О реальности

      Старенький пикап притормозил у дешевого придорожного мотеля и надрывно заворчал мотором от переключения передач. Геральт сдал назад, затем вперед, устраиваясь на парковочном месте.       Лютик на соседнем сидении продрал глаза и уставился в окно: картина за последние пару часов не изменилась. Все тот же дождь, лупящий в стекла, все та же Невада, поросшая пустынями и горами, среди которых чудом приютился недружелюбный городок. Он покрутил карту. Так и эдак, не понимая, в какой они вообще стороне, и не справляясь со сложенными страницами. Черт бы подрал это ведьмачье чутье, — подумал он, с завистью поглядывая на Геральта, который и без всяких карт на раз-два разбирался с дорогами.       Тот недовольно вздохнул, выругался и вышел под промозглый дождь. Так странно. Сколько он уже землю ногами топчет? Тысячи две лет? А дожди все так же идут, и все так же Солнце встает на восходе, садится на западе, а твари портят жизнь мирным жителям. Сами мирные жители тоже не изменились.       Лютик снова посмотрел в окно на двухэтажный мотель с неприветливо мигающей едко-синей вывеской «У Джо». Штукатурка на фасаде облупилась, кое-где просматривались плохо закрашенные граффити, на окнах вместо нового не продуваемого металлопластика стояли старые деревянные рамы; все кругом поросло высокой травой. Лютик знал, что внутри все выглядело не многим лучше. Слишком много таких пристанищ он повидал за свою жизнь. Сначала это были корчмы с узкими койками, пропахшими крепким элем, и вечно шумящими пьяницами, да трактиры с общими комнатами. Потом постоялые дома с милыми старушками-хозяйками, приветливыми, пока платишь положенное и с крышей в сотню-другую головорезов. А потом плавгостиницы, пахта-салы, заезжие дворы и подворья, если их заносило на юга. Пока время не дошло до мотелей и кемпингов для автодомов.       Так или иначе, все ночлежки объединяло одно. Повезет, если есть горячая вода.       Лютик неохотно выскользнул из машины, открыл навес багажника-пикапа и уставился на многочисленные сумки. Что взять с собой за одну ходку, чтобы не ходить по сто раз под проклятым дождем? Мечи Геральта — это в первую очередь. Не возьми их, и принципиальный ведьмак опять развоняется. Потом пакет с едой из ближайшего фастфуда. И сумка с ноутбуком — сегодня была среда, а значит — крайнее время сдачи статьи, которую он еще не начинал. Печально. Но ничего нового.       Работа внештатным автором мистических историй в бульварной газетенке приносила совсем не большой доход. Едва хватало на мотели и еду. Пикап они заправляли с ворованных талонов на бензин. По тому же принципу доставали одежду и так, по мелочи. Переучиться с барда сначала на рассказчика историй, затем на писателя-фантаста и только потом на журналиста было делом плевым — сквернословь и марай бумагу себе вволю, только вовремя успевай заменять «таверну» на «бар», «меч» на «пистолет», а «лошадь» вот — на «пикап». Спрос всегда был, есть и будет, народ сколько не корми, дай во всяких чудовищ поверить.       Геральт встретил его у выхода из административного помещения с ключом от их сегодняшнего пристанища. Ведьмак забрал у него свои мечи (а последние лет двести они старались оружием на людях не светить) и пошел вперед. Лютик по привычке последовал за широкой спиной.       Внутри оказалось не так плохо, как он предполагал. Две кровати, по два чистых полотенца в шкафу, и даже, хвала Мелитэле, горячая вода.       Забавный факт, из всех новшеств, что время подарило им, Геральту больше всего нравился душ. С недавних (относительно предстоящей вечности) пор, поплескаться в горячей водичке ему нравилось больше, чем замочить очередную тварь. Идеальный рецепт вечера: вымокнуть в крови чудовища, вылить на себя весь немногочисленный резерв горячей воды, завалиться спать под мерное постукивание клавиш ноутбука и тихие напевы Лютика.       А вот пиво Геральту не нравилось. «Слишком соленое», — ворчал он. Лютик же ничего соленого не находил. Хмель — он везде хмель. Хоть в Вызиме, хоть в Африке, хоть вот, в крошечном холодильнике захудалого мотеля в Неваде.       Перекусив и выпив пива, под шум воды в душевой, Лютик сел за письменный стол, включил старенький подержанный ноутбук (он лабал на нем не хуже, чем на лютне, в то время как Геральт по-прежнему мог разве что махать мечом) и уставился в девственно-белое поле текстового редактора.       То, что худо-бедно кормило их с Геральтом, — на новый лад переписанное прошлое. Хотя смысла в этом, пожалуй, было не много. Как бы старательно не переписывали они прошлое, как бы ни забывали старые обиды и слова, вряд ли это серьезно влияло на настоящее. Все-таки время обладало достаточным сопротивлением, чтобы сводить на нет любые попытки искусственной корректуры. На одни исправления неизбежно лягут другие, но все в итоге вернется на круги своя. И даже если что-то изменится в мелочах, даже если изменить имена, даты, мир, Лютик знал, что останется Лютиком — бардом, поэтом, писателем, верно следующим за своим ведьмаком. И совершенно не важно, какую реальность придется сгородить вокруг.       Геральт вышел из душа и, роняя с волос капли на подранный линолеум пола, заглянул через его плечо в пустой экран.       — Имя-то какое чудное. Анджей, — передразнил он.       Лютик усмехнулся:       — Ага. Так, вроде, одного графа звали. В Новиграде. Запомнилось что-то. Ты, наверное, и не помнишь уже.       — Не помню, — согласно кивнул Геральт и принялся одеваться. — Если бы я помнил все, что с нами случилось за полтысячи лет, я бы окончательно свихнулся.       Полтысячи, подумал Лютик. Пять сотен лет. В среднем десять осознанных человеческих жизней. Сколько бы раз он не думал об этом, каждый раз по позвоночнику холодок бежал, да волосы на затылке дыбом становились. Подумать только. Представлял ли он себе когда-нибудь такое. Вечность. Что оно такое? Почему оно такое? Почему он?       Сейчас уже и не вспомнить, хотя Лютик, исключительно в угоду прошлой жизни, старался запоминать все, каждую важную и неважную деталь. Сколько ему было? Тридцать пять? Сорок? Старик по тем меркам. Он все также смотрел по утрам в зеркало, сбривая щетину. Все так же на всех порах удирал от разъяренных мужиков в таверне. Все так же следовал за Геральтом, куда бы того не повело пресловутое чутье.       Так... Как же он пропустил это? Как пропустил момент, когда перестал стареть?       Как сейчас помнится, как в Каэр Морхене под их приезд на зимовку старик Весемир, разливая вино из запасов, со смехом заметил, что Лютик за двадцать лет поди совсем не изменился. Лютик прекратил играть, развлекая не многочисленную публику всеми скопившимися песнями да балладами, неловко тронул струны, и музыка утихла. Весь замок утих. Геральт тогда так посмотрел на него. Внимательно, с прищуром золотых глаз — как на чудовище, подумал тогда Лютик. Геральт и сейчас иногда на него так смотрел. Лютик давно перестал обращать на это внимание.       Пять сотен лет.       По-прежнему страшно.       Он снова прикрыл глаза, глубоко вздохнул и принялся в мысленно выстраивать в нужном порядке слова. О чем написать сегодня? О бледных вдовах? Нет, слишком сложно, не уложиться в один рассказ. О пауках? Нет. О них лет пятьдесят назад он писал в другой газетенке. Могут отследить. Слишком опасно. Тогда о кладбищенской бабе? Назвать ее мутировавшим зомби, приписать всепланетный вирус. Да, неплохо получится. Главное, Геральту не давать на прочтение. Он все эти новшества терпеть не может.       За окном по-прежнему клокотал дождь. В городке, в паре сотен миль южнее, по-прежнему буйствовали не то гули, не то еще какие твари. Горожане по-прежнему звали ведьмака. А за ведьмаком по-прежнему шел его бард.