лучшее качество

      он действительно совсем ничего, ничего, ничего не мог сделать с собой.       наверное, с ним было достаточно легко жить — может быть грег и был достаточно закрытым и выглядел безразличным, зато не приносил лишних хлопот и не приставал с расспросами.       с грегом было очень легко.       он не задавал лишних вопросов и всегда считал это своим достоинством, тем качеством, которое можно было бы написать в резюме, когда ищешь работу или тем качеством, которым можешь похвастаться перед потенциальным партнёром на первом свидании. грег не задавал лишних вопросов, предоставляя своему партнеру, кем бы он ни был, полную свободу действий. он не любил сковывать и ограничивать. а вопросы ведь только это и делают?       да и его рыжий друг, похоже, имел подобное мнение на этот счёт. — ты сегодня завтракал? или, — ты хочешь это попробовать? или, — я могу тебя поцеловать? или, — можно тебя попросить помыть посуду?       кеннит цокает на все это языком, показательно закатывая глаза. он терпеть не может вопросов. он говорит: "не спрашивай, а просто делай, что надо". грег не понимает, почему, но сталкивается здесь с любопытным парадоксом: спрашивать, почему так, просто не входит в его собственный порядок вещей.       они живут вместе уже достаточно долго.       они живут вместе уже достаточно долго, и кеннит самостоятельно приучил хоффмана к тому, что терпеть не может вопросов. — прекрати спрашивать такие глупые вещи, — он говорит разгневанно, когда на первых порах грег пытается спрашивать его мнения.       он ничего не может с ним сделать: кенниту ведь это не нравится, не нравится, даже если грег не видит в этом ничего плохого, кроме как попытку показать уважение и важность младшего для него.       грег ничего не может сделать.       и пытался ли он?       он имеет одну очень важную черту характера: он не слишком любит проявлять инициативу.       он ничего не может с собою сделать.       кенниту нравится, когда его ни о чем не спрашивают. грег целует его тело, целует вены и синяки, веснушчатые плечи, обкусанные губы, зарывается пальцами в мягкие волосы — он не спросил об этом, и симмонс улыбается, закрывая глаза, нет, зажмуриваясь, и улыбка его жуткая, отталкивающая, но ведь это? улыбка? — что-то не так? — почему ты спрашиваешь?       грег останавливается: он чувствует себя плохо. ему не нравится. ему грязно и обидно за кеннита. он смотрит, как блестят янтарные глаза. понимает, что ошибся снова, что сделал что-то неправильно, но будет ещё неправильнее, если он позволит себе продолжить. кеннит уже позволил ему продолжить, но ему нельзя доверять в этом вопросе.       его глаза блестят слишком сильно, по нему видно, что он чувствует себя просто ужасно.       грег застегивает верхние пуговицы его рубашки и осторожно обнимает острые плечи.       грегу нравится испытывать свою мечту на прочность, и когда на лезвии ножа сверкает кровь, он лишь в странном интересе пожимает плечами. ему правда интересно, он знает, что кенниту плохо,       но спросит ли он об этом?       грег не любит злиться: ему слишком лень это делать. грег не любит задавать вопросы, ведь кеннит никогда на них не ответит. конечно, он в этом не виноват. но и хоффман тоже.       он ничего не может с этим сделать.       синяки под глазами младшего становятся всё темнее, а кожа его бледнеет и бледнеет. совсем скоро он станет совсем прозрачным, растворится, увянет, как цветок холодной осенью. грег не хочет его терять.       но должен ли он лезть не в свое дело?       кеннит делит с ним кровать, зубную щётку, дом, в конце-концов, по вечерам закидывает на него ноги, прося их помассировать, расчесывает ему волосы и дарит самые обворожительные в мире улыбки. нездоровые и болезненные улыбки, выглядящие так красиво, как только могут выглядеть улыбки. так, как никто не улыбается. никто не может улыбнуться. только он, только он, и в этой неправильности, искаженности, тошнотворности есть что-то прекрасное.       грег рисует его. пишет с него картины.       кеннит скрипит зубами, когда улыбается. у него очень запоминающийся, интересный стиль одежды. он весь красив и будто сделан из хрусталя, только тронь — и внезапно разобьётся. — не спрашивай у меня ничего. или, — можешь делать, не узнав моего мнения. или, — и почему тебе это так важно? или, — ты и без меня прекрасно знаешь ответ. или, — мог бы и не спрашивать.       или, или, или...       у кеннита куча отговорок на все заданные когда-либо вопросы. он никогда не говорит, что ему что-то не нравится.       кеннит никогда не отказывает, и когда грег чувствует неладное, отказывать приходится ему самому.       но грег не задаёт вопросов: это их главное устоявшееся правило. нет, грег не жестокий, он не заставляет мыть посуду и не держит в рабстве. он умеет остановиться.       значит с него взятки гладки?       грег не задаёт вопросов, когда кеннит весел, не задаёт, когда он зол.       грег не задаёт ни единого вопроса, когда в ванне ледяная красная вода. он трогает холодное серое тело, падает на пол, на колени, словно он из стекла, и что-то в нем в этот момент разбивается.       но грег не задаёт вопросов.       это их главное правило. это причина, по которой с грегом легко.       он ничего не может с этим сделать. с собою. с кеннитом.       ведь он просто не должен был лезть не в свое дело, не должен был реагировать на синяки под глазами, бледность кожи, кровь на ноже. кеннит не терпит вопросов.       кеннит не виноват? а грег?       грег не виноват?       с грегом быть очень легко. он не задаёт вопросов, это то, о чем он бы написал в резюме и о чем бы похвастался на первом свидании.       с грегом быть очень легко: но явно не в этот раз. — можно я вытащу тебя отсюда? наверняка ты замерз. а ты не будешь против, если я позвоню в скорую? могу я закутать тебя в полотенце? позволишь перебинтовать тебе руки? хочешь, я буду рассказывать тебе сказки, пока за тобой не приедут? не откажешь, если я поцелую тебя в лоб? ничего страшного, если я помогу тебе вытереть тушь? я обниму тебя, не возражаешь?       вопросы сыпятся из его рта. — можно... я буду задавать вопросы?       знакомая реакция! труп недовольно кривит губы, ему не нравится.

тишина оглушительно отражается от кафеля.