«Выигрывать» вместе.

      Серёжа не смог сдержаться, сидя почти под кольцом и плача. Эти эмоции распирали, вырываясь наружу, а обычно такого не было. Особенно при всех. Буквально весь мир смотрел сейчас на эту площадку, где Сборная СССР радовалась победе против США, а он сидит, закрывая лицо рукой. Рядом был Модестас, который отогнал журналистов с их фотоаппаратами. Конечно, ему хотелось сесть рядом, поддержать друга, разделить с ним его переживания. Но он знал, что Сергей должен хотя бы чуть-чуть посидеть в одиночестве. Ему это было необходимо. Да и это выглядело бы очень странно, сядь он рядом. Всё равно, скоро все постепенно успокоятся, и они пойдут обратно в общежитие. Хотя, скорее всего, все будут праздновать ещё всю ночь. Эта победа далась им тяжело, как и путь к ней, поэтому они заслужили. Они победили! Эта мысль крутилась у каждого присутствующего в этом здании и у многих по всему миру. Кто-то думал об этом с сожалением, ведь, как игроки, которые обязаны были победить каких-то коммунистов, смогли проиграть? Другие просто были бесконечно счастливы за свою сборную. Чего стоили одни лишь крики Едешко о победе? Или объятия Сашки Белова с его возлюбленной прямо по середине площадки? Эти чувства гордости и облегчения переполняли их. Но Серёжка затих. Его разгоряченное тело не остывало, поэтому слёзы смешались с потом. Но он смахнул их с щек, и поднялся, сразу увидев рядом Паулаускаса. — Иди сюда, — сказал он, тепло улыбаясь. Да, не смог сдержаться. Белов послушался, и через секунду оказался сжатым сильными загорелыми руками литовца. Свою улыбку он тоже сдержать не смог, обняв того в ответ. Спустя мгновение они уже шли вместе к своим, положив руки на плечи друг другу. Оба счастливые. И в этот момент в голову никому из них даже не приходили те мысли об их иногда непонятных взаимоотношениях. Это было слишком запутанно. И они просто наслаждались тем, что имели. К ним тут же подбежали грузины, обрадованные победой до такой степени, что искрились. — Парни, — начал было комсорг, но его перебил возникший сбоку Саша: — Тебе спасибо, Серёг, — с довольной широкой улыбкой сказал он, обняв однофамильца так же, как и Модестас. Они обменялись кивками, и этого было достаточно, ведь они уже слышали его слова. Хотя их можно было слушать вечно, ведь обычно он такое не говорит. И в глазах их было уважение к друг другу. А что ещё нужно? Команда собралась вместе, шутя о чем-то и продолжая поздравлять всех подряд. А Сергей всё не мог отойти от Паулаускаса, сам того не понимая, желая быть у него под боком. Хотя тот был не против. Вскоре они отправились в раздевалку, постепенно успокаиваясь. Лица усталые, потные, но ужасно довольные. — Стой, — раздался чей-то голос. Дверь раздевалки закрылась, а в пустынном коридоре остались двое. Один смотрел на другого, не до конца понимая, что тот хочет сказать, а второй замялся, гадая, куда делась вся его уверенность. — Я хотел сказать… — начал Паулаускас, но не смог подобрать слов, замолкнув и подняв руку, чтобы почесать затылок. «Сейчас он выглядит как тот самый стеснительный мальчишка на выпускном» — пронеслось в голове у Белова, и он улыбнулся. Он уже понял, чего тот хотел. Но его разрумяненные щеки безумно отвлекали литовца, и он снова не смог ничего сказать. — Мы выиграли, Модь, — спокойно произнес Сергей. — Вместе. И кто определит, о каких «вместе» он говорил? Вместе с командой, или вместе… вместе с Модей? — Я не об этом, — немного озадачился тот. — Просто… — Я понял, о чем ты, — вдруг усмехнулся Серёжа, перебив его. Усмехнулся по-доброму, без какой-либо издевки. А Модестас застыл, в ожидании продолжения, будто перехватило дыхание. — Ты ведь хочешь продолжить «выигрывать» вместе? — сказал он, снова немного усмехаясь, ясным взглядом натыкаясь на непонимающие глаза другого. И когда Белов успел стать таким эмоциональным? Литовец не мог понять ничего, глядя на его лицо, но любой другой давно бы всё понял. Одни лишь его светящиеся от понимания и одобрения глаза чего стоили. Но Модестас молчал, не зная, что сказать, и оставляя вопрос без ответа. Серёжка выдохнул: — Я хочу того же, чего и ты, — наконец прояснив всё, и даже неожиданно для себя приложив на секунду ладонь к щеке литовца. Паулаускас на это мгновение даже перестал дышать, будучи в шоке. Но Белов быстро спохватился: — Пошли уже, — заводя его в раздевалку. Ему не было неловко от слова вообще. Давно хотел это сделать и сказать (как он подумал). Сейчас в момент, когда они все были открыты всему миру, это было проще простого. И кто бы мог подумать о таком… В раздевалке стоял шум — это они обсуждали самые волнительные и опасные моменты. Никто даже и не заметил, как Белов и Паулаускас зашли вдвоем. Первый был спокоен, а до второго еще минуту доходили слова, сказанные ему только что. Потом, уже сев где-то недалеко от Сергея, он довольно улыбнулся и облегченно выдохнул, взглянув на него. Комсорг внимательно слушал рассказ Саши про пас Вани, который получился просто отменным. Хотя все и так его видели, в глазах Белова, стоящего под кольцом, он был ещё лучше. — А вы слышали, что говорили про ваш дуэт? — спросил затем смущенный похвалой Едешко, обращаясь к грузинам. — О да, американцы были в шоке, — поддержали его. — Такого они точно не ожидали. Саканделидзе вдруг рассмеялся: — Я слышал, как они нас называли, и понял их, хотя не знаю английский, — со своим акцентом произнёс он, давая пять напарнику. — Мы им точно не понравились. — Это ещё мягко сказано, — протянули Коркия и Алжан одновременно. Они разом вскинули брови от удивления, а Модестас наблюдал за снова улыбающимся Серёжей. Как же ему шла улыбка… И тут в раздевалку ворвался Моисеев со стопкой конвертов. В этот раз в них сумма солидная. — Ребят, — позвал он их. — Премиальные. Надеюсь, будете довольны. И тут, наверное, каждый игрок знал, что должен сделать. Но все молчали, обмениваясь улыбками. — Вообще-то, мы за Родину играли, — сказал Сашка, и другой Белов почти сразу решился за них всех. Он подошел к стопке, лежащей рядом с председателем, и взял один конверт. Все смотрели на него, уже зная, что Серый сделает так, как надо. Но ему нужно было убедиться, что их мысли совпадают. Посмотрел в первую очередь на Модестаса, а получив кивок, на Алжана, Коркию, Саканделидзе и Сашку с Ваней. Все знали, что так будет правильно. Они обязаны этой победой Гаранжину. — Это Шуре на операцию, — наконец объявил он, посмотрев на тренера. Он смотрел на Сергея в ответ, не понимая, а первыми его словами были: — Вы чего, ребят? Сразу за этим без лишних объяснений послышались хлопки от всей команды. Они были посвящены человеку, без которого они бы никогда не выиграли американцев. Человеку, который верил в них всех без исключения. Человеку, который отдал всё, что у него было, для этой победы. И это были не только деньги на лечение Саши, это всё терпение и упорность, готовность идти до конца, которое в нём было. Гаранжин ощутил эту любовь и уважение от ребят. Он понял, что всё было не зря. И слёзы пошли от всех этих тёплых эмоций, которые он ронял с улыбкой на лице. Слезы счастья, которые все в этой комнате только и рады были видеть. Шура будет ходить! Ради этого и стоило выиграть — чтобы подарить ребёнку возможность сыграть в баскетбол на своих двоих хоть раз в жизни. После ещё десятка объятий теперь уже с тренером, ребята услышали стук в дверь, а затем и новость, которую они не ожидали услышать. Хотя, нет. Это было вполне ожидаемо. — Американцы подали на апелляцию. И все снова в ступоре. Что это значит? Они будут переигрывать? — Но… — неуверенно начал Едешко. — Всё же было честно. Они ведь сами играли грязно, а чем их не устроил конец? Ведь даже сам председатель FIBA поддержал Моисеева, и дал им возможность переиграть последние три секунды. Всё же было так идеально… Молчание нарушил звук усевшегося слишком резко Паулаускаса. Его лицо говорило обо всех его эмоциях, которые они могли разделить. — Сколько они будут разбираться? Всю ночь? — спросил, нахмурившись, Зураб. — Если не больше, — выдохнул Моисеев, и кивком отпустил парнишку, что рассказал им об этом. — Поэтому вам надо отдохнуть, пошлите в общежитие. Он достал свой платок и вытер пот со лба аккуратными движениями, наполненные напряжением. — А кто-то сможет? — спросил Сергей, плюхнувшись рядом с литовцем и закрыв глаза. Заснуть им точно не удастся. Это лежать, смотреть в потолок и гадать, будут ли они переигрывать этот наисложнейший матч, или всё-таки уедут олимпийскими чемпионами? За ним уселись на свои места и другие, согласившись, что лучше они останутся тут, и узнают о решении сразу же, чем будут ждать его далеко отсюда. Обессиленные и до смерти уставшие они начали ждать. Сначала все молчали, думая, что всё, похоже, было зря. Их бой за последние три секунды, да и вся игра. Час прошел в усталых вздохах, похлопываниями по плечам тех, кто совсем отчаялся, и очень редких шептаниях. Затем второй пошёл уже в тихих обсуждениях их шансов между маленькими группами. Некоторые и дальше молчали. Например, Сергей. Он после того, как сел и слова не сказал, то пялясь в одну точку, то просто сидя с закрытыми глазами. Но он не спал. Не смог. Модестас иногда тихо ругался себе под нос на литовском, думая о том, что они могут и проиграть, если будут переигрывать. И эта мысль крутилась у каждого. Снова. В какой-то момент он не сдержался и вышел оттуда, желая выпустить волну накатившего гнева. Все знали, что он легко вспыхивал и долго остывал. Но дали ему самому разобраться с этим. Хотя, единственный, кто мог бы пойти за ним, будто бы и не заметил, что капитан ушёл. Пришёл он через минут сорок с двумя бумажными стаканами кофе. — Больше не смог принести — рук не хватило, — оправдался он, закрывая дверь ногой. — Там недалеко автомат стоит. Кто-то вскочил, чтобы пойти взять и себе кофе, ведь становилось постепенно невыносимо ожидать. Голова гудела ужасно. — Держи, — подал он горячий стакан Белову. Он открыл глаза, встретившись ими со спокойным взглядом Модестаса. Его надежды о том, чтобы литовец не убился там от своего же гнева, оправдались. — Автомат хоть не разнёс? — сдержанно ухмыльнувшись, спросил он, взяв в руки напиток. — Немного, — хмыкнул тот, садясь рядом. — Спасибо, — сказал затем Серёжа, благодарными глазами смотря на друга. Именно чашечки кофе он сейчас и хотел. Прямо безумно, на самом деле. Откуда Паулаускас узнал? И откуда знал, что кофе без сахара Сергей терпеть не мог? — А… — начал было он, но его опередили: — Думаешь, я не заметил, как ты три тысячи ложек сахара добавляешь каждый раз? — усмехнулся тот, не глядя на него. «Как мило» — пронеслось в голове у Серёжи, и он немного улыбнулся, отпивая горячий кофе. Никто вроде этого и не заметил. Так — немного оживленно — прошел и третий час. Теперь они не выглядели так удручающе, а даже будто смирились с любым решением апелляционного жюри. — Кому булочки? — ворвались в раздевалку грузины. Все радостно загудели их спасителям, ведь есть хотелось безумно. Но, как и ожидалось, пакетом булочек не удалось насытить всю команду таких здоровых баскетболистов, поэтому, встав со своего места, комсорг сказал: — Ладно, ребят, лучше всё-таки пойти общежитие. Подождем в столовой. Он знал, что ребята хотели вернуться в общежитие и комфорт, просто не хотели «подвести» других, кто выступал «за», чтобы остаться здесь. Все снова обрадовались, что смогут хотя бы полежать и дать спине с ногами отдохнуть. И пошли в тот самый комфорт, куда уже давно ушел Моисеев. Он-то сразу признал, что ему нужен полноценный отдых. Что было правильно. Но ребята всё равно не уснут, поэтому ехали они, бурно обсуждая что-то. — Коленка не болит? — раздался рядом с Серёжкой голос Модестаса, который до этого задумчиво молчал. Он посмотрел на литовца и отрицательно покачал головой, хотя при этом неосознанно потер ноющее колено. Болело, но не сильно. Терпимо. — Врешь, — догадался тот. Они сидели почти в конце автобуса сзади всех, но не на последнем сидении, а то оторвались бы от команды. Перед ними был Едешко, который громко спорил с кем-то, но ему точно не было дела до сидящих сзади. — Вру, — сдался тот. — А что? На руках понесешь? Настроение у Белова точно было неплохим, поэтому литовец усмехнулся, и с вызовом глядя на него, ответил: — Надо будет — понесу. Вот это было бы зрелище… Высокий, накаченный, загорелый Модестас несет на руках всегда, кроме сегодняшней ночи, серьёзного и бледнолицего, но сегодня с легким румянцем на щеках, Сергея, почти не уступавшему ему в объемах. Хотя ему мало верилось, что это случится, было бы интересно узнать, сможет ли литовец хотя бы поднять его. Но что-то подсказывало, что сможет. Да, в этом даже нельзя было усомниться. Он сможет. И, наверное, об этом говорили его накаченные руки… В общем-то время было четыре утра, и они решили встретиться все вместе к пяти или шести, чтобы узнать все новости вместе. А свободные час или два отдохнуть. Сережка еле как доковылял до номера на своих двоих, желая лишь лечь на кровать, хотя ему было бы достаточно и пола. В этот раз ему повезло, ведь в номере он жил один. Насчет других он не знал, но знал, что Модя живет дальше всех от него. Был ли это его выбор — было тоже неизвестно. Наконец встретившись с мягкой постелью, Белов выдохнул с облегчением. Шея и спина болели от долгого сидячего положения, а коленка и вовсе оставляла желать лучшего. Пролежал так он час, размышляя обо всём, о чем мог. Об игре, конечно же, но ещё и о Модестасе. Его он знал давно, но хорошо узнали они друг друга только недавно с приходом Гаранжина. Сначала они объединились в критиковании нового тренера, а затем просто поняли, что лишь они являются друг другу друзьями в новой команде. С того времени они и были не разлей вода. Бывало, ссорились, но это из-за эмоциональности литовца, или же из-за мелочей. Но ближе к олимпиаде что-то внутри менялось. Если Паулаускас почти сразу понял, что Сережа стал ему кем-то большим, то Белов ещё долго не мог понять свои чувства. Ему очень хотелось узнать у самого себя, правда ли это, но почему-то он не мог. Его бросало от безразличия до сильного желания хотя бы увидеть литовца туда-сюда. Но в момент, когда они вдвоем стояли в коридоре, он понял, что именно с этим человеком он хочет и дальше «выигрывать» вместе. Возможно, его чувства не так сильны сейчас, но всё ещё впереди. Так ведь? В дверь постучались. «Только не говорите, что мы переигрываем» — сразу же подумал он. — Модя? — нахмурился немного Белов, увидев его перед собой. Паулаускас тоже нахмурился. Сережа не думал, что он придёт? Он его не ждал? — Проходи, — наконец спохватился тот. А затем поковылял обратно к кровати, прихрамывая. — Позвать Севу? — спросил другой, заметив это. — Не надо, — выдохнул Сергей, снова ложась. Литовец кивнул самому себе, не зная, куда бы ему устроиться. Его всё одолевал вопрос: «Почему он был так удивлен?..». Спустя минуту тишины, в которой один лежал, а второй сидел в кресле, последний спросил: — Я не вовремя? — не зная, что ещё спросить. В ответ пару секунд ничего не следовало, но затем Сергей, не открывая глаз, произнес: — Вообще-то, я как раз-таки о тебе и думал, — каким-то обыденным тоном. Хотя в голосе была усмешка. Или показалось? Сейчас обоим стало понятно, что Модестас яро желал определённости в их отношениях, а Белову было и так хорошо. Это немного огорчило и первого, и второго. — И что делать? — опять спустя минуту тишины спросил первый. — Ты сам знаешь, — сразу же последовал ответ второго, решивший что-то. И что это значило? Сережа пытается быть загадочным? Но он ведь сам никогда не любил неопределённость. Как же это бесило Паулаускаса. Но он терпел. Всё-таки нервов Белову он вытрепал достаточно, чтобы он мог сейчас отыграться. Поэтому, он неспеша поднялся со своего кресла, и сел на край кровати спиной к комсоргу. Хорошо, сейчас он не видел его лица, а то было бы сложно удержаться, чтобы не поцеловать его. Но, может, про это и говорил сам Белов? Может, следует поцеловать его? Сам Сережа спустя пару секунд поднялся на кровати, тоже приняв сидячее положение. Коленка отошла на задний план, когда перед ним сидел Паулаускас со своей широкой спиной, которая будто так и манила. Футболка почти облегала его сильные мышцы, а полу-открытая шея так вообще сводила с ума. Сейчас оба чувствовали себя какими-то подростками, ведь было понятно, чего они хотят, но оба бездействовали. Чего боялись? Осуждения? Не придумав ничего лучше, Сергей поднял руку, и затем аккуратно провел ею по правой стороне спины литовца. Он всегда был аккуратен. Но это иногда выбешивало, например: сейчас. Модестас никогда не был таким и не был мягким, но прикосновения Белова были наполнены той самой нежностью, от которой шли мурашки. Поэтому он резко повернулся полубоком и остановил руку комсорга, схватив её. — Что? — спросил тот, немного прищурившись. А в глазах огоньки… Он знал, как воздействовать на литовца, как никто другой, ведь ему никогда не хотелось быть уязвимым, а мурашки уже о чем-то говорили. — Издеваешься же? — ответил вопросом на вопрос Паулаускас с режущим ухо акцентом, который в миг возник из-за быстроты его слов и мыслей. Сережка ухмыльнулся, отведя взгляд. Он сам всегда всё контролировал, так что в этой ситуации кому-то из них придётся уступить. Но он не был готов к этому, хотя ему было безумно интересно. Он поднял глаза обратно, и в них второй увидел что-то на секунду промелькнувшее и засевшее глубоко внутри, что заставило его тут же подумать: «Сейчас, или никогда». И он наконец-то поцеловал его. Не то, чтобы робко, но не так уверенно, пока не получил ответной реакции, которая почти развязала обоим руки. Улыбнувшись сквозь поцелуй, Сергей сам того не понял, как потянул Паулаускаса на себя, и оказался под ним, продолжая целовать его немного пухлые губы. Теперь улыбнулся второй, а затем и вовсе оторвался от него, нависнув над ним и рассмеявшись. — Твои усы, — всё, что смог сказать, продолжая посмеиваться. А тот хмыкнул, разглядывая лицо Паулаускаса вблизи. Черты его загорелого лица, длинные ресницы, улыбка, что никак не сходила. И глаза. Эти чертовы глаза, что блестели удовольствием, или даже счастьем?.. Серьёзность последнего отрезвила Сергея, заставив взглянуть на ситуацию «здравым умом» (как он подумал), и уголки его губ опустились, а в глазах пропал задор. На веки будто положили что-то тяжёлое. Сейчас оба зависли, не прерывая зрительный контакт. Воздух наполнился чем-то непонятным, чего не было буквально полминуты назад. — Это неправильно, — наконец осознал Белов, мягко оттолкнув Модю и приняв сидячее положение у края кровати. Тот нахмурился. Всё же было так хорошо, разве нет? Разве Сергей сам только что не понял, чего он хотел и что чувствовал? — О чем ты? — немного (или много) огорченно спросил литовец. — Хочешь в тюрьму? — без толики веселья усмехнулся тот в ответ. Сейчас ему самому было паршиво, что он вспомнил об этом так поздно. Зачем-то дал чувствам взять верх. И что это с ним? «Не ложись с мужчиной, как с женщиной…» — гласили слова, с которыми он часто встречался. Свою глупость он осознал почти сразу же, сжав руками голову. Второй же всё не мог ничего понять, буравя дыру в спине Белова. И правда, что это с ним? — Ты думаешь… — начал было он, но осёкся, чтобы затем перефразировать мысль в менее грубую форму: — Ты думаешь, это меня остановит? Слова его были увереннее чем всё, до этого сказанное и сделанное. Когда его счастье было так рядом, но он не мог заполучить его, — это наводило отчаяние. Но кто виноват? Молчание длилось слишком долго. Кто-то должен был что-то сказать, но оба ждали слов друг от друга. — Ты, видимо, сам ещё не определился — хочешь ли ты этого, или нет, — наконец понял Модестас, вставая с кровати и смотря на него сверху вниз. В глазах уже разочарование. От кого-угодно он мог ожидать этой нерешительности, но только не от Белова. Это было полной неожиданностью. Все всегда думали, что именно он знает, чего хочет. Но нет. Это было неправдой. И он ушёл, не оглянувшись. Прошло не больше пятнадцати минут, как он пришёл, а всё так быстро менялось. — Стой, — успел только сказать тот, встав с места и смотря на в миг закрывшуюся дверь. Было уже поздно… Серёжа устало выдохнул, а потом сквозь злость похромал в душ, желая смыть с себя весь пот и чувства. Стоя под холодными струями воды, он всё размышлял и размышлял, потом гневно стукнув ребром ладони, сжатой в кулак, по плитке. «…Сам не определился…» — крутилось у него в голове. Боже, а как определиться? Паулаускасу было всё равно на риски, а ему? Ему, в принципе, тоже было наплевать на них. Но строчки, которые он читал ещё с детства не выходили из головы. Литовец был готов на всё, а он? Был ли он готов предать частичку себя? Предать, чтобы быть счастливым рядом с тем, кем хотел. Да, он знал, что рядом с Модей он будет счастлив. Это было понятно сразу, как он зашёл тогда в раздевалку после сегодняшней игры. Это было и понятно, когда тот пришёл к нему только что. Но… стоило ли это того? Чертыхнувшись, Белов выскочил из душа, быстро обернувшись в полотенце, чтобы через десять секунд его скинуть, в попытках надеть футболку и какие-то треники. С кедами вообще случился ужас, и он чуть не упал, пытаясь быстрее выбежать оттуда. В висках стучала кровь. Но, конечно, бежать он не смог. Коленка болела жутко, а её состояние лишь усугубили маленькие перебежки на хромой ноге. Но он не останавливался, продолжая искать комнату литовца, бегая по этажам. — Модя тут живет? — запыхавшись от ноющего колена, спросил он у появившегося в коридоре Алжана, указав на ближайшую дверь. — В двести втором он живёт, — ответил тот, указав на другой конец небольшого коридора. — Спасибо, — быстро бросил Сергей, продолжив, хромая, идти к своей цели. Он подошёл к двери и, не колеблясь, постучал, затем сразу же открыв её. — Я определился, — выдохнул он, найдя глазами полуголого Паулаускаса, что разбирал вещи у открытого шкафа. Тот усмехнулся, но сначала опустил брови от удивления. Стоял он в одних шортах, а на полу куча разбросанной одежды. — И что решил? — спросил он, снова краем глаза заметив, как тому тяжело стоять. Белов же без промедления похромал к нему вплотную. Глаза были ярче любой лампы в этой комнате, а движения почти такие же уверенные, как и у самого Модестаса. — Выбрал тебя, — снова на выдохе сказал он практически ему в губы. А затем поцеловал. И это лучшее, что он смог решить в своей жизни, как он понял потом. Поцелуй не был самым обычным, он доставлял кучу разных эмоций. От чувств, что это всё по-детски, до понимания, чего всё это время им не хватало. Но затем он углубился. Стал настойчивее, будто приобретая характер самого литовца. Поэтому они переместились на стоящий рядом диван. А сам он был безумно рад, что целует эти губы, что в последнее время так часто ухмыляются. Сергей же понял, как счастлив тому факту, что он осознал, чего хотел. Всё, что ему нужно было, — это ощущать Паулаускаса над собой, руками очерчивая изгибы на его спине, или за шею прижимая ближе. Или затем лежать в его объятиях, разговаривая о чем-то неважном. Трогать его медные волосы, даже не задумываясь, сколько время. Было слишком хорошо, чтобы отрываться друг от друга. А потом ещё и ещё покрывать его губы поцелуями, в надежде убрать надменную улыбку. — Стой, — наконец смог сказать что-то комсорг, перестав целовать его. — Там какие-то звуки. Модя поднялся, чтобы сначала прийти в себя, смотря, как Сергей поднимается на локтях на неудобном диване, глядя прямо на него взволнованными глазами, а затем пойти к двери, чтобы узнать, что случилось. В головах обоих сразу мысль: «Новости от апелляционного жюри?». — Там такой красивый рассвет, — объяснила какая-то девушка, увидев в дверях литовца со взъерошенными волосами. Она знала, кто это перед ней, поэтому мило ему улыбнулась, сразу попытавшись сказать что-то ещё, если бы не его самодовольная ухмылка, а затем и закрытая в миг дверь. А Серёжка, лежавший недалеко от двери, всё слышал, особенно интонацию той девушки. И он подумал, что теперь ни одной так не повезет, как повезло ему. — Пошли хоть проверим, — повернувшись, сказал Модестас довольный чем-то. Тот пожал плечами, вставая. В его номере шторы всегда были наглухо задёрнуты, чтобы не нарушать его личное пространство своим светом, и тут они тоже были задёрнуты. — Твою мать, — резко выругнулся затем, оперевшись на левую ногу. Коленка снова дала о себе знать, но под боком снова оказался Паулаускас, перекинув его руку себе через плечо. — Когда-нибудь ты и так не сможешь ходить, — хмыкнул тот, намекая на их недавний разговор. Серёжка лишь покачал головой, улыбнувшись уголком рта. Такая перспектива ему не особо нравилась, но на руках у Модестаса было бы уютно. — И как? — спросил он, заведя Белова на балкон. — Красиво, — кивнул тот, оглядывая ярко-розовый небосклон. Где-то он отдавал оранжевым, а где-то голубым, что сильнее завораживало. Но они уже не дети, чтобы просто радоваться красивому рассвету. Похожих было много, но этот был особенным, потому что встречали его они вдвоем. Литовец улыбнулся своим мыслям, обращенные к стоящему рядом с больной коленкой комсоргу, и он зарылся в его волосы, что уже все высохли, поцеловав в макушку. И обоим так тепло стало на душе… Солнце медленно вставало, окрашивая небо в привычные цвета, и было понятно, что время уже к шести утра. А они тут стояли, обнявшись. Команда скоро будет собираться, а они тут стояли, не имея сил оторваться друг от друга. — Нам пора, — спустя тихие несколько минут напомнил Белов. — Вот надо было испортить момент, да? — хмыкнул тот, снова помогая тому пойти. Это утро выдалось таким, каким они оба хотели. Его они запомнят надолго. Ужасно довольные спустились в столовую, где уже собиралась команда. Некоторые зевали, другие разминались, чтобы отогнать сон. — Севу позвали? — спросили у Белова тут же, увидев его не в силах ходить самому. — Нет… — начал было он. — Иди сбегай, Вань, — попросил кто-то уже. — …Не надо, — договорил Серёжа. Рядом стоящий Модестас рассмеялся, за что получил локтем между ребер, а затем помог ему сесть. А Вани уже и след простыл. Тот только устало выдохнул. С его коленкой так возятся… Ему, конечно, приятно. Но боль-то терпимая, тем более, скорее всего, Сева спит. Зачем его будить? По итогу они все уселись за стол в столовой, заказав еду. Все были голодными, а время только шесть утра. Сколько им ещё тут сидеть?.. Сева вскоре пришел, чтобы вколоть обезболивающее Сергею и сказать, чтобы снова его звали, если что, ведь он всё равно не спит. — Надо было сразу его позвать, — недовольно выдохнул Паулаускас, сидя рядом с Беловым. Его забота не могла не радовать. Иногда, конечно, он говорит это со злобой или ужасным недовольством, но было видно, что ему не всё равно. И это грело сердце, хотя Сергей и не показывал. Первый час прошёл шумно, ведь, как только все собрались, всё обсуждение игры пошло по второму кругу. Началось это: «Если будем переигрывать, давайте…» и так далее. Все уже реально свыклись с мыслью, что всё возможно, и они могут пойти туда снова. — А ты как думаешь? — присев на корточки у стула Серёжи, спросил Модестас. Первый молчал, пока все говорили. Ничего нового. Второй же уже рассказал, что думает об этой ситуации, успев проронить десяток ругательств на литовском, хотя говорил всего пару минут. — Не знаю даже, — выдохнул тот, а потом снова прикрыл глаза. — По правилам, финальная сирена уже прозвучала, да и на последних трёх секундах кажется нельзя брать тайм-аут. Он будто бы уже думал об этом. И не единожды, как заметил литовец. Но он не знал, что ответить на такие слова, ведь, как сам думал, их всё-таки отпустят с золотыми медалями, ведь Олимпиаду и так продлили на день. — Коленка болит? — спросил затем он, положив горячую ладонь на ногу комсорга, от чего тот резко выдохнул от неожиданности, открыв глаза и найдя ими его. Со стороны они выглядели очень мило. Но команда была немного подальше от стола. Так что Сергей мог спокойно ответить: — Когда ты трогаешь, не болит. Это была правда, ведь, когда Паулаускас касается Белова, все его мысли заполняются им, а не болью. Это спасало в каждый раз. А тот лишь усмехнулся такой откровенности. Хотя и знал, что сейчас коленка не болит, ведь обезболивающее ещё действовало, а лицо Сергея было спокойным, хоть глаза и прикрыты. — Коркия поставил бутылку чачи на то, что мы будем переигрывать только потому, что баскетбол любит американцев больше, чем нас, — затем рассказал Модя, продолжая держать руку на чужой коленке. Хотя, чужая ли? Скоро она, и не только она, станет полностью его. Сначала надо привыкнуть, да и узнать точно, есть ли у него сердце Белова… а потом думать о нём полностью. На его рассказ Серёжа улыбнулся. Как похоже на Мишико. Хотя он всем сердцем будет верить в справедливость, голова всё равно будет оценивать трезво. — А ты как считаешь? — тихо спросил тот в ответ, наконец снова подав голос. — Ты не слышал? — удивился литовец, думая, что его пламенную речь услышал каждый, кто был в этой столовой. — Твои оры на литовском, наверное, никто не понял, — хмыкнул тот. Теперь он отыграется своими шутками, ведь, если Модестас наоборот стал менее грубым и резким по отношению к нему, то он станет свободнее, и будет подкалывать его целыми днями, пока не закончатся поводы (а они не закончатся). Литовец закатил глаза, а потом подумал, что и вправду мог не заметить, что говорил не на русском, пока объяснял им всё. Поэтому он уже спокойно начал объяснять свою точку зрения Белову, который внимательно слушал, смотря ему в глаза. — Серый! — позвал его вдруг кто-то, но потом осёкся, заметив его. Модестас повернулся к ребятам, продолжая держать руку на коленке вышеупомянутого, так же сидя на корточках. Вышло как-то неловко. Особенно, когда они увидели его недовольный взгляд, будто их оборвали на очень важном моменте. — Что? — прервал паузу Сергей, смотря на сокомандников бесстрастным лицом. — Ты будешь ставить? — наконец договорил кто-то, а в голосе лишь стыд. Паулаускас наконец-то встал и убрал руку, чтобы затем подать её развалившемуся на стуле комсоргу. На что ставить-то? Ребята раздвинулись, до этого стояв в тесном кругу вокруг маленького столика, когда к ним подошли серьёзные Белов и «Модест». — Мы поставили всё, что у нас было, — хмыкнул кто-то. Сергей покопался в карманах, и вытащил оттуда две сотни. Найти деньги было несложно, сложно было решить, на что ставить. Хорошо, конечно, верить в хорошее, но, если они будут переигрывать, он кучу денег соберёт. — Плюс один, — констатировал Саша, записав двести рублей под словом «Везучесть». На что ещё Белов мог поставить? Он верил в них почти так же, как и Гаранжин. Дальнейшие два-три часа они маялись ерундой. Ели, пили, обсуждали что-то. Кто-то всё-таки заснул на мягком диванчике, а другие даже не отдыхали. Атмосфера была приятной, хоть и в любую секунду могли принести плохую новость. — Как же я устал. Jūs negalite įsivaizduoti, — выдохнул как-то Модестас, откинувшись на спинку стула. — Ты даже ещё не доиграл первую игру, — хмыкнул Белов, покрывшись тузом. — Я и так знаю, кто проиграет, — недовольно ответил тот, глядя на свои восемь карт, среди которых не было ни одного козыря, и на карты соперников, которых осталось уже по штуки три-четыре. — Не хандри, — снова хмыкнул Сергей, подкинув Алжану пиковую десятку, чтобы он всё взял. — Вот у кого куча козырей, — протянул с досадой Саша, а затем «сходил» на Паулаускаса тремя шестерками, которые остались у него ещё с начала игры. — Да бл… — начал было тот, но в столовку кто-то прибежал с таким видом, будто бы бежал километров десять без остановки. Этот кто-то подбежал сразу к их столу, пока остальные подошли ближе. Что, сейчас решится их судьба? Ну, судьба Модестаса так уж точно… — Что там? — спросил спустя минуту Сергей, ибо другие не осмелились бы. Ему самому было страшно, а другим так уж точно. На их лица было больно смотреть, но лица Гаранжина и самого Белова были спокойны. В миг веселье куда-то пропало, оставив лишь напряжение. — Переигровка!.. — крикнул Башкин. Лица у всех тут же потускнели, но Белов даже не успел взглянуть на Паулаускаса, как тот продолжил: — …Через четыре года в Монреале! Послышался крик Саканделидзе, который тут же вспомнил о чаче, которую поставил Коркия. За ним очнулись и другие, снова испытывая ту радость, что и прошлой ночью. — Я так и знал, — хмыкнул Сашка тихо, что только рядом сидящие Модя и Сергей могли услышать. Сами они смотрели друг на друга пытливым взглядом, пытаясь не оторвать его первым. Теперь они по-настоящему свободны. — Ребята, вы чего? — подбежал к ним Едешко. — Мы чемпионы! Вот он заставил их отвлечься от друг друга, а затем и встать с места. Странно было играть в гляделки в такой ситуации, но за то они узнали обо всех эмоциях, что бушевали в них двоих. — УРА!!! — кричал кто-то очень возбуждённо. Другие его поддержали, а затем постепенно начали успокаиваться. Всё-таки сейчас их победа не чувствовалась так, как ночью, когда они все горячие и потные обнимались и чуть ли не целовались со всеми подряд. — Теперь всё хорошо? — тихо спросил Паулаускас. Серёжа не понял, нахмурившись. Они стояли рядом с командой, снова положив руки на плечи друг друга. Хоть так они выглядели как друзья, а не парочка. — Раз переигрывать мы не будем, я могу затащить тебя в свою настоящую постель? — наклонившись к его уху, спросил снова тот. Белов искренне рассмеялся, явно не ожидав такого вопроса. — Хоть на руках понеси, — ответил он спустя пару секунд, снова ухмыльнувшись. И как же литовцу захотелось убрать эту довольную ухмылку своими губами. Jūs negalite įsivaizduoti.