«Любовь, думал я, сильнее страха смерти.» © И. С. Тургенев, «Воробей»
Чжун Ли — аристократ. Несомненно. Монеты приятно покоились в его многочисленных мешочках, в сундуках, в руках и даже в карманах. «Счастье не купишь», — сказал ему однажды простой горожанин, и тогда, в подростковом возрасте, Моракс посмеялся над ним. Как это не купишь, когда он может позволить себе всё? Деньги, льющиеся — нет, бушующие — в его жизни рекой, могли открыть для него любое удовольствие: самых образованных учителей, приезжающих к нему из-за моря, самых опытных врачей, лечащих любую, самую невыносимую боль, самых услужливых подчинённых, повинующихся приказам, словно собачки на привязи. С приходом пубертата он стал позволять себе не только подкидывать мелочь в ладони бедняков, бросающихся ему в ноги на улицах, но ещё и прибегать к услугам искусных красавиц, готовых сделать для него что угодно. Впрочем, совсем скоро они ему наскучили. Сейчас, сидя в едва-едва продвигающейся вперёд повозке, он понимал, что тот человек, лицо которого стёрлось из его воспоминаний годами позже, был невероятно прав. Ляпис отвернулся к запятнанному окну, вглядываясь в просторы ночной темноты. Солнце уже давно закатилось за горизонт, но когда оно взойдёт вновь, практически ничего не изменится. Дни были слишком похожи один на другой — все сплошь состояли из метелей, бурь и вьюг. Стихия в их краях порой могла сразить не только завоевателей, но и самих жителей. Невольно вспоминалась его юность. Добираться ещё предстояло долго, даже слишком долго, поэтому Чжун Ли откинулся на жёсткую спинку сиденья. Он уже сменил несколько карет, и с каждым разом они становились хуже. Несмотря на то, что он привык к более лучшим условиям, жаловаться он не собирался — да и некому. Юность… Моракс, будучи в сегодняшние дни спокойным, уравновешенным и немного хладнокровным, разительно отличался от того Моракса, которого знали года его младости. Острый язык и рвение ко всему, что мимолётно его интересовало, гнали его в спину, подрывали его бездумно тратить деньги, без последствий рушить жизни тех, кто оказался ниже его по достатку и положению в обществе, и бесцельно бродить по свету. Родители его, до этого представлявшие последних членов их рода, не включая самого Ляписа, скончались скоропостижно. Может быть, чересчур скоропостижно. Иногда Чжун Ли был невероятно благодарен им за это — все привилегии, получаемые сверстниками только с совершеннолетия или после замужества, обрушились на него с глубокого детства. Опекунов не было, были только охающие и ахающие няньки, по своей воле оставшиеся выхаживать его — маленького, непонимающего. На секунду показалось, будто в отражении окна, как в зеркале, на него снова смотрит буйный молодой Чжун Ли, самоуверенность с лица которого мечтали стереть на дуэли многие. Так никто и не выиграл… Было ли это хорошо? С возрастом Моракс поменялся вполне кардинально. До сих пор в одних из самых детских, тёплых воспоминаний ютились последние моменты с нянькой — той единственной, которая не ушла от него вплоть до самой смерти. Она стала ему опорой, почти заменила мать. И улыбка на её губах — потрескавшихся, обескровленных — навсегда отпечаталась где-то там, в голове. Интересно, что сказала бы она сейчас, провожая Ляписа в последний путь? Может быть, она поехала бы с ним? Впрочем, Чжун Ли не был уверен, что она полностью поняла бы его намерения. В особенности его чувства. Простым подданным, годами исполняющим работы, не довелось узнать один мелкий секрет. Тарталья никогда не был дворецким. Чего уж греха таить — пусть он и исполнял эту должность для прикрытия, получалось у него это так себе. Моракс пару раз подумывал понизить его до комардина, но так и не дошла рука. И уже никогда не дойдёт. С самого начала Рекс прекрасно знал, с какой целью Чайлд так самозабвенно просился на вакансию «хоть кого-нибудь» к нему в поместье. Он видел в нём то, что когда-то испытал на себе. Аякс без сомнений был наёмником. Кто-то подослал его, видимо намереваясь выудить щепотку (а может и не щепотку) информации о Чжун Ли, который за свою молодость успел нажить себе с сотню врагов. И как же долго длилось их противостояние. Негласное, но явно трещавшее в воздухе каждый раз, когда они просто переглядывались, оставались наедине в кабинете или разговаривали. История получилась витиеватой, и на её воспроизведение у Моракса могли быть уходить дни. В течение тех дней, в которые Тарталья безуспешно пытался подлизаться раз не к хозяину дома, то к его подчинённым, на тот момент вполне остепенившийся после множества проблем Ляпис снова почувствовал себя юнцом, смело принимающим запрос на соперничество. Эту битву он бесспорно выиграл, но впервые на его памяти кто-то настолько долго отрицал свою вину. Видимо, там, откуда Чайлд был родом, принято отпираться до последнего. Но Чжун Ли продолжал спускать ему всё с рук, делая вид, будто совсем не рассекретил его ещё в первые пару минут. Волю он ему, однако, предоставил не сразу: поначалу предусмотрительно не пускал в родовую библиотеку, с миловидным выражением лица отказывал Аяксу в диалогах тет-а-тет, — «нет-нет, Тарталья, я ни при каких условиях не смогу выгнать ключницу или камердинера…» — частенько спрашивал у других слугах про их отношение к новому члену в их составе. Воспоминания, яркие и насыщенные, — чересчур контрастирующие на фоне пурги, вьющейся в темноте за окном, — затеплились глубоко в груди, но ещё сильнее разгорались когда-то, в самом начале их интриг. Моракс никогда не подумал бы, что резко обосновавшаяся в его сердце незаинтересованность не только в умелых искусительницах, но и в прилежных представительниц престижных родов, родители которых слишком часто покидали его поместье с отказами, была обоснована отнюдь не природным желанием оставаться одному. О да, с Чайлдом было тяжело, но до того сладко и любовно, что Рекс уже даже почти придумал оправдания о своей подозрительной неженитьбе в ответ на вопросы троюродных дядюшек в пятом колене, постоянно донимающих его с вопросами наследства, однако так и не придумал такой ответ, какой отговорил бы Аякса от участия в восстании. Да, кровь у Тартальи бурлила, он был вспыльчив — точно копия ещё совсем молодого Чжун Ли — и, кажется, был готов встать против всего мира, если вдруг в чём-то не сойдётся с этим же миром. Несмотря на то, что Моракс разделял его точку зрения, пусть хоть ещё сто раз разделял, теперь уже ничего не изменишь. Ведь другой причины, по которой он ехал в часть страны, навечно заточённую в окружение бурь, морозов, смерти и голода, просто-напросто не было…[***]
«Да, рвем мы сердце пополам Друг другу, но, родной, Скажи, что ж больше делать нам? Поможешь ли тоской!» © Н. А. Некрасов, «Русские женщины»
По мере пути объясняться с теми, с кем сталкивался Чжун Ли, приходилось всё реже и реже. Почему-то чем беднее были люди, тем меньше их смущало то, что Моракс был теоретически причислен к числу девок, отправлявшимися за своими мужьями в ссылку. Он сам, впрочем, холодно называл это «поездкой к брату», хотя с месяцами, проведёнными в этой самой поездке, оправдание ему до того приелось, что мужчина уж начинал злиться, когда кто-то лез к нему с расспросами. Но тюремщику врать было нельзя. — Разве? Вы совсем не похожи, — мужчина с серым лицом и почерневшими под глазами мешками коротко усмехнулся. Блеклый свет, едва освещающий тюремщика, делал его ещё более иссохшим, изжившим себя. Ляпис тяжело вздохнул и было собрался снова объяснять, насколько далёким по семейному древу и близким по личным взаимоотношениям приходится ему заключённый, как вдруг охранник молча отступил в сторону, впуская его вперёд. В темнице, — иначе назвать обветшалое помещение со спёртым воздухом, почти целиком состоящим из сырости, назвать невозможно — куда привели Чайлда, сидит кто-то совсем иной. Потому что этот человек отнюдь не похож на Тарталью. Чжун Ли кажется, что у Аякса выцвели даже волосы. Яркие, на солнце переливающиеся медным, сейчас они были тусклые — ровно такие же, как глаза, кожа, поза… Всё в нём кричало об убитости. Чайлд, услышав протяжный скрип тяжёлой двери, поднял голову, будто бы просыпаясь ото сна. В его взгляде не было обвинения в задержке; у Моракса с души, кажется, свалился если не валун, так булыжник уж точно. Конечно, ведь Тарталья всегда отличался достаточным остроумием. Он то уж точно понимал, что если Ляпис и приедет к нему, в далёкую, заметённую сугробами каторжную деревушку, то приедет не скоро — а приедет ли? Но он приехал. Даже ожидаемо. Наверное, именно поэтому Аякс улыбнулся. Хило, устало, но улыбнулся, вкладывая в короткое поднятие уголков губ всю нежность свою, ласкавшую сердце. Чжун Ли на секунду оглянулся, сталкиваясь взглядом с тюремщиком. Безусловно, он наблюдает пристально, не переставая смотреть, ведь это — главная его работа. Но уже спустя мгновение Мораксу становится так всё равно, что он делает шаг, ещё один, подходит вплотную и обнимает Чайлда, крепко и с чувством. Мужчина замечает, как выпирают под одеждой парня кости, и мельком оглаживает их, проводит с лёгким нажимом. Тарталья отвечает едва осязаемо, но Рекс ощущает, как быстро у того забилось сердце. Да, здесь плохо. Дурно. Но, может быть, вместе им будет лучше?«Только ею, только любовью держится и движется жизнь.» © И. С. Тургенев, «Воробей»