Сколько родинок у Инь Юя?

— У шисюна пятьдесят две родинки! Хуа Чэн поднял голову резче, чем следовало. Во взгляде Цюань Ичжэня действительно читался вызов, будто в его кудрявой голове произошло просветление, и он научился драться не только кулаками, но и словами. Их отношения можно было назвать терпимыми. Терпели оба. Цюань Ичжэню приходилось считаться с Хуа Чэном, чтобы иметь возможность видеться с Инь Юем. Хуа Чэн же не мог пойти против желания Его Высочества — бога, которого он уважал сильнее кого-либо на свете. По словам Его Высочества, встречи с Цюань Ичжэнем освежали, будто он одним своим присутствием освобождал от всех условностей в голове. И самое малозначимое, сам Инь Юй почему-то решил снова сблизиться с Цюань Ичжэнем и восстановить их поломанные отношения. Разумеется, Хуа Чэн мог бы пренебречь волей Инь Юя в угоду своему удобству, но не хотел. Цюань Ичжэнь «освежал». В Призрачном Городе ни одно его появление не обходилось без переполоха. Для этого Цюань Ичжэню вовсе не обязательно было ввязываться в драку. Хуа Чэн полагал, что тому причиной особый талант. Но как же раздражало, что они с Инь Юем уже несколько столетий… господин и слуга, а этот кудрявый бог всё ещё знал об Инь Юе больше, чем он. Сидя за столом в образе властного господина, Хуа Чэн не мог позволить себе уронить своё достоинство и задать этот вопрос, но где Цюань Ичжэнь насчитал столько родинок? Хуа Чэн знал, что на плече у Инь Юя целая россыпь небольших коричневых пятнышек, а на спине чуть выше поясницы они образуют рисунок, похожий на созвездие Журавля. Где ещё и сколько? Бумаги были отодвинуты на край стола с чётко выверенной небрежностью. Хуа Чэн окинул безразличным взглядом воинственную позу Цюань Ичжэня, затем щёлкнул пальцами и сказал прислуге, появившейся в то же мгновение прямо из тени. — Как только я освобожусь, пусть Инь Юй зайдёт ко мне. Прислуга поклонилась, но не успела она принять приказ, как Его Высочество, всё это время стоящий возле шёлковой шторы с неловкой улыбкой, вдруг вмешался: — Саньлан, завтра у Господина Посланника трудная миссия. Этот спарринг был для него изнурительным. Ему будет лучше потратить время на медитацию, чтобы накопить побольше духовных сил. Хуа Чэн не смел разговаривать с Его Высочеством сидя. Откинув ткань рукавов, он встал и заглянул в серые глаза своего божества. Его Высочество всегда видел его насквозь. Даже чуть больше, чем Хуа Чэн намеренно позволял ему видеть, отчего демоническая уверенность в своей игре терпела временами серьёзный удар. Взять того же Инь Юя. Инь Юя, которого Хуа Чэн невольно провожал взглядом после каждого поручения, Инь Юя, с которым Хуа Чэн обсуждал дела так близко, что губы почти касались уха, Инь Юя, которому Хуа Чэн довольно улыбался вслед. Когда Его Высочество поделился с ним своими наблюдениями, Хуа Чэн едва не развоплотился и был вынужден принять облик ребёнка, чтобы успокоить свою духовную энергию. Мысленно он бил себя в саднящую пустую глазницу, не в силах поверить, что способен на такую плохую игру. В глазах своих немногочисленных приближённых Хуа Чэн не интересовался никем, даже своим обожаемым принцем, особенно наследным принцем, ведь чувства Хуа Чэна к нему были выше, чище и духовнее какого-то там простого человеческого влечения! И вдруг построенная за сотни лет репутация рассыпалась под зорким взглядом Его Высочества. К счастью, сам Его Высочество тепло относился к Инь Юю и совершенно не хотел, чтобы безусловная вера Хуа Чэна стала преградой для чего-то ещё. В противном случае Хуа Чэн встал бы перед невыносимым выбором между своим божеством и самым лучшим слугой, который когда-то у него был. — Это не займёт у Инь Юя много времени, — заверил Хуа Чэн, игриво улыбаясь, — но я благодарен Его Высочеству за заботу о моём подчинённом. Его Высочество кивнул неуверенно, будто считал себя не в праве настаивать. Его улыбка стала виноватой. — Шисюн говорил, что у него нет работы на сегодня, — вновь подал голос Цюань Ичжэнь, сжимая кулаки так, будто пытался сломать свои собственные костяшки. Эти двое хотели что-то скрыть. Хуа Чэн почувствовал, как его настроение достигает высоты горы Тунлу. В такие моменты он обычно шёл в Игорный Дом обыгрывать алчных смертных, но сейчас, когда в его зале были дорогие гости, ему на ум приходили более заманчивые способы развлечь себя. — В таком случае я сам зайду к нему, и этот визит не будет иметь никакого отношения к работе. И произойдёт это... — Хуа Чэн подбросил в воздух кости, — через две палочки благовоний. Похоже, моя удача позволяет мне выбрасывать маленькие значения, если я того желаю. Его Высочество то ли деликатно прокашлялся, то ли неловко захихикал. Звук, который сорвался с его губ, был смесью и того, и другого. Цюань Ичжэнь кивнул, довольный ответом Хуа Чэна. Он действительно не понял столь откровенного намёка, и Хуа Чэн позволил себе во весь голос рассмеяться. Запах трав чувствовался уже из коридора. Когда Хуа Чэн вошёл в комнату Инь Юя, тот был раздет до нижних одежд и держал в руках мазь. — Чэнчжу, — задохнулся Инь Юй, — я… Хуа Чэн скрестил руки на груди, не скрывая своего приподнятого настроения. Вся эта ситуация была для него крайне занятной. Инь Юй так и не смог подобрать подходящие слова, поэтому тревожно бегал глазами по комнате и сжимал ворот своих одежд. Но его объяснения Хуа Чэну были не нужны. Увидеть полную картину ему не составляло труда. Во время спарринга Инь Юй получил травмы по вине Цюань Ичжэня и попросил Его Высочество помочь ему скрыть это, чтобы не рушить хрупкий мир между Цюань Ичжэнем и Хуа Чэном. Кто бы мог подумать, что такой прекрасный план провалится из-за желания Цюань Ичжэня блеснуть перед Хуа Чэном особой связью между братьями по клану. И чем же мальчишка так гордился? Тем, что мог без чувства жара на лице рассматривать тонкую талию Инь Юя и подсчитывать родинки на обнажённом теле, мешая своему шисюну залечивать синяки? О, это было презабавно. Хуа Чэн даже представить себе не мог мальчишку в роли своего соперника. Не тот уровень. — К чему тебе эти мази? Для демонического тела более целебна демоническая ци, — лукаво сказал Хуа Чэн, приближаясь к скамье Инь Юя. Инь Юй вздрогнул и издал тихий звук, похожий на усталый вздох, зажатый в горле на полпути. Хуа Чэн ненавидел этот звук. Ненавидел мысль, что Инь Юй не загорался Хуа Чэном, а просто позволял ему пользоваться собой. Хотя Хуа Чэн прекрасно помнил покрасневшее лицо и сбившиеся вздохи Инь Юя. Они не могли врать. Просто Инь Юй был чертовски, демонически сдержан. Хуа Чэн прикоснулся к вороту тонкого халата, и Инь Юй слегка отклонил голову, будто приглашая пальцы Хуа Чэна пройтись по его шее. Хуа Чэн не собирался идти у него на поводу. Ткань халата с шорохом спала вниз и повисла на поясе, а перед глазами Хуа Чэна как россыпь звёзд предстали скопления родинок. Сквозь них проходила неглубокая ровная рана, несомненно, след от меча. Её края соединились, стоило пальцу Хуа Чэну пройтись по ней. Духовная энергия казалась обжигающе горячей для холодного призрачного тела, и Инь Юй снова вздрогнул. Хуа Чэн вальяжно обошёл вокруг скамьи, чтобы осмотреть второе плечо. Кожа здесь была совсем гладкой, нетронутой синяками или ранами, и родинок насчитывалось всего шесть. Однако что-то в очертаниях ключиц было нетипичным. Хуа Чэн обхватил плечо Инь Юя и надавил пальцами на связки под слоем твёрдых мышц. Инь Юй звучно втянул в себя воздух, на этот раз от боли. Понятно, растяжение. Тц. От духовной энергии Хуа Чэна тело Инь Юя стало тёплым, даже более тёплым, чем человеческое. Руки Хуа Чэна скользнули вниз по позвоночнику, подушечки пальцев касались скоплений родинок, словно отмечая свой путь на карте. Хуа Чэн обрисовал на спине Инь Юя созвездие Журавля и ухватился за пояс, позволив своей руке повиснуть на нём. Родинок всё ещё было не пятьдесят две. Мальчишка мог посчитать неправильно, стоило ли серьёзно относиться к его словам? И всё же Хуа Чэна занимала мысль проверить, нет ли этих тёмных меток красоты на груди и бёдрах Инь Юя. Пока он был погружён в свои мысли, Инь Юй внезапно дёрнулся и резко встал лицом к нему. Пояс окончательно распустился, и выскользнул из пальцев Хуа Чэна, накрыв спавший на пол халат. Инь Юй смотрел укоризненно, словно разница в статусе ничуть не помешала бы ему отчитать своего господина за неподобающее поведение. И Хуа Чэн прекрасно знал, что его отчитают, если на то будут причины. Ведь Инь Юй никогда не был подобострастным. От его взгляда по коже Хуа Чэна пробежал огонь азарта, радости и нетерпения. Иметь Инь Юя на своей стороне было очень, крайне увлекательно. — Чэнчжу, сюда... — начал Инь Юй, однако Хуа Чэн уже почувствовал чужое присутствие и устремил взгляд на распахнутые оконные ставни. Запахло солью, песком и неповторимым запахом водорослей. Морской дух застыл рядом с раскрытыми створками, ожидая от Инь Юя приглашения войти. Эти существа-марионетки не обладали достаточным зрением, чтобы разглядеть детали, но если Инь Юй прикажет своей духовной энергии принять облик одежд Посланника убывающей луны, Хуа Чэну придётся ждать. Хуа Чэн не желал ждать. — На рассвете я сам займусь твоим делом, Хэ Сюань, — громко сказал он прежде, чем Инь Юй успел войти в образ его подручного, — сейчас можешь идти. Хмыкнув голосом Демона чёрных вод, дух растворился в каплях фонтана за окном. — Чэнчжу, это пустяковое дело не стоит вашего внимания, — произнёс Инь Юй официальным тоном, совсем не вяжущимся с приподнятыми уголками его губ. Хуа Чэн поцеловал его. Инь Юй всегда отвечал ему, будто подобные вещи застают его врасплох, хотя вскоре он цеплялся за одежду Хуа Чэна, прижимаясь ближе. Даже если он никогда не привыкнет… Что ж, Хуа Чэна вполне устраивал такой Инь Юй в его руках. Было бы слишком скучно, если бы поцелуи переходили в нечто большее слишком легко. Тело Инь Юя украшало множество узоров, созданных самой природой. Рукотворное искусство было не способно повторить это изящество, от того Хуа Чэн никогда не изучал иероглифы так же завороженно, как рассматривал эти родинки. Он находил их чуть ниже сгиба локтя, прямо за голубоватой веной, в ямке под ключицами, где их было почти не видно, если только Инь Юй не выгибал спину. Несколько скоплений притаилось на внутренней стороне бедра, словно дожидаясь, пока Хуа Чэн надавит на них ногтем, чтобы цвет стал более ярким. Каждую он с почтением сохранял в памяти как сокровенное знание. Родинок было ровно пятьдесят две.