— Галстук пытался завязать?
Пьяный голос Дзигена, который нагло и потаенно хихикал — одна из самых худших вещей, но Гоэмон терпел. Да, сам самурай был не против выпить немного сакэ (или даже много, а следом — закурить сигарету), но он ведь пил не часто. Лишь отвернув голову и так же держа глаза закрытыми, он услышал, как ставится бокал, а каблук туфель наступает прямо на кафельный пол. Последний небрежно скинул их с уставших ног, и падает на диванчик, что стоял напротив ночного города, а под ногами имел мягкий, тёплый коврик. — Давай я завяжу, Гоэмон, — обратился к нему сотоварищ, который украдкой кладёт ладонь на плечо Исикавы. Он краснеет сильнее, отрицательно мотает головой. — Ну давай… Один разок. Веки невольно раскрываются, но румянец не пропадает. Самурай вздыхает, — молча тянет к чужому лицу ленту. Дайске улыбается. Едва повернувшись к тому и устремив взгляд на руки Дзигена, Гоэмон задумался — у них похожая рутина, кажется, абсолютно одинаковая, но при том они такие разные, непохожие… Руки ганмена грубые, местами шероховатые, с большим количеством густых волос, прямо как его шевелюра и борода. Когда у мечника всё наоборот — тонкие, изящные пальцы, мягкие и пушистые локоны и абсолютно никаких «меховых» покрытий на теле. Но почему-то ему нравилось, когда именно он касался его снова и снова, ощущать, как твёрдая кожа ладони пробегается по твоей руке, шее, кажется, случайно, но на подсознательном уровне крутится одна фраза — «нарочно». — Готово. Эта фраза выводит Исикаву из транса. Он, хлопая глазами, опустил те на завязанный галстук. И Гоэмон ничего не видел… Японец краснеет, не глядя на товарища, что в привычной ему манере ядовито хихикает себе под нос. Но как же очаровательно в то же время! — Ты меня не слушал? — спрашивает в очередной раз Дзиген, склоняя голову на бок. Он был пьян, катастрофически, но из-за стажа умел держать себя в руках. Гоэмон стыдливо кивнул. — Мне объяснить тебе ещё раз? — его ладонь заботливо тянется к чужой шее, но Исикава её перехватывает. — Хватит! — пролепетал смущённо полностью красный самурай. — Ты всегда так касаешься меня, что я хочу ещё! — кажется, он говорит это в надежде, что всё решится само: ведь пьяный Дзиген никогда не помнил, что ему говорят.— Ещё?
Короткая пауза, шум где-то в доме, дуновение ветра и суета снизу, со стороны улицы, что ниже их на 16 этажей. — Да. Хватит. Ты делаешь меня слабее. Из-за этого я много думаю не о чакрах. Вторая ладонь Дзигена ложится прямо на щеку самурая. Гоэмон вспыхнул, поднимая растерянный взгляд на того. К его удивлению, шляпа была приподнята, и он мог видеть буквально лучезарную улыбку ганмена, который, обычно, не против перемыть кому-то кости. — Хочешь, поцелую, чтобы твой мозг не думал об этом? — Так делают только влюблённые. — А мы, думаешь, нет? — … Ты любишь меня? Всё вопросы со стороны Гоэмона робкие, пусть и наполненные твёрдостью в голосе. Он как невинный ребёнок — чист, искренен, несмотря на его запачканные кровью врагов руки и достаточно нечестную профессию. Дайске снова рассмеялся — видимо, Исикава не может понять, что питает в сторону «боевого товарища». — Если скажу «да», ты поверишь? –… Не знаю… — уже шепчет Гоэмон растерянно, глядя на мужчину чудом ли не разбитыми глазами. — А ты… Можешь?.. — Могу, — решительно отвечает Дайске, улыбаясь и притягиваясь поближе к лицу Гоэмона, зашептав заветные слова. — Да. Я тебя люблю. Внутри Гоэмона что-то рухнуло. Сделало «бум!», заставило сердце затрепетать, испытать то, чего он раньше не мог испытать физически и душевно. Его глаза дрожат, как и руки, которыми он судорожно цепляется за чужой галстук, и. Целует. Кратко, сдержанно, нежно, с чувством, словно он убьёт его сразу после этого! Исикава быстро обрывает соприкосновение губ, а любитель сигарет, в свою очередь, нежно улыбается. Пьяный Дзиген был очень расслаблен, и даже сейчас аккуратно заправил чёрную прядку волос тому за ухо, как любил делать Гоэмон после каждого решающего удара.— Ты такой очаровательный, Гоэмон.
Дайске позволяет шляпе скрывать часть чужого лица, чуть приподняв её и касаясь лбом лба с мужчиной. Он зрелый, самостоятельный гангстер, а ведёт себя, как подросток! — Ты так хочешь, чтобы я забыл, что произошло? — напрямую спрашивает Дзиген. его память в алкогольном опьянении была отменной, но вот вне… Он легко забывал всё, что происходит во время пьянки. Гоэмон молчит, но чужой галстук не отпускает. Лишь спустя краткое время он отрицательно кивает, на что получает очередной нежный поцелуй в щеку. — Тогда… — шепчет Дайске, медленно стянув с того ленту, из которой он сделал галстук. Теперь, убирая собственный в карман, он всунул новую, малиновую ткань прямо в руки самураю. — Завяжи-ка мне галстук. Исикава смущается. Так быстро?.. Он ведь ничего не знает! Но от одного взгляда Дзигена он смелеет, и, неумело продевая ленту через чужую шею, начинает осторожно делать нужный узел. Пока Исикава работает, его лицо получает миллион поцелуев, из-за чего он краснеет, жмуря один глаз, словно намекая, чтобы Дайске ему не мешал. По непонятным причинам, он, молча закончив, смог сделать… Идеальный галстук. Чуть потянув его вниз, дабы гангстеру было легче дышать, самурай робко поднимает взгляд. — Умница, Гоэ, — ласково обращается к нему мужчина, вновь целуя в щеку. — Я обязательно вспомню тебя с утра, вишенка. — Не называй меня так! Дайске смеётся, а после — падает с Гоэмоном в объятиях на диванчик, заставляя Исикаву прижаться к нему. Из-за того что шиноби был выше, его ноги чуть торчали из-за дивана, но он был вовсе не против прилечь. А ганмен, стянув шляпу и уложив её рядом, заставил Гоэмона положить голову тому на грудь. Ладонь в одной свободной рубашке поднимается к небу, указывая на него пальцем.— Смотри, большая медведица.
Гоэмон слабо поднимает взгляд вверх, и, кажется, сразу забыв о смущении, очарованно смотрит на закрытую чернотой неизведанную даль. Сколько звёзд… Он едва слышимо угукает, сам поднимая руку в юкате, показывая второе созвездие. В их соревнованиях по поиску созвездий победила дружба. Но всё-таки оба получили что-то стоящее. Дзиген наконец-то сможет вспоминать, что он делал будучи пьяным, а Гоэмон — завязывать галстуки.