Кицунэ

Тисовая улица, 4 В свой четырнадцатый день рождения Гарри просыпается вовсе не от назойливого лучика солнца, не от клекота чистящей перья Букли и даже не от криков тетушки Петуньи с кухни. Гарри Джеймс Поттер просыпается на рассвете в острой лихорадке. Все тело мелко трясет, растянутая футболка и линялые шорты, пропитавшись потом, мерзко липнут к телу, в конечностях и спине ломит кости, от сухости во рту язык набухшей рыбиной прилип к небу, а глаза будто горят огнем, что Гарри даже не может открыть их. Он ворочается в постели, сгребая под себя затертую простыню, и давит болезненные стоны, прикусывая губы и утыкаясь лицом в плоскую подушку. Когда Гарри не отзывается на окрики Петуньи, не реагирует на стук в дверь и не огрызается на обзывательства своего тугоумного кузена Дадли, дражайшая тетушка решает заглянуть к ненавистному племяннику и, увидев его состояние, для себя решает вызвать врача лишь завтра, если негоднику не станет лучше. На тумбочке она оставляет кружку воды и огрызок хлеба с полупрозрачным ломтиком сыра. А Гарри снятся сны. Об огненных сполохах, что порождают жизнь и даруют смерть, об обугленных изумрудах в лесном костре, об оглушающем треске тлеющих поленьев, о лисьих следах на влажной почве, о гладкости рыжей шерсти. А огонь жалит, жжет, выжигает. Сердце оглушительно стучит молотом по затылку. Глаза будто слезятся от дыма, пепел облепляет шею, плечи, спину… Нет, это хвосты. Хвосты? Девять лисьих хвостов, что переплетены с душой и вплетены в пылающее мощью магическое ядро. Среди сполохов — железные оковы с рунами по ободу. Они удерживают, сковывают, блокируют. Огонь жжется все сильнее. Гарри сквозь сон чувствует, насколько мокрая от пота и слез под ним подушка. Железо накаляется и с оглушительным треском горящего хвороста лопается, ломается. Железных оков больше нет. Костер мерно пылает в груди, распространяя приятное тепло по всему телу. Ломота отступает, в висках больше не стучит кровь, лисьи хвосты татуировкой обвивают бедра. Гарри с трудом разлепляет глаза. Под потолком кружатся пылинки, поблескивающие в свете ярких звезд и луны, а по потолку змеятся паутиной трещины. Поттер моргает: раз-два-три-четыре — в такт сумасбродного сердца. Картинка не меняется. Гарри поворачивает голову, смотрит на очки, лежащие с прошлого вечера на столе рядом с кроватью, усмехается и тянется за кружкой с водой. Тайная комната Эхо капающей воды распространяется по пугающе пустому помещению. Где-то завывает ветер в неиспользуемых трубах. Гарри сидит прямо в воде на холодном полу, облокотившись о гигантскую тушу мертвого Василиска. Сперва Гарри, конечно, перепугался, увидев, что за два года змеюка даже не начала гнить, но в последствии списал это на её магическое происхождение. Сейчас же Гарри сидит здесь, размышляя над тем, что ему делать. Его имя выпало из треклятого кубка. Его имя и его фамилия, написанные его рукой, но брошенные в кубок кем угодно, но точно не им. У Гарри до сих пор гудит в ушах та оглушающая тишина, после того как пораженно-слабым голосом директор Дамблдор прочел на подпаленном огрызке: «Гарри Поттер». Как Рон задохнулся в возмущении, как Гермиона недовольно поджала губы, как все остальные в зале обратили на него негодующе-разочарованные и негодующе-злые взгляды. А у него будто язык отнялся: он не мог ни слова вымолвить, не мог крикнуть, что он не бросал своего имени в кубок. Позже, когда он сказал это учителям, никто, разумеется, ему не поверил. Он же Золотой Мальчик, Герой, Мальчик-Который-Выжил. Несомненно, он зазвездился и возжелал еще больше славы. А то старой уже маловато. Конечно. Разумеется. Все так и было. Поттер от обиды стискивает челюсть до скрипа зубов. Гарри, как ты мог? Мы бы привезли больше своих студентов! Вопиющее нарушение правил! Мистер Поттер,… Самоуверенный и наглый, как ваш отец! Это неприемлемо, Д’амбьлдёр… Гарри, почему не сказал мне? А потом издевательские шутки на факультете, совершенно идиотские значки с подписью «Поттер-вонючка» слизеринского производства и абсолютное игнорирование всего этого безобразия профессорами. В спальне ему все время портят вещи или подбрасывают какую-нибудь гадость из ассортимента близнецов Уизли в постель. В факультетской гостиной потешаются, ставят подножки и смотрят с презрением. В библиотеке, где Гарри уже прятался от отчаяния, на него безостановочно кто-нибудь да косится и смотрит-смотрит-смотрит, будто пытается дыру просмотреть. Гарри уже не знал, где бы он мог побыть в одиночестве, когда на ум вдруг пришла идея спуститься в Тайную комнату, в которую попасть может только змееуст. Гарри откидывает голову на холодный бок мертвого Василиска, осторожно оглаживает пальцами выпирающие чешуйки и думает о том, что, наверное, Снейп (профессор Снейп, Гарри!) удавился бы от зависти в желании обладать подобным материалом. Хоть этим можно себя порадовать. Гарри подтягивает колени к груди и утыкается в них замерзшим носом. Всхлипывает. У сердца стучит отчаянное желание защиты, магическое ядро пульсирует силой, в глазах скапливаются слезы, а по коже волной проходит жар. Гарри Поттер превращается в девятихвостую лисицу, а чтобы не мокнуть в воде, забирается на широкое туловище мертвого Василиска и, свернувшись калачиком, засыпает наконец спокойным сном. Выручай-комната После первого испытания становится получше. По крайней мере, до многих доходит, что лезть в пасть дракону в прямом смысле этого слова мало кто априори захочет. Гермиона с небывалым усердием пытается расшифровать подсказку из яйца, добытого из кладки дракона. Рон каждый вечер снова предлагает сыграть вместе в шахматы, но Гарри из раза в раз отказывается, сбегая в Выручай-комнату, которую ему показал Седрик в благодарность за подсказку о сути первого испытания. Гарри, конечно, несколько даже гордился тем, что целая Тайная комната в его единоличном пользовании, но там все же было холодно, сыро, недружелюбно, да и к тому же навевало воспоминания о совсем еще детском теле бледной Джинни, чей пульс Гарри тогда судорожно пытался нащупать под хохот «воспоминания» Тома Реддла. А у Выручай-комнаты можно попросить абсолютно любую обстановку помещения. Таким образом, Гарри уже показал, как выглядит гостиная Гриффиндора, а Седрик — Хаффлпафа. Седрик Диггори вообще оказался довольно интересным собеседником. Когда Гарри случайно обмолвился о том, что стал анимагом и, по просьбе хаффлпаффца, продемонстрировал свое обращение в девятихвостого лиса, Седрик, тяжело сглотнув, погладил лисенка, пропуская сквозь пальцы шелковистую шерсть, и надтреснувшим голосом произнес: «Ты не анимаг, Гарри, ты Кицунэ». — И что это? — спросил тогда Гарри, уже обратившись в человека, и нарвался на целую лекцию (в основном, правда, по безопасности, нежели по понятию «Кицунэ»). — Не что, а кто. Кицунэ — изначально магические разумные лисы, умевшие превращаться в людей. Из-за смешения различных рас появились полукровки уже с различными приколами в умениях, — хмыкнув, говорил Седрик. — Так, согласно древним текстам, потомки лисиц и волшебников приобрели предрасположенность к стихийной магии огня и магии иллюзий. Но главным их отличием было, конечно, то, что они рождались людьми и позже могли оборачиваться лисами, тогда как чистокровные Кицунэ рождались лисятами и лишь повзрослев, могли становиться людьми. В основном они, правда, обитают в скрытых поселениях на территории Японии. Даже не представляю, как в твоей крови затесалось их наследие. — Ты столько знаешь… — чуть нахмурившись, произнес Гарри. — Я даже не знал, что со мной что-то не так. — Все с тобой так, а мне просто повезло, — пожав плечами, отозвался Седрик. — Про Кицунэ сейчас мало что можно найти. Как я уже сказал, они живут в обособленных общинах. В Хогвартской библиотеке про них вообще ничего нет… — И откуда тогда? — заламывая пальцы и не глядя на собеседника, спрашивает Поттер. Было крайне неприятно узнать, что ты мало того, что Избранный с прилагающейся к этому славой и клеветой, но еще и некое малоизученное магическое существо. Седрик же стоял напротив, смотрел на такого низенького и чересчур маленького для четырнадцатилетнего ребенка, не поднимая на него глаз. Диггори почти обреченно выдыхает. — Только никому. Вообще никому, ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах о том, что я тебе сейчас расскажу. Гарри вскидывает голову, смотрит уверенно, упрямо и кивает. — У моей бывшей девушки бабушка на четверть Кицунэ. Чжоу только сказала, что в ней наследие почти не проявилось. Она не могла обращаться в лисицу, да и вообще не смогла стать анимагом. Но у нее были поразительные способности в иллюзорной магии. Удивительная женщина. Седрик на какое-то время задумался, вспоминая бойкую старушку, совсем не похожую на холодных аристократов Англии, что без конца подшучивала над сыном, проявляя женскую солидарность в отношении невестки и внучки. И не щадившей нервы самого Седрика с самого первого его визита в дом Чангов. Мадам Чичари первой же и заметила Седрику, что Чжоу ему совсем не пара, причем сделала это настолько чистосердечно, что в этот момент, в общем-то, все всё за ужином поняли. — А как… тебе это все доверили? — помявшись, все же спросил Гарри. — Ну, если про них ничего не известно, и… — Мы с Чжоу, на самом деле, уже готовились заключить помолвку, но вовремя одумались. Но мы остались друзьями, как с ней, так и с ее семьей, — пожав плечами, ответил Седрик. — Вот как, — задумчиво протянул Поттер. — Да, — вдруг расправив плечи, произнес Диггори. — Я вовремя понял, что меня гораздо больше привлекают мужчины, нежели девушки. Ванная старост В тот день они как-то так и разошлись на чудесном каминг-ауте Седрика. Но с тех пор у них повелось встречаться в Выручай-комнате с хаффлпаффскими стенами и растениями по углам и гриффиндорскими диванами и разговаривать, обмениваться знаниями, вместе изучать новые чары. Однажды Гарри обнаружил, что Выручай-комната может предоставить доступ даже к книгам из Запретной Секции библиотеки. Сам Поттер лишь позабавился этому факту и мысленно отметил, что больше не понадобится пробираться туда под мантией-невидимкой, тогда как Седрик, пользовавшийся этой комнатой уже около года, был растерян, удивлен и восторжен. Но прямо сейчас Гарри под покровом ночи направляется вовсе не в Выручай-комнату. Седрик во время обеда в Большом Зале передал ему записку, сообщая, что разгадал загадку о следующем испытании турнира, и предлагая встретиться в коридоре пятого этажа у статуи Бориса Бестолкового. Поворот, взгляд на карту Мародеров, подъем по лестнице. У Гарри гулко бьется сердце, а из рук так и норовит выскользнуть чертово яйцо с первого испытания, завернутое в полотенце, чтобы не сверкало золотом в темноте ночных коридоров Хогвартса. А теперь спрятаться в нишу, пока мимо проходит патрулирующая пара старост, и еще поворот. Гарри прислоняется спиной к холодящему разгоряченное тело камню стены рядом с каменным стариком с недоумевающим лицом и неправильно надетыми перчатками. Еле слышные чужие шаги. Поттер задерживает дыхание и надеется, что не попадется кому не надо. — Гарри? — громким шепотом голос Седрика разрезает тишину. — Я здесь, — также шепотом откликается Поттер, выходя в коридор из-за статуи и перехватывая поудобнее яйцо. Седрик облегченно улыбается и, кивнув головой в сторону почти незаметной двери, наклоняется к ней и вполголоса произносит: «Сосновая свежесть». Деревянная дверь с резной ручкой со щелчком отворяется. Диггори, поманив рукой за собой Гарри, проскальзывает внутрь и запирает дверь сразу за спиной гриффиндорца. Они оказываются в просторной комнате, облицованной белым мрамором. С потолка свисает большая великолепная люстра с горящими свечами. Посередине комнаты — довольно глубокий бассейн того же белого мрамора, буквально окруженный сотней кранов, украшенных драгоценными камнями. Единственное окно представляет собой удивительный витраж светловолосой русалки, в данный момент дремлющей на камне. Седрик уверенно подходит к бассейну и открывает несколько кранов. От воды с цветной пеной поднимается пар, и Гарри чувствует, как от повышающейся температуры удовлетворенно урчит лисица внутри него. — Зачем мы здесь? — все же спрашивает Гарри, не отрываясь от разглядывания помещения. Русалка на фреске разнежено потягивается и принимается расчесывать волосы, кокетливо поглядывая на парней. — Свою подсказку я еще вчера прослушал. Твоя, скорее всего, такая же, но мало ли, — пожимает плечами. — Прослушал? — усмехается Гарри. — Оно же визжит, что уши отваливаются! Вместо ответа Седрик только смеется и начинает раздеваться, но на недоуменный взгляд Гарри все же поясняет: «Его нужно слушать под водой». Вода в бассейне набирается, вся поверхность покрыта толстым слоем разноцветной плотной пены, от заполняющего помещение пара фреска с русалкой запотевает к ее неудовольствию. Поттер скидывает с себя мантию, медленно расстегивают одну из немногих своих приличных рубашек, нехотя вытаскивает из рукавов руки, покрытые белесыми шрамами, и стягивает брюки со своих тощих ног. На контрасте тело Седрика, поджарое, мускулистое, привлекательное, выглядит не в пример выгоднее, и Гарри невольно ежится от неловкости. Диггори погружается в пучину розово-голубой пены. Поттер невольно засматривается на то, как под кожей перекатываются мышцы и как янтарная кожа утопает в цветных пузырьках. Встряхнувшись, гриффиндорец ставит золотое яйцо на бортик бассейна и опускается в ванную следом за пуффендуйцем. — Значит, прослушать под водой, так? Седрик кивает, и Гарри, подхватив с бортика золотое яйцо, задерживает дыхание и ныряет в воду с головой. А под водой из раскрытых створок яйца звучит удивительное пение: Ищи, где наши голоса звучать могли бы, Но не на суше — тут мы немы, словно рыбы. Ищи и знай, что мы сумели то забрать, О чем ты будешь очень сильно горевать. Ищи быстрей — лишь час тебе на розыск дали На возвращение того, что мы украли. Ищи и помни, отправляясь в этот путь, Есть только час, потом пропажи не вернуть. Седрик, прослушав подсказку вместе с Гарри, выплыв, сообщает, что у него было то же самое. Какое-то время они обсуждают песню русалок, пытаясь предположить, что именно у них могут украсть и каким образом они могут пробыть целый час под водой, вероятно, Черного Озера. После русалка с фрески ни с чего напевает какую-то бессловесную песенку, Седрик добавляет в остывший бассейн еще горячей воды с пузырьками, а Гарри рассказывает историю о том, как год назад в факультетской гостиной он с Роном и другими ребятами пробовали конфеты из «Сладкого королевства» вперемешку с модифицированными шипучками близнецов Уизли. И Седрик с невероятным теплом смотрит на ностальгическую улыбку Поттера и думает, что в это невинное создание попросту невозможно не влюбиться. Гарри вздрагивает и смотрит настороженно, когда Диггори касается теплыми пальцами его молочно-белой гладкой щеки. У Поттера напряжено все тело, отчего аж руки подрагивают. Кицунэ готово убегать и прятаться, потому что знает только объятия Гермионы и тычки-затрещины-подножки-заклятия в спину, а Седрик — к тому, что его оттолкнут и ударят. Но хаффлпаффец подходит ближе, почти вплотную, проводит большим пальцем вдоль острой мальчишечьей скулы и целует невесомо. Гарри выдыхает от неожиданности, его теплое дыхание растекается по ключицам Седрика. Диггори зарывается пальцами в мокрые спутанные волосы гриффиндорца и целует снова, проникая через приоткрытые искусанные губы языком, второй рукой оглаживает напряженную спину. Гарри сладко стонет в поцелуй, и Седрик нехотя отстраняется, желает доброй ночи и, наскоро собравшись, уходит. Весь путь до гостиной Хаффлпаффа Диггори хочет вернуться в облицованную белым мрамором ванную старост, чтобы поцеловать еще раз, чтобы огладить округлые ягодицы, чтобы притиснуться бедрами. Но Гарри всего четырнадцать, он невинен и пуглив. Поттер с раскрасневшимися щеками завороженно касается пальцами своих припухших от поцелуев губ. Кладбище Литтл-Хэнглтона Гарри не смотрит на то, как Хвост бросает в кипящий котел кости из-под мраморной плиты с выгравированным именем Тома Реддла, не смотрит на шевелящийся комок мерзости у ног мерзкого предателя. Его взгляд прикован к белеющему посреди темной кладбищенской травы лицу Седрика Диггори, остекленевшими глазами смотрящему будто прямо к нему в душу. — Кость отца, отданная без согласия, — писклявым голосом вещает Хвост. По впалым от постоянного недосыпа щекам Поттера текут слезы, некрасиво размазывая по враз осунувшемуся лицу грязь вперемешку с кровью, сочащейся из царапины на скуле. Как это возможно? Ведь всего пару мгновений назад они совместно убили проклятого акромантула, растворились в поцелуе и, тяжело дыша, одновременно схватились за ручки кубка, желая разделить победу на двоих. В конце концов, они оба это заслужили, не так ли? — П-плоть слуги, — дрожащим голосом, запинаясь, продолжает Хвост. — О-отданная д-добровольно! — Жалкая крыса с воем отсекает себе кисть руки и бросает оную в котел, продолжая поскуливать от боли. И вот он, Седрик, совсем недавно еще такой теплый и уютный, лежит посреди надгробий, холодный и мертвый. Седрик, который ободряюще улыбался ему и хлопал по плечу в Большом Зале, который ласково гладил по спине и сладко целовал, который боялся осуждения со стороны отца и от него же желал одобрения, который мечтал стать разрушителем проклятий и путешествовать по миру. Перед лицом Гарри появляется безобразное лицо Питера Петтигрю с крючковатым носом и бородавками по всему лицу. Поттеру хочется блевануть прямо на эти трясущиеся подбородки, на этот испещренный глубокими морщинами и испариной лоб, но проблема в том, что от нервов Гарри не ел с самого утра. Сливающиеся по цвету с серо-желтым лицом губы Хвоста расплываются в издевательской улыбочке. Гарри зажмуривается от боли: чертова крыса тем же ножом, что отсекал себе руку, рассекает мальчишечье предплечье и собирает кровь в чашу. — Кровь недруга, взятая насильно, — уже над котлом произносит Петтигрю. — Воскреси своего врага! У Поттера немеет от кровопотери рука, хочется совсем по-детски расплакаться, но Гарри сам себя одергивает. Седрик мертв, а ему всего лишь поцарапали руку… и… взяли кровь для… возрождения Воландеморта? А Седрик мертв и теперь не увидит одобрения в глазах вечно сурового отца, не будет разрушать проклятия, возможно, спасая этим чужие жизни, не увидит целый огромный мир за пределами магической Британии. Седрик мертв, и теперь никогда не поцелует его, массируя ему затылок, не огладит плечи и спину… Зелье в гигантском котле кипит и стремительно меняет цвет с грязно-землистого на голубой, затем на зеленый с черными пузырьками. Хвост подхватывает одной рукой с земли сверток с уродливым младенцем, все еще прижимая кровавую культю к груди. Гарри усиленно вертит запястьями, пытаясь высвободиться. Он не может позволить Воландеморту победить, а телу несчастного Седрика остаться гнить здесь, среди крошащихся могил заброшенного кладбища. Раненую руку то и дело простреливает болью. Поттер, бросив беглый взгляд на не обращающего на него внимания Хвоста, до боли закусив щеку, дергает больную руку. С мерзким хрустом кисть выскальзывает из тугой петли веревки, которой он был привязан к надгробию. Гарри с трудом удерживает крик и, освободив вторую руку, бросается к мертвому телу хаффлпаффца. Хвост опускает в булькающее варево сверток. Над котлом вмиг вздымается плотный белый дым. А Гарри с трепетом касается еще теплой щеки Седрика и, не отдавая себе отчет, уткнувшись лбом со лбом парня плачет, всхлипывая и задыхаясь. — Нет, нет, нет, — лепечет. — Это не правда, не правда, живи, пожалуйста, живи! Где-то на заднем фоне и будто в совершенно иной реальности зелье выстреливает в небо с оглушительным хлопком, плотный белый дым понемногу рассеивается, являя неестественно высокое тело с серой кожей с проблесками чешуи и с красными глазами. Хвост не прекращает скулить, ползая по земле на коленях и прижимая к себе обрубок руки. Гарри вдруг пронзает внезапная боль: в шраме и почему-то в бедре. Седрик внезапно делает вдох. Гарри, не веря, судорожно оглаживает пальцами здоровой руки чуть порозовевшую кожу лица. Седрик всматривается в заплаканное, перепачканное грязью и кровью лицо возлюбленного, пытается выстроить цепочку событий, когда случайно натыкается взглядом на краснеющие глаза Воландеморта, стоящего еще в рассеивающемся белом дыме, пока Хвост на полусогнутых непропорционально коротких ногах помогает тому надеть мантию на нагое тело. — Гарри! — выкрикивает Седрик, не сводя испуганных глаз с отвратительной фигуры. Поттер, тихо выругавшись, накрепко вцепившись за плечо Седрика, посиневшими пальцами второй руки хватается за поблескивающий бок кубка. Ни только воскресший Воландеморт, ни поскуливающий Хвост не успевают ничего предпринять в отношении студентов. Гарри и Седрик, тяжело дышащие, вываливаются на площадку прямо перед искушенной публикой. Бэгмен что-то звонко комментирует, зрители оглушительно кричат и аплодируют, судьи, пытаясь перекричать толпу и друг друга, выставляют оценки победителям. Уродливая рана, пересекающая предплечье Гарри, все еще кровоточит, вены вздулись, а сломанная кисть и пальцы наливаются синевой. Кубок откатывается в сторону, и Поттер теряет сознание, успевая услышать лишь судорожные крики Седрика: «Он вернулся! Тот-кого-нельзя-называть вернулся!» Кабинет Северуса Снейпа Гарри, скрытый мантией-невидимкой, проскальзывает мимо коридора, патрулируемого парой старост Слизерина, на лестницу пятого этажа и скрывается за дверью рядом со статуей Бориса Бестолкового. На краю наполненного розово-голубой пеной бассейна сидит уже раздетый Седрик, спустив ноги в воду. На скрип двери он оборачивается сразу же, а Гарри, стянув с себя мантию-невидимку отца, расплывается в радостной улыбке. — Я уж боялся, ты попался Филчу или Снейпу, — на лице Седрика тоже растекается довольное выражение. — В гостиной ребята долго не расходились, — скривившись, произносит Гарри, раздеваясь. В новом учебном году и он, и Седрик стали изгоями всей школы. И если к Диггори еще благосклонно относятся софакультетники, как минимум в благодарность за победу в Тремудром Турнире, то на Гарри бросают разочарованные взгляды даже родные гриффиндорцы. Среди студентов цветет и пахнет версия Риты Скитер из «Ежедневного Пророка» о том, что Гарри проклял Седрика, отчего тот стал бредить воскресшим Воландемортом, а сам Поттер поддерживает его бредни исключительно из чувства самосохранения, т.е. чтобы никто не узнал правду о его «благородстве». И хотя Гарри и Седрик ни пытаются уже несколько месяцев как опровергнуть эти бредни, их никто и слышать не хочет. — Долго еще стоять будешь? — вырывает из размышлений голос Седрика. Гарри, тряхнув головой, чуть нехотя, стягивает рубашку, обнажая белеющий на предплечье уродливый шрам, и окунается в горячий бассейн вслед за хаффлпаффцем. Седрик мягко перехватывает руку Гарри и покрывает поцелуями этот самый кривой шрам. У Поттера, несмотря на высокую температуру и заволакивающий помещение пар, по спине пробегают мурашки, а сам он слегка вздрагивает. Седрик целует его изувеченную на том проклятом кладбище кожу в каждую их встречу в Ванной Старост, зная, что Гарри невероятно стыдится своего тощего тела в целом и уродующих его шрамов в частности. Диггори скользит губами по молочной коже, целует округлый и чуть загнутый шрам на плече — след от клыка Василиска. Гриффиндорец прикрывает глаза. Седрик целует, посасывая кожу, его ключицы, шею и, опалив дыханием ухо, шепотом произносит: «Ты прекрасен, Гарри». — Отвратительно, Поттер! — кривится в омерзении лицо профессора Снейпа. Гарри вздрагивает от неожиданности и, не удержавшись на ватных ногах, падает на пол каморки с кучей полок, уставленных склянками, и свисающими с потолка связками каких-то трав и сушеных цветов. — Заносчивый, глупый мальчишка! — шипит, нависнув над едва пришедшем в себя студентом. — Не то, чтобы в ваших бесполезных мозгах когда-либо задерживалась хоть толика важной информации, но этой богомерзкой порнографией едва ли можно смутить недоброжелателя! Гарри едва не фыркает, подставляя определение «недоброжелатель» под мысленную картинку с Темным Лордом Воландемортом. Вот уж точно недоброжелатель. И Поттер, поджав губы и нахально вскинув подбородок, смотрит прямо в глаза Северусу Снейпу. — Но вы же смутились, сэр, — кривит в ухмылке губы. — Вон из моего кабинета, мистер Поттер. — Цедит сквозь зубы профессор. — И двадцать баллов с Гриффиндора за пререкания с преподавателем. Гриммо, 12 Обездвиживающее проклятие Беллатрикс Лестрейндж разрезает пространство разряженного, тяжелого воздуха и врезается в грудь Сириуса Блэка, растекаясь красноватым свечением по его телу. Волшебная палочка выскальзывает из ослабевших пальцев и с оглушающим стуком падает на серый растрескавшийся постамент Арки Смерти. Сириус Блэк заваливается на спину, Беллатрикс громко хохочет, выкрикивает звонкое, мерзкое: «Я убила Сириуса Блэка!». У Гарри кровь шумит в ушах, и будто кто-то невидимый сердце его в груди сжимает в тисках, не давая больше биться. Серая пелена утягивает за собой больное, тощее тело. И Гарри кричит, выплескивая боль, а в голове одна мысль: «Он нужен мне, нужен! Жизнь за него отдам, пожалуйста!». И тело Сириуса с гулким стуком падает у подножия Арки, грудь его едва видно вздымается, а ресницы дрожат. Гарри стискивает холодную ладонь в своих руках, пока Ремус судорожно пытается нащупать пульс. «Жив», — бьётся мысль в голове, и по щекам бегут горячие слёзы кицунэ. *** Большую часть лета Гарри и Сириус проживают на Гриммо одни. Остальные члены Ордена Феникса намерены прибыть ко Дню Рождения Поттера. И одним утром Сириус сидит пьяный на полу своей спальни, а напротив него разбросаны любительские исследования об Арке Смерти, принесенные ему директором Дамблдором от некоего источника из Отдела Тайн. Он выжил чудом. Из четырех десятков подопытных за последние пять лет испытаний Арка Смерти «выплюнула» назад троих, и все они находились в состоянии, сходном с поцелуем дементора. Сириус отпивает огневиски прямо из горла бутылки. В дверь его спальни стучат, и Блэк даже открывает рот, чтобы ответить, но его язык оказывается слишком тяжелым для столь тонких манипуляций. — Сириус? — спрашивает мальчишечий голос. — Ты еще спишь? Гарри приоткрывает дверь, взгляд его с заправленной кровати соскальзывает на сидящего на полу крёстного. — Сириус? Ты в порядке? — хмурясь, спрашивает. Гарри так до конца и не понял, что конкретно он сделал и каким образом вернул к жизни сперва Седрика, а затем и Сириуса, а потому несколько опасается побочных эффектов «воскрешения» или чего-то подобного. Гарри замечает ополовиненную бутылку огневиски и в голову не к месту лезут глупые мысли про дядю Вернона и пустые бутылки из-под пива. И Сириус улыбается и счастливо кивает крестнику. Нет здесь никакого дяди Вернона с проклятущим кислым пивом и тяжелым ремнем. И больше никогда не будет, ведь Гарри останется жить с Сириусом, своим крестным, самым близким и родным человеком. Гарри подходит ближе, садится рядом с Блэком, облокотившись о спинку кровати, и мельком просматривает свитки с исследованиями. — Это про Арку Смерти? — спрашивает, уставившись на достоверный набросок в одном из свитков. — Альбус вчера принес, — отвечает хриплым голосом Сириус, передергивая плечами и проводя рукой по лицу. Поттер кивает сам себе, откладывает свитки в сторону и окидывает скептическим взглядом идеально заправленную со вчера постель. — Ничего ведь не случилось, всё хорошо, — Гарри гладит острое плечо Сириуса. — А тебе стоит поспать. Блэк качает головой и, случайно дернув рукой, опрокидывает бутылку огневиски. Лужица алкоголя стремительно впитывается в пыльный ковер. Гарри собирается встать и убрать всё, но Сириус останавливает его, всматривается в черты лица крестника. — Не знаю, что ты сделал, но точно знаю, если бы не ты — я бы умер, — Блэк треплет ребёнка по щеке. Гарри, поперхнувшись воздухом, восстанавливает дыхание. Он, конечно, подозревает, что это может быть как-то связано с тем, что он Кицунэ, но про наследие он никому не говорил, как и посоветовал ему Седрик, а уж про странность с воскрешениями — так тем более. Мало ли что. Поттер, попытавшись расслабиться, пожимает плечами. — Я просто рад, что ты в порядке, — наконец, произносит. — Конечно, Сохатик, — по-доброму ласковым голосом отвечает Сириус, не отнимая дрожащей мозолистой руки от лица крестника. Он притягивает Гарри к себе в объятия и покровительственно целует в висок. — Сохатик, — шепотом куда-то в вихры волос. Поттер щурится от удовольствия и тянется вслед за лаской. Его никогда раньше так никто не обнимал, ведь Рон и Гермиона, как друзья-ровесники не считаются, а с Седриком у него совсем по-другому. А чтобы вот так, в кольце рук ответственного старшего, который при необходимости поможет словом и делом, — такого совсем никогда не было. Тетя Петунья всегда обнимала только Дадли, а ему доставались только тычки и затрещины. А в Хогвартсе чего-то такого, наверное, ожидать странно, ведь профессоров мало, а учащихся много, так что просто невозможно всем уделять должное внимание. А Блэк тем временем за подбородок разворачивает к себе мальчишечье лицо и целует в губы, второй рукой собирая спутанные еще ото сна и отросшие с прошлого лета волосы. Гарри от неожиданности дергается и пытается отстраниться (его так целовал только Седрик!), но Сириус лишь удерживает за волосы его голову и под испуганный вздох проникает в рот языком. Гарри хватается за острые плечи Сириуса и несильно, чтобы не навредить ненароком, пытается отпихнуть его от себя, но тот продолжает скользить языком по его зубам. Гарри задыхается от неожиданности, от внезапного страха, от невозможности остановить руку Сириуса, забирающуюся к нему под растянутую футболку Дадли, оглаживающую выпирающие ребра и худую спину. Гарри всхлипывает, пытается сжать губы, вытолкнуть чужой язык из своего рта, но Блэк лишь сильнее стискивает кулак на волосах. Глаза с дрожащими ресницами зажмурены, чтобы не видеть пьяного желания в глазах крёстного. Рука Сириуса спускается под пояс мягких домашних штанов и пальцы стискивают ягодицу сквозь белье. Гарри в миг распахивает в неверии глаза и от неожиданности прикусывает язык Блэка. Мужчина шипит от боли и сплевывает собравшуюся во рту со слюной кровь прямо на тощие коленки крестника, продолжая стискивать узловатыми пальцами мальчишечье бедро. — С-сириус? — дрогнувшим голосом спрашивает Гарри, пока сам Сириус с некой одержимостью следит за движением припухших алых губ ребёнка. — Ч-что ты д-делаешь? Но конец фразы тонет в резком всхлипывании, когда Блэк припадает к мальчишечьей шее губами, прикусывая молочную кожу. Гарри пробует отстранить крестного, упираясь ладонями в чужие плечи, но ничего не выходит и он лишь громче всхлипывает, а по щекам бегут слёзы обиды. Мужские руки, с легкостью приподнимая над полом тело, стягивают с бледных бедер штаны вместе с нижним бельем. — С-сириус, п-пожалуйста… Гарри дрожит от страха и хватается за шею и плечи крестного, абсолютно не понимая, как остановить происходящее. Сириус вдыхает запах простого мыла, зарываясь носом в спутанные пряди волос, и проводит сухим мозолистым пальцем между напряженных мальчишечьих ягодиц. — Расслабься, Джей, — выдыхает на грани слышимости. Сириус выцеловывает шею и ключицы крестника, оглаживая шероховатыми ладонями ягодицы. Гарри дрожит, плачет и перестает сопротивляться, потому что боится навредить единственному близкому человеку, перестает сопротивляться, потому что больше не может. От Сириуса пахнет огневиски, маггловскими сигаретами и похотью. Гарри думает, что не смог бы позвать на помочь, даже если бы в доме проходило полное собрание Ордена Феникса. И он продолжает так думать даже тогда, когда Сириус Блэк резко опрокидывает его спиной на жесткий ковер, окончательно стаскивает штаны с бельем и, расставив его согнутые ноги в разные стороны, проводит языком по сжавшемуся колечку мышц. Гарри закусывает губу, а руками комкает край растянутой футболки. Мальчишечьи щеки в тусклом свете лампы блестят от размазанных по лицу слез. Слипшиеся ресницы дрожат. Гарри пытается свести колени, уйти из этой унизительной позы, но Сириус впивается обломанными ногтями во внутреннюю сторону его бедра и проводит кончиком языка вдоль вялого члена мальчишки. — Ну же, Джей, — шепчет Блэк, и Гарри всхлипывает еще громче. Мальчик думает, что просить бесполезно — Сириус попросту не понимает, где и с кем находится. Он вдруг понимает, что никак не сможет остановить происходящую мерзость. Ему гадко и тошно. Следовало отправить за крестным Кричера, а не идти самому. Сириус резко приближает свое лицо к лицу Гарри. Одной рукой, надавливая на мокрые щеки, заставляет открыть рот, а двумя пальцами второй погружаются вглубь рта, придавливая книзу язык. Ткань сириусовых джинс больно царапает нежную кожу бедер и члена. Гарри давится пальцами во рту и пытается уйти от неприятного ощущения между ног. Слюны во рту почти нет, но Сириус упорно водит пальцами по языку, после чего без предварительной ласки вводит палец внутрь, игнорируя судорожно сжимающиеся мышцы, стремящиеся вытолкнуть прочь, и выкрики брыкающегося ребенка под ним. Гарри скулит, хватает крестного за воротник, пытается отстраниться, уйти от боли в анусе и от ощущения чужого члена, соприкасающегося с его сквозь джинсу. Сириус оставляет ало-фиолетовые засосы со следами зубов на ключицах, вбивается пальцем в мальчишку и ближе притирается пахом к вялому члену партнера. Через некоторое время ритмичных движений, когда вскрикивания Гарри переходят в всхлипывания, Блэк добавляет второй палец. Подросток извивается под мужским телом, плачет и обреченно просит остановиться, заранее, впрочем, зная, что это абсолютно бесполезно. Сириус вытаскивает из едва разработанного прохода все еще сухие пальцы, расстегивает ширинку джинс, едва их приспустив до середины бедра, закидывает дрожащие от напряжения ноги мальчишки к себе на плечи и приставляет головку члена к чуть покрасневшему колечку мышц. — Сириус, Сири, — Гарри в панике дергает крестного за воротник и за волосы и гладит небритое лицо. — Это же я, пожалуйста, это я, Сири, хватит, не надо… У Гарри сердце бьется в глотке и дыхание от рыданий перехватывает. Сириус чуть отстраняется в легкой прострации и Гарри почти выдыхает, но Блэк сплевывает на ладонь, размазывает слюни по длине члена и входит. Гарри не может расслабиться, поэтому когда член, насильно раздвигая сжавшиеся мышцы, практически насухо вторгается внутрь, он кричит, чувствуя, как лопается кожа и горячая кровь стекает по ягодицам, колотит ладонями крестного по плечам и груди, извивается и всеми силами пытается выбраться из-под чужого мужского тела. Сириус на какой-то миг, будто очнувшись от дурмана, замирает. Гарри, все еще в агонии от боли, отталкивает крестного со всей имеющейся силы от себя в сторону. Блэк ударяется о спинку кровати и теряет сознание. Гарри, сотрясаясь от боли и страха, ложится на бок и впивается коротко остриженными ногтями в согнутые колени. Дыхание никак не приходит в норму, грудная клетка от всхлипываний ходит ходуном. Подросток медленно расслабляет будто сведенные судорогой пальцы и одной ладонью скользит по ноге, бедру, ягодице. Когда кончики пальцев соприкасаются с чем-то теплым, Гарри резко подносит руку к лицу. На пальцах в свете тусклого света лампы поблескивает яркая кровь. *** Позже Гарри дрожащими руками натягивает на худые ноги пижамные штаны и на подгибающихся ногах, держась за стены, возвращается в свою комнату и запирается в ванной. А еще позже перебирает на кухне зелья в аптечке, собранной вечно заботливой Молли Уизли, и вытаскивает баночку с заживляющей мазью. Уже обработав повреждения, Гарри просит Кричера проверить крестного. Кричер, мерзко хихикая, говорит, что неблагодарный щенок Древнейшего и Темнейшего рода Блэк в порядке, а он сам уже прибрал весь их беспорядок в комнате. На следующий день Сириус ничего не говорит и ведет себя, как обычно, и Гарри думает, что он ничего не помнит из-за огневиски. А еще через два дня снова выпивший Блэк ставит крестника на колени посреди коридора и, стискивая отросшие темные волосы в кулак, насаживает его ртом на свой член. Гарри упирается ладонями в выпирающие бедренные косточки мужчины и плачет, пытаясь думать только о том, что это уже не так больно, по крайней мере, физически. Гостиная Когтеврана После очередного вечера в гостиной Горация Слизнорта с пуншем, закусками и разговорами о новинках в популярном журнале «Вестнике Зельевара», Гарри Поттер предлагает Чжоу Чанг, старшекурснице с Рэйвенкло и бывшей девушке Седрика Диггори, проводить ее до гостиной, на что она со стеснительной улыбкой соглашается. Сам Гарри пришел на посиделки в одиночестве, поскольку практически с самого начала учебного года избегает своего парня. Гарри и Чжоу какое-то время идут в тишине, естественно не замечая в нише неподалеку Седрика, бросающего на Поттера взгляд подозрительно прищуренных глаз, что, впрочем, и неудивительно. После всего происходившего практически все лето на Гриммо 12, Гарри сам себе кажется мерзким, использованным и отработанным материалом. Вместо массирующих затылок пальцев Седрика ему вспоминаются зажатые в кулак волосы, вместо сладких, тягучих поцелуев — укусы на бедрах и животе, вместо ласковых рук на голой коже — хватка мозолистых пальцев крестного, вместо успокаивающего шепота: «Ты прекрасен», — почти звериный рык: «Ну же, Сохатик» и «Для меня, Джей, давай». Диггори уже шестнадцать, и у него бушуют гормоны. Он закономерно желает большего. Первое в году их свидание в Ванной Старост ознаменовалось совместной дрочкой, после чего оно стало и последним же свиданием. Тогда, вернувшись в свою спальню, Гарри заперся на полночи в душе, пытаясь отмыть, соскрести, содрать фантомные ласки Седрика, смешавшиеся с гадкими прикосновениями все же свихнувшегося в Азкабане Сириуса. С тех пор Гарри упорно избегает любых встреч с Седриком. Коридор пустеет, и двое студентов медленно бредут в сторону башни Рейвенкло. Практически у самого прохода Гарри останавливается и, переминаясь с ноги на ногу, оборачивается к Чжоу. Девушка следует его примеру, но уже без тени волнения наблюдает за национальным героем, кусающего в нерешительности губы. — Если это как-то касается Седрика… — начинает Чжоу, не представляя какой-либо иной причины для разговора, но Поттер ее перебивает. — Мне нужно поговорить с твоей бабушкой, — на одном дыхании выпаливает Гарри, после чего уже добавляет. — Прости, что так… и, ты не подумай, я никому, и Седрик рассказал только потому, что я тоже… ну, вроде как… — переходит на шепот. — Кицунэ. Закончив свою сбивчивую речь, которая, хоть и репетировалась, но так и вышла в свет несуразным набором слов, Гарри задерживает дыхание и с надеждой смотрит на Чжоу Чанг. — О, — спустя длительную паузу выдает когтевранка. — Я, честно, не знаю. Я могу ей написать, но… Что именно тебе нужно? Может, она могла бы мне через письмо передать? Мадам Чичари в последнее время совсем не выходит из дома и вряд ли согласится на личную встречу. Да и время сейчас неспокойное, сам знаешь. — Да, да, конечно, — мнется Гарри и оглядывает пустой коридор позади них. — Если хочешь, можем сесть в гостиной, — Чжоу кивает на проход в башню. — Большинство уже наверняка в спальнях, да и в принципе никто против не будет, мы часто приводим гостей. А против тебя уж точно никого не будет, — хитро подмигивает девушка. Поттер судорожно кивает, мысленно пытаясь выстроить цельный рассказ. Стоит ли рассказать когтевранке абсолютно все? Ведь если он что-то умолчит, то может получить и неполный ответ. Из-за гобелена в коридор выглядывает Седрик, заламывая от неопределенности пальцы, наблюдая за разговором Гарри и Чжоу, увы, слишком далеко, чтобы услышать, о чем именно. Чанг с легкостью отгадывает загадку ворона на двери и заводит в гостиную Когтеврана Мальчика-который-выжил, и там Поттер, решившись, требует с девушки клятву на магии и рассказывает ей про лихорадку летом перед четвертым курсом, про умение оборачиваться девятихвостым лисом и про загадочные воскрешения Седрика и Сириуса. Чжоу слушает внимательно, смотрит с участием и, когда Гарри заканчивает уже за полночь, она совершенно по-простому обнимает его и гладит по голове, как если бы это делала мама или старшая сестра. Возможно, именно поэтому, совсем расклеившись, Гарри плачет, уткнувшись девушке в плечо, о своих отношениях с Седриком, о том, что с ним сделал крестный и о том, что теперь не знает, что ему делать. Чжоу продолжает гладить его по голове, шипит о том, как ужасно несправедливо все это по отношении к нему, Гарри, говорит, что Седрик чересчур невнимателен и слишком лишен чуткости в отношении партнера, и что все рано или поздно в жизни Гарри наладится. — На Седрике свет клином не сошелся. Он должен был увидеть, понять, что тебе некомфортно. Ему этой чуткости не хватает. Мне с ним в этом плане тоже не повезло, знаешь… Так они и засыпают в обнимку на диване гостиной Когтеврана, а на утро Чжоу пишет письмо бабушке. Когда же слухи о том, что Гарри изменяет Седрику с его бывшей, поползли по всему Хогвартсу, Чанг предлагает не пресекать эти слухи, чтобы Гарри мог отдохнуть и от отношений, и от близости, и от всего. Поттер, краснея перед старшекурсницей, смущенно соглашается. Седрик вылавливает Гарри сразу же после завтрака, бросает печальное и совсем не раздраженное: «Я понял. Мог бы сразу так и сказать, а не избегать меня и мучить неизвестностью». Туманный вокзал Кингс-Кросс Она источает миролюбивость и опасность, сочетает в себе прекрасное и уродливое, олицетворяет собой ужасающую божественность. В золотые с сине-алыми цветами полы ее кимоно вшиты немо кричащие от ужаса духи, поверх алого как кровь пояса ее талию опоясывает петля висельника со свисающими с нее черепами, бирюзовые оборки змеями извиваются по ее одеянию, не прекращая шипеть неизвестные катрены. В шелк ее волос вплетен белый атлас струящихся лент. Один ее глаз цвета горящего изумруда смотрит с лаской и нежностью, второй ее глаз цвета кровавого рубина смотрит со снисходительностью и укоризной. Одна половина ее рта растягивается в материнской улыбке, вторая половина ее рта скалится в зверином оскале. Одна ее рука с бархатной кожей оглаживает уставшее и осунувшееся лицо путника, тогда как второй своей рукой, увенчанной когтями, препарирует душу и сердце путника, оценивая его грехи и добродетели. Гарри Поттер едва стоит на ногах напротив поражающей воображение фигурой. От страха и боли, от облегчения и свободы по щекам его безотчетно бегут слезы, пока богиня утирает бледными пальцами его лицо. Гарри опускает взгляд не в силах выносить тяжесть ее взгляда. Кисть второй руки полностью погружена в его грудную клетку, и его кровь стекает по ее предплечью, срывается крупными каплями к молочной дымке пола и растворяется в ней без следа. Тело Гарри дрожит, хотя он не чувствует ничего, кроме вставшего комом в горле ужаса — но ни боли, ни холода, ни усталости. С чавкающим звуком она перебирает длинными паучьими пальцами с когтями его внутренности. Гарри думает, что его стошнит, но тут же вспоминает, что последний раз ел два дня назад, еще до осады Хогвартса, а потому ему явно нечем. Перед его внутренним взором взрывается зеленая вспышка. Его убили. Он мертв. От внезапного осознания Гарри вдруг успокаивается и смотрит неизвестной ему сущности в лицо. Изумрудный и алый глаза, не мигая, изучают его в ответ. Пальцы в грудной клетке не останавливаются. Поттеру собственная кровь, стекающая от груди по животу и ногам, кажется ненормально горячей. — Я думал, здесь будет темнота, — кровят искусанные губы. — И полагал, что не буду осознавать происходящее за Гранью. Пространство вокруг будто вибрирует несколько секунд и вновь погружается в оглушающую тишину. «Ты и не за Гранью, мое прекрасное дитя», — эхом звучит в голове бесполый голос. Существо по-птичьи склоняет голову к плечу, не отрывая взгляда. А Гарри отчего-то никак не может перестать плакать. — И где я? — спрашивает, вдруг чувствуя себя еще более тупым, чем на зельеварении под патронажем Снейпа. «На Грани», — лаконично отвечает голос в голове. — Я устал, ты можешь отправить меня на покой? «Через шесть хвостов», — отвечает эхом голос. Гарри прикрывает глаза. Там, перед самой своей смертью, когда еще в Визжащей хижине на его руках захлебывался кровью Принц-полукровка, он интуитивно понял, что в его силах спасти ненавистного преподавателя, который, казалось, не обращая внимания на разодранную глотку, вглядывался в мальчишечьи глаза и хрипел: «Посмотри на меня». Мадам Чичари, бабушка Чжоу, что на четверть Кицунэ, в итоге слишком мало смогла ему поведать, но ее совет слушать интуицию помог. Когда Гарри пробирался сквозь обломки в кабинет директора к Омуту Памяти, когда, вынырнув из него, не сразу смог вдохнуть полной грудью и когда он шел на поляну в Запретном Лесу, как на эшафот, он знал, что один из самых верных и преданных ему людей жив. Гарри открывает глаза. — Почему я не смог отдать хвост за жизнь директора Дамблдора? «Хвост можно отдать за существо смертельное больное или раненое, умирающее или уже мертвое», — покорно отвечает фигура. — Значит, директор Дамблдор не болен, не ранен и не мертв, — безэмоционально утверждает Гарри. Поттер меланхолично смотрит на то, как все больше и больше крови вытекает из его пробитой груди. — Кто ты? «Идзанами-но ками». Гарри хмыкает и в тот же миг лицо его кривится от отвратительных ощущений. Идзанами хватает своими паучьими пальцами с когтями что-то внутри его груди и медленно вытаскивает, сжимая нечто, выглядящее как затвердевшая чернильного цвета слизь, в кулаке. Чернильное чужеродное вещество с мерзким звуком рвущейся плоти вытягивается из разодранной грудины. Длинные щупальца, кажется, поросли прямо внутри Гарри и вытягивались с тошнотворным шевелением из мозга, брюшины, сердца. Молниеносный шрам простреливает болью. Гарри глухо дышит, горло мучительно сокращается, но наружу не вылетает ни звука. В ушах звенит. «Ему пора воссоединиться с остальными», — ласково произносит Идзанами и целует омерзительно хлюпающим ошметок чернильной слизи с утопающими в молочном тумане щупальцами. — «А тебе я не дам покоя, даже когда кончатся хвосты, мое прекрасное дитя». Идзанами касается своими мертвыми губами лба Гарри, а следующее, что он чувствует — это осторожное прикосновение ручки Нарциссы Малфой, и слышит ее контрастно уверенный голос: «Он мертв, милорд». Больница Святого Мунго Дождь барабанит по окнам «Дрянного Пони», что на пересечении Косой аллеи и Лютного переулка. Не самое популярное заведение среди добропорядочных граждан, если не считать за популярность еженедельные рейды Авроров. Однако именно здесь проводят свой очередной вечер ведущий колдомедик отделения магически помешанных больных Янус Тики и ученик Гиппократа Сметвика — целитель Гарри Поттер. В руках у каждого по стакану с дрянным, как и все в этом баре, виски. Янусу Тики сорок два года, и он пережил две магические войны, в отличие от своей покойной младшей сестры, ушедшей со школьной скамьи в Пожиратели Смерти, а прямо сейчас мучается необходимостью выплачивать бывшей жене алименты на сына и дочь. Не то, чтобы он не любил своих детей, — малютки Рейко и Мелинда чудесные близнецы, — но чересчур уж они избалованные материнским вниманием, что неукоснительно выливается в неполноценность личности. Против очаровательной Элен Янус тоже ничего не имеет, ведь она крайне нежная, любящая и чувственная женщина. И проблема как раз таки кроется в последнем: она женщина. И это тоже отчасти причина, по которой достопочтенный Янус Тики посреди рабочей недели сидит в баре Лютного, где ни его самого, ни его спутника вечера не обнаружат семья и знакомые. Гарри Поттер, герой магической Британии и обладатель ордена Мерлина первой степени, методично напивается, рискуя проспать завтрашнюю смену. — Усовершенствованная амортенция направленного действия по крови, — стискивая зубы и натягивая на лицо капюшон, в который раз повторяет. — Какая же все-таки грязь! — Люди — это всегда грязь, — произносит Янус задумчиво, смотря на подернутые алкоголем изумрудные глаза и изломанную обреченность линии губ. — И тебе ли этого не знать: ну там, помнишь, магические паразиты, забившиеся магические каналы и это я еще не говорю о естественных выделениях организма любого живого существа, навроде детских соплей и дерьма лежачих… Гарри смеется, разливая мутный виски на липкий столик, а Янус смотрит на сухие треснувшие губы и на дрожащие худые пальцы, стискивающие стекло стакана, думая о том, как чужеродно эти страдания смотрятся на юношеском лице. — Знаешь, — немного успокоившись, доверительно начинает Гарри, и Тики подается вперед, вслушиваясь в охрипший от заглушенных слез голос. — Рон еще забавлялся, что Джеймс Альбус чисто Уизлевской породы. А я… Я после анализа Сметвика задумался… А ведь я не помню, когда мы с ней последний раз делили постель. Помню, сразу после победы, три года назад. А потом, потом… мысль все время ускользает. Поттер задушено всхлипывает, кусает губы, проглатывая крик. — Мне жаль, — шепотом. — Да, — тяжело сглатывает. — Мне тоже. Гарри опрокидывает в себя дрянное пойло, именуемое виски, кривится и произносит одними губами: — Я ведь столько для них всех… Устало проводит рукой по лицу и несколько раз ударяет дном стакана по столу. Янус накрывает стакан рукой и качает головой подошедшей официантке. — Тебе хватит, у нас завтра смена, — осторожно, заглядывая коллеге в глаза. — Да, — кивает. — Ты прав. Ты иди, я еще немного… Целитель Тики слабо улыбается очевидности ответа. — Переночуешь у меня, — нарочито небрежно, опасаясь категоричного отказа. Поттер едва заметно вздрагивает и смотрит прямо в глаза внимательно, будто собирается мысли считать и препарировать эмоции и мотивы. Янус смотрит обеспокоено, участливо. — Домой тебе сейчас точно не стоит, а оставлять друзей в «Дрянном Пони» и вовсе противозаконно. Гарри закусывает щеку, думает, взвешивает. С Янусом они познакомились в первый же день практики в Мунго и с тех пор стали закадычными друзьями. С первого взгляда целитель Тики производит впечатление бесчувственного циника и шута в одном флаконе, однако без некоторой отстраненности неженкам и не работать в отделе с помешенными. С близкими Янус зачастую чуток и участлив. Пожалуй, поэтому он и стал первым и единственным человеком, которому Гарри без давления необходимости рассказал о своей принадлежности к Кицунэ, искренне желая разделить эту тайну. Остальные, знающие об этом, были посвящены в тайну под гнётом обстоятельств. Поэтому Гарри смотрит на Януса несколько неуверенно и спрашивает: — Ты уверен?.. — и хочет спросить что-то еще, но Янус обрывает его на полуслове, оставляет на столе плату за выпивку и, поддерживая за плечо перебравшего Поттера, ведет на выход из бара. Гарри не привык просить помощи и еще больше не привык её получать, — это понял целитель Тики, это понял и целитель Сметвик. Не сразу, далеко не сразу, разумеется. Просто в один день Поттер, еще будучи помощником медсестер, случайно обмолвился о том, что на него не действует большая часть стандартных лекарственных зелий. «Коктейль молотова», как окрестили состав поттеровской крови в узком кругу колдомедиков, мало того, что ввел исследовательский отдел в ступор, так еще и заставил Гиппократа подавиться кофе. А уж Гиппократ, отплевавшись, напряг исследовательский отдел собрать аптечку Поттеру с привязкой на василиско-фениксовой крови под обет о неразглашении. Поэтому Янус привык даже не просто предлагать, но и настаивать на предложенной помощи. Аппарировав в безлюдный переулок, Янус тут же подхватывает Гарри, едва не сползшего от дурноты на землю. Поддерживая уже за поясницу, проводит его недолго по тротуару вдоль автомобильной дороги и, свернув к необходимой двери, пропускает вперед себя в квартиру на первом этаже. — Ты как? Нормально? — спрашивает, усаживая на диван в гостиной. Гарри в ответ только кивает, зажмурившись, и вцепляется в рукав янусовой рубашки. Тики садится рядом и позволяет коллеге уткнуться носом в плечо и тихо всхлипывать. Да, пожалуй, тяжело через три года брака, неудачно оказавшись в зельеварне под испарениями жидкого безоара, случайно узнать, что тебя около пяти последних лет пичкали сильнодействующей Амортенцией и более десяти лет — условно-разрешенным Висом (слабым аналогом жидкого Империо) и Дистрактором, рассеивающим внимание с привязкой каждого зелья к крови. — Попробовать подать в суд? Если Гиппократ побоится, я готов дать показания, — говорит, зная, что готов, пожалуй, даже на гораздо большее, чем дать несчастные показания против ублюдков. Гарри слабо качает головой. — Это ничего не даст, — слабым голосом. — Если сейчас это Джинни, то раньше… раньше, получается, что миссис Уизли… Дамблдор точно знает. Не может не знать, — стискивает в кулаках ткань рубашки. — И он не позволит хоть что-нибудь сделать Уизли. Они ему нужны. Янус, поддавшись порыву, гладит коллегу по голове, пропуская сквозь пальцы отросшие пряди — Гарри, по примеру Сметвика, отращивает волосы в хвост. — Две недели назад мистер Уизли перед нашим воскресным ужином взорвал свою очередную разработку. Лицо до мяса, — Нет, не говори, что… — в раз подобравшись шепчет Янус. — Он умер на месте. Я отдал за него хвост, — договаривает Гарри уже со страхом в голосе. С тем самым страхом, какой обычно просыпается уже после смертельно-опасного и безрассудного предприятия, когда ничего невозможно исправить и остается только бояться собственной безрассудности. — Два. У меня осталось два хвоста, две жизни. Янус притягивает Гарри к себе в объятия. — О, Мерлин, Гарри. Какое-то время они сидят в тишине. Янус совершенно не хочет вообще выпускать Гарри на улицу. Кицунэ в двадцать первом веке чрезвычайно редки. Поговаривают даже, что в Японии существуют их отдельные поселения, спрятанные ото всех. И прячутся лисицы далеко не просто так, а именно по той причине, что их используют, принуждая отдавать жизни-хвосты. И, пожалуй, Гарри — самая несчастная и сострадающая лисица в мире, оставшаяся к двадцати годам первой жизни с двумя хвостами из девяти. — Уедем к чертям, а? Я продам квартиру, и уедем. В Америку, за океан. Говорят, там у них наивысшая форма терпимости, если только ты не краснокожий. Уверен, они сподобятся даже организовать тебе что-то навроде программы защиты свидетелей, как британскому супергерою. Через океан поисковые зелья не работают, так что даже если у них где завалялся галлон твоей крови, им это не поможет. Проведем ритуал очищения: Сметвик, как твой учитель, сможет тебя до своего алтаря допустить. А там они и никак на тебя через кровь уже не подействуют… Янус пытается просчитать варианты, чтобы спасти этого невозможного лисенка, когда сухие, теплые губы целуют его в уголок рта. Тики замолкает и, повернув голову, попадает прямо в водоворот зелени глаз с рыже-красными редкими вкраплениями. Гарри смотрит пьяно, устало и вместе с тем почти умоляюще и облизывает потрескавшиеся губы. От него пахнет дешевым алкоголем и хвоей. Янус думает, что это неприемлемо всего долю секунды, после чего, невесомо проведя кончиками пальцев по гладкой щеке, целует медленно, не напирая, одними губами. Одна рука на щеке, вторая — все еще на спине, удерживая в объятиях. Гарри обвивает руками его шею и льнет всем телом. Янус опускает ладонь со щеки на талию, гладит по лопаткам сквозь одежду, целует-облизывает лопнувшие ранки на губах. Гарри плавно, не разрывая невинного поцелуя, перебирается на колени Януса и тянется к верхним пуговицам рубашки. Тики чувствует, как под его руками плавится податливое тело и как дрожат пальцы Гарри, расстегивающие его рубашку. Гарри со стоном разрывает поцелуй и, тяжело дыша, припадает губами к оголенным шее и ключицам Януса. — Нам не стоит, — на выдохе с воздухом выталкивает слова Тики, запрокинув голову на спинку дивана и чувствуя, как Гарри прижимается своими бедрами к его и как болезненно нарастает желание под ширинкой джинс. Полы рубашки откинуты в стороны, и Поттер скользит подушечками пальцев по его ключицам, груди, животу и, достигая края джинс, проводит ими вдоль кромки одежды, оглаживает тазовые косточки. Губы Гарри целуют, царапая сухой кожей, его шею, лаская языком, когда Янус со стоном осторожно отстраняет Гарри, останавливает его руки, ласкавшие бедра, и невесомо поглаживает чужие запястья. Гарри смотрит, щурясь от выпитого, в ответ выжидающе, настороженно, и Янус целует его пальцы в своих руках, после чего увлекает с собой на диван, прижимает к своей груди с гулко колотящимся сердцем внутри и выдыхает над ухом: «Спи». И Гарри действительно очень скоро засыпает в жарких объятиях целителя Тики, прильнув щекой к его груди. Камера смертников Три стены грязно-белые, четвертая — стекло. Тремор рук не унимается, хотя кисти рук настолько плотно пристегнуты ремнями к подлокотникам деревянного стула, что Гарри уже и не чувствует их. На одной руке совсем нет ногтей, на второй расцветают сине-алые цветы на переломанных фалангах, и осужденному кажется, что это выглядит как узор на кимоно Богини Смерти. Он тяжело дышит — на последнем допросе его диафрагму и грудь не один раз познакомили с аврорскими кулаками. Гарри с трудом поднимает с груди тяжелую голову. Волосы, которые еще месяц назад укладывал в прическу ныне мертвый Янус Тики, теперь местами выдраны с корнями, местами топорщатся свалявшимися комьями. Поттер старается об этом не думать, смотрит потемневшими глазами сквозь стекло и кривит бледные ошметки губ в презрительной ухмылке. Ближе всего к стеклу сидит Альбус Дамблдор, негласный теневой правитель Магической Британии двадцать первого века, что живет на свете уже более ста тридцати лет. Рядом с ним приземистый мужичок с абсолютно тупым выражением лица, Министр Магии, чьего имени Гарри не потрудился запомнить. Далее высокий, как каланча, ржаво-рыжий и веснушчатый Персиваль Уизли, извечная министерская шавка с бумажками и важным видом. Еще несколько мерзких и приторных рож, которые время от времени смотрели на Гарри со страниц «Ежедневного Пророка». В следующем ряду семья Уизли за исключением близнецов. Молли то и дело обтирает платком лицо и сморкается; возмужавший и раздавшийся в плечах Рон приобнимает за плечи какую-то смутно знакомую девчонку, рыдающую ему в плечо; Джинни с воинственным выражением лица упрямо смотрит прямо бывшему мужу в лицо и закрывает глаза Джеймсу Альбусу, который, впрочем, успешно уворачивается из-под маменькиных рук и смотрит со страхом и будто бы мольбой. Мольбой на что? Гарри не видел сына десять лет с самого момента развода. Кто он в глазах ребенка, которого укачивал на руках и баловал игрушками? Сириус сидит чуть в стороне, глаза у него стеклянные и смотрят в никуда. Крестного Гарри не видел с самого окончания войны, лелея чистую детскую обиду и потому что после всего чувствовал к нему лишь омерзение и злость. Ремус и Тонкс не пришли, наверное, исходя из ошметков совести, ведь Гарри тогда там, на поле боя, отдал за них обоих хвосты. Очень много незнакомых лиц. Чуть дернувшись, Поттер натыкается на искренний ужас в глазах незнакомца. В сердце распространяется тепло, и Гарри, всхлипнув, улыбается благодарно. Северуса Снейпа он узнает даже под обороткой. В тени дальнего ряда неоном переливаются ярко-розовые ногти непревзойденной Риты Скитер, явно предвкушающей шоу из казни Угасшего Знамени Победы, как его провозгласили в последнем выпуске, который попал к нему в руки. Что ж, он устроит им шоу. — Гарри Джеймс Поттер, дата рождения 31 июля 1980 года, признан виновным в исполнении организованного террористического акта в больнице Святого Мунго, в ходе которого погибло двадцать восемь членов медицинского персонала и пятьдесят шесть пациентов… Гарри не слушает перечисление обвинений и список жертв. Лица определенных жертв он унесет с собой в следующую жизнь и никогда не простит их чертовому Альбусу Дамблдору. После вечера выпивки и откровений Янус действительно продал свою квартиру, вывел из Гринготтса все свои средства и увез Гарри сначала в Америку, а затем и в Японию на долгих десять лет. Поттера приняли в одну из закрытых общин Кицунэ и благодушно закрыли глаза на без наследного магглорожденного Тики. Это были чудесные десять лет, и Гарри благодарен за них Янусу, как благодарен и за чуткость и любовь. На один из своих дней рождений Поттер хорошенько выпил и забрался к Янусу в душ. Они долго целовались, обмывали друг друга, после чего, завернувшись в полотенца, уснули в одной постели. После этого они, осторожничая друг перед другом, поговорили за утренней травяной настойкой и пришли к простой идее, которая устраивала их обоих: «Нахуй секс». Они много говорили, делили друг с другом увлечения, обучались особенностям японской магии. И они много любили — взглядами, делами, невесомыми ласками. По вечерам Гарри частенько переносил на руках заснувшего над исследованиями возлюбленного из рабочего кабинета в спальню. А по утрам Янус расчесывал его волосы и укладывал в отросшую ниже лопаток причудливую косу. А потом пришло письмо от Снейпа. Оправданных на судах Пожирателей и их детей отлавливали на улицах, выкуривали или сжигали в мэнорах, убивали и показательно разбрасывали их кишки по магическим улочкам. Выезд из страны запрещен постановлением суда, Аврорат ничего не делает, Министерство разводит руками, газетчики зубоскалят. Гарри и Янус ввезли из-за границы поддельные документы, склянки с оборотными и генетический материал, нелегальные порт-ключи. Поттер собирался всучить им и деньги, но Тики здраво рассудил, что блистательные аристократы не позволят себе опуститься до подачек от полукровки, которого они длительное время презирали. Гарри отчасти согласился, в тайне все же переписав счет «Победителя Воландеморта» на Северуса Снейпа. Это же деньги не презренного полукровки, а доброжелателей из народных масс, ведь так? Взрыв произошел на подземных этажах Мунго, где располагались зельеварческие лаборатории и склады, тогда как Гарри и Янус пили чай в кабинете Гиппократа Сметвика по старой дружбе и службе. Они трое буквально рухнули сквозь пол в лабораторию. Главный целитель Сметвик довольно тривиально не успел сориентироваться в силу уже немолодого возраста и свернул себе при падении шею. Янус же угодил прямо на рабочий стол, опрокинув на себя непонятное кипящее варево. Хрипя и кашляя, Тики умер у Гарри на руках, который не успел ничего сделать, как ему в голову прилетел обломок потолка. И Поттер люто ненавидит эту абсолютную нелепость. Его не смогли обвинить в пособничестве бывшим Пожирателям, и решили угробить десятки человеческих жизней. Должно быть, крестраж слишком сильно повлиял на твое сознание, Гарри. Мы не можем прибегнуть к смягчающим обстоятельствам, Гарри. Том Реддл тоже обладал неконтролируемой злобой, Гарри, мальчик мой. Его обвинили даже в его горе. Он кричал и оплакивал свою любовь, единственно чистую и искреннюю, а его называли новым Темным Лордом. — … смертельный приговор через поцелуй Дементора к немедленному исполнению по решению суда от 30 октября 2016 года, — наконец заканчивает читать усатый и толстоватый уродец. Даже Крауч-старший выглядел не таким самодовольным ублюдком. Хотя, пожалуй, Поттер его просто не видел в его лучшие годы. Гарри усмехается. Какие глупые мысли перед смертью. — Последнее слово? — снисходительно выплевывает усатый. Гарри скалится в ужасающей улыбке — после полного принятия наследия Кицунэ человеческие зубы безвозвратно преобразовались в лисьи клыки. Поттер облизывает кровавые ошметки губ и, вперившись блестящим взором в Снейпа под оборотным зельем, на распев начинает: Под тканью мантии — хвостов девять у лисицы, Где каждый — за единицу жизни. За Гранью — лишь ужасающая Госпожа, Да шанс на сотворение себя. Северус с настороженным облегчением прикрывает глаза, прижимая стиснутый кулак к груди. Самопишущее перо Риты Скитер не переставая скользит по пергаменту. Усатый, вздрогнув, дает рукой кому-то знак и уходит из комнаты. Зато появляется холод, что корочкой покрывает изувеченную кожу. В помещение вплывает Дементор, и Гарри в безумном азарте подается вперед, вглядывается в провал капюшона. — Творение и смерть, восхищение и ужас, встретьте меня, Идзанами-но ками! Обернувшись к стеклу, Поттер подмигивает публике слезящимся глазом, после чего возвращает свое внимание своей смерти. И во тьме чудовищного существа ему мерещатся белые ленты и огонь изумруда и рубина. И, конечно, он не видит вскочившего со своего места побледневшего Дамблдора, не видит скрывающегося за дверью Северуса и не видит хищной улыбки так никем и незамеченной Скитер. «Здравствуй, мое прекрасное дитя», — звучит эхом в голове знакомый голос. — Я бы хотел начать с начала. У меня останется последний хвост, и я уже знаю, кому он определенно пригодится. «Твое желание для меня закон, мое прекрасное дитя». Гарри Поттер просыпается от собственного младенческого крика и видит склонившуюся над ним Лили Поттер.