not for the show

право голоса у чонгука, конечно, никто никогда не отбирал. нет, ну правда. спустя 8 лет существования группы к нему, конечно, давно уже прислушивались, когда он говорил, потому он в принципе говорил мало. так что, честно говоря, очень неприятно понять, что недобор в годах до сих пор иногда аукается ему отношением хёнов - как к ребёнку, которого не воспринимают всерьёз. его любят, ценят, с ним считаются - но сейчас, когда намджун только улыбается на его "я хочу эту партию" и опускает руку на его плечо, чонгука будто бьет током. - это партия джина, - говорит он мягко, как воспитатель в детском саду, и даже сама эта мягкость бесит просто невероятно. чонгук только зубы сжимает на это - знает, что спорить бесполезно. не опасно - никто всё равно не озлобится на него за это по-настоящему - просто бесполезно. скорее разломают воздух вокруг унизительным awww, только гляньте на него, вы видели, он говорит, этот ребёнок. чонгук смиряет порыв вызвериться - это действие уже давно стало таким привычным, что почти не требует усилий. почти. только юнги видит, как сжимаются его кулаки - и прячутся тут же - под стол, под собственные коленки, под подол необъятной футболки, куда угодно. чонгук не улыбается на его спрашивающий взгляд, и юнги пожимает плечами. проклятье, он тоже думает, что эта партия джина?.. проклятье - чонгук вспоминает - юнги ведь, наверное, для него её и написал. он контролит дыхание, 4 секунды на вдох, 7 - на выдох, и, когда все расходятся по своим комнатам, встаёт, стараясь сделать свои движения похожими на чужие, спокойными и размеренными. широкая спина джина не даёт. разлет лопаток жёсткой металлической щёткой сдирает с языка чонгука раздосадованное, упрямое: - я мог бы спеть её хорошо. в коридоре не замирает ни намджунова спина, ни хосокова - только спина джина, маячащая перед глазами, застывает на мгновение. обтянутая розовым флисом свитшота, она даже отдалённо не похожа на красную тряпку перед быком, но. в звучащем голосе чонгук слышит тонну самодовольства. ещё больше её в звучащих словах, нарочито лёгких, будто джин в самом деле не замечает никаких трабблов здесь: - а я спою - идеально. он это специально, конечно. из вредности, которую он в последнее время совсем не пытается скрывать, не из желания задеть, нет, из уверенности в своём превосходстве, несгибаемой, как статуя свободы с медным каркасом внутри. это пиздец просто, к горлу подступают обида и крик, соревнуясь в силе. и если выдержки чонгука хватает на что, чтобы смирить последний, то с обидой ничего не сделать, она разъедает до безбашенного желания задеть так же сильно. безбашенного и бессмысленного - потому что нельзя, джин - хён, и это неправильно. чонгук только бурчит себе под нос: - тебе дали партию, просто потому что пожалели. на миг все вокруг сковывает тишина. джин медленно оборачивается. его, наверное, стоило бы испугаться сейчас, но чонгук соврёт, если скажет, что не хотел, чтобы его услышали. что не хотел нарваться. голос джина звучит нарочито приторно, как будто он под камерами и надо выглядеть несерьёзным и легкомысленным, и в то же время угрожающе, словно то дикое, что обычно скрыто внутри, неудержимо рвётся наружу: - что ты сказал?.. чонгук смотрит ему в глаза и за этой наигранностью он видит металл, не медь каркаса, а крепкую, прочную сталь, и это почти заставляет его опустить взгляд. по позвоночнику бежит странное ощущение, знакомое, но не идентифицируемое; чонгук не хочет подчиняться привычке вернуться в рамки этикета к тонне правил и вежливых обращений, принуждающих его играть роль младшего, который только и может, что соглашаться, подчиняться, отвечать, когда спрашивают, и затыкаться, когда приказывают. сейчас им управляет обида, а не всё это осточертевшее и в печёнках давно сидящее дерьмо. чонгук смотрит ему в глаза с вызовом, с "я не отступлюсь от своих слов", уверенно и без страха. то, что всё внутри сжимается, а к глотке подкатывает ком, - просто физиология организма, готовящегося к неизбежному звериному fight вместо freeze или fly. - повтори, - голос джина все ещё сладкий, театрально игривый, но в его глазах горит тот самый опасный, хищный огонёк, который кровь из носу нельзя показывать на камеру. зато здесь и сейчас, наедине - совсем другое дело. они дерутся друг с другом и для шоу, но, как бы ни сжимала глотку ярость, её всегда гасит понимание, что другие их не поймут. джин наступает; проклятые традиции, впившиеся под кожу крепче колючек, всё-таки заставляют чонгука опустить взгляд. господи, как же он ненавидит эту сраную необходимость с каждым старшим играть роль провинившегося школьника перед строгим учителем - он, блять, уже взрослый! какого хрена он должен!.. джин подходит ближе одним широким плавным шагом, на его лице медовая улыбка, и он обманчиво шутливо толкает чонгука в плечо: - нет, правда, поделись своим мнением, мне очень интересно. удар несильный, как будто - пока что - точно для шоу, и чонгук только сжимает зубы, не в силах вытолкнуть из скованного судорогой горла резкое "что слышал". джин протягивает руку, ерошит ему волосы, ядовито доёбистый, настоящий, дёргает за чёрные пряди, играясь, будто с котом: - скажи, чонгук-и, не будь букой. бесполезное ожидание ответа только сильнее его распаляет, и джин похлопывает младшего по щеке - унизительно, снисходительно: - скажи, детка. скажи. с трудом разжав зубы, чонгук, наконец, сдаётся. выталкивает из себя униженное, тихое: - ничего. но черта с два это останавливает джина. он продолжает давить, толкать его, пихать его, трогать, ломать - с этой молчаливой издевательской улыбкой, с этим веселым прищуром, с этим красноречивым "дёрнешься - будет хуже", и чонгук, наконец, не выдерживает. толкает его в плечо в ответ; и, в отличие от джиновского, его удар ничерта не для камер и шоу: - я же сказал, ничего! улыбка осыпается ледяной крошкой с джиновского лица. он возвращает удар той же силы, и чонгук, напряжённый до звона, снова отвечает тем же. то, как, наконец, стирается грань между игрой и серьёзной дракой, чонгук чувствует нутром. джин давит, и неощутимая обычно разница в росте делается сейчас громадной, и хотя физически чонгук сто процентов сильнее, джин... джину плевать, сколько там по времени чонгук качался и сколько он жмёт от груди и всё остальное его тоже вряд ли интересует. его удары горят под кожей, даже когда он не выкладывается на полную, льют по телу обжигающую лаву, заставляют кровь стучать в висках. у чонгука руки сводит от этого - когда джин бьёт его в грудь, в этот же момент по затылку бьёт пониманием того, что, если джин захочет, то он действительно сможет прижать его к земле, наступить сверху, вдавливая лицом в пол. сможет - потому что он сильный и на самом деле ему плевать, что чонгук младше. потому что он воспринимает его всерьёз, не делая никаких поблажек. ужас - приторно-сладкий ужас от осознания, что ему хочется, чтобы джин поставил его на колени, прошивает чонгука с ног до головы в одно мгновение. чонгук замирает, пропускает удар, но не сгибается от боли, потрясённый. значит, дело не в юнги?.. неужели... но джин дёргает головой, сбрасывая оцепенение, и в следующий момент снова дерётся с ним будто играючи, прижимает к себе, сковывая движения, и тут же отталкивает, чтобы ткнуть или ущипнуть снова. в реальности это снова джин-для-шоу, но у чонгука перед глазами по-прежнему джин-только-для-него-одного. восхитительное и пугающее чувство, что ему не надо самому ломать себя, как с юнги, чтобы подчиниться, и можно драться всерьёз, заставляет чонгука сорваться на неосознанные жадные подначки: "ещё, ещё, ещё, победи меня, подчини меня, сломи меня". удовольствие от битвы на равных незнакомо, необычно и топит под собой. то, как джин упрямо продолжает балансировать на грани между серьёзностью и игрой, выбешивает, но от этого возбуждение только растёт, и через пару мгновений чонгук понимает, что не может ему сопротивляться. и не хочет. джин не замечает этого, лишённый напрочь чуткости и сосредоточенный только на себе, треплет его снова, по волосам, по щеке, а потом, с шальной улыбкой - за соски сквозь ткань футболки, как будто почувствовал, что сделать это надо именно сейчас. он делал так и раньше, но никогда ещё до этого чонгук не был так распалён, чтобы застонать просяще, неосознанно подавшись вперёд. тишина снова сковывает все вокруг, когда чонгук обрывает себя резко, так до конца и не понимая, что сейчас вообще произошло. силы воли едва хватает на то, чтобы поднять на джина испуганный взгляд, выдохнуть хрипло, с безрассудно самоубийственным пониманием, что уже не отвертеться. что вместо удивлённой улыбки, которая могла бы перевести всё в шутку, на лице джина выражение победителя. что рано или поздно джин опустит взгляд, и увидит его стояк сквозь ткань штанов, и это будет чем-то фатальным. чем именно - вряд ли кто-то из них может сказать сейчас. наверное, чонгук транслирует эту мысль во вселенную, потому что джин делает точно то, о чем младший только что подумал, и замирает потрясённо. стон - это одно, но реакция тела выдаёт его с головой, и почему-то больше всего сейчас чонгук боится, что джин, наконец, бросится прочь от этой неловкости. сбежит. но джин только смеётся нервно: - серьёзно?.. его голос нечитаемый - ошарашенный, насмешливый, восхищённый, снисходительный. все кости внутри раздроблены, размолоты в пыль этим голосом и этим взглядом, в ушах шумит, и чонгук чувствует, как кровь бросается к щекам. он не представляет, что должен ответить, чтобы... что? чтобы джин отстал? чтобы джин продолжил?.. чтобы он, большой, сильный и взрослый, давил на него дальше этой своей совсем не эфемерной властью, заставляя поджилки трястись и дыхание замирать в ожидании боли или ласки?.. но джину на самом деле даже не нужен никакой ответ или подсказка. джин опускает руку и сжимает его стояк ладонью, игнорируя новый стон и инстинктивно вцепившиеся в его локоть пальцы. его короткий издевательский смешок грозит, наконец, чонгуку грядущей желанной жестокостью. секунду, отведённую ему на решение, чонгук не использует, нет, он делает раньше, чем думает: красноречиво сжимает руку джина своей, безмолвно умоляя о большем. джин замирает. через мгновение его холодные слова падают звонкими осколками льда, режущими до кости: - что, пожалеть тебя?.. он возвращает оскорбление, очевидно задевшее его так же сильно, и чонгука должно бы уколоть под рёбра виной, но он только стискивает чужую руку крепче. это такой абсурд, думает чонгук. и еще: ничего правильнее этого и быть не может. на самом деле всё это нелогично: чонгук знает, что джин любит девочек, и по-хорошему всё это ему вообще не должно нравиться. может, ему и не нравится. может, ему просто нравится власть, как юнги. а, может, в эту самую минуту он испытывает такое отвращение, что его выворачивает от одной мысли. к счастью, по его лицу невозможно прочитать ничего; и эта безупречная игра - именно то, что делает джина таким бесподобным. джин даже не дрочит ему - ну конечно, ещё чего! - просто сжимает его член все сильней и сильней, не прерывая зрительного контакта. чонгук тонко скулит, но не пытается вырваться, чувствуя, как внутри топит запретным, привычным удовольствием, и это не проходит даже когда - особенно когда! - джин, не удовлетворённый произведённым эффектом, отчитывает его, как нашкодившего щенка: - ты ещё не дорос, чтобы мне дерзить, понял?.. до этого момента чонгук не знал, как можно быть одновременно в ужасе и в восторге. теперь - знает. где-то далеко подсознание воет о том, что надо вырваться и бежать (к юнги), но что-то мягкое внутри понимает, что от джина не вырваться, а что-то жёсткое - что он и не хочет вырываться. он, честное слово, старается не опустить взгляд, прячась от этой силы. - ты понял?.. - повторяет джин опасно, сжимает и тянет сильнее - и этого последнего слова хватает, чтобы чонгук застонал, выгнувшись, схватился за его плечи, и кончил - опустошающе и долгожданно. это должно бы вымыть из головы все мысли, оставив пустым и удовлетворённым хотя бы на несколько секунд, но понимание, сука, приходит стремительно и неотвратимо, и вместо расслабленности и неги внутренности сжимает ледяная рука страха справедливой расплаты. сердце отстукивает в глотке, которая, стерва, отказывается выпускать слова, давай, черт тебя дери, говори, приказывает себе чонгук, и прежде, чем джин соберётся уйти, всё же успевает поспешно вытолкнуть застрявшие в глотке звуки: - не говори никому. на самом деле на него снова страшно поднять взгляд, но, когда чонгук всё же делает это, то едва не выдыхает с облегчением. джину - как и ожидалось - тоже не нужно много времени, чтобы вынырнуть на поверхность из этой странной игры без сценария; он возвращается к обычному себе, моргнув, и трясёт головой, улыбаясь удивленно и неловко, как будто не он сейчас делал то, что делал: - что это вообще было, чонгук-а?.. что? в том, что он говорит, нет осуждения, нет недавней красноречивой угрозы и проявленной жестокости - всё, что было, осталось в моменте, который уже ушёл. чонгук должен бы быть ему за это благодарен, но он только повторяет беспомощно: - пожалуйста, хён, не говори никому. джин пожимает плечами, отворачиваясь, и чонгуку остаётся только проводить его разбитым взглядом. вина появляется после. вообще-то с этого момента проходит несколько дней (дней напряжённого избегания джинова взгляда и разной степени успешности попыток сделать вид, что ничего не было), прежде чем она достигает такой силы, что чонгуку хочется сжать собственную голову тисками, чтобы выдавить её оттуда. он гонит от себя эти мысли, но его кристальная честность не позволяет ему от них скрыться. проблема: чонгук знает, что если бы он был таким хорошим, как про него думают, то еще несколько дней назад пошёл бы к юнги и все ему рассказал. выдал бы как на духу, склонив голову и готовый ко всему, просто потому что так надо, потому что так было бы правильно, потому что любой нормальный человек сделал бы так без тени сомнений. но - он не успевает сделать даже шаг к комнате юнги, потому что сразу за этой мыслью приходит другая: если бы юнги был таким хорошим, как думает о нём чонгук, он бы наказал его за это. это несправедливо - думает чонгук с непонятной детской обидой - потому что на самом деле ни один из них не хороший. потому что, он знает, - юнги просто отвернётся от него, задетый этим, своей неуверенностью, своими тараканами в голове, своим чертзнаетчем. просто пожмёт плечами с видом: "ну, этого следовало ожидать". просто бросит его. чонгук не хочет этого, так сильно этого не хочет. чонгук не знает, верный ли делает выбор, когда выбирает молчать.