престидижитатор

— Это вы тот, кто исполняет желания? Хисока медленно поднимает взгляд с тройки пик, продолжая перемешивать карты. — Возможно. Мальчишка мнётся у входа, ерошит ёжик зелёных волос в нерешительности, суёт руку в карман шорт и достаёт оттуда бумажку. Рука Хисоки на секунду прекращает мешать, когда визитка беззвучно падает на покрытый бархатом стол. — Мне посоветовал вас один мой знакомый. Сказал, вы можете сделать всё, что угодно. На тонком бледном лице расцветает улыбка — где-то между каплей неба и ярко-опасной звездой. — Как я понимаю, денег у тебя нет, так что либо ты в полном отчаянии, либо твоё желание слишком важно для тебя. Ты ведь в курсе, что будет стоять на кону? Мальчишка-ёжик, помедлив, кивает. Хисока превращает улыбку в хищный оскал. — Что ж, проходи. — Он убирает колоду, приведённую в порядок, с поверхности дорогого стола, и цокает языком недовольно, когда замечает брызги крови у бубнового короля в нижнем левом углу. — Придётся выбрасывать, — качает он головой, пододвигая поближе корзину. Бубновый король, ах, бубновый король… Ты был бы цел, если бы не обвинял других в жульничестве. Мальчишка отходит от двери, изучая взглядом салон — два игральных стола, мини-бар и джук-бокс, аромат мужского парфюма, перемешанный с виски. Так выглядит место, где одним взмахом руки решаются судьбы — сотни, тысячи судеб людей. Хисока обводит взглядом клиента: подросток, стройный, шоколадные большие глаза. Страх в этих глазах, понимание: отступать уже поздно. Руки хрупкие — легко можно бы было сломать. Шея детская, тонкая — сдастся быстро, но, конечно, не сразу. — Канаста, дайфуго, двадцать одно? Фараон, баккара, может, мини-баккара? Мальчишка напротив кажется смущённым волной новых слов, незнакомых названий, рекой льющихся в беззащитное ухо. Хисока хмыкает, когда слышит ответ: — Покер… да, лучше покер. Если покер можно, конечно. Хисока молча кивает и из воздуха за плечом достаёт непочатую пачку. — Как вы… — раздаётся тихий удивлённый вздох. Хисока смеётся: — Я ведь всё-таки немного волшебник. Волшебник, торгующий ловкостью рук. Волшебник, исполняющий чужую прихоть за деньги. — Так почему? — внезапно интересуется он. — Что «почему»? — не понимает мальчишка. — Почему ты решился прийти сюда. Неужели никто, кроме меня, не может помочь? Мальчик-ёжик сцепляет руки в замок, смешно хмурится, не глядит в его сторону. — Никто ничего не знает, даже тётя Мито… Мне совсем никто не может помочь. Хисока не спрашивает о сути желания мальчика. Размышляет: через сколько он не вытерпит и расскажет всё сам? — Я хочу найти своего отца. Сейчас это самая важная цель в моей жизни. О, тянет про себя Хисока с иронией. Какое трогательное, какое необычное для клиента желание. — Это всё? Мальчишка быстро кивает. Хисока заинтересованно подаётся вперёд. — Как твоё имя, малыш? — Гон. Гон Фрикс. — Гон, — Хисока пробует его имя на вкус. — Малыш Гон… — смакует, закрывая глаза. Мальчишка прячет левую руку в карман, правой неловко трёт смуглую щёку. — Итак, Гон-кун, — мурлычет сладкий тягучий голос, — у тебя есть счастливая карта? — М-м… Думаю, дама червей. — Интересно, — подмигивает мальчишке Хисока, ловко-привычно мешая цветную колоду. Новые карты пахнут жизнью, картоном, стылой краской и азартом игры. Три, девять… двенадцать… двадцать четыре… Пятьдесят. Пятьдесят один. Пятьдесят два. — Дама червей — это твоя тётя Мито? Гон мягко улыбается, подтверждая: она. На стол ложатся две первые карты. — Что ж, будем надеяться, что твоя дама сегодня поможет тебе. — Хисока растягивает губы в дружелюбной улыбке, опуская ещё две карты напротив себя. Мальчишка всюду следует взглядом за ним — за картами, за бледным лицом, за руками. Хисоке нравится ощущать на себе чужое внимание — это вновь заставляет его вспоминать о цирке. О сцене. — А у вас… есть счастливая карта? — неожиданно задаёт вопрос Гон. — Ох, малыш, — Хисока усмехается и переводит лукавый взгляд на него, замечает, что Гон ещё не притронулся к картам. — Вся моя жизнь неразрывно связана с джокером. На твоё счастье, моего фаворита в сегодняшней игре нет. — О, понятно, — Гон хмурится, смотря в лицо своим картам. Хисока скалится: вот она, детская простота и наивность. — Напоминаю правила: три раунда. Три попытки. Выиграешь хотя бы раз — я выполняю желание. Проиграешь все три — ты знал, на что шёл и что ставил взамен. — Я принимаю правила, — Гон серьёзно глядит на него, — я согласен играть и понимаю все риски. Хисока дивится про себя выдержке мальчика. Сколько ему, пятнадцать? Шестнадцать? Принимать решения с подобным лицом не всегда могли даже взрослые. — Хорошо, — приятно улыбается Хисока, с трудом сдерживая волны подступающего возбуждения. Игра в карты с людьми, подобными Гону, всегда вызывала в нем дикую жажду, азарт. Эти взгляды, бросаемые игроками друг другу. Ощущение карт, податливых и нежных в его твёрдых руках… То, как соперник кусает губу в напряжении. Как изгибается в торжествующей улыбке его рот, когда он думает, что лишь шаг отделяет его от победы. — Мне очень жаль, но ты снова мне проиграл, — Хисока вздыхает, пожимая плечами — почти что сочувственно. Гон стискивает карты, ёрзает на стуле, грызёт взволнованно ногти на тонкой руке. — У меня остался ещё один раунд, — тихо произносит он. Хисока видит, как в карих глазах загорается что-то. Надежда? — Конечно, — улыбается Хисока приторно-сладко. — Твой решающий раунд. Всё или же ничего. На секунду ему даже становится жаль мальчишку. Возможно, если он встанет и уйдёт из салона сейчас, Хисока закроет глаза на их договор, практически подписанный кровью, отвернется от покрытого бархатом игрального стола и, со вздохом убрав отыгравшие своё, прожившие вместе с ним эти минуты удовольствия карты, протянет руку за бутылкой «Джонни Уокера» и подумает: а ведь отличная была сегодня игра… Но Гон не двигается с места, предпочитая молчать и вновь напряжённо следить за чужими руками. Впрочем, и Хисока никогда не был тем, кто отказывался бы от своей добычи так просто. Хисока мысленно хмыкает и желает мальчишке удачи. В третий раз на стол опускаются две пары карт. — Ставлю четверть жизни, — глухо говорит Гон; глаза лихорадочно бегают от карты к другой и обратно. — Принимаю ставку, — положив ногу на ногу, довольно мурчит Хисока. — Ещё? — дождавшись кивка, он добавляет им обоим по карте. Гон бросает тоскливый взгляд на джук-бокс. Хисока подмечает, как изменился мальчишка. Лицо без явных эмоций, хладнокровная для ребёнка игра. К третьему кругу он перестал кусать до крови губу, и теперь та опухла и болела — возможно. Хисока обязательно проверит этот факт позже. — Сколько желаний других людей вы уже исполнили? — интересуется Гон. — После сто сорок пятого, честно, сбился со счёта, — искренне смеётся Хисока. Туз пик, валет пик и пиковая десятка с гордой улыбкой смотрят на хозяина в ответ. — А сколько людей осталось в вашей власти? И что… — Гон запинается, — что стало с ними потом? Хисока прекращает смеяться и переводит пронзительный взгляд на него. — Это очень личный вопрос, малыш Гон, но я мог бы ответить тебе — всё потому, что твоё желание отличается от желаний других. — Пауза. — Кто-то отказывался от чего-то в пользу нужных людей. Кто-то отлично утолял мою жажду крови и плоти. Было несколько самоубийств. Многие пытались сбежать и были жестоко наказаны за своеволие. — Хисока превращает вежливую улыбку в змеиную, обнажая хищную, опасную суть. Гон встречается с ним взглядом и с трудом заставляет себя не отвести куда-нибудь в сторону — дальше, как можно дальше — глаза. Он слышал, многие приходили к Хисоке — якудза, Геней Рёдан, итальянская мафия. Шишки из верхов, бизнесмены, богачи. Те, у кого было достаточно денег, чтобы оплатить услуги всемогущего «исполнителя желаний». Таким людям оставалось лишь назначить день для игры, чтобы Хисока всего за какие-то полчаса обыграл жертву в карты и забрал себе его волю. Так разваливались банды и мелкие группировки. Так прекращали существовать невезучие люди. Так компании лишались директоров, а партии — лидеров… У бедняков не было ничего, кроме собственной жизни. Именно жизнь и была самой частой, ужаснейшей ставкой. Гон бросает взгляд на карты в правой руке. Хисока терпеливо ожидает его. — Половина. Ставлю половину своей жизни. Хисока делает бесстрастное лицо, раздавая им обоим по четвёртой глянцевой карте. Гон отражает его спокойствие, словно зеркальная водная гладь; только глаза по-прежнему выдают напряжение, кипящее море, бурю внутри. К картам Хисоки добавляется чёрный король. Король пик – ах, ну что за прелестная карта. Король пик – и мальчишка напротив ближе, ближе, ещё ближе к краху. В его мире всем заправляет игра. Это прибыльно, и это очень гуманно, ведь у людей слишком быстро загораются глаза, когда они слышат слово «желание» вместо фразы «решить дело кровью». Игра — это шанс… Вообще-то Хисока даёт каждому целых три. — Может быть, пас? — подперев голову рукой, предлагает Хисока. — Вот уж нет, — бормочет Гон, просчитывая, оценивая, в сотый раз просматривая дарованные Хисокой карты. — Готов ли ты зайти настолько далеко? — Хисока тянется и будто случайно касается ноги мальчишки своей ногой под столом. — Выбора у меня нет, и отступать давно уже поздно, — шепчет Гон, прожигая взглядом издевательски дорогой красный бархат. — Ставлю всю свою жизнь, — прочистив горло, громко возвещает он. Хисока облизывает губы и плавно подносит руку к колоде, чтобы достать себе и Гону по пятой, решающей карте. — «Всё или ничего»? — уточняет он, хотя в этой фразе уже не имеется смысла. — Всё или ничего, — серьёзно подтверждает Гон, но Хисока улавливает в его краешке рта намёк на улыбку. О, как приятно будет стереть её с этих губ. Осталось совсем, совсем уже немного… Хисока практически слышит барабанную дробь, призывающую всемогущего фокусника на цирковую арену. Приз зрительских симпатий уже у него, остались лишь воля и чужая тёплая плоть. Он переворачивает карту в руке, уже зная: с той стороны прячется дама пик. — Время раскрывать карты, малыш Гон. Давай, мне не терпится посмотреть, что же всё-таки есть у тебя, — Хисока улыбается, представляя свои пальцы на загорелой шее, душащие это юное тело или, может, ласкающие его. Голову Гона на уровне своей талии, хриплые выдохи и слёзы в больших шоколадных глазах. Стальной угол валета треф между пальцев или мягкую ткань для растрёпанных ершистых волос… Гон сглатывает — громко. — Может, сначала покажете вы?.. Хисока изучает его лицо ровно три секунды, прежде чем положить на стол свои карты, издав короткий смешок. — Так и быть. Только ради тебя. — С этими словами он по очереди переворачивает цветные рубашки, позволяя Гону насладиться моментом — всей его красотой. Пиковая десятка. Пиковый валет. Пиковая дама. Король пик. Туз пик. Гон изумленно расширяет глаза, едва не выпуская из рук свои карты. — Флеш-рояль, — объявляет Хисока. — Моя самая лучшая, самая счастливая комбинация карт. — Поздравляю, — тихо отвечает Гон, опуская голову. Хисока одаривает его сочувственным взглядом. Он уже собирается что-то сказать, когда Гон кладёт руку на стол и разворачивает свои карты, слегка улыбаясь. Червовая десятка. Червовый валет. Червовая дама. Король червей. Туз червей. — Флеш-рояль. Упс. Выходит, это ещё и моя самая лучшая и самая счастливая комбинация. Хисока удивлённо рассматривает выпавшие карты — пять штук, от десяти до туза. Флеш-рояль, но другой масти…. действительно. — Ты самый невероятный везунчик из всех виденных мной, — усмехается он, с интересом переведя взгляд на мальчишку. Самая мощная и редкая комбинация — дважды в одной и той же игре… Звучит нереально, безупречно-немыслимо. Гон застенчиво чешет щёку, сияя, сознавая и сам свой внезапный оглушительно громкий успех. — Однако ты помнишь условия: среди трёх сыгранных партий — хотя бы одна победа, — продолжает Хисока, поднимаясь и внимательно глядя на Гона. Тот прекращает светиться и теперь взволнованно хмурится. — У тебя проигрыш, снова проигрыш, в решающей попытке ничья. Ничья не относится ни к победе, ни к проигрышу, так что я не могу ни забрать твою жизнь себе, ни исполнить желание… Что будешь делать, а, Гон-кун? — игриво тянет Хисока, проходя мимо мальчишки в другую часть комнаты. Бутылка семилетнего «Джонни Уокера» перемещается к игровому столу, два тумблера с тихим «дзинь» приземляются рядом. — Я… не знаю, что делать, — признаётся Гон, отстранённо наблюдая за тем, как виски заполняет хрусталь. Хисока подносит наполненный тумблер к бесстыдно смеющимся алым губам. — Все очень просто: будь рядом до тех пор, пока мы не отыщем твоего отца, — говорит он, прежде чем осушить прозрачную ёмкость до дна. Гон поворачивает голову к нему, ошарашенный. Громко сглотнув, переспрашивает: — Быть при вас? — Быть со мной. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит, — Хисока ухмыляется, многозначительно поднимая правую бровь. — Гм, — Гон прочищает горло и всё-таки тянется к своей порции виски. Напиток крепкий, насыщенный, жжёт внутренности вместе с глоткой. Гон краснеет, закашливается: такого он не ожидал. — Помнится, ты говорил, что я твой последний шанс и что тебе никто ничем не может помочь. Я могу. — Хисока наклоняется к мальчишке через стол и цепляет острый подбородок пальцем. Гон по привычке кусает губу, и внимание Хисоки тут же обращается к ней. — Я согласен, — быстро отвечает Гон, чувствуя нарастающее вокруг напряжение. Не то чтобы у него и вправду был выбор… Хисока улыбается и отпускает его, скользнув напоследок ногтем по опухшей губе. — Это замечательно, — шепчет он, заворожённо смотря на возникшие бусинки крови. — В таком случае мы начнём поиски прямо сейчас. — Он облизывается и хочет податься вперёд, ближе к очаровательно смущённому мальчишке, но прежде чем их камерный номер начнётся, он отходит к выходу и закрывает дверь на замок, чтобы какой-нибудь знакомый в лице Куроро или Иллуми не оказался за сценой в самый важный момент… Потому что время хлеба и зрелищ окончено. Пришла пора предоставить дело кулисам.