Пламя во тьме

Душно, очень и очень душно. Кажется, когда Кэйа засыпал, он не накрывался одеялом с головой, тогда почему же нечем дышать? Ах, да. Точно. Дело не в одеяле. Непонятная паника и что-то наподобие страха почти что физически душат. Жарко, от пота жарко просто неимоверно, это усугубляет ситуацию в разы. Кажется, темнота и причина этой паники, её Кэйа не помнит, скоро утопят в себе с головой, потому что он буквально чувствует, как из лёгких выбивает воздух, а вдохнуть не получается. Сколько ни шмыгай носом, сколько ни открывай рот в попытке глотнуть хоть немножко кислорода — горло словно сжимается и не пускает спасительный газ. Паника очень сильно душит. Парень распахивает глаз и быстро принимает сидячее положение на кровати, больно проехавшись затылком по изголовью и закашливаясь. Темнота никуда не ушла, она заволокла комнату чёрной завесой, не давая увидеть что-нибудь даже в радиусе метра. Темнота очень сильно жаркая. Но стоит ещё немного подышать, стоит кислороду наконец добраться до мозга — видно и очертания кровати, и скомканное своими пальцами одеяло, и льющийся через окно серебристый лунный свет. Всё хорошо, никто не держит руки у горла, не сдавливает шею, не пытается лишить воздуха в лёгких. Теперь душит вставший посреди горла ком, и Кэйа дрожащей рукой прикрывает рот, зажмуриваясь. Если он сейчас ещё и разрыдается, то можно будет просто аплодировать взрослому мужчине, который так перепугался из-за кошмара. Просто браво. И Кэйа случайно пропускает сквозь ладонь всхлип, замирая от того, каким громким он показался в тишине комнаты. Только сейчас в сознание приходит мысль, что рядом, вообще-то, спит Дилюк, и получилось бы очень некрасиво, если бы он проснулся из-за дурацких истерик посреди ночи. — Кэйа? — на подрагивающее плечо ложится тёплая рука и чуть давит, призывая повернуться. Кэйа готов провалиться сквозь землю, потому что, кто бы мог подумать, получается как всегда. Вот так. Он и сам не понимает, чего так испугался и вообще по какой причине всё это произошло, но при осознании, что он разбудил Дилюка, слёзы почему-то накатывают новой волной. Такое чувство, будто Кэйа всё ещё спит, просто кошмар сменился на другой сон. Или другой кошмар. — Кэйа, — уже более обеспокоенно зовёт Дилюк, всё ещё пытаясь развернуть его на себя. Похоже, Кэйа опять начинает задыхаться. Глаза щипят, в груди что-то болит, и вдохи получаются с каждым разом всё меньше и меньше. В животе пустота, и его чуть сводит, а руки бесконтрольно сжимают уже немного промокшую от солёной влаги ткань. Голова… очень тяжёлая, голос доходит до ушей не сразу, а когда доходит, Кэйа чувствует просто невероятную необходимость убедиться в существовании Дилюка рядом, иначе угроза задохнуться реально имеет смысл быть. Зрение будто снова утратило всю свою силу, зато страх и беспокойство в желудке только нарастали. Кэйа разжимает кулаки, только сейчас ощущая покалывание в пальцах от такого напряжения мышц, и вцепляется в ночную рубашку Дилюка, мгновенно придвигаясь и теперь судорожно прижимаясь к тёплому боку рядом. Наверное, если темнота и тишина — зло, то пламя Дилюка — спасение? Ну, огонь же испускает свет, да и потрескивает так приятно слуху, точь-в-точь его голос, верно? Горячие руки прижимают к себе за спину и макушку, сразу же начиная мягко поглаживать. — Всё хорошо. Ты на винокурне, я рядом, мы в безопасности, — ровным и спокойным тоном проговаривает Дилюк где-то над ухом Кэйи, и тот внимает этому спокойствию, медленно вдыхая. Он на винокурне. Дилюк рядом. Они в безопасности. Погодите, в безопасности от кого? Что-то угрожает? Почему парень вообще упомянул про безопасность? Дилюк наверняка слышит, как сильно колотится сердце Кэйи, да и как сильно колотит самого Кэйю. — Кошмар? — а-а, он это имел в виду, когда говорил про безопасность. Точно. Кэйа же из-за плохого сна находится в таком странном-неприятном состоянии. — …га, — случайно проглотив вместе со всхлипом букву «а», тихо отвечает Кэйа, цепляясь за плечи Дилюка и чувствуя, как тепло другого тела согревает его собственное. Не так, чтобы было душно или можно было вспотеть, просто… согревает. Как костёр. Согревает душу и прогоняет удушающую панику. Чувствуется, как Дилюк глубоко вздыхает. С ноткой сочувствия, с ноткой сожаления, так устало и искренне вздыхает, словно негодует на мир за то, что дорогого ему человека беспокоят какие-то так называемые кошмары. Поглаживания по голове становятся ощутимее, а Кэйа опускает подбородок на так удобно находящееся рядом плечо. Хочется прикрыть глаз, но страх встретиться с этой глупой темнотой щекочет пятки. — Что тебе снилось? — Кэйа бы отпустил смешок, если бы в голове было ясно. Если честно, он уже забыл, что там вообще… О. А… Да уж. Лучше бы не вспоминал. — Тебе нечего бояться, ты это знаешь, правда, — восприняв молчание и пробежавшую по позвоночнику Кэйи дрожь по-своему, уверенно говорит Дилюк, легонько прижимаясь своей щекой к чужой, потому что Кэйа высоко ценил тактильность, особенно на подсознательном уровне. Но Кэйе есть, чего бояться. Он молчит, потому что ему приснилась смерть Крепуса. Молчит, потому что снилась битва на смерть с Дилюком. Он молчит, потому что приснилось, как выиграл её. Потому что приснилось (прикошмарилось?), как отбегал от бездыханного тела, не веря собственному глазу и не смея двинуться с места. Как прибежал потом в свою комнату, весь залитый кровью противника, и не мог её смыть с рук, лица и одежды. Как обнаружил крио Глаз Бога, только тот напоминал погасший пиро — полностью багровый. Паника от содеянного, реалистичность сна, дикий испуг только от вида густой, тёмной крови вызвали бурю эмоций, которая и заставила очнуться. Живот снова свело от этих воспоминаний. — Кэйа, ну скажи хоть что-нибудь, — просит Дилюк, чуть отстраняясь корпусом, чтобы попытаться разглядеть лицо Кэйи в темноте. Он натягивает улыбку, мотает головой и хрипло выдавливает: — Да там… Что-то плохое приснилось, это неважно, — заверяет Кэйа, сразу же чувствуя жгучий стыд из-за себя и тушуясь. Он несколько раз обещал больше не врать. Обещал не держать всё в себе, обещал доверять Дилюку и быть тем, кому Дилюк может довериться. Кэйа честно старается, прикладывает все усилия, чтобы оправдать надежды и ожидания, у него даже вполне прекрасно получается, что не может не радовать обоих, но сейчас привычка лгать делает своё дело, а совесть сразу вгрызается в шею. Ещё и губы растянул в мерзко-небрежной улыбке, фу… Дилюк останавливает поглаживания и еле слышно вздыхает. Кэйе бы тоже вздохнуть, да только он боится всхлипнуть и расплакаться от неудобства ситуации. Тепла опять не хватает, хоть Дилюк и отодвинулся всего на десяток сантиметров. Ничтожных десять сантиметров, а плечи опять подрагивают. — Имею в виду… — на лице больше ни следа от улыбки, теперь уже противно хоть немного приподнять уголки губ, — Я не хочу об этом рассказывать, честно, — Кэйа переходит на шёпот, словно напроказничавший ребёнок сознаётся в содеянном, и тянется снова прижаться телом к тёплой груди Дилюка. На щёку опускается тёплая ладонь, не облачённая в перчатку, как бывает обычно. Большой палец мягко поглаживает по чуть влажной зоне под глазами, это действие внушает доверие и заставляет поднять, в конце концов, глаза. — Прошлое? А ты очень проницателен и меток, братец. Кэйа чуть вздрагивает и отводит взгляд вниз, пугаясь, что в его зрачках сейчас станет видно все-все мысли, в том числе и сам сон. Но ведь Дилюка бояться не надо, не надо пытаться что-то от него скрыть, тем более в такой ситуации, так ведь? Это нечестно в первую очередь по отношению к Дилюку, поэтому с мысленным «соберись!» Кэйа вновь поднимает взор, скользя вверх по смятой бежевой рубашке, голой шее, бледно-розовым губам (похоже, Дилюку совсем не жарко) и, наконец, останавливаясь на чужих глазах. Чуть уставшие, сонные, тяжёлые веки, мутный зрачок, алая радужка подрагивали в беспокойстве и выражали какую-то безграничную нежность и сожаление. Довольно неудивительно: не случись той драки в реальности, сейчас не было бы и кошмаров. Винить кого-то из них двоих нечестно, как и нарекать непричастными, — оба поступили неправильно, вот теперь и расхлёбывают. Только Кэйа страдает от кошмаров, а Дилюк страдает от просыпающегося то и дело Кэйи. Подушечка пальца на щеке коротко движется туда-сюда, возвращая в реальность. Ему кажется, или Дилюк что-то спрашивал?.. Мужчина устало выдыхает, заставляя передние огненные пряди легонько качнуться. На секунду проскользнул страх, что Дилюк устал постоянно успокаивать взрослого человека, который и сам вполне может разобраться со своими проблемами, но Кэйа запрещает себе так думать (ради Дилюка). Они оба устали от призраков прошлого, устали от бессонных ночей, от мрачных мыслей, зачастую омрачающих целые дни, но всё равно остаются и помогают друг другу. «— Клянусь, что буду с тобой и в горе, и в радости! — чересчур торжественно проговаривает Кэйа, закрывая глаза и наигранно прикладывая руку к сердцу, но детская улыбка всё-таки успевает проскользнуть. — Клятвами не разбрасываются, глупенький, — серьёзно отвечает брату Дилюк, скидывая собранный виноград в корзинку и думая, когда же этот "мистер-трагедия" начнёт заниматься делом. Но "мистер-трагедия" разворачивает мальчика к себе за плечи, уже без шуточного блеска в глазах и улыбки смотря в глаза. — Люк, я не разбрасываюсь. Дилюк только закатывает глаза, но сердце успело радостно кольнуть. — Хорошо, хорошо, помогай уже, я один весь куст не обчищу». Интересно, помнит ли нынешний Дилюк эту детскую клятву? Может, именно из-за неё всё ещё не бросил, хотя несколько лет назад так и случилось. Может, именно поэтому, понимающе кивая, снова прижимает к себе в объятьях и поглаживает спину. — Кэйа, я тебя за всё простил. Хочешь, схожу за снотворным, чтобы ты выспался? — участливо спрашивает Дилюк, и у Кэйи сжимается сердце. Сколько бы лет ни прошло, несколько качеств оставались в этом суровом на первый взгляд человеке неизменными: чувство долга перед дорогими ему людьми, заботливость, ответственность, те благородные черты характера, которые обычно присущи храбрым рыцарям в детских сказках. Дилюк и впрямь похож на рыцаря. Без доспехов, но с таким же огромным сердцем. — Нет, мне уже намного лучше, — не врёт на этот раз Кэйа, мотая головой на плече Дилюка. Чуть подумав, добавляет потом еле слышно: — Спасибо тебе. Кэйа не видит, но знает, что Дилюк улыбается. Может и самую капельку, но он точно улыбнулся, в этом нет сомнений. Потому что в такие моменты, когда они наедине, их чувства, секреты, эмоции становятся общими, и не от кого что-либо скрывать. Дилюк и вправду улыбается. Улыбается и ложится, укладывая Кэйю головой на свою руку, потому что так обоим спокойнее. — Мы со всем справимся, — уверенно шепчет Дилюк, поглаживая плечо близкого человека. Кэйа несказанно рад. Прозвучавшие в ночи винокурни слова кажутся невероятно правдивыми, почти что неоспоримыми. «Дилюк сказал, что всё будет хорошо, значит, так оно и будет», — ненавязчиво звенит в голове и высекается прочно на подкорке разума. Кэйа прижимается лишь поближе, ложится так, чтобы было удобно и Дилюку не отдавило руку. Пережитый кошмар, хоть всё ещё и пускает мурашки по рукам, но уже ощущается простым сном. Всего лишь фантазия, которой никогда не было в реальности и которая никогда не сбудется, а поэтому страх из сердца вроде как даже уходит. Как же хорошо, что Дилюк рядом и знает, что нужно сделать и какие слова будет правильнее сказать. Кэйе даже нечего ответить, потому он кивает с искренним «ага» и закрывает глаза, уже не боясь окружившей его темноты. Ведь в этой темноте всегда будет пламя — источник света, тепла и спокойствия, который никому не позволит причинять Кэйе боль.