Море

Жара. Духота. Начало августа. В каждом из краев великой и необъятной этот период года ощущается по-разному: невозможная жара без тени на Кавказе, еле-теплый ветер в Уренгое, неизменные дожди в Питере, Московская духота. И невозможно описать радость простого оперативника, которого бросают из пыльной столицы в «командировку» … В Ростов-на-Дону. Это же настоящий курорт! И уже не важно, что среди отдыхающих будет гораздо сложнее искать преступников, и не беспокоит даже то, что думать над новыми зацепками и просчитывать следующие шаги придется в душных гостиничных комнатах, а поспать, скорее всего, не удастся не только из-за ночных погонь, но и благодаря басящим «девяткам» на улице. Важен сам факт! Но это потом, а в ближайших планах — бесконечное шоссе, протянувшее свой хвост далеко за холмы, выступающие из дымчатой синевы горизонта, рассекало серостью пыльного асфальта не менее бесконечное поле подсушенной травы, кое-где перебиваемое клочками деревьев и порослью кустарника. Впереди — только пустая дорога, то и дело бликующая миражными лужицами, позади — все то же и двенадцать часов пути вдобавок. Незаметные километры, исчезнувшие сразу за угловатым багажником бордовой «Волги». В салоне тихо. За столько времени даже еле слышное журчание новостей, рекламы и, в редких удачных случаях, музыки прямиком из семидесятых-восьмидисятых, успело поднадоесть, а на трассе радио и вовсе ловить перестало, так что черный кирпичик могнитолы временно потух. Не было и ожидаемого в таком случае разговора. Андрей вообще по жизни молчаливый, а Савченко не любит сотрясать воздух по пустякам. Все семечки, купленные по дороге, съедены, мысли высказаны. Такое молчание у них- обычное дело, а не внезапная неприятная пауза. Время тишины позволяют лишний раз подумать о своем. Андрей неторопливым движением руки протер заспанные глаза. Двенадцать часов за рулем, хоть и с перерывом на еду и сон в каком-то захудалом мотеле, давали о себе знать. Кроме того, ему всё ещё было стыдно за то, что, задумавшись, он спросил у местной администраторши стоимость номера на двоих, и понял неоднозначность своего вопроса только тогда, когда сам Савченко начал объяснять изрядно удивившейся, полноватой женщине, что им нужна просто двухместная комната. Несомненно, с двумя кроватями. По итогу Андрей почти ушел спать в машину, на стоянку, так как каждый раз, проходя по коридорам или возле ресепшна, ловил на себе удивленно-возмущенный взгляд женщины. Ещё и на завтраке пришлось утешаться какой-то пересолено-переслащенной овсянкой и, судя по темным осадкам, до боли дешевым кофе. Почти как в Серпухове. Хотя нет, всё же похуже. Вообще, мысли на удивление редко возвращали его в родной город, где, вроде как, прошла большая часть его разнообразно-паршивой жизни. Может, это из-за множества связанных с тем местом плохих воспоминаний и проблем, которые стали кое-как сглаживаться с переездом, или из-за внезапной потери всех важных Андрею людей, удерживающих его в городе просто своим существованием и, как оказалось, иллюзией опоры. А может, из-за скорости и легкости, с которыми происходили все события после «рокового» дела. Перебраться с «малой родины» в Москву уже было гигантским подарком — и не важно, что область и до столицы ехать всего час, все одно — достижение. Сначала огромный громкий центр Андрея и вправду пугал: на место обычной тишины и размеренности городка, еле-еле насчитывающего сто тысяч жителей, пришла скорость многомилионной человеческой массы, ежедневно протекающей мимо в разнообразном шуме голосов и мыслей. Общий неуют дополняли кусачие цены, так что после первых суток, проведенных в гостинице за две с половиной тысячи рублей, он с радостью принял предложение Савченко бесплатно пожить в какой-то квартирке в каком-то далеком от центра районе, которую кто-то кому-то когда-то сдавал… Подробности были не так важны, как возможность вернуться в более-менее привычную атмосферу, куда он со своей бордовой «Волгой» вписывался почти как влитой. А сама квартира, на удивление, оказалась ещё и неплохо обставленной, для однушки в древней хрущевке. Одна беда — до работы далековато, но это явно было меньшее из зол. Работа… Как и подметил Савченко, уйти из полиции Андрей-таки не смог. Перевелся в ФСБ, а точнее, его перевели. По рекомендации самого полковника Смелова! На должность оперативника. Это был, несомненно, самый главный сюрприз, уготованный ему Москвой. На первое время его, конечно же, приставили его к Савченко, а в итоге так и оставили, объясняя тем, что Андрей «парень способный», даже общий язык с Саввой нашел, что считалось сродни подвигу. В общем, несмотря на новую плоскость, жизнь постепенно возвращалась на круги своя, даже становилась лучше: не нужно было лишний раз беспокоиться за сестру — теперь она точно была в надежных руках надежных людей. А дальше, кроме участившихся командировок, было дело привычное: кофе по утрам, поездки с Савченко по делам, нескончаемые сигареты… Неожиданно, так пролетел уже год? — Ты в детстве мечтал увидеть море? Ну или хотя бы хотел? Внезапный вопрос с пассажирского сиденья вырвал Андрея из раздумий, навеянных монотонным бегом белых полос разметки. Не хватало ещё за рулем уснуть такими-то темпами. — Не, голова другим была забита, — ответил он чуть сдавленным от долгого молчания голосом, а затем подумал немного, и добавил, слегка поведя плечами, — я за ЦСКА в футбол играть хотел. Савченко, поправив неизменные очки, неторопливо отвернулся от Андрея и глядел куда-то в открытое окно, чуть прищурившись. Проследив его взгляд, Андрей слегка наклонился к рулю, бросая беглый взгляд куда-то на полотно неба. Под тонкими перьями облаков, еле-еле успевавшими сгрудиться в полупрозрачные кучки, прежде чем полностью раствориться в яркой голубизне неба, то и дело мелькали еле заметные белые птицы. До этого, проезжая степи и леса, они успели насмотреться и на беркутов, старательно высматривающих жертву в высокой, начавшей желтеть траве, на огромные стаи воробьев, пятнящих закатное небо суетливой черной кляксой в поисках ночлега. Но белых птиц они видели в пути впервые… — Это ж чайки, — немного недопонимающим тоном пробормотал Андрей, возвращаясь в прежнее положение за рулем. Для него, как для человека, прожившего всю жизнь на берегу Оки, чайки не были чем-то удивительным и редким, так что пристальное внимание Савченко к птицам он не оценил. Однако тот все также продолжал вглядываться куда-то в голубую даль. — Тоже хорошая мечта. Андрей, на самом деле, не знал, чего он хотел в детстве. Даже про футбол вспомнил почти случайно- интернатские ребята очень много времени проводили на поле, игра нравилась. Кто-то из них и вправду хотел тогда стать футболистом, даже команды свои называли «ЦСКА» и «Спартак». У Андрея же понятие «мечта» в детдоме не существовало, или просто сводилось к базовым человеческим радостям. Так, скорее, просто желания. Телевизор посмотреть подольше, незаметно пронести хлеб из столовой в комнату, подраться с Максом и выиграть. А главное желание пришло уже в старшем возрасте, где-то за два года до выпуска: устроиться на такую работу, чтобы иметь возможность обеспечить себя… Чтобы Тане помочь. Когда уж тут мечтать и думать о море? — Сейчас в город приедем — там точно можно будет увидеть. Даже искупаться, если хотите. — Знаешь, одно и то же море в курортном городе и в природе — очень разное. Пляж и берег… Даже звучание отличается. На пляже все искусственно ограниченно: тут отдыхающие, там — разноцветные причалы и все такое, а дальше — уже буйки. А если посмотреть с берега, единственное ограничение — твой собственный взгляд. Все органично, без резких углов, дополняет друг друга. «Хоть картину пиши» — хотел добавить Андрей, но вовремя осекся. За год совместной работы он уже научился не проводить сравнения, связанные с рисованием, поэтому ограничился коротким: — Наверное. Савченко слегка наклонился к водителю, ненадолго переведя на него взгляд под солнечными очками. — Посмотри сам. Андрей сдвинул брови. За время их разговора пейзаж за окном не изменился. Красиво, конечно, гармонично, но всё так же. Такая же полоса слегка только пожелтевшей травы, спускающаяся куда-то в низину под дорогой, пучки сухих кустов, наверное, шиповника, все такое же высокое небо, яркое солнце, чайки… Внезапно часть неба, раскинувшаяся у самого горизонта, дрогнула. Сначала Андрей смутился и снова протер глаза, опять ссылаясь на недосып. Однако отрицать очевидное было невозможно. Чайки — вестницы воды, — не давали соврать самому себе. — Останови вон там, — Савченко кивнул и несколько раз нажал на кнопку бардачка. Старая дверца, как обычно, поддалась не сразу, так что вытащить пачку сигарет удалось только со второй попытки. Машина с тихим шорохом остановилась на пыльной, желтовато-серой обочине. Неожиданно громко стукнулся о кресло картонный подстаканник с двумя пустыми бежевыми чашками кофе, оставленный на ручнике. Андрей быстро открыл дверь. Выходя из машины, он уже заглядывал вдаль через крышу. Продолжение неба дрогнуло и блеснуло тысячью бликов, будто подзывая подойти ближе. И Андрей, как загипнотизированный, послушно сделал шаг, уходя с каменистой обочины в мелкую придорожную поросль. Дальше от дороги августовская зелень вытягивалась, поднималась несмелым, но уверенным каскадом, становилась стройнее… Внезапный порыв освежающего ветра, лизнувший лицо легкой прохладой, отозвался громким травяным шелестом. Тонкие стебли, один за другим, качнулись в сторону, в едином стремлении пригнулись к земле, образовывая небольшие резкие волны. И от этого поклона все явнее стало виднеться оно — море. Вода. Так много воды, что захватывает дух. Она уходила за горизонт, сливаясь с небом, образуя с ним единый голубой купол, раскинувшийся, казалось, на целую половину мира. Незаметная грань, погрязшая в нежной, игривой зыби, сверкала белыми солнечными отблесками. Над ними то и дело взмывали вверх крикливые, белые птицы и тут же поспешно опускались назад, исчезая в ослепительно-ярких пятнах. Берега с высоты дороги видно не было: он аккуратно скрывался под травяными волнами. Скрывалась последняя грань невозможно-широкой рамки прекрасной картины. Земля исчезала в море, а море продолжалось в небе. Андрей смотрел на зыбь волн, слегка приоткрыв рот. На минуту с его лица пропала извечная хмурость, тяжесть, навеянная постоянным потоком мыслей о работе, о других людях, о собственном выживании. Казалось, на эту минуту он впервые в жизни забыл совершенно обо всем. Казалось, за эту минуту он обрел что-то несомненно важное, о чем до этого никогда не думал, просто потому, что не знал. В этот момент, в сравнении с бесконечностью и красотой этого огромного цикла, он казался самому себе не просто маленьким человеком, а настоящим ребенком. Ребенком, который впервые узнал свою настоящую мечту в момент её осуществления. Справа послышались тихие шаги, вернувшие Андрея к реальности. Он наспех проморгался, оборачиваясь на звук. Савченко уже стоял рядом, почти касаясь его локтем, так что тот даже мог чувствовать слабое чужое тепло через ткань темно-красной рубашки. Его тусклые, светло-серые волосы, также слегка, даже будто сдержанно, шевелились от легких прикосновений бриза. Следователь раз за разом бесшумно открывал и закрывал картонную крышку сигаретной пачки, с постоянным спокойствием в глазах глядел куда-то вдаль. Наверное, и его, как художника, не могла оставить равнодушным такая картина. Нет, нельзя всё-таки без такой аналогии. Андрей молча опустил глаза. — Спасибо. Савченко повернулся на голос и, слегка помедлив, протянул ему поблескивающую белую коробочку с синей линией, больше похожей на каплю, посередине. Андрей, слегка рвано, протянул руку и быстрым движением вытащил одну сигарету из плотно сбитой стопки. Потом осекся, неловко остановившись, но ко рту её все-таки поднес. — Не за это. Я скорее так, вообще, в принципе говорю, за всё… — Понимаю, — Савченко тепло улыбнулся. Конечно же, он все понял, не зря же носит прозвище «мудреца» … И негласную должность лучшего следователя московского ФСБ. Андрей снова замолчал. А что он ещё мог сказать? На фоне всего происходящего: шелеста ветра в траве, красоты морских далей, полной деформации собственных мыслей… Слова были бы лишними, ломали бы картину. Да и вряд ли он мог бы их найти. Глухо, с дребезгом, захлопнулись двери «Волги». Рыком из-под капота отозвался мотор, который, на удивление, завелся сразу. Под сопровождение резкого хруста придорожного песка и щебня машина выкатилась обратно на асфальт и, набирая скорость, покатилась вперед, в сторону заметно приблизившихся холмиков. До города оставалось ехать еще два часа, потом — искать место для ночлега, очередную гостиницу, с номером на двоих, а после — сразу мчаться на место преступления, искать улики, просчитывать ходы, погружаясь в работу с головой и отдаваясь ей целиком… На прощание море подмигнуло им вслед блестящим отражением солнца. Но это прощание точно не было грустным, не вызывало чувство ноющей тоски где-то внутри. Может быть, потому, что прощание это было ненадолго, ведь совсем скоро они смогли бы полюбоваться на то же море, но уже со стороны пляжа, или потому, что духота вокруг, под властью бриза, сменилась легкой свежестью… А может быть, потому что это было прощание с первой мечтой после её осуществления.