслом

      Когда-то Руфус Барма был уверен, что ничем его уже не напугать и не удивить. Жизнь, впрочем, умеет преподносить поистине отвратительные сюрпризы.       Он приходит в себя в расселине, куда упал с той скалы, на которой недавно разговаривал с Баскервиллями. «Вроде жив», — констатирует, поднимаясь. За себя пока что не беспокоится: чувствует тяжесть во всём теле и понимает, что наверняка не обошлось без повреждений, но осознаёт также, что это сейчас не главная проблема. Первая мысль, что у него возникает, — «что там с Шерил?!» — заставляет забыть про всё прочее, сконцентрировавшись лишь на самом важном. Руфус вспоминает, как говорил Лео про неё. Делал громкие заявления о любви, о том, что женится на ней, когда закончится вся эта история. Открылся ему — Глену — так нелепо-искренне. Не было ли это ошибкой?..       Лишь только встав, он направляется туда, где, по его примерным расчётам, Шерил и остальные должны быть. Вокруг творится какой-то хаос — вылезшие из бездны цепи, всё ещё сражающиеся люди… Руфус с трудом заставляет себя продолжать двигаться, лавируя среди всего этого безумия. Риверра — как Сабрие когда-то — кажется теперь каким-то инфернальным местом, заполненным тварями всех видов и размеров. Неподалёку цепь в виде огромной розы поднимает в воздух чьё-то тело. Приглядевшись, Руфус отмечает знакомые черты: белые волосы, сиреневые одежды… Точно, это же Шляпник! Призывает — не без усилий — Додо, одним ударом заставляя непонятное существо отступить и выручая Зарксиса из хватки шипастой лианы.       — Кх… Вы, вихрастый герцог?.. — удивлённо-насмешливо вопрошает тот, падая наземь.       — Он самый, — кидает Руфус, смирившись уже с этим прозвищем, которое, похоже, будет преследовать его как минимум до конца жизни этого типа. Может, стоило бы оставить его на растерзание той «милой» розочке?       Наклонившись к нему, добавляет:       — Выглядишь паршиво.       — Вы не лучше, — Зарксис усмехается.       — Тебе-то откуда знать? — Эта шутка звучит, пожалуй, даже для Бармы достаточно жестоко, но Брейк и над этим смеётся.       — Ну, к вашему сведению, хоть что-то я всё ещё вижу.       Барма ничего не отвечает, понимая вдруг, что на продолжение этой перепалки времени у него не остаётся. Вместо этого — протягивает Зарксису руку, помогая подняться. Тот едва стоит на ногах — Руфус позволяет ему на себя опереться, но в итоге практически на себе тащит. Зарксис возмущается едва слышно, говоря что-то о том, каким жалким чувствует себя в подобной ситуации, но ни сил, ни возможности что-то изменить не имеет.       Следующим, кого Руфус на своём пути встречает, становится Лиам. Едва завидев их с Брейком, он улыбается облегчённо; подбегая к ним, говорит:       — Хотя бы вы. Господин Барма, Заркс… Хоть кто-то вернулся!       — Где Шерил? — тут же обеспокоенно вопрошает Руфус. Ни о чём и ни о ком другом уже думать не может. — Что с ней?       Лиам мрачнеет, на пару секунд замолкая в нерешимости.       — Шерил… — решается наконец заговорить. — Простите. Я не успел. Когда я пришёл сюда, я уже ничего не мог сделать.       Указывает куда-то позади себя. Оставив на него Брейка, Руфус тут же устремляется туда — видит лежащее на камнях тело женщины, которую любил почти полвека.       — Нет… — падает рядом с ней на колени. — Шерил… — притягивает её к себе, отказываясь верить, но тут же холод её кожи и бледность всё столь же совершенного лица заставляют его понять, что это всё-таки случилось. — Шерил, дорогая моя… Я ведь только ради тебя вообще ввязался во всё это… Только ты имела для меня значение, — и сам не замечает, как начинает плакать, припадая губами к таким родным, но бездыханным теперь утончённым чертам лица. Проводит рукой по русым волосам, по шелкам платья. Всё ещё не хочет верить. Вспоминает всё то, что они пережили вместе. Долгие пятьдесят лет, в течение которых он хранил ей верность. Руфуса не волновало, что она стареет быстрее него, что времени у них не так уж много, что она замужем, что у неё уже есть дочь и внучка, но теперь всё это разом теряет смысл. Потому что её больше нет.       — Герцог Барма! — Голос одного из его подчинённых заставляет вернуться в реальность. — Вы в порядке? Вам что-то нужно?       — Иди к чёрту, — кидает в ответ Руфус. — Мне больше ничего не нужно. Мне больше не нужна моя жалкая жизнь. Без неё… Без неё ничто не имеет смысла.       Откровенничать с сущим незнакомцем — там не по-его, на самом-то деле, и Руфус однозначно чувствует в этом что-то совершенно неправильное, но не сказать всего этого сейчас не может. Собой абсолютно не владеет — надо же, впервые за столько лет оказывается не в силах сдержать эмоции. Слёзы катятся по его щекам — Руфус понимает, что это подрывает его статус, давая всем повод посмеяться над ним и его ничтожными — для них — чувствами, но какая теперь разница? Всё это больше ничего для него не значит. Потому что Шерил была причиной оставаться в этом обществе, жить среди этих людей. Да что там — причиной существовать в принципе.       — Думаю, вам и вправду лучше уйти отсюда, герцог, — со странной для него тактичностью замечает вдруг стоящий неподалёку Зарксис. — Разве была бы она счастлива видеть вас в таком состоянии?       Внезапно говорит с ним без всякой насмешки, и Руфус удивляется тому, насколько понимающе звучит его голос. Отчего-то именно это всё меняет — заставляет его и вправду подняться и кое-как направиться подальше отсюда. И вправду, Шляпник прав: Шерил бы не хотела, чтобы он так из-за неё убивался. Но что делать, если она была для него всем? Как жить дальше, если жизнь утратила всякое значение?..       Он уходит прочь, не оглядываясь и ни с кем не говоря. Фактически, сбегает. Сбегает, готовый впасть в отрицание или в ярость — пока и сам не знает, что более вероятно. Следующих нескольких дней почти не помнит — вернувшись в поместье, из своих покоев не выходит. Физически чувствует себя намного лучше — раны на теле затягиваются, чего нельзя сказать о ранах душевных.       А ведь Шерил никогда не узнает, что всё случившееся шло по его плану!.. Ещё одна скорбная мысль, не дающая ему покоя. Она умерла, считая его чуть ли не предателем. Хотя… Догадывалась, наверное, в чём суть его действий и каков его замысел. Догадывалась — но так и не дожила до того, чтобы узнать всю правду. А он… Он и вправду, пожалуй, предал её. Не был рядом. Не спас. Не успел.       «Я ничтожество, — думает. — Жалкое ничтожество, не способное даже защитить любимую женщину». Каждая вещь в этом особняке, каждая мелочь напоминает о ней. Он ведь постоянно мечтал о том, как на очередное предложение руки и сердца она ответит согласием. Шерил всё отказывала — будто бы играла с его чувствами, но Руфус не мог за то на неё злиться, каждый раз позволяя ей это делать.       Все эти годы он жил ею. А теперь… Теперь её нет. Просто нет. Руфус не знает, ради чего ему существовать дальше. День проходит за днём — он всё не выходит из комнаты, ставшей для него укрытием, лишь изредка впуская к себе избранных слуг. Например, Лиам Лунетт всё же удостаивается чести присутствовать здесь. Наверное, потому, что ещё кое-кого ушедшего — его первую любовь — ему напоминает. Калум был почти таким же, как он. А эксцентричный тогда ещё молодой герцог ничуть не боялся о своих чувствах к тому заявлять: неважно, что слуга, неважно, что мужчина, ведь главное — любовь. Так и было до тех пор, пока тот не отдалился от него в силу обстоятельств, вскоре после чего и скончался, — тогда его место в сердце заняла Шерил. Но вот и она покидает его — и Руфус сомневается, что сможет полюбить ещё кого-то. Любить… Так чертовски больно, на самом-то деле. Особенно — для кого-то по своей природе столь преданного, как Руфус.       К Лиаму он, конечно, не испытывает подобных чувств — только симпатия, ничего больше. И рядом с собой скорее из-за приятных воспоминаний да из-за его неплохих способностей держит. А сам Лиам всё беспокоится — пытается вытянуть его из этого затворничества, вернуть к жизни, заинтересовать хоть чем-то. Парадоксально — герцог Барма, вечно любопытный и всем живо интересовавшийся, становится вдруг таким… безразличным. Руфус сам себя иной раз теперь не понимает. Глядя в своё отражение, не может поверить в то, что видит, когда сталкивается с безжизненно потухшим взглядом своих же — некогда карих, а ныне почти чёрными кажущихся — глаз. Когда он успел стать таким мёртвым? Впрочем… Это неудивительно, учитывая, что всё, что он делал в течение последних пятидесяти лет, он делал лишь ради Шерил. Всё остальное — лишь средства, путь к достижению цели, коей была её взаимность. Наверное, в этом он был очень похож на того безумца Джека: мог бы, если бы Шерил того захотела, уничтожить ради неё весь мир. Вот только сейчас он уже ничего не в силах для неё сделать. Всё кончено. Всё, включая, пожалуй, даже саму его жизнь.       Точнее, так он думает до одного прекрасного дня, когда неожиданный посетитель практически против его воли врывается в его обитель, нарушая долгое одиночество.       Видя на пороге Зарксиса Брейка, Руфус поначалу привычно злится — и что именно Шляпнику понадобилось у него?.. Наверняка это всё Лиам. Может, и не сам позвал, но впустил его уж точно.       — А вы, лохматый герцог, оказывается, и вправду поразительно сильно любили эту женщину, — заявляет тот своим привычным беспечным тоном. Проходя в его покои, по-свойски садится на кровать, в то время как сам Руфус игнорирует его, стоя у окна и вглядываясь куда-то вдаль, в алеющее в лучах закатного солнца небо.       — Знаете, — продолжает Зарксис, — я прекрасно вас понимаю. Более того, я и сам… Так же любил женщину из семьи Рейнсворт. Есть в них особое очарование, должен признать. Но Шелли, она… Она умерла ещё много лет назад, как вы, наверное, помните. И ведь именно она была той, кто дал мне надежду… Кто придал моему существованию смысл. Вам знакомо это чувство, не так ли?       — …да, — после непродолжительного молчания всё же признаёт Руфус. Будто бы что-то заставляет его не выгонять Зарксиса прочь. Продолжать разговор, даже против своего собственного желания. Возможно, дело в том понимании, которое слышится ему в голосе неожиданного собеседника — как и тогда, в тот злополучный день, Брейк говорит именно то, что Руфусу — пусть он и сам до конца не признаёт этого — так нужно сейчас услышать. Всё-таки Зарксис поразителен в том, насколько тонко чувствует других, насколько легко необходимые слова находит. Быть может, это своего рода компенсация за его почти полную слепоту?.. Руфусу хочется в это верить, по крайней мере.       — И когда Шелли умерла, мне тоже не хотелось жить дальше, — продолжает Брейк. — Да, мне было несколько легче. У меня была Шерон. Все те чувства, которые я не успел показать её матери, я долгое время проявлял по отношению к ней. Но… Я понимал, что она — не Шелли. И при всей моей к ней любви, я всё-таки отпустил её, ведь, как бы там ни было, не чувствую к ней того же и держать рядом с собой не смею. Кстати, вы ведь знаете, что Лиам сделал ей предложение?.. — усмехается в этот момент почти заговорщически, точно, пусть того и не видит, наверняка знает, как удивляется такой новости Руфус. — Так вот… Теперь многое изменилось. Вы наверняка пропустили многие события, я ведь прав? — Барма кивает. — Теперь всё закончилось. Вся эта история с цепями, Баскервиллями, Пандорой… Сейчас все мы — просто люди. Обычные люди, начинающие свою жизнь с того возраста, на котором когда-то контракты остановили наше старение. И…. Многие строят планы, создают семьи. А я, как и вы, совершенно одинок. А ещё я так и не могу забыть вашей доброты в тот день, когда вы помогли мне, — то ли насмехается, то ли и вправду искренне благодарит: Руфус не понимает.       — И… Что? — окончательно запутавшись в этом сумбурном потоке слов, вопрошает.       — И прямо сейчас я, понимая, что, каким бы умирающим ни казался, проживу ещё со своих двадцати четырёх лет долгие годы, — отзывается Зарксис, произнося это как-то будто бы торжественно-медленно и одновременно с тем стремительно к нему приближаясь, — хочу найти для себя новый смысл.       Замолкает на пару секунд, будто бы пытаясь собраться с мыслями, после чего снова заговаривает, оказавшись за спиной у Руфуса и коснувшись вдруг его плеча:       — Я имею в виду, совершенно новый. И, если уж у вас всё равно не осталось ничего, что хоть сколь-нибудь вас бы интересовало… Как насчёт того, чтобы быть моим смыслом, господин Руфус Барма?       Тот поначалу не понимает, что значат эти слова. Догадывается — лишь тогда, когда почти невидящий, подёрнувшийся белой пеленой алый взор Зарксиса сталкивается с его, а расстояние между ними стремительно до непозволительно близкого сокращается.       Руфус не хочет соглашаться. «Я ведь предам память о Шерил!» — думает про себя. Обещал ведь, что никого, кроме неё, не полюбит. Обещал, что останется до самой своей смерти той верным. Но с другой стороны… С другой стороны, прямо сейчас в предложении Шляпника он видит для себя спасение.       — Я… согласен, — Слова эти будто бы сами собой срываются с губ, меняя всё окончательно и бесповоротно.       Руфус всё ещё сомневается. Быть может, он сам пожалеет впоследствии о своём решении.       Сомневается — но и оставаться вечно в плену своих же воспоминаний не может.       Сомневается — но, несмотря ни на что, решает, как и Брейк, впустить в свою жизнь что-то новое. Даже если это — возможно, пока что, — не любовь. Даже если чувств столь сильных, как к Шерил, Руфус пока ни к кому не способен испытывать.       В конце концов, хуже уж точно не будет. А с остальным он разберётся. Потом. Когда-нибудь потом. Сейчас же он просто, поддаваясь порыву, накрывает губы Шляпника своими, сливаясь с тем в поцелуе и думая лишь о приятном продолжении их спонтанной, но столь восхитительной встречи. Ну, и, возможно, о том, что неожиданности, преподносимые судьбой, не всегда, пожалуй, бывают такими уж неприятными.