Бумаги об электросварке

      Завтрак в доме градоначальника начался с четверть часа назад.       Тюль белела как атласная, насквозь пропитанная ясным, ещё нежным солнечным светом. Она безмолвствовала, ласкаемая лёгким ветром, и всё же раздувалась тихо, без шороха. Сирени лиловевшие цветки ароматно падали на окно, и их зелёные тени лежали на подоконнике. Точно цветов в воде полная банка, эти тени делались всё фантасмагоричней, быстрее, легче.       На ровно надувающейся груди Кирилла Петровича белелась салфетка, заткнутая за воротник. Протыкая вилкой тёмную от сахара гренку, он поднялся взгляд на тихо склонивших головы к тарелкам жену и свояченицу и усмехнулся.       – Отчего с нами ещё нет Николая Николаевича?       Ариадна Ивановна и Аглая Ивановна переглянулись.       – Николай Николаевич ещё спят, – заметила Аглая Ивановна.       – Долго же они, однако, почивают!       – Милый, – широко улыбаясь, Ариадна Ивановна осветила его светлыми глазами, – Николай Николаевич очень утомился своим путешествием.       – Насколько я знаю вашего братца, он человек не из ленивых… напротив.       – Вы не допускаете, что Николай Николаевич очень устал? Мы можем сейчас спросить у Ани.       Аня, как раз вошедшая в столовую, остановилась под взглядом хозяев.       – Николай Николаевич ещё не вставали?       – Никак нет, почивать изволят.       – Пусть почивают, не буди его, Аня.       – Конечно, барыня.       – Можешь идти. Если нам что-то нужно будет, мы тебя позовём.       Аня коротко поклонилась, вышла из столовой как-то бочком и сразу.       – Как можно так долго спать? – фыркнул Кирилл Петрович, тыкая вилкой в яичницу. – Он там хоть жив ещё?       – Вот вы, Кирилл Петрович, всё время бурчите на наших с Аришей гостей… А мы не позволяем себе обижать ваших гостей, как бы они ни были нам неприятны, – сминая салфетку, сдержанно проговорила Аглая Ивановна и выпрямилась. Её мигающие глаза, серьёзно сжатые губы, тонкие морщинки на лбу заставили его рассмеяться. – Что здесь смешного?       – Прости, милый, я тоже не вижу, над чем здесь смеяться, – вздохнула Ариадна Ивановна.       – Вы… А-а-ах… Вы, милые дамы, моих гостей, может, и не обижаете… Да сколько я терплю, чтобы просто привести их в дом!       – Не преувеличивай, – оглядев стол, Ариадна Ивановна продолжала сдержанней: – Все наши с Аглаей гости люди образованные, из хорошего круга… А Николай Николаевич и вовсе наш брат! А ты… прости меня, приводишь в дом каких-то купчишек.       – Я согласна с Аришей. Мы, конечно, тоже… Тоже иногда ошибаемся в выборе гостей, как было с тем Абрамцевым… И всё же наши гости никогда не пытаются утащить из дома серебро…       – В таком случае и вам позвольте напомнить, – тяжело вздохнув, сказал градоначальник, – что серебро пытались украсть только один раз…       – Но всё же пытались! – заметила хмурая Аглая Ивановна.       – Но не галантерейную же лавку!       Сёстры переглянулись, и Аглая Ивановна, отворачивая голову, нахмурилась и покраснела.       – Милый, ты всю жизнь будешь упрекать нас в этом!       – Я и не думал вам напоминать об этом…       – Очень нетактично с вашей стороны, – заметила Аглая Ивановна.       – Но напомнил и очень обидел нас с сестрой, – поджав губы, Ариадна Ивановна выпрямилась на стуле.       – Эх, что с вами делать!       – Я очень надеюсь, что вы, Кирилл Петрович, впредь не будете обижать меня и мою сестру, вашу жену, между прочим.              После завтрака сделалось ещё яснее, и жгуче жёлтые тени сирени раскинулись по земле.       – И всё же, Ариша, он в самом деле решил опять пригласить этих купцов? Когда здесь Николай Николаевич? – оглядываясь, шёпотом спросила Аглая Ивановна.       – Поверь, дорогая, я сделала всё, что смогла…       – Ты говорила ему, что это неприлично?       – Конечно же, говорила!       – А про то, что Николай Николаевич не склонен к обществу?       Ариадна Ивановна обмахнулась веером.       – Поверь, и про это я ему говорила.       – И что, ничего? – взглянула на неё Аглая Ивановна недоумевающе.       – Ровным счётом ничего.       – Я не понимаю, что это такое.       – Знаешь, мне кажется, он до сих пор боится за свой пост… – она растянулась в широкой улыбке. – Только не говори никому об этом, пожалуйста… Я тебя очень прошу.       – Конечно… И всё же я не понимаю. Зачем звать их и теперь?       – Знаешь, он говорил мне, что хотел выписать к нам какого-то престарого англичанина!       – И что? – краснея, Аглая Ивановна обмахнулась веером.       – Ничего… Этот англичан, узнав, что нас в доме ещё трое, ужасно смутился и сказал, что остановится в гостинице.       – И слава богу…       – Сестрёнка, неужели ты беспокоишься о нём?       – Нет, Ариша, но ты только вдумайся… Он человек хоть и в годах, но неженатый… Неженатый ведь?       – Право, я не вдавалась в такие подробности!       – Пусть даже женатый… Это же может навредить моей репутации!       Ариадна Ивановна звонко рассмеялась.       – Не смейся, Ариша, это правда. Я много думала об этом… Левицкий ведь человек с репутацией, служит, а если я, его будущая жена, осрамлюсь… Так ведь и ему карьеру испорчу, и себе счастье!       – Дорогая, вы с Сергеем Николаевичем ещё даже не помолвлены!       – И пусть. Я считаю, это произойдёт скоро, и до этого времени я не могу рисковать… рисковать своей репутацией. Хорошо, что твой муж, заметил ему про нас… про нас всех.       – Какая же ты глупышечка! – обнимая сестру, вздохнула Ариадна Ивановна и снисходительно на неё посмотрела.       – Я смотрю в будущее, Ариша. Мне сейчас это очень важно.       – Конечно-конечно! – Аглая Ивановна взглянула на сестру, усмехнулась. – Ты ещё о чём-то подумала?       – Я думаю, Сергей Николаевич почтит нас сегодня своим присутствием?       – Заговорилась ты, сестрёнка! – Хохоча, Ариадна Ивановна закрыла рот рукой, а Аглая Ивановна продолжала шагать с ней рядом спокойно, тяжело дыша. – Это невозможно, я думаю…       – Почему?       – Мы же не отправляли ему приглашение… А он знает, что по большим праздникам только купцы да мы празднуем.       – И то верно…       – Слушай, а если прямо сейчас послать ему записку?       – Попробуй. Посмотрим, как он отреагирует.       Они переглянулись хитро блеснувшими глазами, и Аглая Ивановна расплылась в улыбке. Конечно, Левицкий не откажется прибыть на вечер… Сам он приёмов почти не устраивает, а у них всегда раздолье, богатый стол и можно выйти в сад. А всё же страсть как боязно, что Кирилла Петрович недоволен будет.       – Послушай, Ариша, а твой муж… он не будет зол, что мы позвали Левицкого?       – Я думаю, он простит мне эту маленькую шалость… К тому же он знает, как я не люблю этих купчишек, а золото Левицкий в силах сгладить это.       – Да ты им вертишь, как пожелаешь!       – Это потому, что я всё ему говорю… – Подхватывая сестрицу под руку, Ариадна Ивановна наклонила голову и попыталась было скрыть торжествующую улыбку. – А уж кабы я молчала, делал бы он хоть что-нибудь для меня? – Встретив удивлённые глаза сестры, она рассмеялась. – Мой тебе совет: когда выйдешь замуж, делай мужу больше сцен, и не будет тебе ни в чём отказа… Понимаешь меня?       – Понимаю, Ариша… А всё же боязно. А как Левицкий будет на меня злиться за это? Тогда ведь он не только не станет мои прихоти исполнять, а ещё, чего доброго… любовницу заведёт, – сказав это вся красная, она глубоко вздохнула.       – А вот с этим ты бы повременила…       – С чем, с этим?       – С печалью.       – Да я и не печалюсь, собственно…       – Вот и не надо печалиться. А ты всё же попробуй, когда замуж выйдешь…       – Хорошо, попробую, – сжав после этих слов губы, она самодовольно посмотрела на сестру.       – Пойдём же в дом? Душно становится.              – Николай Николаевич ещё не вставали? – откидывая голову назад, чтобы развязать влажные синие ленты, спросила Аглая Ивановна.       – Почивают, – лепетала Аня.       – Право, и я уже начинаю волноваться о нём… – хмуря тонкие брови, шепнула Ариадна Ивановна. – Ты иди, Аня, проверь его…       – Не слишком ли долго он почивает? – с сомнением глядя вслед Ане, шепнула Аглая Ивановна и поглядела на сестру.       Ариадна Ивановна развела руками:       – Мы, право, люди неучёные, его учёных причуд нам не понять…       – И всё же спать так долго…       – Я волнуюсь за него, это правда. – Ариадна Ивановна вошла в гостиную, и за нею простучали быстрые, громкие шаги сестры. Они обе расправили юбки, сели вокруг стола, и рука её легла на сестрину быстрым ласковым движением. – Милая моя, я думаю, надо поскорее сесть писать записку Левицкому.       – Да, ты права, – шепнула Аглая Ивановна, встала под тихий смех сестры.       Встревоженная Аглая Ивановна прошлась в свой будуар. В низком раздутом дубовом туалете, под серым узким зеркалом, в котором зеленоватыми пятнами отражались небо и деревья, лежали надушенные листы. Она сама не поняла, почему вдруг её стал раздражать этот тонкий запах лаванды. И всё же ухватила листы, прижала их к груди целую стопку.       Как же она будет писать ему? Это было, конечно, не совсем по правилам, но всё же ожидаемо.       – И как писать, Ариша? – пытаясь в сестрином снисходительном лице увидеть эмоцию, выдохнула слово Аглая Ивановна. – Дорогой Сергей Николаевич…       – Милый, – растягивая губы, шепнула Ариадна Ивановна.       – Милый Сергей Николаевич… Просим вас… Просим вас быть у нас с сестрой в семь…       – В шесть, – лукаво скосив глаза, Ариадна засмеялась.       – В шесть часов… А может… – Хмурясь, Аглая Ивановна пересмотрела письмо. –       – Милый Сергей Николаевич! – Держа письмо в руках, громко прочла Ариадна Ивановна. Аглая Ивановна, думая, что всё же слишком пышно, наклонила лицо. – Просим вас быть у нас сестрой сегодня, двадцать четвёртого июля сего года, в шесть часов вечера, у нас в доме. Просим вас не манкировать нашим предложением. Мечтаю провести сей великий праздник с вами, Сергей Николаевич, теперь и всегда. Ваша Аглая Демидова.       – Ариша, тебе не кажется… – Морща губы, Аглая Ивановна оглянулась.              Крупная зала серебрилась светом окон. Сквозь дымчатый белый тюль всё же никло солнце, и в узкий тёмно-золотой просвет меж ними заглядывала стройная сосна. Теней мелкие завитки скользили по полу тёмно-синими, влажными тенями. Фарфоровые резные вазы казались ещё белей. А стеклянные подсвечники, изящной резьбой прижатые к стенам, наполнялись не керосиновым, мягким солнечным светом.       Аня стояла на усталых ногах, крепко и ласково обхваченных туфлёй, и вытирала стол. И чем чище делалась его овальная поверхность, тем радостней делалось ей. Наконец она прошла весь стол тряпкой, и три лакея опустили на него тяжёлую, накрахмаленную скатерть.       – Осторожней! – крикнула Ариадна Ивановна, остановившаяся в дверях. – Аня, проследи, чтобы они её не вымарали. – И, ласково кивнув кланяющейся служанке, Ариадна Ивановна выплыла из кабинета.       – Аня, а Аня, – заговорил один из лакеев, вытирая жёсткие седые усы, – а скатерть эдак стелить или разэдак?       Аня взглянула на него большими глазами и вздохнула, сама подойдя. Цветы были крупные, с пядь, вышитые скрученной серебряной нитью. Разложив её, стряхнули рукой складки, разгладили шелковистую бахрому. Вчетвером осмотрели стол. Дубовые стулья алели штофом. Лакеи стали их переставлять, стараясь не шаркнуть по полу, а Аня побежала сначала к барыне с докладом и после в кухню, где стряпуха Антиповна вынимала из печи пахучие рыбники.       – Шо, подавать уж-ше?       – Барыня сказали на стол ставить… х-х-х… – выдохнула Аня.       – Уж холи бар-рыня… – Положа рыбники на фарфоровую тарелку с высокими краями, Антиповна подала ей в руки и наказала: – Уж-шо ты у меня, смотр-ри… Ух-хр! – Аня пошла с блюдом в гостиную, где уже возвышалась барыня. Её рука, стянутая синим кружевом, то и дело застывала в воздухе.       – Ставь это сюда, Аня… – не глядя на неё, бросила барыня и шумно вздохнула. – Да не сюда! Поближе к Кирилле Петровичу ставь.       Она, кладя блюдо у самой главы стола, краем глаза заметила, как Ариадна Ивановна поникли и сделали грустное лицо.       – Милый, ты же знаешь, как я не люблю распоряжаться обедами!       – Моя дорогая… – раздался глухой, низкий баринов голос. – У тебя прекрасный вкус, и только с тобой они могут расставить всё так, чтобы гостям нашим нравилось!       – Ах, милый! – томно выдохнула Ариадна Ивановна.       – Я на минутку, мне надобно в канцелярию!       Готовились к вечеру до черти шестого, и после этого Ариадна Ивановна и Аглая Ивановна приникли к окну в кабинете Кирилла Петровича. Оттуда, помимо кустов сирень, виден был и круг дороги, ведущей к особняку.       – Как ты думаешь, он приедет? – шепнула Аглая Ивановна, поднимая голову.       – Несомненно!       – Но почему-то мне кажется, его не будет, – хмурясь, она положила руку на подоконник.       – Не сомневайся, приедет и не заставит себя ждать, – кладя свою руку на её, Ариадна Ивановна наклонилась и заглянула в глаза шаловливым взглядом.       – Вот видишь, сестрёнка! – Сергей Николаевич вышел из собственного экипажа, шепнул что-то кучеру в шерстяном чёрном зипуне и в сером мятом цилиндре. Аглая Ивановна замерла на вдохе, жаждая и вместе с тем боясь мгновения, когда он на неё взглянет.       – Сергей Николаевич! – Аглая Ивановна выбежала ему навстречу.       Он, улыбаясь, пошире открыл глаза, и при встряхивании головой чёлка упала ему на лоб. Румяные полные губы растянулись в улыбке, и на гладких полных щеках появились ямочки.       – Рада вас обидеть, – сказала она, сдержанно улыбаясь и подавая ему руку.       Он приложился к ней с лёгким, как дуновенье, поцелуем.       – И я рад видеть вас, Аглая Ивановна, – глядя ей в глаза, он сказал это мягким, тихим голосом.       Аглая Ивановна смутилась, наклонила лицо, чувствуя тяжесть собранных у шеи кудрей.       – А где же все? – Отряхивая лацканы сюртука, он повертел головою, даже закинул её, расширяя и без того светлые голубые глаза.       – Вы первый! – Поправляя волосы, шепнула Аглая Ивановна и взглянула на него исподлобья.       – Неужели? – Он приподнял брови, качнул головою.       – Именно так!       – Кирилла Петрович ещё в канцелярии. Не желаете ли испить чашку кофе со мной и моей сестрой? – вслушиваясь в свой голос, кажущийся ей полней и ниже, мотнула головою Аглая Ивановна.       – Не откажусь!       – Пойдёмте!       В малой столовой они уселись на розовые диванчики, и граф Сергей смутился, наткнувшись на ликующие взгляды их блестящих глаз.       Аглая Ивановна принялась разливать им кофий, кивком головы и коротким, пристальным взглядом отогнав мелькнувшую было в дверях Аню.       – Как же переправа? Ещё не окончилась? – Склоняя голову, Ариадна Ивановна заглянула в глаза Сергею Николаевичу.       – Нет. Наши войска переходят Дунай, но пока ещё… рано говорить о конце переправы. Благодарю вас! – Приподняв глаза на Аглаю Ивановну, он взял чашку протянутую ему улыбающейся Аглаей Ивановной и опять обратился к Ариадне: – Но я думаю, окончания стоит ждать в ближайшую неделю…       – Ох, поскорей бы! – вздохнула Аглая Ивановна, садясь за стол.       – Да, в самом деле, – мигая, Ариадна Ивановна потупила взгляд. – Так боязно… там ведь наши отцы и братья…       – У вас тоже кто-то воюет?       Сёстры переглянулись, и на бледных щеках Аглаи Ивановны выступили пятна.       – Нет, у нас никто не воюет… Но все мы братья. Все мы должны быть радеть за наших бойцов… Господь ведь назвал всех нас братьями.       – Ах да, говорят, к вам приехал ваш брат! – Остановив взгляд на каждой из сестёр, заметил Сергей Николаевич.       – Николай Николаевич – наш троюродный брат. Он путешествовал по Клязьме на своём вездеходе, и мы с мужем сочли нужным выписать его к нам хотя бы на три дня… Он вчера только приехал, сегодня отдыхает.       – Как интересно! Неужели он сам его спроектировал?       – Сам, как же ещё! Мы видели этот его вездеход… Точно сарай, да только не тонет!       – Сарай, как интересно!       – Аглая не так выразилась… Вездеход Николая Николаевича, конечно, на сарай не похож… не в том смысле… он в самом деле деревянный и очень хилый на вид… Но он не боится ни мели! Даже может пройти по берегу!       – Как интересно. И можно ли познакомиться с Николаем Николаевичем?       – Конечно, вы встретитесь с ним на вечере. Пока, простите, Николай Николаевич готовятся к вечеру.              К вечеру зала посинела от сумрака, и в длинных выгнутых подсвечниках разгорелся ровный розовый огонёк. Стол стоял в глубине залы. Уставшие опавшие рыбники золотились светлыми мягкими боками.       Купцы пришли разом, тихо, и Кирилл Петрович и Ариадна Ивановна встретили их с наигранною улыбкою, славя их каждым словом. И длинный рядок серых и чёрных сюртуков вошёл в зал, расселся.       Шепотки, льющиеся, как сахареный мёд, трепетали на губах у всех, и благостные улыбки становились всё шире. Градоначальник устало поднимал глаза на жену и слушал её тихие, ахающие вздохи. Сергей Николаевич молча и прислушивался к каждому разговору, передавая сидевшей рядом Аглае Ивановне плоские блюда с сушёным рыжиком, похожим на лисички, склоняя голову, когда Аня наливала ей грибные щи, доставая ломти мягкого рыбника с вываливающимися рыбой и луком.       – Барышня, может, мне вам морсу принесть?       – Ох, оставь!       Аня вздохнула и незаметно почти печально поджала губы.       Своим глубоким басом говорил Кирилла Петрович, и его грудь под тёмно-золотым тиснёным бархатом жилета глубоко наполнялась, и опять убаюкивающий лепет о сплаве леса, акционерах. Наконец он перевёл дух.       – А знаете ли, господа, что ныне с нами сидит великий изобретатель!       Раздражённо-усталая Аглая Ивановна смерила братца взглядом. Нет, был бы грех молчать о заслугах Николая Николаевича, и она отчасти радовалась, что Кирилла Петрович вспомнил об этом… Всё же думалось ей, помнил он об этом всегда, и его кудрявая рыжая голова неспроста так высоко поднималась над столом и поворачивалась в их сторону.       Николай Николаевич дёрнул плечом, и она обернула к нему голову. На низко наклонённым лице, на щеках выступили тёмно-красные пятна.       – О-ух! Вы-ы изобретатель, у-о самом деле-э? – Старый господин, как болванчик, качнул белою большою головой.       – Да… я изобретатель…       – Расскажите, расскажите нам о своих изобретения-а-ах!       Как поняла Аглая Ивановна, это был тот самый старик-англичанин. Воистину старик! И смерила его потяжелевшим взглядом сощуренных глаз. Остановись он в их доме, по вечерам бы ходил по дому в колпаке и халате.       Под глазами англичанина залегли красные глубокие тени, и его узкие белые губы дрожали, растягиваясь в улыбке. Весь морщинистый, жёлтый от старости, он всё же был искренен, и матовые чёрные глаза блестели сильно, с воодушевлением.       – Я… три года занимался пароходом-вездеходом, – буркнул себе под нос Николай Николаевич.       – Ваз-дихо-оть? – Он приложил палец к губам, и из его горла раздался рык. – Whot? I don’t… Вы, Николя Николаевич, сам-ми его изобресть?       – Точно так, – сказал Бенардос, и поднял широко раскрытые глаза. – У нас в деревне крестьяне ездят на телегах! Я вижу их постоянно… и… они ловят рыбу, и им надо куда-то ставить лодки. Мне стало интересно. Вдруг получится создать… К тому же студентом, в Киеве, я видел, как корабли поднимают на землю! Тяжело, дорого… Ну я, – и, проговорив всю речь порывисто, он опять сник и стал теребить полные пальцы.       – О-ух! Да вы-ы… Да вы-ы… I'm delighted! (Я восхищён)       – Благодарю, – пробасил Бенардос и уронил на грудь тяжёлую, гладко зачёсанную голову.       – Ох… Not… Not… Ай… Я прошу-у… Прошу, расскажите ещё, это было великолепно!       – Ну… У меня есть одно изобретение… Пока я не брался его реализовать… Боюсь, ресурсов не хватит… – Хохоча задушенно, он тёр лоб.       – О чём же ваш-ще изобретение?       Пронзительный, даже писклявый голос англичанина мешался с глубоким красивым басом Бенардоса.       – Это сварка при помощи электричества.       – О-ух!       – Мы сможем соединить детали… Мы используем уголь… Да, самый обыкновенный уголь! Вот как там, в печи…       – Помилуйте, Николай Николаевич! – усмехаясь, Кирилла Петрович потянул усы кверху. – Обычный уголь?       – Практически совершенно! Его надо спрессовать, сделать жёстким, как камень… – Сжав свой кулак размером с булыжник, он тряхнул им и надул щёки. Аглая Ивановна отшатнулась, глядя то на него, то на Сергея Николаевича. – Тогда мы подводим к ним дугу, и… ф-ф-ф-фы-ы-ы… Один металл мы расплавляем полностью и выливаем его на стык двух других. Остуженными их будет нельзя разорвать.       – Прав-во… Я такого никогда не слышал! Конечно… Эдисон занимается-а электри-эчеством, да всё-о же… Ваш метод оригинален!       К разговору подключились и купцы, наперебой предлагая, как помочь Бенардосу и создать ему условия для работы. Жарче всех кричали Храпунов-Новый и Анохин – хозяева развивающихся фарфорового и фаянсового заводов, – но Николай Николаевич качал головой и кротко отказывался, говоря, что возместить не сможет. Аглая Ивановна не понимала его. Он с женой и детьми жил в Лухе, невесть где, в глубине Костромской губернии, и всё туда же, старался быть благородным ангельчиком. А где теперь эти благородные ангельчики? Грязные, ободранные, тянутся вереницей в Сибирь или под арестом сидят.       – Николай Николаевич, не отказывайтесь. – Не слушая его лепета, она улыбнулась сидящему наискось англичанину. Её улыбка, полные румяные щёки и шаловливый, призывный взгляд рассмешили его, и он хохотнул, пряча глаза под тонкими жёлто-зелёными веками.       Вечер был прелестный, и они перешли в сад, в опутанную дрожащими тенями берёз беседку.       – Какой кошмар, ужас… Не градоначальничий дом… базар, лавка! – воскликнула Аглая Ивановна.       Она знала, что Сергей Николаевич стоит у ней за спиной, и нарочно гневалась сильнее, чем душа хотела. И всё же она надеялась, что подрагивающую на губах улыбку он не заметит.       – Да… Необычное зрелище, – сказал он тихо, и робкий смех его раздался.       Храпунов-Новый кричал, поднимаясь всей своей синей шерстяной фигурой и встряхивая тёмным лицом под косматыми волосами:       – А я прошу вас, Николай Николаевич, приехать к нам и заниматься исследованиями у нас!       – Нет, нет, если Николаю Николаевичу удобно жить в Лухе, то пусть Николай Николаевич живут в Лухе…       Вечер в самом деле был чудо как хорош. Между теней деревьев багровело, и розовые мягкие облака показывались полосами, похожими на широкие улыбки. А лёгкая зелень выбеленных садящимся солнцем сосен всё тускнела, и в горячая синева стыла. Появлялись низкие серые облака, и между них уже показывалась ровная, дымчатая, как камень, полукруглая луна.       Мимо них пронеслась Аня, укутанная в чернь платка, коротко поклонилась, перебирая ногами, и пустилась с пустым подносом.       – А вам кажется, Николаю Николаевичу не стоит принимать это предложение? – Аглая Ивановна обернулась и смерила его взглядом, польщённая, что он интересуется её мнением.       – Да это же какой-то ба-бартер… Нет, я понимаю, они хотят прославиться славой Николая Николаевича. Да это… афера! Глупость, колонизация… – Чувствуя, как краснеет от стыда, она взмахнула рукой.       – Я и не знал, что вы такие слова знаете, Аглая Ивановна!       – Кирилла Петрович их часто используют. Вот и я…       Вдалеке мелькнула фигурка Ани, вызолоченная пузатым самоваром. Её крохотный чепец казался зелёным и смятым, как колпак разорённого чиновника, когда она пробежала мимо.       – Барыня вас к столу зовут, барышня, Сергей Николаевич.       Из беседки донёсся звонкий смех Ариадны Ивановны, и её лицо, показавшееся между сердитыми Храпуновым-Новым и Анохин, было как никогда ласково и одухотворённо. Аглая Ивановна взглянула на сестру, на Аню и, задыхаясь, взглянула в глаза Сергея Николаевича. В темноте они казались ещё больше и темнее. Даже лёгкая насмешка в них выделялась не так сильно.       – Уже зовут к столу… А я бы хотела ещё поговорить с вами об э-экономике…       – Ну что ж, как-нибудь в другой раз! – сказал он громко.       В беседка Аглая Ивановна села с краю, оглядываясь на купцов. Её простенькое красное платье с кружевным воротничком как раз подходило под эти камлотовые серые сюртуки. Сергей Николаевич как растаял в них, хотя одет был в лёгкий, репсовый.       – Дорогая моя! – вздыхая и не отводя от неё взгляда, качнула головою Ариадна Ивановна.       Кирилла Петрович продолжал говорить, живо взмахивая рукою. Говорил он с англичанином, уже не со стариком, с другим, более молодым, с кудрявой русой головой. Торопящуюся английскую речь Аглая Ивановна понять не могла. Она замечала, как старик часто поднимает голову, распахивает серые водянистые глаза и лепечет всё, глотая почти все слова.       Храпунов-Новый раза три выходил из беседки и возвращался ещё темнее лицом, чем в прошлый раз. Пропахши дымом, он садился через человека от Аглая Ивановны и подолгу мял худые морщинистые пальцы.       – Слышишь, Николай Иванович? – Степенный купец с опущенными на шею рыжими волосами наклонялся в его сторону, хмурился, ободряюще мычал. – Уговаривает… Ишь, купчик!       – Эх… – вздыхали рыжие волосы. – Ты понимаешь, я бы и сам не прочь посодействовать… Да пост, грех будет. Разгорячусь, чего доброго… Ты бы тоже, Яков Герасимович, не горячился… Грешно, в святой-то день…       – Уж как быть! Норов у меня горячий. – Мотая длинною головой, он вздохнул и бросил долгий взгляд спокойных глаз на купца Анохина. Тот был сед, и всё время мелко кивал.       – Уж у меня, голубчик Николай Николаевич, вы плохой жизни не увидаете… Я-с заверяю вас, буду вам платить жалование, точно вы мой служащий… А вы уж там как-нибудь в публикациях, так, словечком… Мол, благодарю купца Анохина, облаго… помогшего… помогшего мне, стеснённому в средствах… Так-с… – Наклоняя морщинистую худую щёку, он улыбнулся.       – Ишь, бормочет что! Крестьянин, а всё туда же… Ф-фы, – сжимая узкие красные губы, шептал через них Храпунов-Новый.       – Ох, Яков Герасимович, накличешь ты беду, чует моё сердечушко… Ужель мы завидовать можем? Грех, батюшка… Грех.       Храпунов-Новый промолчал.       Тихий голос медленно отвечающего Николая Николаевича донёсся:       – Не могу я, Василий Фёдорович… Лестно, да не могу…       – Отчего ж не мочь-то, батюшка Николай Николаевич? При средствах будете, работаться вам легче-с будет! Высвободите, так сказать, времечко… – Разводя маленькими белыми ладонями, заглядывал ему в лицо Анохин.       – Стыдно мне на ваш счёт жить будет…       – Какой уж стыд, помилуйте! Любой талант должен иметь друга, менее талантливого, зато сердечного! – Пискляво хихикая, он приложил руки к груди.       Сидели они до глубокого вечера, и разошлись, только когда беседку совсем выстудило и дымок самовара осел.       Аглая Ивановна, стоя у беседки, дожидалась сестры, отдающей последние распоряжения Ане. Мимо прошёл Сергей Николаевич.       – Сердечно рад был повидаться, – сказал он, целуя её руку.       – Что вы, Сергей Николаевич! Будто век не видались! – Расхохоталась она и посмотрела на свою ладонь, всё ещё им сжатую. Пальцы у него были мягкие, тёплые, и так приятно был, когда он её ладонь держал.       Он молча склонил голову, поклонился и пошёл к усадьбе. Аглая Ивановна смотрела ему вслед, пытаясь понять, почему он так сухо с ней простился. Нет, она не позволяла себе вольностей… Не грубила – а всё же он взял и ушёл. И от этого стало обидно, что прижала щёку к плечу. Ничего, он никуда от неё не денется! И эта привычная мысль показалась вдруг ужасно обидной. Она расхохоталась тихо, поджала губы. Стыд какой, то Левицкий остаётся с нею только потому, что все этого хотят! Почему он был так сух с нею при прощании? До этого они сердечно поговорили. Он даже обещался поговорить с нею об экономике! А теперь утомился? Не мог же он утомиться ею! Нет, он утомился разговором, его же всё время просили поддержать купцов, рассказать о выгодах такого сотрудничества.       – Дорогая моя! – Аглая Ивановна оглянулась, и поджала губы, и опустила глаза. – Ты всё ждёшь меня? – Подхватывая её под руку, Ариадна Ивановна повела её к особняку. – Как Левицкий? Я видела, вы говорили.       – Он был необычно сух. Было ошибкой пригласить его к нам на ужин. Он утомился разговором и, наверное, посчитал, что в такой дом, как наш, лучше не ходить… купчики… торговая лавка… живой товар!       – Не будь так расстроена. – Ариадна Ивановна плотнее сжала руку и вытянула шею. – Ах да, забыла сказать… Анохин ещё задержится…       – Зачем это?       – Понимаешь, его экипаж сломался и он отправил кучера чинить его… Пока тот ещё не приехал, и мы не знаем, скоро ли он будет.       – Ох, поскорей бы! – тяжело дыша, Аглая Ивановна отклонила голову.