Вы представляете, а я забыла имя! Забыла вовсе, что я человек. Я умираю где-то там внутри и.. либо Я кончилась как личность. Всё. Конец. Л.Б.
***
— Камило, нужен ещё один Хосе! — проговорила женщина, уходя вглубь второго этажа. — О чем речь! — вскрикнул юноша, вновь надевая на себя чужой образ.***
Это из воспоминаний о вчерашнем дне. Вчера был праздник, омраченный в какой-то момент всего лишь на миг для всех словами Мирабель о проблеме со свечой. Слова решили оставить, отложить как что-то ненужное или прикрыть напускным равнодушием в надвигающейся тишине трескающихся залов. Осколки, падая с крыши или же со стен, отчётливо были слышны в гулкой, полупустой и почти что прозрачной комнате Камило. Она была меньше, чем, скажем у Антонио теперь, но чуть больше, чем у Мирабель. Серые тона преобладали в красках стен, но также имелись и яркие места: словно художник, не задумываясь над тем, как это будет выглядеть, брызнул жёлтой краской в некоторых местах. Каждое из пятен было на что-то похоже: ёлка, собака, сова, горы, мышь.. — всё это часто рассматривал юноша, примеряя на себя образы жителей города. На потолке также можно было разглядеть какие-то фигуры, но лишь в созвездиях. Посредине — хамелеон. Он был отчётливо виден только почему-то юноше, все остальные же игнорировали изображение или вовсе не видели. Звезды были похожи на маленькие зеркала — в них утром отражались лучи солнца. Помимо них в комнате также стояло ещё три зеркала. Почему три? Не знал никто, но никто и не спешил их оттуда уносить. С потолка свисали гирлянды, чуть освещая жёлтым, даже янтарным светом, в тех местах, где это было бы более выгодно. Одно зеркало было скрыто — на нём, будто новая кожа поверх раны, затянулись розы. Они не выглядели свежо и молодо, не пахли совершенно. Здесь было пару бабочек — непонятно откуда они здесь взялись в один из солнечных дней. Просто появились из ниоткуда и не улетали. На полу лежали картины местных художников — Камило их принесла Мирабель, желая поддержать и вдохновить его на воплощения ещё в кого-то. На обратной стороне каждого из холстов было письмо, благодарность семье за оказанную ранее помощь — ничего более, ничего менее. Так, казалось, для проформы. Картины всё планировалось повесить, но со временем юноша нашёл преимущества в таком хранении произведений искусства — по утрам солнце попадает точно на них, освежая давно мёртвые пейзажи. Мёртвые. Голос в голове у Камило затих — мысли остановились. Мёртвые... — Кто? В доме никто не заметил тишины в голове у юноши, ему казалось, что она была везде и всём отчётливо слышна, не только ему, но и.. Пусть даже Долорес. Хоть кто-нибудь должен же был это услышать. Знает ли он мёртвых, образ которых парень мог на себя примерить и сходить в семьи, потерявшие этого человека, чтоб дать прикоснуться к когда-то дорогому, забытому человеку? Мёртвые. Будет ли это.. Верным? Кто бы хотел тех последних разговора или встречи, объятий? Утонуть в знакомом запахе, а не в воспоминаниях о былом, что крошат душу вместе с голосом для, казалось бы, забавы. Голос страдает, ведь обсуждение мёртвых и его самого умертвляет. Кажется, будто выпуская последнее слово, давая обещание, что попыток угнаться за призраком, голос тут же вторит: "Сладкая ложь!" Утонуть в знакомом запахе..***
В дверь постучали. "Услышали? — пробежало в голове Камило, — меня услышали?" Он привстал с пола, оставив картины, и пошёл к двери, опьяненный своим предположением. — У меня просьба. — брякнул голос из пустоты коридора. Тоска ворвалась сквозь маленькую щель вместе с запахом бабушки. — никому не слова, понял? Ему хотелось быть услышанным в этот миг, но он коротко ответил: — Да. Женщина вынула из кармана помятое временем фото. На нём изображён был мужчина, похожий на него самого, Камило, на любого в этой семье. — Это твой дедушка. — промолвила она. — Ты меня услышала? — прошептал парень. Покинувшие его чувства потихоньку стали возвращаться. Предвкушение чего-то, что назревало у него в голове пару мгновений назад. Альма лишь недоверчиво на него взглянула, будто спрашивая: "О чем ты?" —, но не получив на лице внука даже намёка на что-то, она просто продолжила говорить о своём: — Не мог бы.. — женщина замялась. В её глазах гуляли отчаяние и тоска. — Обернуться им? — кивок. — Сердце хочет его ещё хоть раз увидеть.***
И вот, перед женщиной её бывший муж. Он был, что естественно, моложе её. Камило взглянул на бабушку, но тут же спрятал взгляд, не желая видеть и намека на слабость столь сильного человека. Альма вглядывалась в знакомые черты лица. Слегка вьющиеся волосы, усы.. Только душа совершенно не та, но заботило ли её сейчас это? — очевидно, нет. Женщина забыла об этом, дрогнув, сама потянулась в объятия когда-то дорогого человека. — Помоги мне! — прошептала она, но в ответ молчали. — помоги же! Юноша вздрогнул, произнеся: — Ба, я не смогу. И Альма проснулась, прозрела. Её затуманенные глаза прояснились, она взглянула на внука, что замер в ожидании чего-то. — Молчи об этом. — Не одной тебе нужна помощь. — Что? — Я теряю свою личность. — настаивал Камило. Ему не нравилось то, что его все-таки не услышали. Старушка оторопела. Она выставила руки вперёд себя, будто возводя ограждения между собой и, — нет, не внуком, — словами Камило. Ей не хотелось признавать то, что страдали не только они с домом. — Глупости какие! — бросила она, подбегая к двери, — Да будь кем хочешь, главное, чтоб всё было идеально. — Я понял. — и комнату покинули также быстро, как и зашли сюда пару минут назад. Ничего не изменилось в окружающей обстановке: всё также яркие пятна расхаживали по стенам и по потолкам, зеркала в золоте и розах, картины художников — всё это не изменилось совершенно. "Будь кем хочешь". Юноша заострил своё внимание на этой фразе, залезая под одеяло — ему вдруг стало как-то холодно и даже сыро в этих четырёх стенах. Окно было распахнуто — сквозь него пробирались к картинам капли дождя. Камило смотрел на то, как капли попадали на облака и лица людей в рамках. Краска от этого не страдала — сверху был лак. Просто забавным было смотреть на то, как оживали пригвожденные к холсту красоты живого мира через кисть и умелые руки художника. — Да, я теряюсь среди этой массы людей. — гулко, невнятно вторил он. Глаза парня метались от одного цвета к другому — он искал тот, что будет приятен ему. — Есть ли у меня вообще любимый цвет? — Камило сосредоточился на этой мысли. Она вертелась в голове у него ещё пару дней, всплывая резко и оглушающе на поверхность. А потом снова забывалась на какое-то время.***
Утром, смотря на своё отражение, парень не стал менять свой облик, разглядывая в самом себе себя. Он предложил на днях Альме ввести новую услугу для горожан от него: встреча с ушедшими. Так и назвал. Люди приходили к нему с фотографиями умерших родственников и друзей. И всё, как один, оставляли юноше эти изображения, но не сам образ ушедшего. Визиты к Камило учащались: горожане хотели всё больше и больше проводить времени с призраками прошлого, поселившимися в мальчике.***
— Моя мама.. — перед юношей на таком же синем кресле сидела женщина лет восьмидесяти-семидесяти. Она жутко хрипела и кашляла в свой платок, иногда сплевывая кровь с языка. — моя мама была прекрасной женщиной. Она вышла замуж, чтобы спасти меня. В то время нельзя было иметь ребёнка, если ты не в браке. Законом нельзя было! Нас могли убить. — снова кашель. — представляете, муж её бил, хотел меня, пятилетнюю, тоже ударить, но она всегда подставляла свою щеку под его кулак, лишь бы меня не задело! У старушки глаза стали будто стеклянными. Они блестели, но тут же тускли. Очевидно, с годами выгорает этот огонёк на солнце или уже тушится вместе со слезами. — И вот, когда началось переселение.. — женщина задержала дыхание, — мне было десять лет. — Вам тяжело об этом вспоминать? — осторожно спросил Камило. Ему кивнули и снова раздался кашель. — Моя тетя может Вас вылечить. — Не нужно. Я не хочу. — Почему? — Я это заслужила. Юноша взял в руки фотографию, где изображена была мать этой женщины, рассмотрел её и воплотил увиденное в жизнь. — Мама! — старуха так и упала в ноги. Она не отрывала головы от земли и скребла ногтями по ней, давясь кровью, макротой и своим чувством вины. — это я во всём виновата! Мама! Мама! Прости, пожалуйста, меня! Прошу тебя! Прости! Камило замер. Воздух, казалось, был обжигающе холодным. Он перестал осознавать, где он. Старушка выла, заглушая себя кашлем и вырыванием травы вместе с землёй. Юноша смотрел на эту картину, желая одного: сбежать. Когда-то стеклянные глаза теперь были наполнены тоской и безумством одновременно. Женщина взглянула на лицо матери за мгновение до того, как Камило стал собой, и тоже замерла. — До свидания. — только и промолвил он.***
Оказавшись в комнате, юноша пошёл к зеркалу, желая взглянуть на то, что осталось от него после этого разговора. При виде отражения в зеркале Камило вздрогнул. Единственное, что осталось в этом волшебном стекле от него, — левый глаз. Волосы принадлежали музыканту, погибшему за свои разоблачительные строки. Ему жена приходила с детьми спеть юноше одну из его песен. Такое правое ухо было у какого-то рабочего, что оставил на него шрам, когда на него напала собака за несколько месяцев до его гибели. Нос был у фермера, что раздавал цветы детям, приходившим к нему на ферму. Левая рука — у пианиста, что играл с утра до ночи на чьих-то поминках. Ноги — у профессора, открывшего школу для детей из бедной семьи.. Живот — у простого бродяги. А сердце, бьющееся сейчас в нём, принадлежало ему или кому-то другому? А мысли? А чувства? Вдруг страх при виде той старушки — реакция её матери на неё? Собирать себя по кускам Камило не хотел. Он отвернулся от зеркала и пошёл к выходу из комнаты. Рядом с ней находилась спальня его матери. Юноша поспешил туда, но в ней было пусто. Он заглянул в следующую, но и там — ничего. Тогда Камило направился в ближайшую залу отыскать хоть кого-то, кто мог бы сказать, как это исправить, но и в следующих комнатах никого не было. Осталась последняя — бабушки.***
С того дня, как Камило предложил создать эту услугу с ушедшими, они не виделись. Не постучав даже, юноша ворвался в спальню, сказав только одно: "Помоги!" Он рухнул на пол, обессилев. Уставился в одну точку и начал мычать. Альма присела на пол, рядом, поглаживая внука. — Ты особенный, поэтому терпи. Всё хорошо. — повторяла женщина. — Я теряю свою личность, что ж тут хорошего? — Все мы переживаем тяжёлые времена. Нужно всегда надеяться на светлое будущее. — Хватит! Камило отодвинулся от бабушки, устремляя свой взгляд точно на неё. — О каком будущем ты говоришь, живя прошлым? Ты гоняешься за умершим дедушкой, просишь у его портрета помощи, заставляешь внука притворяться им! О каком таком будущем ты говоришь мне? У Альмы на лице стали ещё чётче проглядываться морщинки. Будто на несколько секунд её душа и тело постарели, окунувшись в настоящее время. — И с домом что-то происходит, а ты делаешь вид, что ничего не видишь. Мирабель страдает из-за твоей слабости! "Всё должно быть идеально" — говоришь ты. Но идеальна ли ты сама? — Я пережила много чего. Не тебе меня судить. — холодно заключила она. Её голос был тяжёлым, натянутым. — Ты снова уходишь от ответа! Всё, что произошло до этого, накопилось, срослось в опутавшую шею жителей дома лозу: — А что мне ещё делать прикажешь? Всё должно быть идеально. Этого требуют все горожане. Этого требует свеча. Второго такого шанса не будет. Мы не должны оплошать! — Ты боишься. — заключил юноша и встал с пола. Его тело потихоньку стало принимать свою форму. Теперь внешне он не состоял из мозаики отдельных личностей. Буря, вроде как стала утихать. — Я боюсь. Прости меня. — прошептала женщина, но так, чтоб уходящий прочь внук услышал это. — Спасибо за правду. Преодолевая дорогу от спальни бабушки до своей, парень разглядывал дом. Все казалось ему странным и незнакомым. Будто видит это впервые. Пальцы прошлись по перилам лестницы, схватывая незаметные пылинки и цепляясь за дерево. В доме стоял запах какой-то свежести и спокойствия. Пол. Дверь. Ручка. Отражение в золотом предмете. Холод от открытого окна. Мокрый пол. Пятна на нём. Не вглядываясь в узоры, парень прошёл к окну, закрывая его. По картинами стекали оставшиеся капли, попадая кто куда. Ручей из них превратился в какую-то кляксу, ни на что не похожую. Впервые такое. Камило вытер пол, собрал картины в кучу и убрал их в шкаф, оставив одну. На ней было много мазков разных цветов, в каждом из которых юноша высматривал знакомые силуэты. Его внимание привлекло нечто, похожее на птицу. Взглянув на потолок, парень хотел найти там давно знакомого только ему хамелеона и нашёл. — Ну, здравствуй! — желая сделать поклон старому другу, парень выставил ногу вперёд. Взглянув на себя в одном из зеркал, парень решил подойти к нему поближе, убедиться в том, что он — это именно он. Детально разглядывая каждую веснушек на щеке, каждую волосинку на лице, трещинки на губах, ворсинки на пончо разных длины и толщины, пушинку, приставшую к шершавой поверхности одежды. "Это всё, — ещё раз бегло пробежав по силуэту, он спросил у стоящего перед ним человека, — я?" Не веря отражению, Камило вытянул руку, касаясь поверхности зеркала, чтоб нащупать малейший намек на ложь Холодом отозвалась правда по его пальцам, отрезвляя. Правее стояли зеркало, закрытое розами, и точно такое же, как и это. — Получится ли у меня когда-нибудь убрать эти цветы отсюда? И что они вообще значат?