«Вы когда нибудь слушали, как звенит дождь, чувствуя, что ваше сердце звенит так же отчаянно и печально? Вы прислушивались к тому, как капли падают на землю и чувствовали, что и сами опадаете вниз? Вы когда нибудь смотрели на то, как ручейки воды текут по стеклу, и понимали, что на ваших щеках тоже крохотные влажные полосы? Иногда нам очень хочется плакать. Спрятать лицо в подушке и рыдать, кусая губы и завывая, как брошенный зверёнок. Но общество учит нас, что плакать — это для слабых. И мы держим слёзы в себе, прячем боль глубоко внутри, замыкаемся. Не надо. Позвольте себе грустить.»
Кажется, что дождь никогда не закончится. Мир скрыт за плотной стеной ливня, который со всей своей отчаянной жестокостью хлещет по стенам, крышам и стеклышкам тускло светящихся окон. Будто бы его перекрасили в туманный серый и его тусклые оттенки. Настроение Карла тоже выкрашено в серый. В монохромную палитру, от тёмного, почти что чёрного, до блеклого серого, который мы видим, когда выходим на улицу и смотрим под ноги, на мозаику старых дорожек. Такие безжизненные цвета, они затмили разум и не рассеиваются, как тучи на плачущем небе. Они оба плачут — небо и Карл. Кап-кап-кап. Он на самом деле не знает, от чего именно плачет. Слишком много чувств, слишком много мыслей — и будто бы пустота в тот же момент. Часть его думает о косых линиях на запястьях и о пурпурно-золотых синяках. О том, как легко было бы провести лезвием по коже или ударить руки множество раз о перила шаткой лестницы. Часть его думает о том, как он провалил свои экзамены, как он забыл всё, что учил, будто бы знаний и не было в голове. О том, что впереди — бесконечные пересдачи, и том, что он, конечно же, не сдаст. И часть его думает о том, как в дымке сновидений нежные губы прижимаются к его губам. Человек, которого он даже не знал лично, но который на несколько коротких дней стал спасительным тёплым одеялом для его расшатанной психики, пока всё вновь не разрушилось, пока он не забрался вновь на подоконник, смотря на то, как дождь смывает краски вселенной, и думая о том, как сильно он сломан. Мальчик, который плакал на собственном дне рождения, потому что стресса стало слишком много. Мальчик, который хотел бросить свою лампу в стену и смотреть на то, как она, печально вздыхая, умирает, потому что гнева было в груди так много, что горло рвалось кричать. Мальчик, который улыбался людям в виртуальной жизни, чтобы они были счастливы, и тянулся к их похвале, чувствуя себя нужным, когда они звали его хорошим, добрым и бескорыстным, когда они звали его путеводным огоньком для заблудших душ, потому что Карл не мог помочь себе, но почему-то мог помочь другим. Если бы только душа не раскалывалась по ночам, когда внезапно осознаешь мучительное одиночество. Мальчик, который так сильно влюбился в свой сон, что не мог перестать думать о нём, потому что это была первая вещь за несколько тяжёлых недель, которая смогла оживить хрупкое счастье и заставить его танцевать под мелодии задорных песен CG5 на кухне, улыбаясь вселенной. Карл вспоминает сон снова, но уже с болью, потому что знает, что то, что он видел и то, что он себе придумал — нереально. Душевная боль отдаётся уколами старого друга — мигрени — в левом виске и глазах. Хочется ударить глупую голову о стену несколько раз, расшибить до крови, чтобы потерять сознание и не чувствовать эту пульсацию, которая бьётся в ритме сердца, так же бесполезно и раздражительно. Тихо вибрирует телефон, брошенный на пол, но на ковёр, осторожно — последняя нить, связывающая с реальностью. Последняя опора в жизни. Слёзы застилают глаза, но Карл даже не раздумывает о том, чтобы проигнорировать уведомление. Это может быть что-то важное. Это может быть Квакити, снова мучаемый прошлым. Друг, которого изуродовали и бросили, и невероятная удача, что нашёлся Сапнап, твёрдо уверенный в том, что может собрать осколки разбитого сердца и подарить любовь несчастному утёнку. Это может быть Дрим, только недавно начавший свой канал и вновь волнующийся из-за неприятных комментариев или требований показать лицо. Это может быть Томми, на которого снова накричал пьяный Вилбур или которого Филза забыл забрать из школы. И может быть Техноблейд, который опять должен удерживать брата-близнеца от желания убить себя, вызванного чувством вины. Это может быть Джордж, над которым насмехались из-за его дальтонизма, или это может быть Ранбу, вновь потерявший дневник со всеми важными воспоминаниями, или Таббо с его посттравматическим синдромом, или… Или это может быть стрим Панца. Иконка Твича, фиолетовое пятнышко, будто дразнящее. Готовиться нужно к пересдачам, а оно так призывно мерцает на экране. Давай, мол, загляни хоть на минутку. Вслушайся в знакомый голос, потеряйся вновь в нём на несколько часов, наблюдая восхищённым взглядом за бликами пурпурно-розовых ламп на светлом лице. Панц был для Карла чистым всплеском тепла и комфорта. Его смех успокаивал, как успокаивает плотное одеяло своим приятным весом и облачной мягкостью. Его образ преследовал Карла во сне много месяцев, появляясь именно в те моменты, когда ему было особенно тяжело — и улыбаясь, разговаривая с ним, обнимая… целуя, как в недавнем сновидении, мысли о котором преследовали Карла каждый день его жизни. Он был влюблён. Влюблён в идеальную картину, которую видел через экран телефона, влюблён в образ, который создавал его разум в мечтах и снах. Влюблён в чувство защищённости, которое дарило ему существование Панца — его твиты, его видео, его стримы. «Только бы он включил сегодня камеру» — молит внутренний голос Карла, когда он запускает только что начавшийся стрим. Он никогда не сможет — и не захочет — сопротивляться этому зову. И уж точно не тогда, когда от прыжка из окна его отделяют только мысли о том, как больно будет друзьям, о том, что некому будет заботиться о них, и о том, сколько стримов Панца он пропустит, если умрёт. Ему, видимо, сегодня везёт — его стример действительно включил камеру, и Карл, забыв обо всем на свете, любуется его улыбкой, стирая краем рукава слёзы с глаз. Мягкий, успокаивающий голос звучит в наушниках, и вдыхать пахнущий дождём воздух становится немножечко легче. Даже серость мира уже не имеет значения — экран телефона яркий, множество цветов, резко бьющих по глазам и заставляющих мигрень ещё больше давить на голову, но ведь это совсем неважно. Панц стримит. Играет в Валорант, улыбается и смеётся, отвечает на донаты. Решение импульсивное, но Карл знает, что всё равно не будет о нём жалеть, даже если его донат не заметят. Тянется к кнопочке, печатает сообщение, нервно дожидается его появления на экране, совсем не оплакивая потраченных денег. Знакомая мелодия играет в ушах, и Панц замирает на мгновение, отводит взгляд от лобби игры и читает поспешно набранные слова. — KarlJacobs, спасибо за донат… «Привет, Панц, просто хотел сказать спасибо за то, что делаешь мою жизнь лучше, ты появился так вовремя, люблю…» — Карл стыдливо прячет лицо за ладонями, последнее слово было набрано на эмоциях и было более искренним, чем все остальные слова, было тайной, вытащенной из укромного уголка души. Панц, кажется, совершенно не удивляется ему. Все ему так говорят, он, конечно, подумает, что это платонически, даже если где-то в другом городе маленький влюблённый Карл будет мечтать о том, каким будет ритм его сердца, если прижаться ухом к груди любимого стримера. Он никогда не узнает, и это больно, но даже так чувства к нему — лучшее, что вообще испытывал мальчик. — Рад, что мог помочь тебе! — ответ Панца греет душу так сильно, что кажется, будто бы она горит золотым пламенем. — Я не самый лучший помощник, — какая ложь, ты помогаешь больше, чем все другие люди в этой вселенной, — но я хочу, чтобы ты знал, что даже если жизнь кажется безнадёжной тьмой, в ней всё равно всегда будет свет. И я искренне надеюсь, что ты сможешь его найти. И Карл улыбается так широко, что болят губы. А он уже нашёл.«Чудеса — они ведь тоже случаются. Вы когда нибудь видели радугу? Какой глупый вопрос, конечно, все ведь видели её. Разве это не чудо? Яркие краски пронзают небесную высь, разукрашивая её, чтобы нам было чем любоваться. Будто сама вселенная хочет, чтобы мы улыбнулись. Да, может, в жизни сейчас дождь, и выглядит так, будто он не прекращается вовсе, но и в вашем небе появится радуга. Вы только не закрывайте глаза, иначе её не увидите. Поднимите голову, к холодным каплям, позвольте им стекать по лицу свободно, унося с собой всю тревогу и грусть, а потом в ваших зрачках вдруг отразятся семь цветных полос, и дети вокруг будут смеяться и кричать: «Смотри, это же радуга! Радуга» И ребёнок в вашей душе улыбнётся радуге, улыбнётся чуду и воспрянет духом, поможет вам отряхнуть капли дождя с одежды и повернуться к солнцу.» ×××
Карл не знает, зачем он оставил ссылку на Дискорд в профиле Твича, если его всё равно никто не прочтёт. Для красоты или чтобы не был пустым? А может, надежда? А на что надеяться? Загадка. Конечно, Карл никогда не надеялся, что ему в Дискорд напишут, перейдя по той самой ссылке. Но он не против — он любит общаться. Может, он снова сможет кому-то помочь. Почувствовать, что в жизни есть хоть что-то, что он может сделать правильно. Потому он так охотно тянется к уведомлению, даже не замечая, а кто, собственно, написал. Всё равно, наверное, не знакомы. Только читает первые две строки сообщения. «Нашёл твой Дискорд в профиле Твича, надеюсь, не против…». Хотя бы не придётся думать, а как его нашли. Потом Дискорд открывается, и глаза Карла скользят по сообщению, и что-то в сердце загорается и плавится, когда нежность к написавшему поджигает фитиль. Кто бы он ни был, он написал, потому что заботился. Незнакомый человек, увидевший донат со скрытым криком о помощи и решивший утешить и согреть. Если хорошо подумать, то Карл и сам так мог бы сделать, если бы не стеснялся писать неизвестным. Слишком уж сильно любил помогать. Хочется написать, что он в порядке, что ему уже лучше — смотреть на любимого стримера целых пять с половиной часов и слушать его задорный смех и сосредоточенное обсуждение игры, что может быть лучшим лекарством? Но на полпути к полю ответа палец замирает в воздухе, потому что приходит новое сообщение и он наконец-то видит, а кто, собственно, ему написал. Punz « если хочешь, можешь рассказать о том, что тебя беспокоит. если чувствуешь себя достаточно комфортно <з » Шум дождя за окном, крики родителей на первом этаже, мяукание ворчливой кошки — всё будто уходит на второй план, смешиваясь, образуя стену шума, существующего лишь для того, чтобы тишина не давила на мозг. Но громче всего биение сердца, которое стучит о рёбра с такой силой, будто хочет вырваться из своей костяной клетки. И хриплое дыхание Карла — частое, взволнованное, прерывистое. А ещё стук. Стук пальцев о телефон, когда он печатает ответ. Тук-тук-тук.HonkKarl « Спасибо за заботу, это было так неожиданно и приятно! Ты уже очень помог мне, ты не обязан выслушивать мои проблемы, они не так важны, честно »
И Панцу это почему-то не нравится. Карл смотрит на экран с безумной улыбкой, счастливый просто потому, что его стример написал ему, а Панцу не нравится то, что он обесценивает свои проблемы и он начинает уверять Карла в том, что они имеют значение. И Карл не сдерживается — раскрывается ему, потому что Панцу так легко довериться и с Панцем так легко говорить. О нём так легко мечтать, но об этой части Карл ему точно не скажет. Панц тратит почти два часа на то, чтобы его успокоить, сначала просто печатая тёплые сообщения, а потом, к невероятному удивлению эмоционально вымотанного Карла, звоня в Дискорд. И разговаривая с ним, утешая тихим ласковым голосом, не чувствуя отвращения к тому, как Карл громко шмыгает носом и всхлипывает. А сам мальчик уже не знает, от чего плачет — снова не знает. Потому что есть проблемы, и они давят на грудь, прижимая к земле. А есть Панц, и от его существования хочется взлететь так высоко, что даже самолёты в такую вышину не летают. — Всё будет хорошо, Карл, — шепчет Панц, и Карл верит, в первый раз за месяцы искренне верит в эти слова. — У тебя в жизни всё наладится. Не переставай бороться, сможешь держаться ради меня? Ради него — рассыпаться на атомы и собраться заново, ради него — полететь в космос и вернуться с звездой в ладонях, ради него — столкнуться с самым большим страхом и свернуть ему шею голыми руками. Карл не знает, как он так сильно влюбился в человека за экраном, но он не сомневается в своих чувствах. И не сомневается в словах, которые говорит Панцу в ответ. — Я смогу. Обещаю. «Только не отпускай меня» — шепчет мягкое сердце. Но, конечно, Карл не скажет этого вслух.×××
Карл искренне верил в то, что забота Панца — это «одноразовая акция». Что это жест милой поддержки и не более того. И ничего плохого в этом нет — у Панца ведь есть и своя жизнь, он не обязан 24/7 разбираться с проблемами фанатов. А почему-то Панц вдруг решает стать его ангелом и пишет снова. И не несколько сухих сообщений с пожеланиями доброго утра и спокойной ночи, а настоящий разговор, такой, когда один собеседник с искренним интересом слушает о дне другого. И они слушали друг друга — Карл не писал первым, не желая отвлекать стримера, потому разговор всегда начинал Панц, спрашивая Карла, как прошёл его день, как он сдал экзамены, были ли снова ссоры с родителями и хорошо ли он кушал. А в конце всегда задавал вопрос, который его явно безмерно волновал. Punz « ты ведь не вредил себе сегодня, солнце? » И от этой заботы сердце Карла полыхало так ярко, что огонь распостранялся и на щёки, озаряя их тёплым румянцем. Мягкое волнение Панца так сильно трогало его, что он намеренно начал избегать самоповреждения, сдерживаясь до последнего, до момента, когда уже невозможно было терпеть. Но чаще всего вместо царапин и синяков он выбирал разговор с Панцем, который будто бы чувствовал, что он нужен Карлу и писал ему именно тогда, когда было особенно тяжело. И даже если некоторые шрамы не уйдут с кожи уже никогда, она всё равно стала менее повреждённой и начала действительно восстанавливаться от множества травм, которые мальчик нанёс самому себе. Панц был как спасительный круг посреди океана, появившийся в самый нужный момент. И он упрямо отказывался принимать благодарность за это. «Вот когда ты больше не будешь думать о повреждении себя, тогда мы и поговорим об этом, а пока что мне достаточно того, что ты в порядке!» — говорил он, и это заставляло Карла улыбаться так широко и ярко, что начинало болеть лицо. Но даже если он разговаривал или переписывался с Панцем каждый день, Карл не прекращал смотреть его стримы. Было что-то успокаивающее в том, как он бормотал во время игры в Валорант, сосредоточенный на игре и не всегда замечающий, что именно он говорит. Иногда предложения путались, и, когда стример осознавал это, от начинал смеяться, и вместе с ним смеялся чат, поддразнивая его за ошибки — нежно и беззлобно, лишь для веселья, и Панц, конечно, никогда не обижался и шутил над собой вместе с чатом. Эти маленькие происшествия пробуждали искру веселья и в Карле, и даже если смеяться ему было безумно тяжело, хрупкое счастье всё же расцветало в его груди, и где-то в её глубине хранился этот давно позабытый звук — смех. Панц знал, что Карлу сложно чувствовать положительные эмоции. В тот день откровенности Карл выпалил ему всё, что вообще беспокоило его, не упоминая лишь влюблённость, потому что она смущала его самого. И вместе с Панцем он делал маленькие, совсем крохотные шаги к улучшению — чуточку больше улыбался, чуточку чаще шутил, и даже не всегда о смерти, чуточку лучше справлялся с проблемами в колледже. Понемножку, по капельке учился жить нормально, и каждый скачок вперёд так сильно радовал Панца, что и сам Карл начинал гордиться собой, чувство довольства медленно росло в его сердечке, как пламя, в которое дрова подбрасывал стример, хваливший его даже за мелочи, за небольшие достижения. Как тогда, когда Карл поел без напоминания, или когда он не сорвался в истерику перед контрольной, или когда мальчик смог поговорить с незнакомым человеком на улице, не запутавшись в словах. И сложнее всего было именно с эмоциями, которые были в абсолютном беспорядке — они с Панцем перебирали множество разных увлечений, пытаясь найти что-то, что сможет обрадовать Карла, хобби, которым он мог бы заняться, когда Панц не может стримить или общаться с ним. Пока что единственным плюсиком в их списке была помощь друзьям — что-то, что стример очень поощрял, но в то же время нередко пытался убедить Карла в том, что он может рассказать друзьям о том, как ему плохо, чтобы они тоже могли ему помочь. Но говорить о проблемах с кем-то, кроме Панца, было очень тяжело. Стример пообещал найти ему психолога, на что Карл ответил очень громкими возражениями, но Панц, невероятно упрямый и добрый, отказался даже слушать их. На тот момент они общались уже четыре месяца, и Карл искренне поражался тому, что он ещё не надоел стримеру с его бесконечными проблемами — это была та тревожная мысль, которую он никогда не рассказал бы Панцу, потому что он, конечно же, был бы недоволен такими размышлениями. А Карл никак не мог выкинуть это из головы.HonkKarl « Хэй, Панц, а что если у меня есть мысли, которые я не могу рассказать тебе? Не потому что они плохие… Я просто не могу: (»
Punz « тогда тебе стоит рассказать кому-то из твоих друзей! давай, попробуй поговорить об этом с ними, это не так страшно, как кажется » И через секунду Панц присылает ещё одно сообщение, которое помогает Карлу вдохнуть полной грудью и отринуть нахлынувшую тревогу. Punz « я знаю, что ты будешь волноваться из-за этого. я не обижаюсь на тебя из-за того, что ты не можешь что-то рассказать мне! иногда бывает сложно говорить о некоторых проблемах с определенными людьми, больше из-за особенностей характера, чем из-за проблем в отношениях » И так Карл оказывается возле дома Квакити — хорошо, возможно, это не то, что имел в виду Панц, но он всё равно давно хотел навестить своего друга, да и личный разговор звучал правильно — Панц говорил ему, что он должен чаще говорить с людьми в реальной жизни, потому что голос тоже может быть успокаивающим фактором, и динамики и микрофон электронных устройств часто искажали звук, делая его не таким комфортным для разума. Для Квакити его появление стало настоящим шоком — адрес Карл узнал от Сапнапа, намереваясь сделать Кью сюрприз. Когда он думал о том, к кому из его друзей он должен обратиться со своей проблемой, Квакити был первой мыслью — они дружили с детства и даже доверяли друг другу достаточно, чтобы делиться фотографиями, хотя никому другому ни Карл, ни Квакити ни за что не показали бы себя — оба страдали дисфорией и чувствовали себя очень некомфортно, показывая людям лицо. Но почему-то Карл не доверял ему достаточно, чтобы рассказать о своих проблемах — и когда его кудрявая голова прижималась к плечу Квакити, а сам он трясся от слишком большого количества негативных эмоций, Карл начал понимать, насколько абсурдно это было. Скрывая проблемы от человека, который заботился о нём много лет, и мальчик даже не мог понять, почему он это, собственно, делал — от страха ли? А может, не хотел портить и без того тяжёлую жизнь друга своими проблемами? Несколько месяцев назад это показалось бы ему хорошей причиной, но после множества разговором с Панцем о самооценке он понял, что на самом деле годами отказывал себе в помощи, боясь стать обузой для других людей. И сейчас он боялся того же с Панцем — быть для него грузом, тормозящим его жизнь. Он выпалил это Квакити, и друг прижал его к себе, комфортно обвил талию руками и объяснил, наконец, Карлу, что делиться проблемами с друзьями — не значит быть проблемой для них. А потом он начал вспоминать все случаи, когда Карл был для него опорой. Пересказывая истории о том, как Карл убеждал Квакити в том, что он прекрасен даже со шрамом на лице и потухшим, слепым глазом; о том, как мальчик выслушивал многочасовые рыдания пьяного Квакити, оплакивавшего разбитое Шлаттом сердце; о том, как Карл говорил ему попробовать довериться Сапнапу и как угрожал самому Сапу открутить ему голову, если с Кью что-то случится. И даже шёпотом напомнил о том, как Карл несколько дней назад помог Квакити решиться на покупку кольца, которое должно было в будущем скрепить их с Сапнапом брак — осталось только попросить парня выйти на него замуж, и даже тут мальчик мгновенно начинает поддерживать его, а Квакити легонько стукает его по носу и напоминает, что сегодня день поддержки Карла. День, когда он мог рассказать что угодно, и его поддержут в любой ситуации. И поэтому Карл, смущаясь и отводя взгляд, рассказывает о чувствах к Панцу, лёжа на диване в доме Квакити и положив ему голову на колени, блаженно закрыв глаза и наслаждаясь тем, как пальцы друга путаются в его волосах. И Кью понимающе улыбается, гладит его по голове и убеждает в том, что у них с Панцем всё будет хорошо. У них с Панцем. Как у пары. Мысль об этом сладкая и пьянящая, и от неё по позвоночнику Карла будто бы пробегает молния. Отношения с Панцем ощущаются как нечто эфемерное, нереальное, но они так желанны, что он не может перестать думать о них всю ночь, пялясь на потолок дома Квакити и рассеянно скользя взглядом по узорам обоев. Когда он на следующий день возвращается домой на автобусе, мать кричит на него, ругается, что он исчез, ничего не сказав, и что ей пришлось самой готовить ужин и мыть посуду, такой уставшей после работы и бла-бла-бла… Карл не слушал. Он думал о том, что оно того стоило. Потому что разговор с Квакити на многое ему открыл глаза.×××
Карл начинает делать робкие шаги навстречу Панцу. Сначала это сообщения утром — он просыпался чуть раньше стримера, но обычно боялся писать первым. Перебороть этот страх ему помог Томми, которому Карл рассказал немного о своей ситуации, интуитивно чувствуя, что именно помощь подростка нужна ему. Томс, хвала ему, отнёсся к ситуации серьёзно, пообещав приберечь шутки на более спокойное время, и несколько дней он просыпался в одно время с Карлом — что из-за разницы часовых поясов было для него очень ранним временем — и поддерживал его, когда мальчик писал Панцу простые слова, ведь даже их было тяжело печатать, так сильно давил страх на грудь. И лишь когда Карлу стало легче, Томми снова стал собой — шутником, который и дня теперь не мог прожить без того, чтобы подшутить над тайной любовью Карла — всегда осторожно, не желая обидеть или навредить. Он был невероятным сокровищем, и Карл не мог не сказать ему об этом. А Томми только отшутился, но по дрожанию голоса в динамиках можно было понять, что он был растроган. Ребёнок с шипастой кожей, но мягким сердцем. Потом были звонки, и с ними было немножечко легче — старательно подпитываемая поддержкой Томми уверенность расправила крылья, помогая Карлу решиться на первый звонок. А потом на ещё один, и ещё, и множество других, и почти каждый раз Панц отвечал ему мгновенно, всегда радостно поощряя его инициативу. Он им гордился, Карл чувствовал это. «Хорошо для него, я свернул бы ему шею, если бы он этого не делал» — ворчал Томми, когда мальчик, пища от счастья, рассказывал ему об этом. И не было особо понятно, была ли это шутка или реальная угроза, но Карла это всё равно забавляло. Недостаточно, чтобы рассмеяться, но юмор Томми определённо помогал ему приблизиться к этому. Ещё одной стадией преодоления страха был случай, вызванный самим Панцем. Маленький толчок, который очень сильно помог Карлу. Панц со своими друзьями часто играл в Амонг Ас — так уж получилось, что эта игра очень сильно поднялась за короткие строки и взлетела на первые строки таблицы популярности. В Амонг Ас играли все — и сам Карл, конечно же тоже, но больше всего он любил стримы Панца с этой игрой. Он буквально умолял стримера включать камеру на них, а на логичный вопрос «зачем?» отвечал туманно, расплывчато — «так комфортнее». А на самом деле Карлу просто нравилось смотреть, как Панц хмурится, когда думает о том, как ему поступить и кого ему подозревать. То, как он прикусывает губу, как щурит глаза — Карл наблюдал, запоминал, запечатывал в памяти, мило называя Панца пандочкой в своём разуме (может быть, это было влияние Сапнапа, но то неважные мелочи). И ещё ему нравилось смотреть, как он радуется, подскакивает со стула и размахивает руками, когда выигрывает за предателя. Как в тот самый день — Панц тогда очень хитро обманул команду, выиграв битву разумом, свалив вину на другого и заставив игрока, которому нужно было выбрать одного из двух, растеряться и сделать неверный выбор. Это был бы обычный стрим для Карла, если бы не Гуми, решившая закончить стрим и уйти из лобби. Совсем обычный стрим, если бы Панц вдруг не решил на освободившееся место пригласить его. Punz « никакого давления, но можешь зайти к нам в лобби и поиграть с нами, если хочешь х) » И первые несколько секунд Карл смотрел на присланный им код огромными, как у напуганной лани, глазами. Присоединиться к голосовому чату с людьми, которых он едва знает, и то лишь по их появлениям на стримах Панца? Играть с ними на глазах у тысяч зрителей? Это огромный шаг для него, и он не был уверен, что может его сделать, пока Панц вдруг не сказал своим друзьям — находясь на стриме! — что человек, которого он пригласил — невероятно добрый и очень крутой. Это была искра на фитиль взрывчатки. Карл даже не заметил, как его пальцы напечатали на клавиатуре старого компьютера короткое « Окей! », не заметил, как отправил сообщение. Его игра грузилась, а он думал о том, что Панц считает его крутым. Он присоединился к звонку и лобби, люди здоровались к ним, а Карл смотрел на голубую модельку с подписью «Punz» и глупо улыбался, пряча покрасневшее лицо за рукавами свитера, даже если его никто не видел. Первые несколько раундов он бегал за Панцем, сопровождая его везде, как напуганный неизвестной комнатой котёнок. Смотрел на то, как стример выполняет задания, делал и свои тоже, неизменно говорил, что он был рядом с Панцем на собраниях команды. И, может быть, делал вид, что он не заметил, как Панц выпрыгнул из люка, но об этой маленькой лжи никому не нужно знать. Потом Панца как-то незаметно убили в одном из раундов, и Карл остался один — немного растерянный, но, в общем-то, знающий, что ему делать — не первый же раз играет. Сложнее было, когда нашли тело, и надо было как-то оправдывать себя и что-то говорить, а не просто поддакивать Панцу — и да, было страшно, потому что люди незнакомые, и можно наболтать глупостей и опозориться. Было страшно до того момента, пока кто-то не сморозил абсолютную глупость, и все живые рассмеялись громко, задорно, а Карл вдруг почувствовал, что находится в правильной компании, потому что от их смеха неожиданно стало легче. Как осознание, что они тоже люди, как и Карл, совершают ошибки, и над ними можно посмеяться, но винить тебя никто не будет. Все всё понимают. И на место стресса пришёл азарт. Внезапно Карл начал думать о том, что он должен победить, и когда понадобилось убить любимого и прекрасного стримера — ну, попрощайся с головой, Панц, зато задания будет делать легче. И это воспринимается как ещё одна шутка, как часть игры, и когда раунд заканчивается, и Панц начинает драматичным голосом читать речь об «ужасном предательстве», Карл не боится того, что его на самом деле обвиняют, что на него обижены. Он смеётся, потому что это тоже шутка, и голос у Панца получился забавный, и реплики тоже смешные. И его новые друзья смеются тоже — не смеётся только Панц, и Карл замечает это очень поздно, когда смех уже утихает. Панц не смеялся — он молчал, прислушивался, и когда все замолкли, он вдруг произнёс слова, от которых Карл забыл, как дышать и как говорить. — У тебя такой красивый смех, Карл. Тебе нужно смеяться чаще. Карл не смеялся месяцами. Не мог выдавить этот звук из своей груди, лишь изображал нечто фальшивое и кривое, чтобы не беспокоить тех, с кем болтал по голосовой связи. Об этом знал только Панц, который долго и упорно пытался вновь научить его смеяться. Шёл седьмой месяц с их знакомства, и Карлу хотелось смеяться часами, потому что Панц считал его смех красивым.×××
Квакити всячески поддталкивал его довериться Панцу чуть больше, оправдывая это тем, что любовь строится на доверии. И на каждый шаг Карла он реагировал бурно, весёлым криком довольства, а потом сразу же предлагал новый шажок, который Карл мог бы сделать, и вместе с Кью и Томми мальчик медленно двигался к пересечении следующей границы доверия, открываясь Панцу немножко больше. Постепенно их с Панцем разговоры становились более похожими на разговор двух друзей, чем на общение психолога и пациента. На это, конечно, повлияло и то, что Панц действительно нашёл ему настоящего психолога — мисс Паффи, которая оказалась очень доброй и энергичной женщиной, что определённо помогло им сдружиться. Открываться ей было сложно, и в первые несколько встреч Панц или Квакити были в звонке с ним, поддерживая его, если становилось сложно говорить. Паффи была очень понимающей и никак не ругала его за то, что в какой-то момент Карл мог броситься к телефону и набрать кого-то из них. Она учила ему относиться к жизни по-другому, помогла переосмыслить некоторые проблемы — такие как ссоры с родителями, которые всегда очень сильно ранили мягкое сердце мальчика. Паффи говорила ему, что он не должен верить каждому плохому слову, которое они о нём скажут, даже если они его родители. И они серьёзно разбирались с самооценкой Карла, опущенной невероятно низко. Конечно, психика требовала очень долгого времени на настоящее восстановление, но, в конце концов, у Карла уже был большой прогресс благодаря Панцу, а значит, он мог излечиться от этого, особенно с профессиональной помощью Паффи и постоянной поддержкой Квакити и Томми, с добрыми словами, которые ему присылали остальные его друзья, почувствовавшие, что ему это необходимо. И, конечно, оставался Панц, осторожный и заботливый, относящийся к нему как к хрупкой вазе, требовавшей очень бережного отношения. Одна часть сердца Карла была абсолютно влюблена в это, но другая упрямо поддталкивала его становиться сильнее, чтобы Панц относился к нему как к равному, чтобы он мог делиться своими проблемами с мальчиком. Он хотел, чтобы их связь работала на две стороны, он хотел быть особенным для него, хотел быть зоной комфорта для любимого стримера, потому что он был комфортом для Карла. Это было пламя, яростно полыхающее желание совершенствоваться ради возможности быть любимым — Паффи очень поощряла его стремление к улучшению, но постоянно напоминала, что иметь проблемы — не значит быть обузой и что можно любить человека, даже если ему сложно и его нужно поддерживать. Этот страх накрепко засел в душе — быть тяжестью на чьих-то плечах, и Карл уже чувствовал и сам, что это неправильно. Искренне надеялся, что можно исправить этот мешающий нормально открываться людям элемент. Он не заметил, как стал более честным с друзьями, не заметил, что чаще стал им рассказывать и о своих проблемах тоже. Конечно, тогда, когда им не нужна была помощь — тут Карл был безмерно упрям, продолжая отказываться от своих чувств, если разговор шёл о чувствах других. Паффи звала это жертвенностью. Панц говорил, что это доброта, но всё равно убеждал Карла, что его проблемы имеют тот же вес, что и проблемы других. Однажды мальчик решился поговорить об этом с Ранбу, который раньше тоже очень часто обесценивал свои эмоции и чувства, и Бу признался, что даже после двухлетней терапии ему всё ещё было сложно отказаться от этой пагубной привычки. Но становилось легче. Все друзья Карла говорили ему об этом. Тебе станет легче. Ты справишься с этим. Мы верим в тебя. И Карл сохранял каждое такое сообщение и перечитывал их несколько сотен раз в день, потому они помогали чувствовать себя реальным, чувствовать себя сильным и дышать полной грудью. За откровением следовало откровение — после разговора с Ранбу он внезапно решил рассказать свою историю Дриму, непреднамеренно прервав его возню с новым мэнхантом, за что Дрим даже поблагодарил его, потому что его гиперфиксация на вещах иногда так сильно захватывала его, что он даже забывал о жизненно необходимых вещах. В результате Карл говорил с ним часа три, и за это время Дрим успел спалить обед, заказать пиццу, уронить пиццу, наплевать на микробы и съесть грязную пиццу, споткнуться о Патчес… Но ни разу Дрим не попросил Карла остановиться или подождать немного, пока он разберётся со своими неприятностями. Он внимательно слушал, комментировал некоторые ситуации, даже давал советы, основанные на собственном опыте с СДВГ, некоторые симптомы которого были похожи на состояние Карла. Но, конечно, особое его внимание было уделено милой влюблённости — и не потому что он обесценивал тяжёлую ситуацию Карла, а потому что… оказалось, что Панц — его брат. И это стало настоящим шоком для мальчика, но, когда Дрим, заливаясь весёлым смехом, прислал ему свою фотографию, не увидеть сходство было просто невозможно. А потом оказалось, что у них двоих была ещё и старшая сестра, и звали её, как ни забавно, Паффи. Дрим рассказал, что она только недавно закончила учёбу и очень волновалась, что никто не захочет идти за помощью к новичку (а мечта Паффи — помогать людям, и, по мнению Карла, это очаровательно, особенно когда Дрим, смутившись, признался, что эта мечта появилась у Паффи после того, как она узнала о синдроме брата). А потом Панц вдруг сказал, что знает кого-то, кому нужна помощь психолога, и даже сказал, что покроет расходы, если будет нужно. «Паффи чуть не стукнула его за это предложение, но Панц своих слов не забрал, так что теперь он платит за своего таинственного друга» — смеялся Дрим. Он перестал смеяться, когда Карл признался, что Паффи работает с ним. — Это неожиданное открытие, — признался Дрим после долгого задумчивого молчания, и его голос был невероятно грустным и сочувствующим. — Мне так жаль, что тебе приходится проходить через это. Я могу тебе чем-то помочь? — Просто слушай, — прошептал Карл в ответ, чувствуя, как слёзы катятся по щекам. — Мне этого достаточно, честно. Это очень много значит для меня. — Ох, Карл, — мягко бормочет Дрим, — я всегда готов выслушать тебя, какой бы не была твоя проблема. Я твой друг, и я забочусь о тебе не меньше, чем ты заботишься обо мне, звёздочка. Карл так сильно любил его в этот момент. А потом вдруг раздался громкий хлопок — кто-то зашёл в комнату Дрима, и знакомый голос прозвенел в динамиках. — Клэй? На тебе лица нет, что-то случилось? — Моя сестра работает с моим другом, а я даже не знал, что ему нужна помощь… — шепчет Дрим, и он так печален, что Карлу становится душевно больно. — Погоди, вы знакомы? — Панц поражён, но Дриму, кажется, всё равно, он этого даже не замечает. — Спасибо тебе, спасибо, от всего сердца, Панц, спасибо… — никогда в жизни Карл не слышал Дрима таким взволнованным, даже когда он был встревожен своими проблемами. Его голос дрожал, кажется, он даже плакал, но в то же время был благодарен — Карл уверен, что слышал какой-то глухой звук, видимо, объятие… — Хэй, ну не расклеивайся, ему уже лучше. Правда, Карл? — голос Панца наигранно-веселый, и Карл подыгрывает, чувствуя холодок слёз любви к другу, который так сильно заботится о нём. — Мне уже намного лучше, обещаю. Всё будет хорошо, Дрим! И Карл верит в свои собственные слова, потому что верит в то, что ему помогут и что он поможет себе.×××
Постепенно зона комфорта Карла расширяется — и это замечают многие. Техно скажет ненароком, что он «стал намного увереннее», и что-то тёплое, гордое будет в его голосе; Дрим улыбнётся и похвалит его за смелый шаг к мечте об отношениях с Панцем; Ранбу и Таббо дружно поддержат его, когда Карл вдруг предложит им встретиться втроём, что для него было очень смелым поступком. И сам мальчик чувствует себя намного сильнее, с каждым днём расцветая всё больше. Однажды он даже раскроет внешность Панцу — непреднамеренно, с помощью Паффи и самого Панца. Эту историю он с немалым счастьем расскажет каждому — и тем, кто уже знал о его влюблённости, и тем, кому пришлось сначала всё объяснять. Таким ярким было счастье, что хотелось его светом озарить каждого. Карл и Паффи всегда встречались в любимом парке Карла — психолог приезжала к нему на автобусе из родного города, нередко принося с собой подарочки от Дрима и Панца. И каждый из них доводил эмоционального мальчика до счастливого визга, на что Паффи реагировала гордостью и умилением и прижимала Карла к себе, зная, что ему нравятся объятья. Самым важным для Карла подарком стала толстовка из мерча Панца, который он когда-то не смог купить, потому что у него не было денег (он тратил крохотные карманные на подписку на твич любимого стримера, и он был подписан уже целых шестнадцать месяцев!). Панц знал, что Карл обожал его мерч (точнее, обожал Панца и всё, что с ним было связано) и решил передать через Паффи толстовку, причём на размер больше, совсем как любил Карл. — Мне кажется, она тебе большевата, — улыбается Паффи, смотря на то, как Карл кутается в белую ткань и тискает её ладошками. — Я люблю оверсайз вещи… — бормочет Карл, дёргая шнурочки толстовки и прижимая к носу мягкую ткань — она почему-то пахнет чем-то резким, как одеколон из рекламы с его «горной свежестью», и мальчик не может понять, почему у фабричной ткани такой странный запах. — Хах, хорошо. Хотя я почти на сто процентов уверена, что это толстовка самого Панца… Карл запищал — громко, восторженно и звонко. Сама мысль о том, что Панц прислал ему свою толстовку, со своего тела поражал его мягкое влюблённое сердечко как молния — и, конечно, Паффи не могла не заметить его счастье. — Хочешь, я сфотографирую тебя для него? — предлагает вдруг она, и Карл тут же смотрит на неё огромными напуганными глазами и прячет лицо за рукавами толстовки и ладошками. Он не был уверен, была ли это его дисфория или же он просто смущался — может, и то и другое одновременно. Но Паффи это не остановило — девушка лишь сочувствующе улыбнулась и села напротив него, ненавязчиво поглаживая по коленке. — Давай, не прячь лицо, лапушка, уверяю тебя, для Панца ты самый красивый мальчик во вселенной, — её голос ласковый, успокаивающий — Паффи знала, что он усыплял тревогу Карла своими комфортными, знакомыми вибрациями. — Но он ведь ещё не видел меня? — Я знаю своего брата! Я хорошая старшая сестра, — Паффи задорно подмигнула ему, и Карл, хихикнув, положил руки на коленки, крепко сжав их ладошками. Паффи тут же щёлкнула телефоном, радужный чехол сверкнул блестяшками, отбрасывая разноцветные блики на кожу и одежду Карла, делая его самого ярким и радужным. — Никогда не думала, что я такой хороший фотограф, — пробормотала Паффи, отсылая фотографию брату лёгким движением пальца. — Хотя нет, это просто ты фотогеничный! Тебе бы в модели, носить красивые дизайнерские рубашки, шагая по подиуму на высоком каблуке. — Я больше люблю свитера. Они удобные! Тёпленькие. Паффи смеётся, ласково поглаживая пальцем ладошку Карла — жест, который его быстро успокаивал, когда он нервничал, комфортное прикосновение между ним и Паффи. — Так сильно горжусь тобой, Карл. И мальчик жмурится от счастья, льнёт ближе к тёплому прикосновению, позволяя Паффи заботиться о нём. — Панц и Клэй были правы, ты как котёнок — любишь тепло и нежности. Посоветую брату погладить тебя по голове, когда вы впервые встретитесь. Телефон в руках Паффи вибрирует, и она, даже не смотря на сообщение, суёт его в руки Карла со словами: «Уверена, он восхищается тобой», на что Карл хихикает и отдаёт устройство назад, потому что написал не Панц, а некая Ники — и Паффи буквально выхватывает телефон, улыбаясь во весь рот и спешно печатая ответ. Очевидно, кем они были друг для друга, но Карл, конечно, не станет спрашивать — будет смотреть на нежную улыбку Паффи и радоваться, что знает её, такую добрую и весёлую девушку. Через несколько минут телефон снова вибрирует, и тут уж Паффи сначала смотрит сама, а потом показывает сообщение Карлу, довольно ухмыляясь, как победительница. Сообщение, конечно, от Панца, и оно… невероятно понятное и осмысленное. Punzkid « WDFPPWDPDPSDPPDD » Следующие несколько сообщений несут чуточку больше смысла, но они всё ещё умилительно эмоциональные и громкие, если позволено так говорить о печатном тексте. Punzkid « ПАФФ » « СКАЖИ ЕМУ » « ЧТО ОН МИЛЫЙ » « ОН МИЛЕЙШЕЕ СУЩЕСТВО ВО ВСЕЛЕННОЙ » « (но этого я не говорил) » « ПРОСТО СКАЖИ ЧТО ОН ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЙ ХОРОШО » — Вау, кто-то в восхищении, ха-ха, — Паффи печатает что-то насмешливо-умилённое брату, а Карл вновь прячет лицо за ладошками, такое красное и тёплое, будто бы раскалённый металл. Сложно даже вдохнуть — лёгкие пытаются одновременно дышать, радостно пищать и хихикать, и эти три действия совершенно не сочетаются друг с другом, потому Карл лишь открывает и закрывает рот, как лягушечка, пытаясь хоть немного восстановить дыхание. В голове же — ни одной разумной мысли, абсолютный хаос, сказочный беспорядок из громких криков и влюблённого урчания, в котором уже и сам Карл потерялся совершенно и вообще не понимает, что творит его мозг. — Хэй, ты только дыши, давай, не умирай, Панц мне голову открутит, — Паффи, посмеиваясь, кладёт ему руку на спину и медленно считает, чтобы Карл дышал в ритме с её счётом — на раз вдох, на два выдох, раз — пауза — два… — Только не взрывайся от счастья, иначе Панцу будет некого обнимать… Или целовать. — Паффи, не вовремя! — скулит Карл, утыкаясь в её плечо и слушая грохот гулкого смеха. — Я и так дышать не могу… — Влюблённые мальчики очаровательны. Вы как мои друзья, Энтфрост и Вельвет, они такими же были, пока встречаться не начали… Да Энт и до сих пор пищит, как котёнок, когда он со своим парнем. И вы будете как они однажды. Только не берите с них особо пример, они могут в любой ситуации начать целоваться, даже если люди рядом… — Я беру с них пример, — бормочет мальчик, мягко улыбаясь. — Я хочу быть таким же смелым, познакомь меня с ними, буду учиться искусству признаний в любви. — Ох, мой маленький птенчик хочет знакомиться с другими птицами, я так горжусь тобой! — Паффи сжимает его так крепко, что вот-вот захрустят кости, и от коллосального давления на грудь Карл аж начинает кашлять. — Ой, прости, всё время забываю, что у меня сильные руки. Хотя ты привыкай, мои братья не слабее меня, часто придётся терпеть медвежьи объятья. — Я хрупкий, я сломаюсь! — поспешно вставляет Карл, и Паффи снова начинает заливисто хохотать, но хотя бы уже не сжимает так сильно. — Привыкнешь, привыкнешь… Куда же ты денешься, маленький братец.×××
Наверное, можно сказать, что Паффи помогла Карлу снять последний барьер между ним и Панцем — и открыла ему возможность действительно раскрыться перед стримером. Подарила невиданную смелость, которая булькала, как лава, согревая сердце до температуры жара, когда Карл быстро-быстро печатал Панцу слова, которые стали его ключом к счастью, даже если он тогда этого и не знал.HonkKarl « Хэй, Панц, хочешь фэйскам звонок? »
Отважный шаг для маленького мальчика, который год назад не мог даже смотреть на себя в зеркало. Шаг навстречу освобождению — он не был идеален, но он был готов, он стал лучше и наконец-то почувствовал, что его жизнь действительно становилась хорошей. Даже с родителями, такими же злыми и оскорбительными, даже с колледжом и тяжестью обучения в нём, даже с давними страхами, с расстройствами, с болью в душе — он мог выбраться. У него была надежда, и теперь он за неё ухватился крепко и не собирался упускать. Двенадцать месяцев после первого разговора Панца и Карла, и Карл вырос. Вырос и чувствовал смысл в жизни. И сейчас он смотрел на чат, на надпись «Punz печатает», дожидаясь ответа от одной из причин жить. Punz « ты не представляешь, как давно я этого хотел » Карл знает, что его щёки горят краской смущения, когда ледяные, но тёплые глаза Панца смотрят на него через камеру. Потому что он был влюблён — и этого чувства, как и многих других чувств, он больше не боялся. Влюблённость спасла его жизнь, совсем как в красивой сказке. Не зря Карл так любил читать. — Привет, Панц, — улыбается мальчик, и его сердце бьётся быстро-быстро, совсем как год назад. Комфортное и мягкое чувство защищённости, правда, новое — приобретённое со временем, пробудившееся в сердце после множества ночей, когда голос Панца успокаивал его истерики и панические атаки, ласково шепча самое тёплое, самое правильное, самое нужное. И каждый раз, когда он слышит его голос, он чудесным образом снова влюбляется — как сейчас, когда Панц, смотря на него пристально и нежно, бормочет в микрофон: — Привет, Карл. Рад видеть тебя. И кажется, будто их разговор длится секунду, даже если он затягивается на много часов. Кажется, что мир сжался до одного экрана, в котором Карл видит самого удивительного человека в мире. Кажется, что стол, на котором он засыпает, когда Панц отходит буквально на секунду — это его тело, потому что Карл был так сильно и глубоко влюблён, что во сне видел грудь бледноволосого стримера под своей головой. И просыпаться от шума в комнате Панца, который так и не отключил звонок — маленькое чудо, которое Карл хотел бы испытывать каждый день своей жизни. По подушке на столе Панца видно, что он уснул у компьютера ради него — в это мгновение мальчик искренне верит в то, что Панц его любит. И это вера остаётся с ним даже тогда, когда они прерывает звонок, чтобы Карл мог идти в колледж — эта вера цветёт в его сердце, когда он улыбается, отвечая Панцу на его сообщения. Punz « сегодня поеду навещать друга! надеюсь, он будет рад меня видеть »HonkKarl « Как вообще можно тебе не радоваться? :] »
×××
Школьный день тянется, как жевательная резинка, странное чувство волнения сопровождает Карла весь день, заставляя сердце нервно подрагивать будто бы в ожидании чего-то. Кажется, его тело знало что-то, что сам Карл ещё не знал, и, выбегая из школьных ворот с охапкой тетрадей в руках, мальчик гадал, что же такое должно было сегодня произойти. Подходя к дороге, Карл замечает довольно дорогую машину — такие вещи покупают те, кто может позволить ни в чем себе не отказывать. Обычно он не обращал внимания на такие детали, но человек, вальяжно опирающийся о машину, почему-то притянул его взор. В нём было что-то цепляющее — в том, как ветер играл со шнурками белой толстовки, в том, как солнце украшало его лицо золотыми росчерками, придавая мужчине вид некого бога, всемогущего существа… И в том, как сверкали весельем его хрустально-голубые глаза, когда он смотрел на Карла с нежной улыбкой на прекрасных устах. Сердце колотится безмерно быстро и дыхание замирает в груди — такие знакомые симптомы любимой болезни Карла. — Панц, — выдыхает он, и имя, произнесённое им, вспархивает, лёгкое, как пёрышко. Имя, которое Карл повторял множество раз, когда плакал в подушку и пытался себя утешить; имя, которое Карл писал в своём дневнике на каждой страничке, заботливо выводя каждую букву и украшая петельку буквы Ц сердечком; имя, которое он говорил с восхищением, обожанием и любовью. — Привет, Карл, — голос Панца мягкий, урчащий, будто бы мурлыканье вырывается из груди очень большого кота. Он раскрывает руки, и Карл мгновенно забывает обо всех своих тетрадях и ручках, бросает их на землю и буквально прыгает в объятья Панца, прижимая кудрявую голову к груди и вдыхая полной грудью резкий запах одеколона. — Так сильно рад видеть меня? — смеётся стример, прижимая Карла к себе так сильно, что становится сложно дышать, но он, конечно, не жалуется — наоборот, хочется визжать от счастья. — Никогда ещё меня так радостно не встречали. Карл хихикает в толстовку, зная, что Панцу нравится этот звук, и его тут же прижимают к груди ещё сильнее, когда стример… когда друг утыкается носом в его плечо и гладит сильными руками спину. Потому что он назвал его так, верно? Он сказал, что едет к другу. И он приехал к нему. Для Карла это одно слово — друг — значит целый мир. — Ладно, ладно, — вдруг говорит Панц, вырывая Карла из сладостных размышлений о том, что они теперь друзья, — нам надо собрать твои тетрадки поскорее, нам ещё кое куда надо заехать. Почему ты вообще носишь их в руках? — Кто-то порезал мою сумку, а мама отказывается покупать мне новую. Говорит, устала от того, что я порчу вещи, — Карл отстраняется медленно и неохотно, одна из его рук остаётся на плече Панца, вцепившись в мягкую белую ткань толстовки. — Она не верит, когда я говорю, что это не моя вина. А куда мы поедем? — Сначала — покупать тебе новую сумку, — шипит Панц сквозь зубы, в его голосе — явно различимый гнев. Он осторожно отцепляет руку Карла от своей одежды, и, кажется, поддаваясь какой-то мимолетной эмоции, которая проскользнула на его лице буквально на секунду, прижимается губами к бледным пальцам, целуя суставы. — Давай, садись в машину, я соберу всё сам. Он не даёт Карлу даже шанса коснуться тетрадей — подбирает их буквально за мгновение, весело смеясь, когда мальчик тянется за одной из них, а он успевает раньше. Всё это опускается на заднее сиденье — осторожно, но беззаботно, будто Панц не относился к учёбе с особым уважением. Потом его сильная, чудесная, идеальная рука тянется к кудрям Карла и ворошит их, едва ощутимо царапая кожу головы камнями в кольцах. И Карлу кажется, что он сейчас упадёт в обморок от счастья — но вместо этого он инстинктивно тянется к ласке и даже едва слышно скулит, когда рука уходит. — Давай, идём, купим тебе эту несчастную сумку. Не хочу, чтобы ты таскал всё в руках. И Панц несильно стучит ладонью по спине Карла, подталкивая его к машине, а когда мальчик подходит к двери — даже открывает её, красиво кланяясь — но явно балуясь, уж больно хитрая у него была улыбка на лице. Они смеются над этим, а потом ещё над множеством вещей, обсуждая что попало в машине, будто бы не разговаривали друг с другом целую вечность. Карл, болтая с Панцем, вспоминает один из своих снов. Тот сон, где они вдвоём смотрели на закат и, как и сейчас, говорили о всякой ерунде, и рука Панца лежала на его колене, описывая круги большим пальцем. И, как и в том сне, Карл чувствует невероятный комфорт, когда говорит со своим другом. Чувствует заботу и тепло.××× «В мире поразительно огромное количество вещей, которыми можно восхищаться. Всегда надо искать то, что будет вызывать счастье, восхищение и обожание в душе. Для каждого существует во вселенной уникальная, прекрасная вещь, которая станет символом существования. Или существо. Существо, пейзаж, умение, краска, разрушение — что бы то ни было, любуйтесь этим и чувствуйте счастье. Найдите своё чудо, свою яркую радугу.»
После покупки абсурдно дорогой сумки Панц отвёз его туда, куда изначально собирался отвезти — в маленькое кафе, где он заказал Карлу мороженку и молочный коктейль, игнорируя довольно слабые возражения сладкоежки. А когда кончились вкусности, в руках Панца непонятно откуда появились конфеты, и Карл, пища, как птенец, от счастья, грыз эти самые конфетки, пока стример вёз его на пляж, который к тому времени был уже довольно свободным, потому что был уже вечер и солнце как раз начало закатываться за горизонт. Выйдя из машины, они, переглянувшись и молча кивнув друг другу, побежали по песку к морю, предварительно сняв обувь, носки и подкатив джинсы. В руках у них было только большое покрывало, взятое из багажника Панца — всё остальное, даже телефоны, было брошено в машину и забыто. Сейчас для них существовали только волны, песочек и смех, который звенел в воздухе, как колокольчики звенят от порыва ветра. Карл сразу же зашёл в воду, позволяя ей намочить щиколотки и ступни. Волны были прохладными, но не морозно-холодными, и солнышко почти уже не грело, но воздух был достаточно тёплым, чтобы Карл не мёрз в школьной рубашке и чёрных джинсах. Мягкое хихиканье вырвалось из его горла, когда маленькая водоросль пощекотала пальцы, и мальчик наклонился, чтобы поднять её, но вместо этого в его ладошках оказалась небольшая стекляшка — обработанный волнами кусочек стекла, края которого были так сильно сглажены, что он уже совсем не был острым. Стекляшка была голубой, как дневное небо, но у Карла была совсем другая ассоциация, и он, спрятав находку в крепко сжатых пальчиках, подошёл к Панцу, который как раз расстелил покрывало — так близко к воде, что некоторые волны даже задевали край ткани. — Смотри, Панц! — голос Карла был похож на щебетание птички — такой же громкий, звонкий и мелодичный, вселяющий искру тепла в сердце одним лишь своим звучанием. Мальчик сел рядом с Панцем и показал ему стеклышко, буквально впихнув его в руки друга. — Это тебе! Панц осторожно провел пальцем по гладкому краю прозрачно-голубой стекляшки, изучая её прикосновением. Задумчивая улыбка появилась на его лице, и что-то очень мягкое полыхнуло в светлых глазах. — Оно похоже на сердечко, — прошептал он, крепко сжимая подарок. — Это признание, Карл? Карлу, наверное, стоило бы сказать нет, и разум кричал об этом, но как можно соврать, когда эти чудесные глаза смотрят на тебя с такой безмерной любовью и заботой? — Да, — выпалил он, обхватывая своими маленькими ладошками руку Панца и смотря на него пристально, с мольбой и надеждой. — Да, это признание. Я влюблён в тебя. Панц не прекращает улыбаться. Его улыбка, кажется, даже становится шире, и Карл, конечно, понимает. Он уже знает, что ему скажут в ответ, и он ожидает фейерверков в сердце, но вместо этого он чувствует невероятный комфорт, и, наверное, этого стоило ожидать, ведь это же Панц. Тот самый мужчина, которого он не боится, а с которым чувствует себя защищённым. Мужчина, который вытащил его из темноты, который спас его от самых ужасных кошмаров. Панц стал для него чудом. — В тебя невозможно не влюбиться, — бормочет Панц, и его лицо вдруг оказывается очень близко, так близко, что носик Карла утыкается ему в щёку. — И я даже не пытался сопротивляться. Твёрдые, но нежные губы Панца прижимаются к губам Карла, его рука опускается на мягкую щёчку и гладит её пальцем, изучая, совсем как маленькую стекляшку минуту назад. Поцелуй осторожный, даже вежливый, как просьба о разрешении. Карл тянется впёред, целует в ответ — неловко и неумело, но с силой, разрешая ему, позволяя целовать себя, и Панц будто бы этого и ждал — он углубляет их поцелуй, направляя Карла, помогая ему научиться. Со всей своей заботой и любовью. И в этот момент Карл, кутающийся в огромное одеяло спокойствия и комфорта, внезапно понимает одну удивительную вещь. Мысль приходит к нему без взрывов и удивления — как константа, как нечто единственно правильное. И он принимает её с великой радостью. «Я люблю его.» И когда Панц отстраняется, когда они поворачиваются к заходящему солнцу, когда голова Карла оказывается на его плече, и рука Панца обивает его талию, он думает об этом удивительном чувстве в своём сердце и вспоминает то, как осознал свою влюблённость. С визгом в подушку, алыми щеками и нескончаемыми мыслями о том, как это вообще могло произойти. И внезапно он решает рассказать эту историю Панцу. Привлекая его внимание дёрганьем толстовки, Карл легонько ворочается, чтобы устроиться поудобнее и спрашивает шёпотом: — Хочешь узнать, как я понял, что влюблён в тебя? — Очень хочу, — Панц прижимает его к себе сильнее, второй рукой находя колено Карла и вырисовывая круги большим пальцем на нём, совсем как во сне, который мальчик недавно вспоминал в машине, и Карл поражается тому, как точно его разум передал привычки человека, с которым он тогда ещё даже не был лично знаком. — У тебя есть необычная история, не так ли? Карл хихикает, наслаждаясь тяжестью его рук на спине и коленке. Приятной тяжестью, тёплой, солнечной даже. — Можно и так сказать. Мне очень часто снились сны — ой, тавтология! — о тебе, и однажды я увидел во сне, как ты целуешь меня…«Тихим голосом Карл расскажет ему о удивительном, магическом сне, в котором он оказался однажды, и Панц будет слушать его внимательно, поражаясь его таланту рассказчика. А потом он будет слушать ещё миллиарды историй, потому что Карла он будет слушать всю жизнь, каждый её день, и для них всё только началось, а вот для читателя всё сейчас закончится. На уникальном, мягком моменте, когда две души, связанные нитью вселенной, наконец-то окажутся рядом. Освещённые рыжим светом солнца, падающего в солёные волны спокойного, ленивого моря. Может, и вы сейчас чувствуете янтарно-медовый свет на своих плечах, золотой песок под ладонями и прохладные волны, омывающие ноги. Потому что история может и быть ненастоящей, но эмоции реальны — надеюсь, ваши сейчас теплы, как уютно свернувшийся кот, мурлычущий песню любви. Может, я создал для вас маленькое чудо.»