Two words spoken
12 января 2022 г. в 17:00
Шота толкнул дверь в общежитие своего класса и вошел внутрь так тихо, как только мог, прежде чем закрыть ее за собой, зная, что большинство его учеников к тому времени уже должны были спать. А те, кого там не было, наверняка были в своих комнатах.
По логике вещей, он знал, что они не должны его слышать, но когда темно и тихо, трудно позволить себе говорить громче шепота. И, как герой подполья, Шота был очень искусен в этом. Это, как он уже давно понял, было очень полезным навыком, так как давало ему возможность наблюдать за окружающими до того, как кто-нибудь узнает об этом.
Привычка заставила его остановиться в прихожей. Его грязные ботинки все еще были на ногах. И из-за своей остановки он смог услышать сопящий звук, доносящийся со стороны диванов.
Звук был тихим и приглушённым, и если бы он не остановился, то мог бы этого не услышать.
И всё же он услышал. И тут же в его голове пронеслась мысль: в комнате кто-то есть. И... Он плакал. Единственными людьми, которые должны были быть в общежитии в это время, это он и его дети.
Один из его детей плакал в темноте на диване. Посреди ночи. Шота знал, что никакая скрытность с его стороны не могла заглушить хлопок входной двери. Ровно как и не могла удержать холодный воздух снаружи, а теплый внутри. Значит, что, когда он сюда зашёл, кто бы это ни был, он спохватился и, вероятно, ждал, когда Шота пойдёт по своим делам, чтобы он мог продолжить свой эмоциональный срыв в одиночестве.
Шота наклонился и начал снимать обувь. Он не думал, что этот человек был кем-то из девушек. Они не очень открыто выражали свои чувства – особенно рядом с ним, – однако в случае чего они разговаривали друг с другом, и, судя по тому, что он видел и слышал, у них была сильная связь друг с другом. Он сомневался, что кто-то из них решил бы плакать в общей комнате в одиночестве.
Остались только мальчики.
Шота выпрямился и зашёл в глубь комнаты. Он почти не слышал неглубокое, слегка прерывистое дыхание. Кем бы ни был ребенок, он, вероятно знал о том, как всё делать молча. Он также, вероятно, чувствовал, что не вписывается в общество, и чувствовал, что ему нужно скрывать свою боль от окружающих.
Шота медленно повернул голову туда, где насколько он понимал был источник тихих звуков. Его глаза, теперь привыкшие к темноте, легко различили фигуру своего Проблемного Ребенка - Мидории Изуку. Искушение вздохнуть было сильным, но каким-то образом он сумел сдержаться. Мгновение он изучал ребенка. Мидория был напряжен, но не двигался. Шота не сомневался, что он ждал, когда его учитель войдет в свою комнату или пойдет на кухню за чашкой кофе (как он обычно делал).
Зная, что его ученик делает всё, чтобы услышать от него хоть малейший звук, Шота приложил дополнительные усилия, чтобы заглушить свои движения, и подошел к ребёнку. Он смог пройти всего метр, прежде чем подросток повернулся к нему. В это же мгновение Шота прекратил свою скрытую миссию и быстро сократил расстояние между ними, сев рядом с Мидорией, прежде чем он даже успел подумать и моргнуть. Затем, плавно двигаясь, Шота обхватил Мидорию одной рукой за спину, а другой под колени и притянул его к себе на колени. Мидория был напряжен в течение нескольких долгих секунд, пока учитель прижимал его к себе, вынимая руку из-под его колен и нежно убирая мягкие кудри с лица. Шота позаботился о том, чтобы его действия не были насильственными или сдерживающими. Если бы Изуку захотел уйти, то он с лёгкостью мог бы это сделать.
Изуку был напряжен в его руках. На мгновение Шота задумался, не оставить ли его и не пойти ли спать. Но затем Изуку положил голову на грудь своего учителя и сделал глубокий, судорожный вдох, расслабляясь в объятиях. Шота закрыл глаза и положил подбородок на голову своего ребенка, когда он осторожно начал медленно раскачиваться на месте, заставляя себя делать увеличенные, ровные вдохи, чтобы помочь дыханию Изуку вернуться в более устойчивый ритм. Всего через несколько секунд он почувствовал, что его рубашка стала влажной от беззвучных слез, и прижал своего ребенка чуть ближе. Шота не знал, сколько минут потребовалось Изуку, чтобы успокоиться. Но внезапно он осознал, что мальчик спит.
Он подождал около минуты, не желая так быстро отпускать своего ребенка, прежде чем просунул руку обратно под его колени и поднял его. Изуку дернулся от нового движения, и Шота почти мгновенно успокоил его, притянув голову к изгибу шеи. Затем он осторожно направился к лестнице мужской стороны общежития, поднимаясь по ней так медленно, как только мог. Наслаждаясь ощущением того, что несет любимого человека на руках, к сожалению он обнаружил, что комната Изуку находилась на втором этаже, и они по его мнению прибыли туда слишком быстро. У него были небольшие проблемы с тем как открыть двери, не разбудив своего ребенка, и ему пришлось войти боком, но вскоре он оказался лицом к кровати Изуку с одеялом Всемогущего, ярко улыбающимся ему.
Шота сделал паузу на секунду. Затем на две. Затем он ногой откинул одеяло в сторону и уложил Изуку на мягкий матрас. Натянул одеяло на его маленькое тело. Изуку мгновенно дёрнулся, устало открыв глаза и вцепившись руками в ткань на груди Шоты.
Шота снова заставил его замолчать и надавил рукой на грудь своего ребенка, повторяя поглаживающее движение, и как он это делал ранее, убирал кудри с лица Изуку. И снова мальчик заснул.
Легкая улыбка появилась на лице мужчины, и он осторожно отстранился, только для того, чтобы обнаружить, что его шарф был захвачен. Обернут вокруг руки Изуку и крепко зажат в его бессознательной хватке. Изуку плотнее прижал шарф к своей груди. Шота посмотрел на своего ребенка с теплотой, о которой, никто, кроме него, не знал, и снял свое оружие захвата с плеч, положив на грудь Изуку. Затем он снова Взъерошил зелёные кудри и наклонился, чтобы поцеловать своего ребенка в висок. И затем прошептал: “Спокойной ночи, сынок”.
И он вышел, закрыв за собой дверь, и направился к своей комнате. И если бы Изуку проснулся на следующее утро, запутавшись в длинной ткани шарфа, Шоте было бы все равно, если бы он решил оставить его себе.