Мы ранены грустью, но где-то на дне наших глаз я вижу надежду, Все эти чувства — фанфик по фэндому «Не лечи меня», «Огонь»

Мы ранены грустью, но где-то на дне наших глаз я вижу надежду

23 февраля 2022 г. в 01:57

Настройки текста

Примечания:

Тут Серёжа Зотов опять стал Сашей потому что слишком много Сергеев на один квадратный метр, есть Юля Пчёлкина и Игнат Бустер. Ну и еще пара оригинальных персонажей, не пугайтесь. Ну и Макс как всегда с кудрями. А у Ильи еще не отросли усы как у сами знаете какой лисы.

Если бы Илью попросили описать, насколько сильно он влип, то достаточно было просто показать его галерею в телефоне. Полностью забитую нечеткими, но живыми и веселыми фотографиями, где практически на каждой виднелась кудрявая белобрысая голова и широкая улыбка. Вопрошающий тут же бы понял: Илья был влюблен по уши. Начиналось все совершенно невинно. К концу первого курса у них собралась компания. Сережа, с которым Илья вскладчину еще после первого семестра начал снимать квартиру в Бутово, познакомил его со своим давним другом. Игнат оказался тем еще экземпляром, профессионально мешающим не только языки в своей речи – русский, украинский и английский, – но и алкоголь на тусовках. Вместе с Игнатом появилась Юля с журфака. У Ильи вообще-то по жизни была практически хроническая непереносимость вот таких вот активисток, которых когда-то выдвинули на общественные работы и до сих пор не могли задвинуть обратно, но Пчелкина оказалась своей в доску. Потом Сережа нашел себе Наташу, совершенно очаровательную голубоглазую девушку с физмата, способную пить коньяк и решать всеми ненавистный, непонятно зачем впихнутый в программу второго курса матан одновременно. В комплекте с Наташей шла ее лучшая подруга, Полина. Полина была рыжая, шумная и отчислялась уже два раза. Казалось, в универе ее держит только театральная студия, и вот оттуда она уходить не собиралась ни под каким предлогом. В сентябре Поля начала встречаться с Саней, первокурсником академии МЧС, простым, как три рубля, чуть даже глуповатым, но так искренне влюбленным в нее. И вот тут наступил пиздец, потому что Саня в какой-то из вечеров, когда они все в очередной раз собирались у Ильи с Серегой, привел своего друга. Максима, чтоб ему неладно было, Шустова. И Илья пропал. Макс зашел к ним в квартиру, неся на плече гитару, которую тут же аккуратно снял и, посмотрев с высоты своего огромного роста на всех высыпавших в коридор, отдал ее почему-то Илье. Третьяков послушно вцепился в доверенное ему сокровище и замер, разглядывая гостя. У Макса были золотые кудри, серые ясные глаза и широкая добрая улыбка. Смотря на нее, Илья не мог не улыбнуться в ответ. А потом Шустов стянул с себя олимпийку – начало октября уже не баловало теплом, – и Илья увидел его руки. Это тогда он только восхитился и тут же отмел шальную пьяную мысль, что в такие руки хочется сдаться без боя. А теперь, год спустя, у Ильи была отдельная коллекция фотографий этого анатомического помешательства: крепких, жилистых рук с проступающими венами и длинными пальцами. Они у Макса всегда были с коротко стриженными ногтями и мозолями на ладонях и подушечках. То ли от постоянной игры на гитаре, то ли от вечных тренировок – как потом выяснилось, Макс тоже был из академии, и гоняли там нещадно. Илья и сам не знал, в какой момент случилось непоправимое, и он так сильно увяз в этой влюбленности. Это могло произойти, когда Макс после практически опустошенной бутылки коньяка взял в руки гитару, ударил по струнам и запел. Могло произойти, когда Илья безобразно напился и отключился первым, а наутро проснулся в собственной кровати, укутанный в одеяло. В комнате было темно, кто-то занавесил шторами окно, а на табуретке рядом стоял стакан воды и белела таблетка. Не пил крепкое в тот день только Шустов, у него в восемь утра был поезд домой. А возможно, все случилось тогда, когда Илья раздумывал, идти ли ему на пару по физре, и Макс написал в общий чат, может ли кто-нибудь ему кинуть пару косарей до стипендии, а то он тут щенка нашел, и надо бы его в ветеринарку свозить. Илья сорвался к нему через пол-Москвы, чтобы вместе наскрести сначала на такси, а потом и на прием. Третьяков помнил встревоженный взгляд Макса в тот момент, как он осторожно пытался держать лижущего ему руки – блядство, эти руки, – щенка, как нервно дергал ногой, ожидая ветеринара, и как благодарно смотрел на Илью, когда тот предложил взять собаку к себе, пока девочки занимаются поиском ей хозяина. Серега, конечно, чуть не выселил его вместе с этим щенком, но огромная кудрявая тень у Ильи за плечом глядела осуждающе и умоляюще одновременно. Поэтому Серега, конечно же, смирился, пускай и ворчал для вида первые три дня, а потом Наташа провела долгую воспитательную беседу, и тот заткнулся окончательно. Масштаб катастрофы Илья понял не сразу. Он вообще был влюбчивым, а Макс не мог не нравиться – огромный, ласковый, с какими-то дедовскими шутками, обезоруживающей улыбкой и сумасшедшей тактильностью. Третьяков не помнил, чтобы он столько кого-то касался в жизни, но к Максу тянуло, как к солнцу. А тот был вроде и не против. Проблемы начались, когда Илья осознал, что это вообще не дружеское очарование. Друзьям не хочется вылизать руки, их не хочется оседлать прямо на скрипучем диване в раздолбанной общаге на дне рождении Пчелкиной. Никто не представляет пальцы друзей, когда растягивает себя, и тем более, не дрочит на хриплый бархатный голос, обрамленный гитарным звучанием. Поэтому грустным апрельским утром второго курса, сидя рядом с сонным Максом, в очередной раз оставшимся у них ночевать, и залипая на то, как длинные пальцы путаются в примятых кудрях, Илья был вынужден признать, что он влюбился. Окончательно и бесповоротно. Тогда Третьяков еще надеялся, что оно само как-нибудь рассосется. Ну, как девяносто процентов проблем, которые он игнорировал. К сожалению, именно эта вошла в ту исключительную десятку, которые не только не исчезли волшебным образом, но и разрослись до размеров пиздеца. Другого объяснения, почему его так крыло даже через полгода, у Ильи не было. И вот теперь, спустя целый год знакомства, колесо Сансары завершило свой круг, и Илья оказался в той же самой точке – в осеннем полумраке раннего утра, восхищенным взглядом смотря на Макса, обнимающего гитару. Они сидели на темной пустой кухне квартиры, в которую буквально пару недель назад переехали Наташа с Полиной, захватив с собой еще одну свою однокурсницу. Вещи сюда перетаскивали всем мужским составом, катаясь с огромными сумками по метро с одного конца Москвы на другой. И вот, обустроившись, девочки пригласили всю их честную компанию проверять на прочность соседей. Краш-тест закончился в два, когда почти все разбрелись по лежбищам или домой. Серега с Наташей смотались в пустующую бутовскую квартиру, оказавшуюся всего в паре станций отсюда. Поэтому Илья планировал заявиться домой как можно позже. Они с Максом остались вдвоем за столом, на котором стояла миска с салатом, валялись несколько полупустых пачек чипсов и громоздились стаканы с кружками – пили из всего, что хотя бы отдаленно напоминало емкость. На кухне было темно, один только фонарь тоскливо светил в окно желтоватым мягким светом, делая Макса, сидящего напротив с гитарой, каким-то совсем неземным. Илья склонил голову, рассматривая его. Шустов улыбался, смотря куда-то вдаль, и перебирал пальцами струны, играя что-то тихое и знакомое. У Ильи от всего этого внутри разливалось тепло, и, возможно, его можно было бы списать на алкоголь, но такое случалось слишком часто при взгляде на Макса. Третьяков опустил глаза и, залипнув на пальцах, снова почувствовал, как вспыхивают щеки – он так и не научился спокойно смотреть на эти руки. Сильные, крепкие, наверняка потрясающе ощущающиеся на коже. – Как думаешь, ты бы смог целый день отвечать только строчками из песен? – чтобы как-то отвлечься, спросил Илья почему-то шепотом. Макс улыбнулся краешком губ и вскинул взгляд на Третьякова. У Шустова были невероятные глаза. Серые, как грозовое небо, Илье даже казалось, что иногда он чувствует запах озона, просто смотря в них. Они завораживали, и Илье нравилось, как они меняли оттенок от чего угодно. Сегодня, например, на Максе была желтая толстовка, из-за чего глаза казались почти голубыми. Сейчас же, в темноте, было практически невозможно рассмотреть цвет, но Илья все равно завис, не отводя взгляда и чувствуя, как плывет весь остальной мир. – Да запросто, – так же тихо ответил Макс, и, сменив положение пальцев на грифе, пропел: – Все так просто, мы ушли в открытый космос, в этом мире больше нечего ловить. Илья довольно усмехнулся и покачал головой. Отчаянно хотелось целоваться. У него вообще всегда так было: как только напивался, губы будто горели огнем, потушить который можно было только прижавшись к другому человеку, урывая хоть крохи любви. Но если раньше подходил кто угодно, то теперь кроме Макса Илья вообще никого не хотел чувствовать. Пробовал, но все было не то и не так. – Я в тебе не сомневался, – Илья уселся поудобней и, поняв, что у него окончательно затекли ноги, подобрал одну из них под себя, а вторую, согнув в колене, поставил ступней на край стула. Сквозняк из приоткрытого окна тут же приятно скользнул по открывшимся лодыжкам, и Третьяков блаженно выдохнул, закатывая край легких клетчатых штанов еще сильнее. Макс сбился с мелодии, замерев на месте и внимательно следя за неспешными, чуть неуклюжими движениями пальцев Ильи. Третьяков кинул вопросительный взгляд на друга, отчего Макс вдруг смутился, перехватил гитару и отставил ее в сторону. – Я так давно не играл, – вдруг признался Илья, смотря как Макс удивленно повернулся, выгнул бровь и приготовился слушать. – Я класса с девятого брал уроки гитары, целых два года. А потом как-то забросил, – и пожал плечами. Шустов растянул губы в улыбке и приглашающе кивнул на свою, на что Илья отрицательно покачал головой. Не сегодня уж точно, он языком-то еле шевелил, а тут такая ответственная миссия. Еще и перед Максом надо не опозориться. Он лучше притащит из Самары старую отцовскую гитару и по урокам на Ютубе все вспомнит. Хотя от мысли, что Макс мог бы его снова научить, стало жарко. Услужливая фантазия подкинула кадры, как они могли бы сидеть на диване бок о бок, пока Макс бы прижимался к нему грудью, одной рукой помогая ставить ему аккорды, а второй прикасаясь к его ноге. Тогда можно было бы повернуться и провести носом по шее, будто случайно, вдыхая легкий древесный запах. Или… Илья сам себе дал мысленную затрещину, но на будущее записал – найти порно с таким сюжетом и как следует подрочить на него. – Что, девочек собирался кадрить? – усмехнулся Макс, смотря на закатывающего глаза Илью. Третьяков хмыкнул. Ну, закадрить у него и правда получилось, но не девочек, а своего собственного преподавателя по гитаре, Дениса. Тот учился на втором курсе филфака и пел в группе, а репетиторством зарабатывал себе на записи альбомов. Его Илья и завалил в первый же месяц учебы, поэтому и играл до сих пор неважно, так, серединка на половинку. На уроках они больше сосались, чем песни учили. Да и бросил он гитару, потому что с Дэном разошлись. Максу же эту душещипательную историю Илья рассказывать не горел желанием, поэтому просто ответил: – Собирался, – а потом, тяжело вздохнув, добавил, – не вышло. – Ну, у тебя и без этого неплохо получается, – внезапно ответил Шустов, а когда Илья поднял на него удивленный взгляд, схватил какую-то конфету и принялся сосредоточенно ее разворачивать с самым непринужденным выражением лица. В груди екнуло, но Третьяков упрямо отогнал от себя непрошеные мысли, приглядевшись и заметив чуть покрасневшие щеки Макса. Но тут же прочитал сам себе лекцию. Пили они наравне, а тут душно, – Макс парень горячий, ему жарко, вот и раскраснелся. Нечего себе тут надумывать, Илюшенька. Это только ты тут хочешь эти пальцы гребаные, сейчас шоколадом перепачканные, облизать. И чтобы Макс их как можно глубже в горло пихал, а ты только скулить жалобно мог и выгибаться от прикосновений другой руки. Илья шумно выдохнул, пытаясь собраться, но нарисовавшаяся картина так и стояла перед глазами. Макс его страданий не облегчал, шуршал оберткой от конфеты, складывая ее и вертя в пальцах. Оригами он там что ли занялся, на все руки мастер? Как оказалось, именно этим. Шустов поставил перед Ильей кривого журавлика и обезоруживающе улыбнулся. Третьякову захотелось побиться о стол головой. Пока он со стояком справиться пытался, этот ему птичку принес. Добытчик. – Научишь? – с нервным смешком спросил Илья, беря в руки журавлика и, покрутив его немного, сунул в карман штанов, клятвенно пообещав себе, что его выбросит, а не поставит на полку в своей комнате. Он не влюбленная школьница, он выше этого. – Для этого нам понадобится бумага и трезвый ум, – хмыкнул в ответ Макс, потягиваясь и широко зевая, – так что, давай потом? А сейчас баиньки, – он кивнул в сторону комнаты, где, как помнил Илья, для них был разложен диван. Спать не хотелось совершенно. Илья прикидывал, как ему сейчас придется раздеваться, ложиться рядом с Максом и пытаться не думать что будет, если он подкатится поближе, уткнется носом в спину, забросит на него руку и прижмется всем телом. Илья отлично понимал – он будет до будильника смотреть в потолок и пытаться дышать ровно, не представляя, как бы было замечательно целовать сонного и растрепанного, только продравшего глаза Шустова. Он повернулся к окну. За панельными домами брезжил рассвет. Тихо подкрадывалась настоящая хмурая осень с дождями, лужами и низким серым небом, давящим не хуже удушающего одиночества, идущего рука об руку с непроходящей влюбленностью. Стало так жалко себя, что Илья просто махнул рукой, подхватил стоящий недалеко рюкзак, выудил оттуда наушники, и, не смотря на опешившего Макса, сосредоточенно начал распутывать их. – Ты куда? – обеспокоенно спросил Шустов, подаваясь вперед. Илья посмотрел на него, но тут же отвел глаза. Подрубил наушники к телефону, закрыл рюкзак и уже сделал шаг в сторону коридора, как все же понял, что нужно объясниться: – Я, пожалуй, домой, – взгляд Макса разом потускнел, но Илья проигнорировал укол вины. – Пешком пройдусь, проветрюсь, – он постарался выдавить из себя улыбку, – а ты спи. Когда еще будет такая возможность? Макс нахмурился, посмотрел на замершего в проходе Илью и с тяжелым вздохом принялся стягивать с себя толстовку. Илья нахмурился, смотря как Шустов выпутывается из даже на вид теплой вещи и остается в одной серой футболке с издевательской надписью «Если я гореть не буду, кто тогда осветит путь». Илья покачал головой: Макс – МЧСник, но даже для него юмор был настолько черным, что в глазах потемнело. Именно из-за шутки, да, а не потому, что у Макса задралась футболка, обнажая крепкий торс и эти невозможные косые мышцы. – Держи, – Шустов протянул толстовку ничего не понимающему Илье, – там сейчас прохладно. А я все равно днем буду возвращаться, не замерзну. Илья еще секунду поколебался, но все же скинул рюкзак на пол и натянул предложенную вещь. Со всех сторон тут же окутало теплом и запахом самого Макса – древесным, тяжелым, оседающим горечью на языке. Илья недовольно прикусил щеку, с пятнадцати так не крыло, а тут вот, здравствуйте, приехали. – Спасибо, – он коротко улыбнулся, а потом, все же решившись, потянулся и быстро обнял замершего Макса. Илья постарался не анализировать, потому что ему вдруг показалось, что Шустов подался к нему всем телом и попытался обнять в ответ. – И доброй ночи. Макс наверняка махнул ему на прощание рукой, но Илья уже не видел. Он наощупь добрался до коридора, даже не включая свет, сунул ноги в свои светлые кроссы и, тихо прикрыв дверь, наконец вырвался из духоты квартиры. Сердце билось где-то в районе горла. Всю дорогу до дома, будто бы издеваясь, плейлист подкидывал те самые песни, что сегодня играл Макс. И будь у Ильи больше воли, он бы обязательно с этим что-нибудь сделал. Но он не собирался.

***

У Ильи был четкий план на этот вечер – постараться не умереть. Хотя очень сильно хотелось. Он, отпахав целую смену, чувствовал себя выжатым, как лимон. Вызовы сегодня были как на подбор – совершенно идиотские, словно весь район разом сговорился бить тревогу по каждому чиху. Илья подвывал вместе с Ариной, новым врачом, пришедшей на скоряк буквально недели две назад. Она закончила мед и сдала аккредитацию каких-то полгода назад, поэтому Илья сегодня вообще не стеснялся в выражениях, высказывая все накопившееся недовольство и понося преподавателей, циклы и пациентов на чем свет стоял. Арина согласно кивала головой и иногда добавляла что-то едкое. У самой, видимо, до сих пор не отболело. Поэтому возвращался Илья домой пешком, слушая дикую и крайне агрессивную подборку, и накручивал себя еще больше. В квартиру он зашел с маниакальным желанием погрызть что-нибудь металлическое и жалел, что кидаться ножами не в кого. Серега, во-первых, еще, скорее всего, спал, а во-вторых, этого не заслуживал. Илья уже начал стягивать кроссовки, как внезапно заметил лишнюю пару обуви. Огромные черные лыжи, форменные ботинки, какие могли принадлежать только одному человеку из его окружения – Максу, – сразу бросились в глаза. Сам Шустов нашелся восседающим на кухне рядом с сонным Серегой. В восемь, блин, утра. Илья замер в дверях, непонимающе хлопая глазами и смотря на Шустова. Тот в своей синей форме – еще один больноублюдочный кинк Ильи, про который он, конечно же, никогда никому не скажет, – с улыбкой что-то рассказывал уставившемуся в стол Сереже, а когда в его поле зрения появился Третьяков, перевел взгляд на него и улыбнулся еще шире. – Доброе утро, – как-то слишком нежно сказал он, на что Илья растерянно хлопнул глазами и на автомате выдал: – Хуютро, – сделал пару шагов к холодильнику, достал оттуда уже начавший темнеть банан и со счастливым вздохом от того, что можно ничего не готовить, повернулся обратно к ребятам. Макс смотрел на него насмешливо, отчего в голову Ильи закралась мысль, что двигается он отнюдь не так непринужденно и расслабленно, как ему сейчас бы хотелось. Скорее всего, после ночной смены мозг тормозил жутко, но Илье еще нужно было до третьей пары успеть написать несколько карточек, поэтому голове неплохо бы начать работать. Иначе всему гениальному плану по выполнению пятилетки за три дня кранты. – Ты чего в такую рань? – задал вполне логичный вопрос Илья, забираясь на единственную свободную табуретку с ногами. Два косых разреза на темных джинсах тут же обнажили острые коленки. Илья недовольно почесал одну из них и надкусил банан. Побарабанил пальцами по столу, а потом, отвернувшись, щелкнул кнопкой на электрическом чайнике – кофе сейчас был жизненной необходимостью. А когда повернулся обратно, увидел непривычно тяжелый и темный взгляд Макса, внимательно рассматривающего его. – Срань, – заторможенно отозвался Серега, протягивая Илье ладонь. Третьяков с усмешкой ее отбил. Пинг высокий сегодня был не только у него одного. – Я Сереге одну из палаток в багажник закинул, – пожал плечами Макс и, заметив, как удивленно вытянулось лицо Ильи, со вздохом уточнил: – Ты же помнишь, что мы на выходных собрались в лес? Илья не помнил. Он вообще ничего уже не помнил с этой учебой и работой. Он вчера на полном серьезе завис, когда у него спросили год рождения. Он понятия даже не имел, как соглашался становиться приманкой для комаров и позором их внезапно созданного общества любителей дикой природы. Илья мысленно прикинул, что в последний раз он был в лесу с палатками лет так семь назад и, признаться честно, экспириенс показался Третьякову сомнительным, повторять он бы его не хотел. Но Макс, сидящий напротив, смотрел с такой надеждой, что Илье ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть, подняться на ноги и отправиться за кофе. Шустов молча передал ему свою опустевшую кружку, намекая на добавку. Илья вздохнул. Если бы Макс знал, с какой легкостью он из него веревки вьет, то на какой-то жалкий кофе размениваться бы не стал. А если бы узнал еще и причины, то, скорее всего, съездил бы по морде. Третьяков кинул быстрый взгляд в сторону Макса и мысленно сам себе дал подзатыльник – ничего себе, он тут драму развел на пустом месте. Кто-кто, а Макс бы точно его не ударил. Скорее всего, узнав о чувствах, улыбнулся бы так снисходительно, как только он умеет, положил свою огромную лапищу на плечо и толкнул какую-нибудь вдохновляющую речь. С него бы сталось, тот еще балабол, запиздит даже мертвого. – Конечно помню, – ставя перед Максом кружку и смотря, как тот смиренно чего-то ждет, соврал Илья. А потом осознал, что этому брутальному лохматому недоспасателю нужно в кофе обязательно добавить молока, и со вздохом пошел к холодильнику. – Но если я там умру, знайте, я просто пытался быть хорошим другом. – Ну, я тебе не дам погибнуть, – хмыкнул Макс, принимая из рук Ильи бутылку, – зря, что ли, учусь? Илья довольно хмыкнул, плюхаясь обратно на свое место и начиная поочередно открывать все стоящие на столе банки. В одной из них обнаружился мед, Третьяков удовлетворенно заурчал и, отломив лежащий на столе хлеб, запустил туда кусок, щедро зачерпывая липкую массу. И только после этого вспомнил, что хорошо бы поделиться находкой с гостем. Поэтому, запихнув в рот целый ломоть, протянул мед Максу. Тот насмешливо вскинул брови, но принял подношение. У Ильи была программа максимум – опять не залипнуть на руки Макса, одна из которых обхватывала банку практически целиком, – он ее, конечно же, совершенно бездарно провалил. И понял это, только когда Серега с шумом отодвинул табуретку. – Я, конечно, все понимаю, – проворчал тот, допивая кофе одним глотком, – но смотреть на эти пляски в восемь утра – уже перебор. Извиняйте, пацаны, – и, поставив кружку в раковину, скрылся за стеклянной дверью. Илья уже хотел было крикнуть вслед, что именно Серега имел в виду, но передумал, взглянув на Макса. Тот, кажется, резко смутился. Во всяком случае, спрятал глаза и, видимо, на автомате зачерпнул мед пальцем. Илья вздрогнул, в горле резко пересохло. Макс, ничего не подозревая, поднес руку ко рту и облизнул, собирая с костяшек чуть потекший мед языком. А потом вскинул взгляд на Илью, посмотрел прямо и непонимающе, продолжая обхватывать подушечки губами. Сердце, кажется, до этого бившееся через раз, сделало какое-то феерическое сальто, и, будь это проект «Танцы», Мигель бы точно взял его в команду. А Илье поплохело окончательно. Его разрывало на части. Одна хотела податься вперед, прямо через стол и, вытащив липкие сладкие пальцы из Максова рта, самому облизнуть их, пристально глядя в серые, смотрящие прямо в душу, глаза. Другая же вопила дурниной, стучала половником по полу и требовала убраться отсюда подальше. И подрочить. Илья же был согласен со всеми вариантами сразу, но не мог пошевелиться, просто смотрел и плавился. А еще благодарил всех известных богов в алфавитном порядке, что додумался сегодня надеть огромную желтую толстовку. Максову толстовку. Блядь. Все эти неоднозначные взгляды Шустова разом обрели смысл, и Илья вдруг почувствовал себя неуютно. Точнее, дошел до крайности в этом состоянии, потому что начал он чувствовать дискомфорт еще с того момента, как его вставший член оказался в тисках узких джинсов. То есть, практически сразу, как Макс начал эти свои выкрутасы с пальцами. – Прости, я только сейчас понял, – севшим голосом пробормотал Илья, натягивая рукава толстовки ниже и будто пытаясь спрятаться в ней, – я постираю и отдам, просто вечером спешил сильно. Вот и схватил первое, что попалось под руку, – и постарался улыбнуться. Пиздел, глядя прямо в глаза. Илье стало даже слегка стыдно, насколько это было неправдой. Он вообще три дня не вылезал из нее и тащился, как удав по стекловате, когда вдруг снова улавливал начинающий уже выветриваться запах Макса. Серега закатывал глаза, видя Третьякова в этой толстовке, а Юля, с которой они вчера внезапно пересеклись на мероприятии – с той лишь разницей, что Илью туда обязали пойти, а Пчелкина это все организовывала, – осмотрела его с головы до ног, сфоткала и сказала, что ему идет. Илья только бессильно щелкнул в ее сторону зубами и даже ответить ничего не смог, сам прекрасно осознавал масштаб бедствия. – Все в порядке, – улыбнулся уголками губ Макс, но Илья видел, тот внезапно как-то потух, – отдашь, как сможешь. Все равно, видишь, – Шустов обреченно махнул на себя, явно имея в виду форму, в которой обязан был ходить шесть дней в неделю. – А мне нравится, – бездумно ляпнул Илья в надежде приободрить и сам себе же и выстрелил в ногу. Макс как-то странно нахмурился и недоверчиво взглянул на Третьякова, который, ощущая всю нелепость ситуации, спрятался за кружкой с кофе, старательно пытаясь в ней захлебнуться. На его несчастье, не выходило. Когда Илья уже почти все вылакал и снова вспомнил про ненаписанные карточки – резко стало как-то тоскливо и грустно, – у Макса зазвонил будильник, оповещающий что все, молодой человек, время вышло, вперед и с песней, родина зовет. – До выходных? – небрежно спросил Макс, вылезая из-за стола и одергивая длинные рукава рубашки. Илья попытался не пялиться на манжеты, плотно обхватывающие крепкие запястья. Получалось плохо. – Ага, – облизнув губы, отозвался Илья, а потом, наконец осознав, что окончательно подтвердил свое участие в лесной авантюре, горестно вздохнул, – но если что, знайте, от меня больше вреда, чем пользы. – Беру тебя под свое крыло, дитя каменных джунглей, – в ответ рассмеялся Макс и, на прощание махнув рукой, вышел в коридор. Илья подождал, пока стихнет шуршание и хлопнет входная дверь, а потом запрокинул голову и издал отчаянный протяжный вой. Он чувствовал себя таким влюбленным дураком, что в пору было вешаться.

***

Илья еле отскреб себя от подушки в семь утра в субботу, залез в одежду и, одной рукой запихивая в раздувшийся до совершенно неприличных размеров рюкзак пауэрбанк и средство от комаров, другой держал кружку с кофе. Черным и очень крепким, позволившим в относительном сознании вовремя добраться до вокзала и даже опознать друзей. – Выглядишь как труп, – вздохнула Полина, удобнее перехватывая рюкзак и осматривая Илью с головы до ног. Тот в ответ только широко зевнул и натянул капюшон на голову, высказывая молчаливое презрение ко всему сущему. – Как хоть ты в метро не потерялся в таком состоянии? – Привычно, – буркнул Илья, пиная кроссовком хмыкнувшего Саню, смотрящего Третьякову куда-то за спину. Илья тяжело вздохнул и закрутил головой в поисках автоматов с билетами на электрички, мысленно желая Сереге и всей той счастливой компании, что поехала на машине, легкой дороги и попутного ветра в сраку. Потому что Илья сейчас бы совершенно не отказался натянуть наушники, прислониться к стеклу и поспать еще часик. Но в комфортных условиях уехали Юля, Настя, Игнат, Макс и счастливый обладатель ласточки – Серега. С другой стороны, в машину они засунули вообще все, что могло понадобиться – от палаток и мангала, до запасных носков и фонарика, поэтому Илья был готов потрястись немного в электричке, только бы не тащить на себе это добро, как вьючное животное. – И чего мы ждем? – еще раз зевнув, спросил он, сонно щурясь в сторону насмешливо смотрящего на него Сани. У того, казалось, чуть ли не с самой первой встречи было такое лицо, когда он смотрел на Третьякова. Сначала просто с любопытством, изучающе, а потом все больше с какой-то насмешкой. Илью это бесило безумно, однако предъявить было нечего – Зотов был образцом дружелюбия и тактичности, но вот такие вот взгляды все равно нервировали. Пару раз Илья порывался спросить, что, блин, с ним не так, но Саня с поразительной ловкостью соскакивал с этой темы, из-за чего Третьяков чувствовал себя дураком и бесился еще больше. – Меня, – внезапно раздалось откуда-то сбоку, и Илья вздрогнул. Тут же обдало знакомым теплом, а перед носом появилась лапа с огромным зеленым стаканом кофе. Илья в ту же секунду вцепился в него, словно клещ. И только потом сообразил поднять голову, чтобы столкнуться с привычно ласковым взглядом серых глаз. Макс возвышался над ним, стоя совсем рядом, мгновенно влезая в личное пространство и притираясь плечом, но Илья не чувствовал ни грамма дискомфорта. Наоборот, расплылся в совершенно дебильной улыбке, смотря на заспанное лицо Шустова, слегка опухшие красные глаза и растрепанные кудри, сейчас золотящиеся в свете осеннего яркого солнца. Такой – неидеальный, лохматый, но все равно теплый и будто светящийся изнутри, – Макс вызывал желание уткнуться носом куда-нибудь ему под ключицу и остаться стоять так ближайшую вечность. – Привет, – растерянно пробубнил Илья. Отмер наконец, щелкнул пластиковой крышкой питейника, сделал глоток кофе и наконец сообразил, – подожди, а ты разве не с ребятами должен был ехать? Макс в ответ лишь улыбнулся и пожал плечами, мол, так получилось и, ничего больше не объясняя, переключил внимание на Саню. Тот довольно хмыкнул и приветственно протянул руку, которую Шустов пожал, а потом перевел взгляд на Полину и подмигнул ей. Девушка усмехнулась краешком губ и закатила глаза. Минут через десять Илья нашел себя в полупустом вагоне электрички зажатым между пристроившимся у окна Шустовым и сваленными на соседнем сидении рюкзаками. Гитара была осторожно и заботливо положена сверху. Полина, сидящая напротив, тут же склонила свою рыжую вихрастую голову к плечу нежно смотрящего на нее Зотова и закрыла глаза, намереваясь поспать. Саня же вытащил телефон и уткнулся в какую-то игру. Поезд постоял еще минут пять и после невнятного бубнежа про следующую остановку захлопнул двери, а после, скрипя и вздрагивая, потащился в сторону севера Москвы. Илья обреченно вздохнул. Макс рядом, кажется, вообще не чувствовал никакого дискомфорта. Сначала немного повозился, устраиваясь поудобней, потом вытянул из кармана мягких светло-серых штанов наушники и сосредоточенно принялся их распутывать. Илья же, матеря себя на все лады, так и завис, глядя на ловкие длинные пальцы с узловатыми костяшками, сейчас деловито перебирающие белые проводки. Третьяков цеплялся за полупустой стакан кофе, как за спасательный круг, держащий его в сознании. Макса рядом было преступно много – он перекрывал собой абсолютно все: и проносящиеся мимо заборы с невнятными яркими надписями, и чистое голубое небо, и вообще весь мир. Илья чувствовал обжигающее тепло тела Шустова даже через столько слоев одежды и плавился только от того, что прикасался к нему предплечьем и бедром – нагло вжимался в Макса под предлогом, что вещи на соседнем сидении заняли слишком много места. Илья допил кофе одним глотком, пристроил пустой стакан между рюкзаками и только сейчас сообразил – Шустов знал, какой кофе он пьет и откуда именно. На Ярославском забегаловок было много, но Макс выбрал именно ту, от которой Илья плевался меньше всего. А еще он не взял кофе себе или Сане с Полиной, получается, специально заходил туда, только чтобы принести одному ему пол-литровый стакан антиворчащего зелья, без которого Илья был скорее гремлином, чем человеком. Он удивленно нахмурился и повернулся, намереваясь спросить у Макса, что все это значит – тот всегда был внимательным к мелочам, но вот от такой откровенной и неприкрытой заботы сжималось сердце, и, будь Илья девушкой, он бы воспринял это как попытку понравиться, – но не успел, ему в руки тут же впихнули один из наушников, заставляя снова ошарашенно замереть. – Ты же не против? – нерешительно спросил Макс, замечая абсолютную растерянность на лице Ильи. – Мне показалось, это хорошая идея. – Замечательная, – кивнул Третьяков, скользя взглядом по лицу Макса. Тот смотрел пристально, ожидая следующего действия от Ильи, поэтому тот спешно запихнул наушник в ухо и расплылся в улыбке. – Заводи шарманку. Макс тихо рассмеялся и, разблокировав телефон, ткнул ярко-желтую кнопку «слушать», после чего заиграла старая-добрая УмаТурман. Илья с довольным видом откинул голову назад, поворачивая голову к окну, но снова зависая на курносом профиле Макса. Хотелось протянуть руку и коснуться широкой максовой ладони, сейчас лежащей на коленке, обтянутой мягкой тканью треников. Чтобы просто почувствовать этот жар, согреть вечно мерзнущие пальцы и просто стать еще ближе. И несмотря на то, что Илья сейчас и так прижимался почти всем телом к Шустову, хотелось еще больше. Что делать с этим, Илья решительно не знал. Ровно до того момента, пока Макс не обернулся на Илью, и, вдруг мягко улыбнувшись, не сполз чуть ниже, явно стараясь не задеть своими бесконечно длинным ногами свернувшуюся в клубок Полину. А потом откинул свою вихрастую голову прямо Третьякову на плечо. Илья замер, сделал несколько глубоких вдохов и, мысленно наорав на бешено колотящееся сердце, постарался расслабиться. Ничего ведь такого не происходит. Просто они с Максом едут с их общими друзьями провести выходные в лесу, прижатые друг к другу, с одними наушниками на двоих. Совсем ничего. Ни капли странности. Поэтому, решил Илья, ничего не будет, если он сейчас прижмется щекой к мягким кудрям и прикроет глаза. Разве что сердце пропустит еще один удар, а этот момент он обязательно запишет на подкорку, уберет в самый дальний угол памяти и будет доставать только когда снова захочется почувствовать себя счастливым. Кажется, он так и уснул, убаюканный мерным стуком колес, старыми песнями в наушнике и теплом, исходящим от Макса. А проснулся от того, что резко стало холодно – Шустов поднял голову и, отстранившись от него, потряс за плечо. – Вставай, наша станция следующая, – сонно пробубнил он, потягиваясь всем телом и прицельно пиная тоже задремавшего Саню. Тот по-армейски тут же открыл глаза. – Кошмарно, – еще не ориентируясь в пространстве, но уже испытывая практически физическую необходимость вернуть тепло, отозвался Илья, – просыпаться два раза за день просто кошмарно. И уткнулся лбом Максу в плечо, обхватив его руку и прижимая ее к себе. То, что творит он нечто странное, Илья понял только тогда, когда почувствовал, как замер Шустов, кажется, практически не дыша. Проанализировав это, Илья наконец додумался открыть глаза, оценить в какой именно позе они замерли и медленно отпустить Макса. – Сорян, – чувствуя, как начинают гореть щеки, сказал Третьяков, начиная судорожно поправлять рукава толстовки, отряхивать несуществующую грязь с джинсов и рассматривать шнуровку кроссовок, – ты просто теплый. Макс как-то странно хмыкнул, но тут уже поезд начал тормозить, поэтому Илья схватил свои вещи, подал гитару замешкавшемуся Максу и направился в тамбур, где их уже ждали более организованные и менее сонные Саня с Полиной. Возле выхода со станции топтался Серега, наворачивая круги возле пустующей машины – он уже успел смотаться к лесу, высадить ребят с вещами и примчать обратно, забирать вторую партию. – Ну, как доехали? – открывая багажник, спросил он, почему-то поворачиваясь в сторону Сани. Тот демонстративно закатил глаза и ответил: – Замечательно, такое интересное кино показывали, – и аккуратно поставил оба рюкзака, свой и Полинин, в угол. Илья нахмурился, пытаясь понять, когда это ребята успели фильм посмотреть, не очень долго они ехали. Как вдруг Макс, пытающийся пристроить свою гитару так, чтобы она не сильно моталась по всему багажнику, раздраженно фыркнул: – Придурки, – и, обернувшись к Илье, выхватил у него из рук рюкзак, метко закидывая к остальным вещам и демонстративно хлопая крышкой. Саня с Серегой довольно заулыбались. Илья поднял глаза к чистому сентябрьскому голубому небу и пообещал сам себе сразу же, после того как выпьет еще чашку кофе, разобраться в двух вещах. Во-первых, что это сейчас была за непонятная херня вместо диалога, а во-вторых, когда это Серега с Саней успели так спеться. – Ну, мы едем или как? – вздохнула Полина, открывая заднюю дверь и приглашающим жестом показывая, где именно сейчас желала всех видеть. – Конечно, солнце, – Саня легко поцеловал девушку в висок и, оборачиваясь к Максу, заявил, – я на переднее, это мой моральный ущерб, – после чего сел вперед. Серега, проходя мимо Ильи, кинул на него насмешливый взгляд и похлопал по плечу. Третьяков подавил желание пнуть друга для профилактики, еще не сильно понимая за что, просто видя его совершенно гиенье выражение лица и понимая, что ничего хорошего за всем этим не скрывается, но послушно сел в машину, снова оказываясь зажатым рядом с Максом. – Вам жутко повезло, что я ничерта не соображаю, – оповестил Илья присутствующих. Полина рядом хмыкнула. – Но я выпью кофе, разберусь во всем и надеру ваши хитрые задницы, так и знайте. – У меня есть энергетик, – как-то внезапно смущенно отозвался Макс. Илья удивленно обернулся к нему. Шустов резко потускнел и стушевался, кажется даже стал меньше, сгорбившись и собрав все свои длиннющие конечности в один угловатый комок. Но смотрел так же ласково и открыто, только теперь на дне серых глаз притаилась непонятно откуда взявшаяся тоска. Илье захотелось одновременно наорать на довольно лыбящихся впереди мужиков, всего парой фраз заставивших Макса стушеваться, и утащить Шустова в какой-нибудь темный угол, обнимая его, пока тот снова не станет привычной версией себя – шумной и яркой. – И ты молчал? – притворно возмутился Илья, растягивая губы в успокаивающей улыбке и незаметно касаясь максова предплечья. Шустов вздрогнул, но заметно расслабился. – Как ты мог? – и, насколько позволяло пространство небольшой машины, театрально прижал руки к груди, выражая всю скорбь человечества своей позой. – Не драматизируй, – к огромной радости Ильи, усмехнулся Макс, чуть оттаивая и снова начиная светиться, – как доедем, я тебе дам, – и совершенно неожиданно подмигнул опешившему Третьякову. И пока Илья старательно пытался не представлять, что именно Макс там ему даст, а сам Шустов, спешно отвернувшись к окну, смотрел на проносящиеся мимо дома и дачи, Серега сделал музыку громче, игнорируя кусающего губы от сдерживаемого смеха Зотова. – Придурки, – одними губами сказала Полина, ловя взгляд Сереги в зеркало заднего вида. Тот пожал плечами и улыбнулся. Доехали довольно быстро, не прошло и часа. Серега, уже бывавший тут, сосредоточенно крутил руль и уезжал все дальше от турбаз в лес. Забрались они не так уж далеко, но место оказалось хорошее – сама зона отдыха была за излучиной водохранилища, и за последние десять минут поездки им по дороге не встретилось ни одной машины. Что радовало, можно было, вообще никого не стесняясь, орать песни в голос и гулять до утра, как и собирались. Когда они подъехали, все остальные, побросав свои дела, ринулись встречать прибывших, тут же пинками погнав Саню с Максом в сторону довольного Бустера ставить палатки. Серега же, вздохнув, молча пошел таскать бревна под чутким руководством Пчелкиной, устраивая поляну для песнопений на ближайшие сутки. А Илью, сочувственно осмотрев с головы до ног, облили вонючим спреем от клещей, указали в сторону леса и сказали без палок не возвращаться. Взамен Третьяков выклянчил термос с кофе, и мир снова приобрел краски. Следующий час Илья на полном серьезе чувствовал себя муравьем, таская туда-сюда сухие ветки и скидывая их в одну огромную кучу недалеко от еще пустующего места для костра. Потом там появился Макс с лопатой и принялся сосредоточенно рыть яму. Илья, закидывая очередную порцию веток, перехватил насмешливый взгляд Бустера, перенесшего пакеты с едой поближе к бревнам. – Шо малой, – усмехнулся Игнат, подмигивая зависшему Илье. Тот неотрывно смотрел как Макс, крепко сжимая лопату руками, вгоняет ее одним сильным движением в землю и вдавливает глубже ногой, – кудрявый ферзь копает могилу твоей этой гетеросексуальности? – последнее слово он произнес тихо, но по слогам, чем вызвал кривую улыбку у Ильи. – Этот корабль уже давно на дне, – с трудом отводя взгляд, негромко проворчал Третьяков, разворачиваясь обратно к лесу и не замечая растерянного выражения лица Бустера. Тот еще несколько секунд смотрел Илье вслед, потом почесал бороду и, хмыкнув, ушел к окликнувшей его Наташе. Когда Илья снова вернулся, волоча за собой огромную длинную ветку, больше похожую на небольшое дерево, его поджидал Макс. Именно поджидал, прислонившись плечом к стволу сосны, с непонятно откуда взявшимся топором в руках. И широкой доброй улыбкой. – Остальных ты уже убил? – не меняясь в лице, спросил Илья, отряхивая руки от засохшего мха. – Хоть бы темноты дождался, бесстыдник, – и упер руки в бока, насмешливо разглядывая довольного Шустова. – Во-первых, подержи, – Макс отдал ему топор и одним слитным движением стянул с себя толстовку, оставаясь в тонкой майке. Илья сцепил зубы и постарался смотреть Шустову в глаза, – а во-вторых, – повязывая кофту на бедрах, продолжил Макс, – если тебе не сложно, притащи бревна побольше. Можешь прям огромные нести, я их нарублю. – Золото, а не мужчина, – на автомате вздохнул Третьяков, направляясь к лесу и делая пару шагов вперед, прежде чем осознал, что именно сказал вслух. Он медленно обернулся, натягивая на лицо самое беспечное выражение, на которое вообще был способен. И в этот же момент самому себе выговаривая, что именно думает по поводу своих умственных способностей и длинного, как у змеюки, языка, который можно было бы укоротить вполовину и никто бы не пострадал. Макс смотрел на него круглыми глазами, и Илья его отлично понимал. На всех уровнях. Потому что фраза была сказана с придыханием и если была похожа на шутку, то только на несколько процентов. Три из ста, к примеру. Илья, глядя на озадаченного Шустова, растянул губы в беспечной улыбке и поспешил удалиться, втапливая и уносясь в чащу все дальше. С точки зрения Макса это действительно могло показаться бегством, но Третьякову было очень сильно все равно. Илья вообще был уверен, что его влюбленность была абсолютно очевидна каждому. Он, конечно, как мог, держал лицо, но все чаще замечал на себе насмешливые или изучающие взгляды в моменты, когда общался с Максом. То, что его друзья были настолько вежливыми и понимающими, что до сих пор не завели ни один разговор о бессмысленности его щенячьей влюбленности в Шустова, было странно – Серега, к примеру, вообще не страдал такой херней, как чувство такта. Молчал и Макс, за что Илья был ему безмерно благодарен. Третьяков не смог разобраться, что Макс думал по этому поводу, и, если честно, не горел желанием анализировать. Пока Шустов ему позволяет вот так – касаться, смотреть, оставаться рядом, – Илья будет тихонько подвывать в своем уютном болотце студенческой безответной любви. С хмурой рожей, громко топая, Илья с упорством барана таскал все плохо лежащие бревна в округе, даже не поднимая глаз на разошедшегося Шустова. Просто сваливал добычу и уносился обратно. Остановился только когда договорился с собственной совестью – Макс был безумно тактильным, открытым и честным, если бы он не хотел общаться с Ильей, он бы этого не делал. Как, например, с Верой, какой-то юлиной знакомой, пару раз попадавшей на их тусовки. Макс к ней относился нарочито прохладно. Илья когда это заметил, удивился так, что утянул Наташу на балкон крысятничать и выспрашивать, чем это Вера Максу не угодила, может, он что-то пропустил. Наташа тогда посмотрела на него, как на дебила, и доверительно поведала, что это вообще неудивительно, Вера тут вокруг Ильи вторую неделю вьется, с чего бы Шустову с ней любезничать. Ревнует – тогда сказал Третьяков и понятливо вздохнул. И подумал, что ладно, если Максу нравится Вера, то он точно мешать не будет, совет им да любовь. Наташа в тот вечер смотрела на него как-то особенно грустно, а Макс уехал даже не попрощавшись, пока Илья с Верой говорили на кухне. Третьяков пытался как можно прозрачнее намекнуть, что ей стоит посмотреть вообще в другую сторону, а тут ловить нечего. Вера, вроде как, все поняла и на тусовках больше не появлялась. – Этого хватит? – спросил Третьяков, скидывая три больших бревна в довольно внушительную кучу и тяжело вздыхая. Все же ему надо было начать хотя бы бегать, а то физическая подготовка была на три с минусом, Илья был готов исключительно к смерти. Илья со стоном размял плечи, потер поясницу и наконец посмотрел на только что чем-то глухо бряцнувшего Макса. И замер. Шустов выглядел как ебаная влажная фантазия. Взмокший, запыхавшийся, с растрепанными кудрями, он только что прицельно кинул разрубленные поленья к остальным и повернулся к Илье. – Да, должно хватить, – перекладывая топор в другую руку и встряхивая кистью, ответил Макс, – спасибо, – и широко улыбнулся, тут же подхватывая следующее полено и возвращаясь к своему делу. Илья сглотнул и, втянув воздух носом, почувствовал горячий тяжелый запах самого Макса, смешанный с древесиной. И ощутил, как медленно, но верно, начинает заводиться. От всего этого – расслабленной атмосферы, такого горячего и одновременно с этим домашнего Шустова перед глазами, хриплого голоса и уверенных, точных движений. Это было какое-то форменное безумие. Илья смотрел, как Макс замахивается и со всей силы ударяет по бревну топором, раскалывая его на две части. А если лезвие не проходило до конца, застревая глубоко в древесине, одним движением перехватывал полено и, вцепившись в него пальцами, разламывал уже руками. Илья видел, как напрягается каждый мускул на загорелых руках и проступают вены на запястьях. Макс, будто издеваясь, сейчас был в одной серой майке, плотно облепившей крепкий пресс. Во рту было сухо, как в пустыне, а щеки пекло от жара. Илья держался из последних сил, руками за шершавую кору сосны и зубами за остатки здравомыслия, не позволяя себе кинуться вперед и, вцепившись руками в крепкие бедра, встать на колени перед Максом. Чтобы тот зарылся своими пальцами, наверняка тоже пропахшими деревом, ему в отросшие за лето волосы и с силой прижал к себе, позволяя вылизать сначала впалый живот, а потом, стянув до колен нахрен не нужные штаны, взять в рот. Илья практически чувствовал тяжесть чужого члена у себя на языке и крепкую хватку на затылке, а кончики пальцев зудели от невозможности прикоснуться к такому жаркому и разгоряченному сейчас Максу. Илья был уверен – эта сцена будет его главной фантазией на ближайшие пару недель. Потом Макс вытворит еще что-нибудь не менее горячее, и коллекция снова пополнится. Но сейчас Третьяков буквально пожирал глазами высокую фигуру перед ним, пытался запомнить каждое движение, каждый изгиб сильных тренированных рук и то, какое выражение лица у Шустова – сосредоточенное, серьезное, с чуть нахмуренными бровями и губами, сжатыми в тонкую линию. Илья вздрогнул от мысли, что трахаться Макс может с таким же. – Красивый мужчина, – насмешливо сказал кто-то рядом. Илья, не отрываясь кивнул, на автомате продолжая: – В отличных трусах, сидят охуенно, – и вдруг понял, что, во-первых, кто-то явно спалил то, как он бесстыдно залип на Шустова, во-вторых, теперь совершенно бессовестно насмехается, а в-третьих, у него резко охрип голос. Илья кашлянул, обреченно вздохнул и повернулся в сторону довольно улыбающегося Сани. – Чего надо? – Вау, оно функционирует, – весело хмыкнул Зотов, изгибая бровь, – ничего такого, просто решил вас наконец отвлечь и пригласить к распитию спиртных напитков. Макс, – он повернулся к не обращающему на них вниманию Шустову и повысил голос, – хорош, а? Ты тут дров на зиму заготовил, а не на один вечер. Я понимаю, что ты существо лесное, но жить мы тут не останемся, – Саня в два шага преодолел разделяющее их расстояние и выдрал из рук Макса топор. Шустов горестно вздохнул, отряхнул руки и тоскливо посмотрел на друга: – А жаль, – преувеличенно печально сказал он, нагибаясь и собирая несколько поленьев, видимо, чтобы наконец развести костер. А потом кинул быстрый взгляд на Третьякова и попросил: – Илюш, веток притащи немного, сейчас будем жечь. Их пришлось ломать ногами. Илья честно старался сначала, рисуясь перед сидящим поодаль на корточках Шустовым, выстраивающим какую-то хитровыебанную композицию из палок, справиться с ними руками. Но потом плюнул и просто принялся задорно хрустеть ветками через колено. Где-то на четвертой сустав уже начал побаливать. На голени, Илья был уверен, завтра расцветет живописный фиолетовый синяк в цвет мешков под глазами. И только в этот момент он заметил взгляд Макса. Шустов так и сидел возле своего гениального творения и пристально следил за тем, как Илья корячился. Но не комментировал, просто скользил взглядом по худым голым щиколоткам, торчащим из-под закатанных джинсов, по низким придурошным розово-полосатым носкам и по пыльным кроссовкам. Илья остановился, небрежно откинул ветки и, чувствуя себя полным идиотом, упер руки в бока, смотря на Макса в ответ. – Что? – вскинулся он, ожидая чего угодно. От комментариев о своей весьма нелепой работе до тоскливых вздохов о том, что таких как он, в первобытность съедали первыми. Но Макс лишь поднял темный тяжелый взгляд на Илью и, сглотнув, отрицательно покачал головой, снова поворачиваясь к кострищу и пристраивая там еще одну палку. – Зажигалка есть? – нарочито спокойно спросил он, дотягиваясь до стопки каких-то бумажек, любезно оставленных на соседнем бревне Юлей. Та, когда принесла их, проворчала что-то про ссаную стилистику и сказала жечь без сожаления. Илья молча вытащил из переднего кармана красную пластиковую зажигалку – удивительно, как она у него прижилась, до этого Третьяков терял их чуть ли не ежедневно, – и протянул Максу. Тот, скомкав исписанные листы, впихнул их между ветками и поджег. Пламя разгоралось быстро, и постепенно к костру начали подтягиваться остальные. Сначала девчонки, уже успевшие нарезать овощи, принялись шуршать пакетами и раскладывать пластиковые тарелки, потом подтянулись парни, наконец закончившие ставить палатки и теперь требовавшие сатисфакции в виде пива. За разговорами никто и не заметил, как сначала приготовилось мясо, потом оно же и закончилось в рекордно короткие сроки, а пока дожаривались остатки, закатилось солнце и подкрались сумерки. Пока Игнат деловито укладывал шашлык в контейнеры, Макс снова развел бурную деятельность и в считанные минуты разжег новый костер, уже больше и ярче. Все дружно сдвинулись к нему ближе, а следить за огнем назначили Саню, усадив того вместе с Полиной поближе к дровам. Шустов же с широкой улыбкой вжикнул молнией потрепанного чехла и вытащил на свет гитару, такую же потрепанную, всю в царапинах и памятных надписях. Илья вздохнул, он каждый раз собирался с духом, чтобы выклянчить ее у Макса и изучить целиком, может быть, даже набраться смелости и расспросить о всех криво нацарапанных черными маркерами фразах. Но каждый раз что-то останавливало, они с Максом были хорошими приятелями, вероятно друзьями, но Илье было каждый раз неловко лезть дальше: одно дело – просто хорошо проводить время в общей компании, а совсем другое – лезть в душу. Но очень хотелось. – Что поем? – спросил Шустов у рядом сидящего Сереги, на что тот просто пожал плечами, мол, сам выбирай. Зато не промолчала Наташа. – Давай начнем с классики, – она укуталась в теплую куртку на несколько размеров больше и теперь была похожа на очаровательного воробья, – Зверей. – Желание дамы – закон, – широко улыбнулся Макс и начал перебирать пальцами струны. Ребята дружно завыли, узнав старую – добрую «Для тебя» с первых нот. Илья улыбнулся, натянул рукава толстовки на вечно мерзнущие пальцы и, поставив локти на колени, подпер голову, готовясь слушать. Макс пел всегда от души, чуть прикрыв глаза и лишь изредка смотря на лады. Казалось, он знал все песни наизусть, а где не знал мотива, безбожно импровизировал, вызывая легкую улыбку и смех у не сразу понимающих, где подвох, друзей. Илья иногда думал, что он бы вот так вечность мог сидеть, слегка хмельной после нескольких бутылок пива и трех рюмок коньяка – рюмок, это, конечно, громко сказано, пили из пластиковых стаканчиков, – слушая хриплый звучный голос. Все это: сытая усталость, свежий холодный воздух, тепло от костра, алкоголь, голос Макса, – расслабили его настолько, что он уже, махнув на все рукой, просто смотрел на одного Шустова. Не отрываясь, буквально облизывая взглядом, наблюдая как рыжее пламя играется с тенями на немного усталом лице, как сияют? кончики золотых кудряшек в теплом свете, как шевелятся губы, сухие и обветренные, но манящие к себе. Илья на автомате коснулся кончиками пальцев собственных губ, чувствуя, как те гудят от желания целоваться. С одним очень конкретным будущим пожарным с нежным тоскливым взглядом, смотрящим сейчас прямо на него. – Возьми мое сердце, – легко улыбаясь, пел Макс. У Ильи сердце пропустило удар, но он лишь склонил набок голову и начал подпевать, – храни, вспоминай обо мне. Третьяков постарался отогнать тупую боль в районе груди, мысленно уговаривая себя хотя бы один вечер провести без этого всего. Просто наслаждаться хорошей компанией, вдыхать теплый знакомый запах осеннего леса и не жалеть себя. У него на это будет еще целая вечность, а вот это глупое и безнадежное, что засело за ребрами, оно обязательно отболит. А воспоминания останутся. Постепенно компания начала редеть. Сначала Наташа утянула Серегу куда-то в сторону водохранилища, потом пропали Игнат с Юлей. Полина же, посмотрев на все это безобразие, выпуталась из теплого пледа и накинула его на блаженно жмурящегося Илью. Тот уже успел скатиться с бревна и сесть прямо на земле, благо, додумавшись подложить куртку, и теперь довольно наблюдал, как друзья скрывались в одной из палаток. Третьяков понял, что они с Максом остались одни, только когда тот отложил гитару, глухо задребезжавшую от легкого удара о бревно. Шустов поморщился и накрыл струны ладонью, глуша звук. – Я так понимаю, ближайшие пару часов нам лучше в лагере не показываться, – отрывая тяжелую голову от сложенных рук и сонно моргая, протянул Илья. – Хорошая идея, – Макс растянул губы в улыбке и потянулся в сторону полупустой бутылки коньяка, вопросительно смотря на Третьякова. Тот молча кивнул. Пока Шустов разливал, Илья, чуть подумав, перебрался к нему поближе. Они весь вечер просидели, разделенные шумной толпой. С одной стороны, Илье открывался потрясающий обзор на поющего, смеющегося и живо болтающего Макса, а с другой, невыносимо тянуло к нему ближе. Если даже не касаться, то хоть просто быть рядом, чувствовать это тепло. – Как же так, мы не пели сегодня Меладзе, – принимая из рук Шустова пластиковый стаканчик, усмехнулся Илья. В голове громко шуршала ассоциация с мотыльком, огоньком и прочими рифмами, сейчас идеально вписывающимися в ситуацию. Илья вздохнул. Все же этот культурный код вообще никак не вытравить – Меладзе любила мама и слушала чуть ли не каждый день, поэтому Третьяков был гордым обладателем бесполезного багажа знаний всех текстов песен самого лучшего седовласого мужчины эстрады. По субъективному, но авторитетному мнению его матери, конечно же, Илья к этой формулировке не имел никакого отношения. Номинально. – Заявок не было, вот и не исполнялось, – хмыкнул Макс, чокаясь с Ильей стаканчиком и залпом выпивая щедрую порцию коньяка. Илья со смешком осушил свой стакан и, чуть поморщившись, стянул с ближайшей тарелки кусок помидора, закусывая. Внутри тут же прокатилась горячая волна, а на языке осела приятная горечь. – Я вообще его песни не очень люблю, – зачесав кудряшки назад, признался вдруг Макс, – они какие-то слишком тоскливые и, не знаю, – он пожал плечами, – об одном и том же. Илья нахмурился. Он вообще в текст особо не вслушивался, скорее, пел по инерции, глубоко в смысл не копая и не привязываясь к строкам эмоционально. Ну да, про любовь, про каких-то там женщин и мужчин, не важно, главное, что красиво и звучит. Но заметив растерянный взгляд Макса, поспешил объяснить. – Никогда об этом не задумывался, – обнимая колени, сказал он. Макс непонимающе склонил голову набок. – У меня они с детством ассоциируются. У родителей был такой огромный черный музыкальный центр, на жука похожий, – Третьяков махнул рукой, показывая размеры этой адской машины, завораживавший его в детстве. Интересно, где она сейчас, работает ли? – И у мамы куча дисков была. Земфира, Меладзе, Ночные Снайперы. Так что, для меня это, скорее, воспоминания, чем ассоциация с, ну, знаешь, чувствами. Макс сложил руки и подался чуть ближе, подбрасывая дрова в уже затухающий огонь, и, взяв в руки какую-то ветку, сосредоточенно пошуршал ей в костре. Илья проследил, как взметнулись вверх рыжие искры, растворяясь в темноте. Он скользнул взглядом по темным стволам высоких деревьев, уходящих ввысь, мерно машущих своими огромными ветвистыми лапами. – А у меня отец рок слушал, – внезапно сказал Макс, придвигаясь чуть ближе и задевая своей ногой плечо Ильи. Тот тут же перевел на него взгляд, и, окончательно обнаглев, устроил локоть на коленке Шустова, подпирая голову и глядя на него снизу вверх. Макс смотрел в ответ пристально, в светлых глазах то и дело мелькали теплые блики костра, а на чуть вздернутый кончик носа хотелось нажать, как на кнопку. Илья в такой темноте не видел, но точно знал, что у Макса там россыпь веснушек, почти незаметных, но очаровательных, и, будь его воля, он бы поцеловал каждую. – Это его гитара? – Третьяков качнул головой в сторону притаившегося за их спинами инструмента и улыбнулся, когда Шустов внезапно засиял, будто вспомнив что-то очень хорошее. – Ага, – отзеркалив улыбку, ответил Макс, – он в группе даже играл. Мама, конечно, на него ругалась. Но, как выяснилось потом, знала все их песни наизусть, – о родителях, Шустов, сам не замечая, говорил так ласково, что у Ильи сердце защемило, столько любви было в голосе. – А эта гитара, – Макс кивнул в ее сторону, – с ним три «Нашествия» пережила, прикинь. Батя чуть ли не со студенчества с ней таскался, говорил, что она ему маму завоевать помогла. В шестнадцать подарил со словами, что и мне она поможет. Илья оторвал взгляд от ветки, которую Макс продолжал крутить в пальцах. Лениво так, тягуче, иногда царапая короткими ногтями сухую кору и будто дирижируя костром. Щеки горели огнем, хотелось, чтобы Макс сейчас положил ему свою огромную руку на лицо, провел большим пальцем по губам, раскрывая их, а потом наклонился и поцеловал. Илья практически чувствовал этот жар фантомного касания и держался изо всех сил, чтобы не подняться и не притянуть к себе сейчас такого расслабленного и явно не ожидающего подобного Макса. А дальше, гори оно все синим пламенем, будь что будет, пусть пусть хоть зубы ногами выбьет, только бы хоть раз почувствовать каково это – целовать Шустова. – И как успехи? – Илья сцепил зубы, продолжая улыбаться, хотя внутри то-то отчаянно скреблось. Ему Макс нужен был даже без этой гитары и песен, его и завоевывать не надо было. Со всеми врачебными шутками, амбициями и нерастраченной любовью – Илья был только его. Но Макс вдруг рассмеялся, и покачав головой, ответил: – Не очень что-то, – и вдруг обернулся на лагерь, пристально вглядываясь в темноту. Илья нахмурился, не понимая, но Макс посмотрел на него и, чуть понизив голос, сказал: – Пойдем кое-куда, покажу тебе настоящую походную романтику, – и протянул руку, помогая Третьякову подняться. – Что ты… – Илья удивленно смотрел, как Шустов собирает оба пледа, что лежали поодаль. Еще в один сейчас кутался Третьяков. Макс критически его осмотрел с ног до головы, чему-то там кивнул и, подхватив еще и гитару, бодро зашагал куда-то вглубь леса. Илья тяжело вздохнул, притоптал остатки уже еле тлеющего костра и направился за Максом. – Мне надо начинать тревожиться? – нагоняя Шустова, спросил он, на что тот лишь весело хмыкнул и отрицательно покачал головой. – Нет, ну ты, конечно, можешь, но мы уже почти пришли, – он свернул куда-то в сторону, и как только ориентировался в практически кромешной темноте, остановился перед огромной кучей лапника, лежащего на земле, – так, а теперь подержи, – и сунул Илье в руки гитару. Расстелив самый толстый плед, Шустов сначала отобрал ношу у Ильи, пристроив инструмент где-то в стороне, а потом, как был, в ботинках и теплой толстовке, завалился на ветки. Те весело захрустели под ним. – Чего застыл, ложись, – Макс хлопнул рукой по свободному месту рядом и даже чуть подвинулся. Илья же продолжал на него смотреть, застыв каменным изваянием. В горле резко пересохло. Хотелось сходить за брошенной у костра бутылкой коньяка, допить ее залпом и никогда не просыпаться от этого совершенно нереального, но такого потрясающего сна. Перед ним лежал Макс, растянувшись во все свои метр девяносто с кудрями на одуряюще пахнущих сосновых ветках, и сверкал оттуда веселым взглядом. И это было что-то из разряда самых откровенных фантазий. Даже не тех, в которых Макс оказывался между его ног, вылизывающий широким горячим языком член и толкающийся тремя пальцами внутрь, нет. А тех, где они вместе засыпали после очередного выматывающего дня, сплетаясь всеми конечностями под одним тяжелым одеялом и зная, что даже если завтра рухнет абсолютно все, начиная от цивилизации заканчивая стеной в их доме старого фонда, они все равно останутся друг у друга. Илья сосредоточенно стянул кроссовки и, доверившись, со вздохом рухнул вниз, тут же попадая в колючие объятья лапника, чувствуя, как его тащат вверх теплые сильные руки Шустова. Илья заворочался, подполз повыше и наконец оказался лицом к лицу с Максом. Тот широко улыбался и выглядел крайне довольным. Чуть повозившись, укутываясь в кокон из пледа плотнее и чувствуя, как Макс накрывает их еще одним, Илья затих. Макс же, тоже устроившись поудобнее, кивнул вверх. Илья перевел взгляд на небо и замер. Он так давно не выбирался куда-то за город, так давно не поднимал голову, чтобы просто посмотреть, как там, наверху дела, что совсем забыл, что небо бывает не тускло-серое или непроглядно-черное. Оно еще бывает темно-синее, с щедрой россыпью серебряных звезд, перемигивающихся между собой. – Если уехать совсем далеко, их еще больше, – тихо сказал Макс, повернув голову и опаляя щеку Ильи горячим дыханием. – А в горах они кажутся такими близкими, будто руками можно потрогать. Третьяков знал, сейчас Макс улыбался; не видел, по голосу было слышно. И, вроде бы, до сих пор не отвернулся, все смотрел на него. Илья надеялся, что его бешено колотящееся сердце не слышно на всю округу, потому что оно действительно будто пыталось пробить себе путь из груди и, сломав ребра, выпрыгнуть прямо в руки Шустову. Тот бы обязательно поймал, а вот что бы с ним сделал, Илья даже не представлял, поэтому просто пытался уговорить глупый орган вести себя прилично и оставаться там, где ему и положено. От Макса шло тепло. Тот вообще всегда был горячим, словно печка, Илья к нему тянулся как к солнцу, вот и сейчас, сам того не осознавая, прижался к боку, греясь. Очень хотелось повернуть голову и уткнуться лицом в теплую мягкую толстовку или даже, может быть, в изгиб шеи. Илья и сейчас чувствовал этот совершенно неописуемый тяжелый и вязкий запах Макса, а еще – чуть горчащий запах дыма от костра и совсем ярко – хвои. Сладкий, свежий, слегка морозный запах сосны окутывал, будто накрывая их целиком. Но всего этого казалось мало, хотелось ближе, чтобы Шустов его обнял крепко, позволил почти вплавиться телом и наконец почувствовать себя в его руках. Илья не выдержал, подвинулся плотнее, утыкаясь носом в плечо и касаясь руки Макса – пусть думает, что хочет, но ему сейчас очень надо. Где-то в горле застряла истерика, а в глазах щипало, так было хорошо и плохо одновременно. Хорошо потому, что наконец дорвался, плохо, потому что недостаточно. Макс как-то судорожно вздохнул, и Илья замер. Казалось, вот он сейчас отстранится, стряхнет прилипчивого Третьякова, как мокрый лист с носка ботинка, и попросит больше так не делать. Но Шустов лишь вытянул ноги и, перевернувшись на бок, подгреб Илью под себя, обнимая его и утыкаясь лицом в волосы. Илья закрыл глаза. Ему было так тепло, хорошо и правильно, что одурманенное алкоголем сознание начало плыть. Голова стала тяжелой, а глаза слипались, поэтому он заплетающимся языком тихо спросил: – Может, пойдем спать? – это было последнее, чего бы Илья хотел – уходить отсюда, отрываться от Макса, выцарапывать себя из этих теплых объятий. Но нужно было хотя бы попытаться сделать все правильно. – Ага, – согласился Шустов ему куда-то в макушку, – сейчас. Илья вздохнул, вцепился руками в воротник толстовки Макса и клятвенно пообещал себе вот прямо в эту секунду встать и уйти спать в палатку. Ну, или через пять минут. Он только немного так полежит, ему очень надо запомнить вот это чувство – каково это, лежать в объятиях человека, которого любишь. Уже на грани сна Илье померещилось легкое прикосновение теплых губ к скуле.

***

Илья просыпался медленно. Вокруг шумел лес, где-то недалеко надрывалась какая-то очень говорливая птица. Он чувствовал жар и тяжесть, будто его накрывало плотное пуховое одеяло. Однако одеяло пахло хвоей и Максом, а лицом Илья упирался в твердую, мерно вздымающуюся грудь. О нее он и потерся носом, разлепил глаза и, сонно потянувшись, замер на середине движения. Одеяло заворочалось и, недовольно фыркнув, прижало своей огромной лапой Илью к себе еще ближе. А потом нагло закинуло на него ногу. Одеяло оказалось Максом. Горячим, расслабленным, спящим. Илья поднял голову, рассматривая лицо Шустова, сейчас умиротворенное, с чуть подрагивающими светлыми ресницами, приоткрытым ртом и наконец видными в мягком утреннем свете веснушками. Третьяков прикрыл глаза и прислонился лбом к груди, просто проживая эти мгновения, запоминая само чувство защищенности и нужности. – Как думаешь, нас уже ищут? – тихо спросил Макс куда-то в макушку Илье минут через пять. Тот шумно вздохнул и, даже не пытаясь снова открыть глаза, пробубнил: – Там Юля. Если бы нас искали, нас бы уже нашли, – Шустов в ответ лишь понимающе хмыкнул и, к огромному сожалению Ильи, выпустил того из объятий, сонно потягиваясь на сбившемся пледе. Третьяков, совершив над собой волевое усилие, сел, повел руками по затекшим ногам, разминая мышцы, и, дотянувшись до оставленных недалеко кроссовок, принялся сосредоточенно их натягивать. Голова еще немного кружилась, а деревья отплясывали перед глазами, но Илья, сцепив зубы, поднялся, начиная складывать пледы. Макс, проморгавшись, присоединился к попыткам собрать сначала вещи, а потом и себя в кучу. – Хочется, конечно, простого человеческого выпить все водохранилище, – зевая, сказал Макс, когда они уже возвращались обратно в лагерь. – Мысли мои читаешь, – Илья обнимал кучу теплых тряпок, отчаянно мечтая уткнуться в них лицом и проспать еще немного. – Отдамся за чашку кофе, – пробубнил он, выруливая на финишную прямую к палаткам. – Всего лишь? – хмыкнул Шустов, осматривая белый пепел на месте костра. Илья повернулся к нему, встрепанному и еще не совсем проснувшемуся, и подумал, что Максу он бы и без кофе отдался, стоило бы только попросить. Но Макс, конечно же, молчал. – Разумеется, нет, – вместо так и просившейся на язык дурости, ответил Третьяков. – Я знаю себе цену, – а потом, немного подумав, добавил: – За две. Макс весело рассмеялся, запрокидывая голову и зачесывая кудри назад. Илья криво усмехнулся, глядя на эту картину, сердце опять затрепыхалось. Оно, в отличии от Ильи, все еще на что-то надеялось, глупое. Оказывается, в лагере их уже поджидали. Саня, показавшийся из-за палатки, при виде их заспанных морд закатил глаза и, окликнув через плечо тут же встрепенувшихся Юлю и Игната, упер руки в бока, грозно смотря на друзей. – Вы где были? – Илья подавил желание рассмеяться, Зотову неплохо удавалась роль разгневанной женушки. Стоило такой талант поощрить и подыграть. – Бегали, – невозмутимо отозвался он, вручая Сане комок с пледами и ехидно улыбаясь. Макс рядом затрясся от беззвучного смеха. Саня демонстративно склонился и понюхал врученную ему ношу. К этом моменту из палатки вылезла озадаченная Полина, теперь критически осматривающая их с ног до головы. Илья попытался сделать вид, что не замечает рентгеновского взгляда зеленых глаз. – Странно, футболка сухая и почти не пахнет, – серьезно ответил Зотов и, выдержав паузу, громко заржал. Илья вместе с ним. – Придурки, – тяжело вздохнула Полина и, ткнув своего парня пальцем в плечо, приказным тоном велела: – Завтракать пойдем, – но, не дождавшись никакой реакции, толкнула бедром все еще смеющегося Саню и направилась в сторону костра. Там уже вовсю шуршал Серега, разводя огонь и подтаскивая кастрюльку с питьевой водой. Кофе тут требовался не только Третьякову. – Нет, серьезно, вы где ночевали? – вороша пакеты со вчерашней едой и откуда-то вытаскивая еще один, с печеньями и стратегическими запасами кофе, спросил Зотов. Илья глянул на Макса, который в ответ лишь беспечно улыбнулся, и ответил: – В чистом поле при луне, – и положил локоть на плечо Ильи, закидывая ногу за ногу и принимая вид крайне довольный, но придурковатый. – На коне, на сосне, – с серьезным лицом поддакнул Третьяков и, глянув на закатившего глаза Саню, все же нормально пояснил: – Заснули, пока валялись на лапнике. Подальше от вас, ночных голосистых птиц, – и многозначительно вздернул бровь. Саня выразительно посмотрел на Макса, внезапно смутившегося и даже убравшего руку с плеча Ильи, а потом перевел взгляд на Третьякова и задорно ухмыльнулся в ответ. – За такое не извиняются, – и, гордо задрав голову, отчалил в сторону Полины. – И не благодарят, – вдогонку крикнул ему Третьяков, за что удостоился весьма красноречивой композиции из одного пальца. Илья довольно хмыкнул и посмотрел на Шустова, все это время сосредоточенно изучающего ветки деревьев, будто впервые их видел. – Ты чего? – Да так, – Макс махнул рукой, переводя взгляд на Илью и снова начиная широко улыбаться, – искупаться надо успеть, а то что мы, как дураки, второй день тут, а даже не окунулись ни разу. Отлично, подумал Илья, кивая головой, парад голых жоп объявляется открытым. Он смутно подозревал, что идея окунуться пришла в голову Максу только сейчас, и вряд ли хоть кто-нибудь к ней готов. И направился в сторону варящегося на костре кофе, над которым уже колдовала Юля, его вечный собрат по зависимости. Макс умел убеждать, Илья в нем даже не сомневался, слушая краем уха, как тот разливается соловьем, уговаривая всю компанию пойти к воде. Третьяков же флегматично хлебал свою нефть с привкусом дыма – восхитительно, всю жизнь бы только такое и пил, – грыз огурец и чесал комариные укусы, эти кровопийцы умудрились отожрать от него основательный кусок, чему Илья был очень не рад. Плескались в воде долго и со вкусом. Юля, выбравшаяся на берег первой и схватившаяся за телефон, чтобы запечатлеть разворачивающуюся кровавую бойню, которую развязал пару раз чуть не потопленный Саня, убеждала всех, что это не фотографии, а практически референсы для батальной картины. – Пиздец котенку, срать не сможет, – возмущенно выдохнул Илья, когда в него со стороны Сереги прилетело что-то мерзкое и желеобразное, оказавшееся комком песка с водорослями. – Ну, держись, сука, – и нырнул, загребая со дна побольше ила. А когда вынырнул, оказался нос к носу с Максом, подплывшим ближе. Илья на секунду завис, смотря на непривычно темные волосы Шустова, намокшие и тут же потерявшие весь свой объем. Макс разом словно стал старше и серьезнее, даже черты лица будто заострились. Его прежнего выдавала только широкая улыбка и сверкающие весельем серые глаза. Макс же повернулся спиной, чуть присел и скомандовал: – Забирайся, – он хлопнул себя по плечу, – сейчас мы им устроим. Илья коротко хмыкнул и послушно закинул ногу Максу на плечо, тут же чувствуя, как крепкая ладонь обхватывает его лодыжку. Третьяков, все еще не отрывая мстительного взгляда от Сереги, рывком забрался к Максу на плечи, удобно там устраиваясь. Шустов перехватил его за колени и выпрямился, так что Илье открылся замечательный обзор на поле битвы. – Вспышка слева, – заорал он и прицельно метнул прямо в Серегу снарядом из грязи, тут же перегибаясь через голову Макса и брызгая водой в сторону плывущего к ним Игната. – Это война! То, что он сидит на плечах у Шустова, цепляясь пальцами за влажные кудри, Илья осознал только в момент, когда Макс, уворачиваясь от летящих в его сторону брызг, скользнул рукой вверх, впиваясь пальцами в бедро прямо возле кромки трусов. Сильно впиваясь, царапая короткими ногтями кожу и заставляя вздрогнуть от неожиданности. Илья судорожно вдохнул и попытался успокоиться, чувствуя, как живот опаляет жаром – Макс, совершенно его не жалея, крутил головой, щекоча волосами поджавшийся живот Третьякова, сейчас в ужасе пытающегося сползти вниз. Внезапно прикосновения Макса начали обжигать кожу, а прежний запал иссяк, заставляя Илью споткнуться на полуслове. Если до этого издевки над парнями лились рекой, то теперь Илья затих и начал растерянно осматриваться, проверяя, как на все это безобразие реагируют остальные. Никак. Юля, обосновавшаяся на берегу, смеялась, держа в руках телефон, Полина с Наташей отплыли подальше, чтобы их не задело, и о чем-то весело переговаривались, Серега с Игнатом стояли на относительном мелководье и явно пытались нагрести побольше грязи, чтобы кидаться. А вот Сани нигде не было видно. Но нашелся он практически сразу. Илья вдруг почувствовал, как его за плечи тянут вниз, буквально срывая с Макса и заставляя уйти под воду. Когда он, сориентировавшись, отплевываясь и стряхивая с лица влагу, все же вынырнул, Шустов с Зотовым уже сцепились в шуточной схватке, пытаясь притопить друг друга и шипя что-то оскорбительное, но с широкими улыбками. – Санек, хорош, – заорал Игнат, смотря, как Зотов с наслаждением, взяв Макса в захват, трет кулаком ему голову, – если он утопнет, мы заебемся закапывать, он же лосяра двухметровый. – Скормим рыбам, – невозмутимо отозвался Саня, но Шустова выпустил. Макс, отфыркиваясь от воды, отплыл от однокурсника подальше, болезненно морщась. Илья испытал смутное желание дать Зотову хорошего такого подсрачника, но сам себя и остановил. Нечего, Макс не девица в беде. Вон, уже как аллигатор, притаившись в стороне, ушел под воду так, что одни глаза торчат, и начал подбираться к Сане сзади, явно планируя месть. – Никаких утопленников, – возмутился Илья, показывая Зотову средний палец, – не в мою смену. Будем качать, пока не воскреснет. – Макс, – закрутив головой, начал Саня, – начинай захлебываться. Может хоть так засо… – договорить он не успел. Шустов с каким-то зверским выражением лица напал сзади, сгребая ржущего Зотова в охапку и с рычанием пытаясь утащить под воду. Учитывая, что они оба уже стояли на мелководье, вся сцена превращалась в совершенно детсадовскую грызню. Илья закатил глаза и отвернулся. На берег они вылезли взбудораженные, смеющиеся и счастливые, предусмотрительно вымыв грязь из волос – чесаться всю обратную дорогу не хотелось никому. На таком же кураже вернулись обратно в лагерь и, дружно доев остатки прежней роскоши, приготовленной еще вчера, начали собираться. Илья заметил, что где-то оставил толстовку, только когда палатки уже были сложены, и Игнат со знанием дела играл в тетрис, забивая багажник сумками. Обшарив вообще все места, где она в теории могла быть, Илья вспомнил, как вешал ее на дерево возле берега и, крикнув всем, что сейчас вернется, унесся в сторону воды. Толстовка нашлась целой и невредимой, развевающейся, как флаг, и пахнущей дымом костра, сосной и еще немного Максом. Илья растерянно оглянулся, зачем-то пытаясь запомнить это место и чувство, которое разливалось в груди – тоска напополам с теплом. Времени прошло всего ничего с момента, как они вчера утром встретились на вокзале, но будто пролетела целая вечность. И Илья очень не хотел, чтобы она вот так заканчивалась. И Макс. Третьяков развернулся, шагая обратно в лагерь и старательно отгоняя от себя мысли, что, если будет вот так, как было, теперь всегда – такой привычный светлый Шустов, со всеми его прикосновениями, улыбками и песнями, – он точно рехнется. А когда Макс наконец себе кого-нибудь найдет, а он обязательно найдет, он же потрясающий, какую-нибудь очаровательную добрую, прям как он, девушку, Илья рехнется во второй раз. А потом в третий и четвертый, будет отлетать чердаком постоянно, как только увидит их вместе. На моменте поэтапного планирования собственного запоя, где-то между пьяным воем под окнами Максовой общаги и регистрацией в тиндере в поисках высокого кудрявого и свободного, Илья почувствовал, что летит носом вперед, запнувшись носком кроссовка о какую-то корягу. Чудом не пропахав носом землю, он сделал три больших шага и ощутил, как щиколотки опалило огнем. В эту самую секунду Илья во второй раз за этот день пожалел о своем самом тупом решении, надеть короткие носки и джинсы с подворотами в лес. Первый был, когда он расчесывал комариные укусы. Сейчас же, стоя обеими ногами в крапиве, он ненавидел себя с утроенной силой. – Сука, – завыл Третьяков, пытаясь выбраться из ада на земле с наименьшими потерями, но увязая в колючей противной заросли еще больше. Крапива жалила нещадно, поэтому Илья, закусив губу, в два шага выскочил с этого минного поля и на реактивной тяге добрался до лагеря, где рухнул на ближайшее бревно и с недовольным шипением схватился за щиколотки. – Ты чего? – рядом тут же оказался встревоженный Макс. Илья узнал его только по голосу, сам был занят тем, что жевал нижнюю губу и пытался справиться с нарастающим дискомфортом. Кожа на ногах горела огнем, хотелось опустить их в ледяную воду или отпилить нахер, Илья никак не мог решить. – Крапива, – коротко выдохнул Третьяков, зажмуриваясь. Макс, пару секунд еще постояв над душой, куда-то умчался. Ну и пожалуйста, подумал Илья, он сам тут справится. Подышит немного, придет в себя, доковыляет до машины, а там – хоть трава не расти. Это же быстро проходит, правда? Пожжется минут десять, и будет он как новенький. Может быть. То, что Макс вернулся, Илья понял, когда тот, хрустнув ветками, опустился перед ним на колени и, легонько взяв его за запястье, отвел руку в сторону. Илья вздрогнул и распахнул глаза, смотря, как Шустов сосредоточенно откручивает зеленую крышку с тюбика «Спасателя» и выдавливает желтоватую мазь себе на пальцы. – Ты что… – начал было Илья, но Макс поднял на него серьезный взгляд и мягко, почти ласково, попросил: – Закатай джинсы повыше и не выебывайся, – а после того, как Третьяков послушно выполнил первую часть, подхватил чистой рукой под коленом и, распрямив ногу, начал размазывать прохладную мазь по покрасневшей коже. Илья, сцепив зубы, смотрел, как Шустов плавными движениями ведет по голени, касается выпирающей косточки аккуратно, будто поглаживая, и всей ладонью обхватывает щиколотку. На этом моменте сердце пропустило такт, а в животе снова начало разливаться ебучее неуместное возбуждение. Сильные крепкие руки Макса так горячо и правильно смотрелись на его ногах, а длинные узловатые пальцы скользили по коже так нежно, что Илья чувствовал себя абсолютно конченным фетишистом, но оторвать взгляда от происходящего не мог. Шустов, будто издеваясь, двигал рукой медленно, легкими движениями втирая действительно приносящую облегчение субстанцию и, кажется, был сосредоточен на этом деле полностью. Илья чувствовал, как горят его щеки, сейчас, наверное, не менее красные, чем поврежденная кожа. Он судорожно втянул воздух, пытаясь выровнять дыхание, но получалось не очень. Макс отпустил его ногу, поставив ее на землю, и потянул вторую, укладывая ее себе на колени. После чего наконец поднял взгляд на Илью и абсолютно ровным, даже бесцветным голосом, спросил: – Легче? – и выдавил мазь прямо на щиколотку. В этот момент Третьякову хотелось простого человеческого: чтобы хоть кто-нибудь подтвердил, что это не его гребаная фантазия, а самая настоящая реальность; и коснуться вставшего члена, сейчас так удачно скрытого под длинной толстовкой. – Да, – выдохнул Илья, вглядываясь в лицо Шустова и пытаясь понять, что он вообще сейчас думает, сидя перед ним на коленях и растирая ноги. Ситуация была странная донельзя, и теперь, когда жжение уже не так сильно отвлекало, мозг снова начал работать, анализируя информацию и стабильно, раз в десять секунд, выдавая сбой программы. Макс же нежными и бережными движениями скользил руками по его ногам, но застыл с таким каменными выражением лица, что Илья даже начал беспокоиться. Так и сидели в тишине. Илья еле дыша, жадным взглядом пожирая каждое движение Максовых пальцев, плавясь от одновременно и болезненных, и восхитительных ощущений, а Шустов с совершенно непроницаемой миной, уже больше гладящий его ноги, чем втирающий мазь. – Спасибо, – севшим голосом выдохнул Илья, когда Макс наконец убрал руки и поднялся с колен, тут же принимаясь отряхивать свои штаны от налипших веток и иголок. – Обращайся, – ответил Шустов, выпрямляясь и беспечно улыбаясь. Илья завис, смотря во внезапно темные глаза, сейчас как-то растерянно глядящие на него. Макс вообще казался каким-то пришибленным. – Пойдем, нас, кажется, заждались. И, на ходу закручивая крышку на полупустом тюбике, зашагал в сторону машины, где столпилась вся компания, шумно переговариваясь. Илья пару раз удивленно моргнул, сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоить заполошно бьющееся сердце и договориться с собственным стояком, чтобы он подождал пару часов до дома, а потом отправился следом. Всю обратную поездку он ловил на себе странные долгие взгляды Макса, но благоразумно держался подальше. Он, кажется, исчерпал свой лимит самоконтроля, еще хоть один намек и, Илья был уверен, он не выдержит, сделает что-нибудь глупое и опрометчивое, за что потом себя будет ненавидеть. Например, наконец поцелует Макса. Ну уж нет, решил Илья, натягивая наушники и отворачиваясь к окну, он не собирается быть причиной тупорылых разладов в их компании. Он взрослый и самостоятельный, он обязательно что-нибудь придумает. Но сначала доедет до дома.

***

Илья отодвинул от себя пустую тарелку, перехватил другой рукой кружку поудобней и сделал большой глоток. Жить сразу стало чуть легче. Утро понедельника никогда не было приятным явлением, а уж после выходных, проведенных в лесу – тем более. Там все – работа, пары, мозговыносящий цикл патанатомии, – казалось чем-то далеким и неважным. Возвращаться в рутину было невыносимо. Илья хотел простого человеческого залезть под одеяло, обнять кого-нибудь и никогда не быть онлайн. То, что этот кто-то был высоким, кудрявым и сросся с гитарой, Третьяков оставлял за скобками. Кстати, о нем. – Макс написал, что сегодня вечером зайдет, – Илья потянулся к миске с конфетами, сосредоточенно порылся и нашел красно-серый батончик «Рот Фронта», который тут же себе заграбастал. – Не знаешь, чего это он? Серега оторвался от телефона и посмотрел на друга. Илья, перехватив его взгляд, отхлебнул еще кофе и мотнул головой, мол, что такое? Сообщение от Макса было первым, что Илья увидел сегодня утром после того, как вырубил истерично орущий будильник. И если бы все силы не уходили на то, чтобы держать глаза открытыми, то он обязательно, удивился. Потому что это было странно, они за минувшие выходные, кажется, наговорились на месяц вперед. Не по скромному мнению Третьякова, будь его воля, он бы практически приклеился к Шустову, слушая его болтовню днями и ночами, а по обычной среднестатистической норме разговоров между двумя неплохими знакомыми. Так что у Ильи были вопросики. А сейчас еще и подбирающаяся паника. Потому что, а вдруг Макс заметил? А вдруг он приедет и со всей своей тактичностью попросит Илью больше никогда с ним не говорить и вообще свои загребущие ручонки держать подальше, потому что он тут пораскинул мозгами, проанализировал, как все смотрелось со стороны и ему стало неприятно. Типа, что было в лесу, остается в лесу. Макс может, он честный и благородный, с него станется сесть на диванчик, как взрослый, и начать неприятный разговор о неприятных вещах с неприятным человеком. Так что Третьякову срочно нужно было хотя бы попытаться узнать у Сереги, если ли у него догадки, зачем Шустову понадобилось переться через пол-Москвы. Чтобы сказать, как Илья ему безразличен. Серега же вел себя совершенно не обнадеживающе. Он заблокировал телефон, аккуратно отложил его на край стола и серьезно посмотрел на Илью. Тому очень сильно захотелось открыть окно и сбежать по пожарной лестнице от этого выражения лица. Третьяков его, к своему несчастью, знал. И оно не предвещало ничего хорошего. – Слушай, – Серега задумчиво почесал нос и тяжело вздохнул, – я не хочу лезть во все это, но, видимо, придется. И пусть я друг тебе, а не Максу, но, если честно, ведешь ты себя как свинья. – Я? – вскинул брови Илья, цепляясь пальцами за кружку и чувствуя, как нехорошее предчувствие своими когтями начинает щекотать жопу. Вот это здрасьте, вот это приехали. – Головка от хуя, Третьяков, – закатил глаза Серега, но тут же снова нахмурился и продолжил: – Это не только мое мнение, но и всех остальных. Нам, конечно, весело наблюдать за всем этим цирком, но, знаешь, – он как-то немного замялся, кинул взгляд на телефон и вздохнул: – Макса уже жалко. Илья почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Яичница, съеденная каких-то пять минут назад, отчаянно просилась обратно, но Илья стоически игнорировал все ее мольбы и пытался дышать. Как там учили? Глубокий вдох, досчитать до восьми и выдох. Повторять, пока не сдохнешь от стыда. Он-то думал, что гениальный конспиролог и никто нихуя не заметит. Да он и не особо-то и палился, вроде как. Фотки Макса у него на заставке телефона не было, пьяный он ему не звонил и не писал – по большей части только потому, что бухали они в одной компании, и Шустов в такие моменты был на расстоянии вытянутой руки, – да и вообще сидит в шкафу, ведет себя прилично, рубает картоху. Только иногда тоскливо смотрит из угла, как Макс бренчит на гитаре, изредка позволяет себе поболтать с ним до утра на кухне и просто смиренно ждет, когда эта выматывающая влюбленность наконец оставит его в покое. А тут, оказывается, он тигр, который сольные номера на арене исполняет. – Прям вот настолько все очевидно? – Илья слышал себя будто со стороны, голос был совершенно несчастным. Вообще, по уму, можно было хотя бы попытаться сыграть в оскорбленную невинность, но сил на это не было. Да и перед кем. Серега смотрел на него с легкой усталостью и каким-то сожалением. – Ага, – отозвался тот. А потом помолчав, все же добавил: – И это уже давно перестало быть смешным. Я все надеялся, что ты вытащишь голову из жопы и сам разберешься. Но, видимо, тебе пока пиздов не раздашь, ты не полетишь, – и залпом допил свой кофе. Илья прикинул, насколько рационально начинать насвинячиваться в девять утра, когда впереди еще четыре пары. Выходило, что не очень, но хотелось. План, конечно, был говно, но Третьяков был готов в нем участвовать всеми лапами. – Думаешь, у него уже нервы сдали? Говорить едет? – от мысли, что Шустов без его ведома сам назначил на сегодня день икс и даже не задал пару наводящих вопросов, поплохело. Вот бы он сегодня сидел и обтекал, если бы не решил спросить у Сереги, что за херня намечается. – Уверен, – кивнул тот. А потом хмыкнул, развалился на стуле и, приподняв бровь, развил мысль: – Да у кого угодно бы они сдали после всего того, что вы там устроили. Если честно, мне вчера весь вечер тебе вломить хотелось. Ты еще, сука, такой счастливый ходил. Илье же теперь хотелось прострелить себе височек, а не просто дать по голове. Он вчера такой одухотворенный приехал, пришибленный всем этим. До самого дома не понимал, насколько сильно кроет, пока не перешагнул порог своей комнаты. А там уже запер дверь, рухнул лицом в подушку и, кусая губы, кончил дважды только от фантомных ощущений чужих сильных рук на своих ногах и горького запаха дыма, насквозь пропитавшего его одежду. А потом еще раз в ванной, стоя под горячим душем и прижимаясь спиной к холодному кафелю, млея от этого контраста и вспоминая, как Макс хватался за его бедра, пытаясь удержать на своих плечах. Илья был прав, в тех местах уже начали проступать легкие, едва заметные синяки, смотря на которые, он чувствовал, что крышу рвет капитально. И сейчас, сидя тут, на кухне под осуждающим взглядом Сереги, Илья чувствовал себя больным на голову фетишистом и последней тварью, ставящей ни в чем не повинного человека в неловкое положение. Ему у Макса точно нужно будет вымаливать прощение. За все сразу. – Я извинюсь, – тихо сказал Илья. – Сегодня. Блядь, – он закрыл глаза ладонями и ощутил невероятную потребность в том, чтобы просто заскулить. Совершенно бессильная злость на самого себя, стыд и оглушающая неловкость разрывали грудную клетку изнутри, этому всему нужен был хоть какой-то выход. – Ну, тогда я, пожалуй, у Наташи останусь, – сказал Серега, когда Илья все же справился с собой и снова глянул на друга. – Не смотри так умоляюще. При всем уважении, этот разговор – максимум моих возможностей, – он поднял руки в капитулирующем жесте и отрицательно помотал головой. – Дальше разбирайтесь сами. И это, – он снова нахмурился, – не сильно муди, а то я знаю, ты можешь. – Попытаюсь, – ответил Илья, поднимаясь из-за стола и сгружая посуду в раковину. Хотелось, конечно, вернуться обратно в кровать, нахреначиться и проспать ближайшую вечность, но Третьяков отлично знал, что как только останется один на один с бутылкой и своими мыслями, он себя сожрет. Поэтому, усилием воли запихнув себя в джинсы и очередную безразмерную толстовку – желтая, Максова, осуждающе висела на спинке стула, – он выпнул себя на пары. К вечеру Илья хотел одного – чтобы этот день уже подошел к концу. Потому что, кроме как «отвратительно», он свое состояние охарактеризовать не мог. Из всей информации, что была на лекциях, он усвоил только то, что, если долго смотреть в стену отсутствующим взглядом, окружающие начинают беспокоиться. На этом его полномочия заканчивались. Поэтому, к тому моменту, как в половине десятого зазвонил домофон, Илья успел накрутить себя до состояния тревожно колыхающегося желе. Нажимая на белую кнопку, открывающую дверь в подъезд, он судорожно втянул воздух и сильнее зажмурился. Паника билась где-то в горле, а желудок сводило, то ли от того, что он за целый день смог впихнуть в себя только чашку растворимого кофе, то ли от того, что организм отчаянно пытался вывернуться наизнанку. А потом распахнулись двери лифта, являя перед Ильей встрепанного, даже немного помятого Макса, и его отпустило. – Здорова, мил человек, – широко улыбаясь, сказал Шустов, заходя в квартиру, не глядя кидая рюкзак в угол возле зеркала и варварски стягивая кроссовки, наступая на пятки, – ты чего такой кислый? Илья вдруг почувствовал, что улыбается. На автомате, просто при виде Макса губы сами собой расползлись в улыбке, а сковывающая нервозность испарилась без следа. Это было какой-то гребаной магией, поэтому Илья отрицательно мотнул головой и сам первый сделал шаг вперед, обнимая Шустова. Тот на секунду замер, но обнял в ответ, на несколько секунд крепко прижимая Третьякова к себе. Илья прикрыл глаза, думая, что сегодня можно все. Вряд ли их дружба переживет этот гребаный разговор. – Я вообще извиниться пришел, – резко став серьезным, сказал Макс, отстраняясь, но не убирая руку с плеча Ильи. Вот так. С места в карьер, без долгих расшаркиваний и затянувшегося молчания. Илья усмехнулся и посмотрел на Шустова с восхищением. Он был уверен, сам бы так не смог. А этот ничего не боится. Поэтому Илья лишь вздохнул и кивком головы указал на свою комнату. Если и разговаривать сложные разговоры, то только там, где нет стратегического запаса бухла, иначе он напьется еще до того, как сможет хоть что-то вразумительное сказать. – Ты что-то успел натворить, а я не заметил? – хмыкнул Третьяков, приземляясь на свою кровать и тут же забираясь на нее с ногами. Макс замер рядом, нахмурился, а потом осторожно присел на край. – Да. Нет. Не знаю, – он растерянно провел рукой по волосам и на секунду прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями. – Я даже не знаю, как начать этот разговор, – наконец сказал он, поджимая губы. Илья снова вздохнул, устало потер глаза и беспомощно подумал, что им бы сейчас обоим просто замолчать, пойти на кухню, разлить початую бутылку виски и весь вечер трепаться о чем-нибудь теплом и приятном. Например, о походах. Илья был уверен, Максу есть что рассказать. Он буквально выглядел как человек, который вырос в лесу. И в темноте палатку поставить сможет, и рыбу зубами поймать, и по мху стороны света определить. Вот о чем-то таком хотелось говорить, а не об этих – Илья поморщился, – чувствах. – Давай уже как-нибудь, – рассматривая свои носки, зеленые, с розовыми пончиками, придурошные, как и он сам, сказал Илья. – Раньше начнем, раньше закончим, – и, решившись, поднял взгляд на растерянного Макса. – Если тебе все это неприятно, можем просто сделать вид, что ничего не было. – Да сколько уже можно, – пробормотал Шустов и как-то криво улыбнулся. А потом сел поудобней, упираясь спиной в стену и подтягивая свои бесконечно длинные ноги на кровать. Илья сглотнул, зачем-то запоминая, как хорошо смотрится Макс сейчас. Низ живота опалило жаром, не вовремя вспомнилось, как он вчера вечером, прямо тут, вцепившись зубами в подушку, чтобы заглушить стоны... Блядь. Илья с силой прикусил щеку и тряхнул головой, чувствуя, как краснеют скулы. Макс, к счастью, смотрел на свои руки, о чем-то усиленно думая и выдерживая поистине МХАТовскую паузу. Илья его не торопил. – Прости, если переборщил, там, в лесу, – наконец тихо сказал Макс, поднимая на замершего Илью виноватый взгляд. – Если честно, у меня даже оправдания особого нет, – у него дрогнули брови, а по лицу скользнула тень какой-то малопонятной эмоции, Илья не смог уследить, потому что отчаянно пытался осознать, что именно сейчас говорит Шустов. – Меня просто рядом с тобой всегда кроет, а тогда совсем. Это было вообще не то, что Илья ожидал услышать. Даже не так, это было диаметрально противоположно тому, что он себе надумал. По спине пробежала дрожь, а ноги вдруг стали совершенно ватными. Все тело будто разом отказалось функционировать, поэтому сказать что-то получилось только с третьей попытки: – Тебя кроет? – непонимающе выдавил из себя Илья, чувствуя, как сердце начинает бешено колотиться. Он вцепился пальцами в собственную коленку, сжимая до боли, чтобы ну хоть как-то прийти в себя. – Слушай, – вздохнул Макс, снова отводя взгляд и начиная пристально рассматривать бардак на столе Ильи. Тому отчаянно захотелось заорать, чтобы Шустов не смел отворачиваться, чтобы смотрел на него, Илья должен осознавать, что это все не больная фантазия. – Я понимаю, что мне жутко повезло. Ты нормально относишься к… ну, моим чувствам, – Макс запнулся, бросая быстрый взгляд в сторону Ильи. – Любой другой лицо давно бы разбил, а ты, вроде как, даже говоришь со мной. И я не должен был всем этим злоупотреблять, но, блядь, – Шустов зажмурился, сделал два глубоких вдоха и продолжил: – Я бы с ума сошел, если бы тогда не обнял тебя. Я потом утром клялся, что больше такого не повторится, а потом эта гребаная крапива. Тебе плохо было, а я как мудак последний там сидел, тебя лапал, – он судорожно вздохнул и мазнул языком по пересохшим губам. – Прости, правда, я не знаю, что со всем этим делать. Я столько к тебе чувствую, что это невозможно уже. Думал, оно само пройдет, но… Повисло тяжелое молчание. Илья слышал, как наверху кто-то ходит, громко шаркая тапками по полу, как пищит у соседей микроволновка, как громко переговариваются явно не очень трезвые подростки на площадке под окном. А еще он слышал, что только что сказал Макс. Но никак не мог уложить в голове. Все это казалось тупой шуткой. Вообще не смешной. Затянувшейся, гротескной и с привкусом неловкости. Мысли, весь день настойчиво жужжавшие в голове, сейчас разом притихли, оставляя Илью в гордом одиночестве лететь кукухой. – Макс, – севшим голосом начал Илья, но остановился. Кашлянул и попробовал снова: – Макс, ты вообще о чем? Какие чувства? Между ними было сантиметров тридцать и кусок дурацкого пятнистого пледа, подаренного Юлькой на прошлый новый год. И Илья мог бы с легкостью протянуть руку, чтобы коснуться вдруг сжавшегося кулака Макса, повернувшего голову к нему. Но почему-то продолжал сидеть в оцепенении. – Я влюблен в тебя, – тихо сказал Макс, глядя Илье прямо в глаза. А потом, считав что-то в его выражении лица, вдруг непонимающе нахмурился и спросил: – Ты что, не знал? Илья отрицательно помотал головой, не отрывая взгляда от Шустова. Дрожь, начавшаяся с пальцев, поползла вверх, и через пару секунд Илья ощутил, как его колотит. Это был какой-то ебаный пиздец. И цирк, самый настоящий. Шестеренки в голове скрипнули и вдруг закрутились с бешеной скоростью, складывая все в одну картину. Илья ощутил, как его накрывает волной злости. Вот что значил весь сегодняшний разговор с Серегой, вот что значили все эти взгляды от Юли и Сани, вот о чем постоянно говорили все вокруг – вскользь, как бы в шутку. Да все просто наслаждались этим цирком, смотря как они нарезают круги друг вокруг друга. Бесплатное шоу с билетами на первый ряд, потрясающе. Кажется, это все отразилось у него на лице, потому что Макс вдруг вздрогнул и отшатнулся. – Блядь, – ошарашенно сказал он, – прости, – и, судорожно выдохнув, попытался объясниться: – Прости меня пожалуйста, я думал, что все уже вокруг знают. Ну, ребята, во всяком случае точно. Я думал, и ты тоже понял, просто, ну, не стал акцентировать внимание, – он помотал головой и начал подниматься с кровати. – Я сейчас уйду и больше не покажусь тебе на глаза, честно. Илья среагировал быстро, дернувшись вперед и вцепившись в руку Макса, отчаянно удерживая его на месте. В голове все еще было абсолютно пусто, он не знал, что говорить, но казалось, что если Шустов сделает сейчас хоть один шаг в сторону двери, уже ничего исправить не получится. Илье был жизненно необходим Макс, и он не собирался его больше отпускать. – Стой, – рявкнул Третьяков, заставляя Макса перестать дергаться и замереть на месте. Шустов посмотрел на тонкие пальцы, с силой сжимающие его предплечье, перевел усталый и такой тоскливый взгляд на Илью, что у того екнуло сердце. Но руку Третьяков так и не разжал. – Просто забудь, – попросил Макс, выдавливая из себя улыбку, – это все такие глупости, ничего не было, ты ничего не слышал. Илья отрицательно покачал головой и подался вперед, цепляясь второй рукой за плечо Макса, заставляя его вернуться на место. А потом для надежности перекинул через него ногу и уселся на бедра, выдыхая прямо в ошарашенное лицо короткое и емкое: – Завали, – и наконец поцеловал. Губы у Макса были сухие и мягкие, податливые. Он ответил сразу же, раскрывая их, вжимаясь сильнее и подаваясь всем телом вперед. Илью повело мгновенно, он, вцепившись в воротник Максовой толстовки мертвой хваткой, пытался еще держаться за край сознания. Но когда Макс легко, будто бы не особо веря в реальность происходящего, скользнул языком по его нижней губе и, не встретив никакого сопротивления, двинулся дальше, Илья, коротко застонав, отпустил себя. Целовать Макса было восхитительно, лучше, чем он мог себе представить. Макс вылизывал его отчаянно, цепляясь руками за худые бока и позволяя Илье делать все, что тому заблагорассудится. Третьяков же, чувствуя, что ему всего этого недостаточно, шире раздвинул колени и окончательно опустился на бедра Макса, притираясь стояком и жарко дыша прямо в губы. Макс вздрогнул и протяжно застонал, сжимая руки и останавливая Илью на середине движения, когда тот снова попытался толкнуться вперед. – Илюш, – выдохнул Шустов, смотря на него темным пьяным взглядом. – Остановись, пожалуйста. Не надо, я не смогу… Илья отрицательно замычал сквозь зубы и накрыл рот Макса рукой, заставляя того замолчать. – А теперь слушай меня сюда, – хрипло выдохнул он, очерчивая большим пальцем контур губ Шустова, – и запоминай. Я хотел, – Илья скользнул рукой вниз, по подбородку, шее, груди и остановился прямо напротив бешено колотящегося сердца. – Я все это время пиздец как хотел, чтобы ты меня так обнимал. Да вообще всего тебя хотел целиком, – Илья на мгновение нахмурился, и тут же сам себя исправил: – Хочу. Каждую, блядь, секунду. Там, в лесу, это было лучшее, что случалось со мной, и не смей за это, сука, извиняться, – Третьяков на секунду прикрыл глаза, решаясь. – Я целый год по тебе, как придурок, теку. Я тоже, Макс, – Илья посмотрел в серые глаза, ловя там такую надежду, что сердце, и так, кажется, шарашащее на пределе человеческих возможностей, пропустило такт и застучало быстрее. – Очень сильно в тебя влюблен. Это просто пиздец какой-то, я был уверен, что ты едешь, чтобы нахуй меня послать, я… Теперь Макс подался вперед, затыкая Илью поцелуем. Снова отчаянным, бешеным, заставляющим беспомощно скулить и цепляться за широкие плечи. Илья кусал чужие губы, тут же нежно проводя языком по ним, и думал, что они наконец дорвались. Руки Макса, до этого все еще крепко сжимавшие бедра Ильи, вдруг ожили и поползли дальше вверх, под толстовку, останавливаясь у кромки джинсов. – Можно? – спросил Шустов, на секунду отрываясь от губ и царапая ногтями поджавшийся живот Третьякова. Илья судорожно втянул воздух и, чуть отстранившись, глянул на Макса. Тот был невероятным. С поплывшим темным взглядом, тяжело дышащий, жаркий, взъерошенный. С чуть покрасневшими губами – Илья вздрогнул, осознавая, что это, с ума сойти, его работа, – восхитительный, любимый, его. – Да все тебе можно, – выдохнул Третьяков. – Вообще, все, Макс. Я, блядь, твой целиком. Макса, кажется, тряхнуло от этих слов. Он, глотнув воздуха, скользнул ладонями вверх, под одежду, оглаживая бока и спину, потянулся выше, прижимаясь к шее и ведя по ней губами. Илья, замерев в его руках, не смел пошевелиться, пока Макс явно собирался с мыслями. – Охуеть, – хрипло выдохнул Шустов ему куда-то в ключицы, опаляя горячим, дыханием и начиная стягивать с Ильи толстовку. – Какой же ты, блядь, – он оторвался на мгновение, пока Третьяков выпутывался из мешающей вещи, после чего снова прижался ртом к бешено бьющейся вене и провел по ней кончиком языка. – Не верю. – Придется, – хмыкнул Илья и потянулся к своим джинсам, дрожащими руками пытаясь справиться с болтом на них. Макс, тут же отлипнувший от вылизывания острых ключиц, потянулся следом, но Илья лишь оттолкнул его, отрицательно мотая головой. – Иначе я кончу прямо сейчас. – В этом и смысл, – хмыкнул Шустов, преодолевая сопротивление и, будто бы издеваясь, положил свою горячую ладонь на стояк Ильи, сжимая его через джинсы. Тот подался вперед бедрами и застонал, от чего Макс широко улыбнулся. – Сука, сука, сука, – выдохнул Илья, отстраняясь и поднимаясь с кровати. Макс попытался его удержать, но Третьяков с каким-то невероятным упорством выкрутился из его рук. И как только ступил ногами на пол, поднял совершенно поплывший взгляд на Шустова и приказал: – Раздевайся, – принялся стягивать с себя явно мешающие джинсы вместе с трусами. Илья чувствовал себя придурком, стоя абсолютно голым перед Максом, снимая носки и балансируя на одной ноге. Но Шустов послушно вытряхнул себя из толстовки, чуть повозился на кровати, снимая спортивные штаны и замер, явно прикидывая, что Илья собирается делать дальше. Третьяков хмыкнул и в один шаг преодолел разделяющее их расстояние, снова усаживаясь Максу на бедра. Ситуация была бы крайне идиотской, а Илье было бы очень неловко, если бы не взгляд Шустова – голодный, темный, скользящий по его телу. Макс тут же вцепился в него, оглаживая выпирающие тазовые косточки, сжимая его ноги и скользя кончиками пальцев по проступившим синякам. А потом и вовсе нажимая на них и попадая ровно след в след. – Блядь, – сглотнув, сказал Макс, поднимая ошалевший взгляд на Илью, во всю смотрящего на то, как руки – эти руки – исследуют его тело. – Твоя работа, – хрипло отозвался Третьяков, перехватывая Шустова за запястье и поднося его к своему лицу. – Макс, – тихо сказал он, заглядывая тому в глаза, – я хочу твои пальцы в себе. Пожалуйста, – и, чуть наклонившись, лизнул центр чужой ладони, ведя кончиком языка вверх. И, заметив совершенно охуевший взгляд, сбивчиво зашептал: – Я столько раз представлял это, ты не представляешь. Я с ума по тебе схожу, а твои руки это, блядь, произведение искусства. Пожалуйста. Не подумай ничего такого, ты весь прекрасен, просто… Мы обязательно поговорим потом, обещаю. Но сначала трахни меня. Ими. Пожалуйста. Макс, наконец отмерев, оборвал Илью на полуслове, прикасаясь к его губам, сначала легко, будто на пробу, очерчивая контур, а потом, ухватив его за подбородок, толкнулся двумя пальцами ему в рот. Илья тут же приоткрыл его, втягивая пальцы и с тихим стоном ведя по ним языком. – Я с ума с тобой сойду, – прошептал Макс, смотря как Илья, вцепившись в запястье, насаживается до горла, в это же время бесстыдно потираясь бедрами о каменный член Шустова. – Где смазка? Илья, с трудом поняв смысл вопроса – в голове шумело и искрило, он был занят тем, что покусывал мягкие подушечки и потирал языком между пальцами, ощущая этот горьковато-соленый привкус кожи и дурея от всего происходящего, – махнул рукой в сторону стоящего возле кровати стула, на котором были свалены конспекты вперемешку с книгами. Там же со вчера и валялась ополовиненная бутылка со смазкой. Для того, чтобы ее достать, Максу пришлось потянуться всем телом, поэтому Илья крепче стиснул его бедра, вжимаясь в стояк сильнее и заставляя Шустова жалобно заскулить. Илья, в последний раз мазнув языком по пальцам, выпустил их изо рта и с довольной улыбкой положил руку на член Макса, потирая головку прямо через ткань трусов там, где уже проступило влажное пятно на серой ткани. Илье хотелось всего сразу. Целовать кусающего губы и уже ничего не соображающего Макса; спуститься на пол, встать на колени перед ним и наконец отсосать, позволив вцепиться в свои волосы и толкаться так глубоко, как Шустову захочется; растечься по кровати дрожащей и стонущей лужей, ощущая на себе вес Макса. Додумать Илья не успел, Шустов все решил за него, наконец щелкая крышкой, и, выдавив смазку себе на пальцы, прям как вчера мазь – от этой мысли Третьякова повело еще сильнее, – завел Илье руку за спину и скользнул между ягодиц. – Макс, – застонал Илья, чувствуя, как тот легко давит на кольцо мышц, – давай, пожалуйста, – и вцепился в плечи Шустова, задыхаясь от чувств. Макс толкнулся двумя пальцами внутрь и прижался губами к шее одновременно, заставляя Илью мелко задрожать, глотая воздух ртом. От тела Шустова шел жар, невыносимый, одуряющий. Илья буквально плавился, чувствуя обжигающие прикосновения ладони, с силой сжимающей его ягодицу, и пальцы другой руки в себе. Макс замер, нежно оглаживая стенки внутри, на что Илья судорожно выдохнул и подался назад, насаживаясь до упора, до самых костяшек, чтобы почувствовать еще больше. Было охуенно. И стало еще лучше, когда Макс перестал нежничать и добавил третий, заставляя Илью цепляться за его плечи, дрожать и выстанывать что-то невнятное, отдаленно похожее на мольбы не останавливаться. Илья же не соображал вообще ничего. Весь мир сузился до Макса. Его запаха, горячих губ на груди и шее, сорванного дыхания, подрагивающих бедер, горячих рук и пальцев внутри, так восхитительно распирающих. Илья смотрел на эти светлые кудряшки, на сосредоточенно вылизывающего его, Шустова, на то, как тот наконец убрал руку с его бедра и коснулся члена – Третьяков протяжно застонал, чувствуя, как тело прошибает судорогой. Хватило пары рваных движений, чтобы Илья, прикусив губу, плотно сжавшись на пальцах и застонав, кончил, напрягаясь всем телом. Макс, будто издеваясь, провел по члену еще несколько раз, оглаживая большим пальцем головку и заставляя Илью рухнуть ему на колени, тяжело дыша. Ноги не держали совсем, а в ушах звенело. Но Илья, все еще не сильно соображая, дрожащими руками упрямо потянулся к боксерам Макса, стаскивая их. Рвано выдохнув, он обхватил горячий каменный член, начиная двигать рукой и сразу беря бешеный темп. Макс, явно собиравшийся что-то сказать или даже остановить, откинулся назад, упираясь лопатками в стену и глухо выстанывая имя Ильи, цеплялся перепачканными пальцами за многострадальное покрывало. Илье же было на это феноменально насрать, сейчас имело значение только то, как Шустов зажмуривал глаза, кусал губы в попытках остановить рвущиеся наружу звуки и подавался вверх бедрами. – Давай, – выдохнул Илья, скользя второй рукой по подрагивающему прессу Макса. Шустов посмотрел прямо на него, у Ильи сердце пропустило такт. – Я хочу это увидеть. Макс кончил с глухим стоном, подавшись вперед и вцепившись в плечо Третьякова, до боли стискивая руку и прижимаясь пересохшими губами к его рту. Отвечая на поцелуй, Илья посчитал, что выиграл эту жизнь. Они еще немного так посидели – голым жарким комком, медленно целуясь и пытаясь восстановить дыхание. Первым пришел в себя Илья. Он на дрожащих ногах слез с Макса, беря того за руку и заваливая на кровать, тут же уткнулся ему носом в грудь, чувствуя, как его подгребают к себе, крепко обнимая. – Охуеть, конечно, – выдохнул Макс, прижимаясь губами к покрасневшей скуле Ильи и медленно ведя ими сначала к виску, а потом к уху. – Ты горячий, как пламя. – Нет ты, – высокоинтеллектуально отозвался Илья, глупо улыбаясь и мысленно прикидывая, как им, не отлипая друг от друга, забраться под одеяло, кожу уже начало холодить. – Сейчас я еще немного полежу и точно придумаю, что сказать, – после небольшой паузы сказал Шустов, подрагивающими пальцами оглаживая плечо Ильи. – Точнее, выберу. Потому что диапазон вопросов примерно от «ты серьезно» до «почему ты молчал». И нервно так усмехнулся, заставив Третьякова со вздохом чуть отстраниться и, устроив голову на подушке, наконец продолжить разговор. Хотелось, конечно, просто лежать в тишине и ни о чем не думать, но он задолжал Максу хоть сколько-нибудь внятные объяснения. Илья отогнал непрошенную мысль, что он, как ебливый таракан, только что с разбегу запрыгнул на Макса, не дав даже вздохнуть, но сам же себя и успокоил – Шустов, судя по всему, хотел этого не меньше. – Я думал, что это не взаимно, – немного смущенно сказал Илья, разглядывая светлые ресницы и удивленный изгиб бровей Макса, лежащего напротив. – Что ты просто со всеми такой хороший. Макс несколько раз хлопнул глазами, поджал подрагивающие губы, а потом, все же не выдержав, засмеялся, откидывая голову и обнажая шею. Третьякову захотелось цапнуть зубами выпирающий кадык просто из вредности, потому что щеки тут же опалило жаром. Он ненавидел чувствовать себя придурком. – Ты дурак, да? – Макс хмыкнул, когда почувствовал легкий пинок по голени, Илья возмущенно сопел, но из рук даже не пытался дернуться. – Илюш, меня Саня через неделю к стенке с вопросом прижал, чего это я на тебя так смотрю, – Шустов с легкой улыбкой глянул на замершего Третьякова и скользнул по боку горячей ладонью, заставляя Илью вздрогнуть от побежавших мурашек. – А через две сам догадался, хотя я отпиздеться пытался, как мог. Да и все остальные быстро просекли, – Макс на секунду прикрыл глаза и вздохнул: – Я на самом деле до сих пор нихуя не понимаю. Тогда не понимал, почему ты упорно продолжаешь оставаться рядом, думал, это от безысходности, что все по парам и мы с тобой. А теперь не понимаю, как ты мог не замечать. Илья тоже не понимал. Лежал, пытался вспомнить все их общение с Максом за этот год и даже мозгом, сейчас превратившимся в желе, осознавал – от дружеского в этом всем был только плавленный сыр, который они ели на завтрак. – Не знаю, – Илья неловко пожал плечами, – Не хотел принимать желаемое за действительное, наверное. Ты со всеми был такой хороший, – он заметил, как Макс закатил глаза и недовольно сморщил нос, не соглашаясь, но и не спеша оспаривать утверждение. – Я каждый раз, когда мы оставались на чьей-нибудь кухне, так сильно хотел поцеловать тебя. А вчера в лесу просто пиздец, я думал, умру, – Третьяков перевел взгляд на чуть распухшие губы Макса и рефлекторно облизнул свои. Голос тут же стал тише. – Ты просто не представляешь, какой ты охуенный. Я, блядь, так сильно... Договорить Илья не успел, Макс дернул его за плечо, снова подтаскивая к себе, и поцеловал. Илья тут же вцепился в его кудряшки, притираясь всем телом и закидывая ногу на крепкое бедро. Шустов целовал голодно, глубоко и торопливо, будто они не виделись вечность, а не лежали голые на заправленной кровати после жаркой дрочки. Но жаловаться Илье не хотелось, он снова плавился в горячих крепких руках, сейчас оглаживающих спину и спускающихся все ниже, от чего дыхание сбивалось только сильнее. – Ага, вот так, – еле оторвавшись, прохрипел Третьяков, чувствуя, как Макс ведет языком по линии челюсти. – Лучше бы поцеловал, – отозвался Шустов, опаляя дыханием ухо, от чего Илья вздрогнул. Макс чуть отстранился, окинул их взглядом и со вздохом выпустил Илью из объятий. Приподнявшись, Макс попытался откинуть плед и заползти под него, пихая в бок Третьякова, чтобы тот тоже шевелился. – Тебе в актеры надо было идти, морду кирпичом держишь профессионально, – как бы между прочим бросил он, натягивая на них одеяло. Илья снова оказался в кольце рук, довольно выдыхая и на секунду вжимаясь носом в изгиб шеи Макса. Было хорошо и правильно, а еще невыносимо жарко. Илье нравилось. – Я не смог бы от тебя отказаться, – на автомате ответил он, ведя руками по твердому прессу и выше, пересчитывая ребра. Шустов на это лишь рвано вздохнул и прикрыл глаза. Илья почувствовал, как тот напрягся, поэтому повторил траекторию еще раз. – Это звучит так сопливо и эгоистично. Но ты сам понимаешь, лучше было вот так, чем совсем никак, – все еще сосредоточенно исследуя тело, пояснил Илья, но тут же сбился с мысли, когда, погладив между лопаток, выбил из Шустова тихий стон. Тут же захотелось перевернуть его на живот и попробовать провести там уже языком. – Макс. Ты пиздец, – поднимая на него взгляд, хрипло выдохнул Илья, подразумевая все сразу. – Если честно, я бы зассал и даже не попытался начать этот разговор. И нажал на позвоночник в том самом месте сильнее, заставив Макса закусить губу и выгнуться. Разговаривать о чувствах с упирающимся в бедро вставшим членом Илье определенно нравилось, добавляло шарма и откровенности в диалог. Поэтому он снова коснулся выпирающих позвонков и потер их, выбивая из Шустова невнятный скулеж. – Да бля, – цепляясь за плечи Ильи выдохнул Макс. Третьяков сжалился и убрал руку, опуская ее вниз и возвращая Шустову способность говорить. Тот глотнул воздуха и упрямо продолжил: – Я сегодня весь мозг девочкам вынес, что еду на эшафот. Илья хмыкнул. Видимо, объясняться перед друзьями все же придется. Третьяков беспомощно возвел глаза к потолку, он был без понятия, как вообще все это объяснять ребятам. Кажется, он для них всех весь год был самым настоящим мудозвоном. С другой стороны – они продолжали с ним общаться. А еще с одной – это ж насколько хуевая у него репутация, что вообще никто не удивился. – А как хоть так вышло, что никто не заметил, что я в тебя по уши? – Илья вздохнул, переводя взгляд на Макса, который только дернул плечом. – Саня заметил, – недовольно проворчал Шустов после паузы. – Он мне столько раз говорил, но ты же, блин, жук. То Вера эта, то еще кто-нибудь, – Илья открыл было рот, чтобы начать спорить, но передумал, оставляя этот разговор на потом. Видимо, ему еще придется отстоять свое право флиртовать с женщинами без угрозы зубам Макса, которыми тот явно собирался скрипеть. – И все мои попытки игнорировал наглухо. Так что я был уверен – без шансов. А вот тут Илье крыть было нечем. Только извиняться, долго и старательно. Потому что да, сам дурак, прощелкал клювом возможность почти год иметь вот такого восхитительного мужчину. – Ты правда извинялся за то, что был рядом со мной? – Илья нахмурился, поднимая взгляд на Шустова. Тот виновато поджал губы, от чего внутри опалило холодом, стало немного даже обидно. – Макс, я сам приполз к тебе в руки и чуть ли не залез полностью на тебя, – заталкивая неприятные чувства подальше к желудку, усмехнулся Третьяков. – Хотя подожди, залез. И удобно устроился на шее, чуть не сломав ее стояком. Макс хмыкнул и демонстративно потер загривок, но Илья тут же вцепился в высунутую из-под одеяла руку и вернул ее на законное место – собственную задницу. Довольно улыбнувшись, Макс сжал ее сильнее. Илья удовлетворенно кивнул, одобряя. – А у тебя какие оправдания тому, что я поперся за тобой в семь утра на электричку через всю Москву, утащил в лес и был вообще не против того, чтобы заснуть с мужиком в обнимку, – не остался в долгу Шустов, вскидывая брови и смотря на Илью сверху вниз. – Вот и молчи, предъявитель хренов. Мы оба тут умом не блещем. – Сейчас это реально выглядит как цирк, – Третьяков тяжело вздохнул и вдруг понял, как это все на самом деле смотрелось со стороны и бессовестно заржал: – Даже злиться на наших гиен не получается, сам в ахуе. Макс коротко хмыкнул. Илья поднял на него взгляд и внезапно затих – Шустов смотрел с такой нежностью, с таким бесконечным счастьем в глазах, что все мысли из головы вымыло накатившей волной осознания. Они правда поговорили и во всем разобрались. Ну, во всяком случае, в основных моментах, остальное можно было отложить до других разов. – Блядь, я реально думал, что это все, – тихо сказал Макс, касаясь пальцами подбородка Ильи и заставляя того запрокинуть голову еще сильней. – Ты с таким лицом вчера возвращался. Илья приоткрыл губы и медленно, призывно провел по ним языком, смотря как у Макса расширяются зрачки, после чего толкнулся бедрами вперед и выдохнул: – Я всю дорогу мысленно ебал тебя прямо на том пледе, – и, улыбнувшись, добавил: – По большей части собой. У Макса сбилось дыхание. Он скользнул рукой по влажным губам, острым скулам и, надавив на подбородок сильней, заставляя открыть рот, толкнулся туда большим пальцем. Илья послушно обхватил его губами и наконец встретился с темным взглядом. – Илья, – хрипло выдохнул Макс. Сглотнул и, сложив два и два, поражено спросил: – Ты вчера тоже, да? – а когда Илья кивнул, расплылся в улыбке и оповестил: – Ебать, я думал, один такой конченый. – А потом медленно вытащил палец изо рта Ильи и в одно движение завалил его на спину, нависая сверху. Илья тут же поплыл, чувствуя на себе вес Шустова и как тот устраивает колено между его ног. Третьяков тут же вскинул бедра, потираясь и опуская руку, чтобы проскользить по поджавшемуся животу и остановиться в паре сантиметров от члена. – А нас оказывается двое, вот так удача, – широко улыбнулся Илья, царапая короткими ногтями кожу и вырывая судорожный вдох. – Макс, – хрипло сказал он. – Ты же представлял. Как раскладываешь меня прям там, – Третьяков наконец коснулся горячего текущего члена, сжимая его. – Давай. Что хочешь, – и двинул рукой. – Охуенный, – восторженно выдохнул ему в губы Макс и подался вперед, целуя. Илье было много и мало одновременно. Макс вылизывал его рот, прикусывал губы и рвано толкался в руку, стоя коленями между его широко разведенных бедер. Мозг коротило – Шустов был везде, но хотелось еще, поэтому Илья кое-как собрался с мыслями, чтобы нарваться больше: – Не поверю, что ты представлял только это, – отрываясь от губ Макса, заявил он, на что Шустов остановился, удивленно посмотрел на него и внезапно устало вздохнул. Илья замер и, чуть подумав, убрал руку с члена. – Третьяков, – Макс выпрямился, скидывая с них и так наполовину сползшее и уже просто мешающееся одеяло, повел плечами и, положив руки на разведенные бедра Ильи, погладил нежную кожу. После чего широко улыбнувшись, попросил: – Завались. А потом задорно подмигнул ничего не понимающему Илье и опустился вниз, насаживаясь ртом на его член. Сразу наполовину, потирая языком чувствительную головку и заставляя Илью со стоном вцепиться в простынь. Макс сделал пару движений и, обхватив рукой у основания, поднял голову, смотря Третьякову прямо в глаза. – Можешь держаться за волосы, – низко выдохнул он, – мне такое нравится, – и снова опустил голову, начиная широкими мазками вылизывать член. Илья протянул трясущуюся руку и вцепился пальцами в тугие кудряшки, сжимая сильнее. Макс же одобрительно замычал, ведя языком от основания до головки и, наконец, снова раскрывая губы и опускаясь ртом. Илья не мог оторвать взгляд от того, как плавно движется голова между его ног, как собственные пальцы утопают в волосах, убирая их со лба и открывая лучший, еще более откровенный вид. Макс издевался, двигаясь слишком медленно и просто удерживая Илью в состоянии поскуливающего от тягучего удовольствия желе. Третьяков мог только рвано дышать и мелко дрожать, пытаясь не толкаться навстречу. – Хватит, – прохрипел Илья, смотря, как Макс послушно выпустил изо рта член. Напоследок Шустов поцеловал внутреннюю сторону бедра, там, где кожа была самой чувствительной. А потом глянул на него, – презервативы там, – и дрожащей рукой махнул себе за голову, указывая на прикроватную тумбочку, – верхний выдвижной ящик. Шустов хмыкнул и потянулся через Илью, начиная судорожно копошиться в поисках пачки. Перед глазами Третьякова оказался подтянутый пресс поэтому он, недолго думая, поднял руки и провел снизу вверх, от пояса до ключиц, а потом повторил траекторию губами, с удовольствием отмечая, как напряглись мышцы. – На секунду отвлекся, – хмыкнул Макс, возвращаясь на свое место между ног Ильи и с усмешкой начиная потрошить коробку, непослушными пальцами пытаясь подцепить оттуда квадрат с презервативом. – Значит, больше так не делай, – завороженно наблюдая за движениями Макса, прохрипел Илья. Шустов наконец закончил воевать с чудом латексной промышленности и, отбросив пачку на стул, снова вернул все внимание Илье. Макс медленно провел рукой по ноге Ильи, от щиколотки до середины бедра и обратно, после чего взял за голень и закинул ее себе на плечо, тут же прижимаясь губами к выпирающей косточке. – Я когда был между твоих ног вчера, все думал, как сдержаться и не сделать вот так, – Макс прошелся поцелуями до колена, чуть прикусывая кожу на нем и наконец поднимая глаза на окончательно поплывшего Илью. – Какой же ты охуенный, это просто пиздец, – выдохнул Шустов и обхватил своей огромной лапой щиколотку, накрывая ее целиком. Третьяков на секунду прикрыл глаза и протяжно застонал, чувствуя, как пальцы другой руки Макса толкаются внутрь него, нежно оглаживая стенки и проверяя, насколько он растянут. – Блядь, давай, – не выдержал Илья, приподнимая бедра и подаваясь вперед, после чего Макс все же отпустил его ногу и помедлил еще несколько мгновений, размазывая смазку по члену. И только после этого толкнулся внутрь одним плавным движением. Илья под ним замер, а потом с тихим стоном подался ближе. Макс зажмурился, выдохнул сквозь сцепленные зубы и, открыв глаза, тут же наткнулся взглядом на довольную улыбку Третьякова. Илья протянул руку, медленно провел кончиками пальцев по лицу Шустова и откинул голову назад, обнажая шею. Илья задыхался, чувствуя Макса в себе. Чувствуя, как сильные руки, сжав его бедра, тянут наверх, заставляя ногами обвить поясницу, а руками вцепиться в плечи. Чувствуя, как Макс входит сильными толчками, набирая темп. Илью плавило от жара тела, от того, как правильно это все ощущалось – соленый, тяжелый запах Шустова, его прикосновения, рваное хриплое дыхание. Макс кончил первым. Сжав до боли бедра Ильи, толкаясь глубоко внутрь и прижавшись губами к шее. С тихим стоном, обжигая горячим дыханием кожу и еле удержавшись на подрагивающих руках – Илья поплывшим взглядом смотрел на вздувшиеся вены и литые мышцы, толкаясь в собственную ладонь. Хватило нескольких отрывистых движений и легкого укуса в плечо от начавшего приходить в себя Макса, чтобы Илью прошило острым удовольствием. Он сжался на члене жалобно заскулившего Шустова, который так и не успел из него выйти. – Вау, – прохрипел Макс через пару минут, скатившись с собиравшего себя по кускам Ильи и наконец стягивая презерватив, – охуеть. Третьяков, будучи еще не способным складывать слова в предложения, промычал что-то согласное, цепляясь руками за потянувшегося к упавшему на пол одеялу Шустова. Макс понятливо хмыкнул, укутывая их и прижимая все еще горячего Илью к себе ближе, сплетаясь с ним ногами и касаясь губами лица. Третьяков жмурился и пытался поцеловать Макса в ответ. – Привыкай, – жарко выдохнул Илья, – я теперь с тебя не слезу, – и прижался еще ближе, обнимая Шустова поперек талии. Макс тихо рассмеялся, поглаживая Третьякова по влажной спине и целуя его в кончик носа. – Договорились, – ответил он, прикрывая глаза. Илья довольно улыбнулся, чувствуя, что вот сейчас все правильно. Так, как надо. Рядом с Максом.

***

Илья одернул желтую толстовку, уже окончательно перекочевавшую в его гардероб, и повернулся к сидящему на его кровати Максу, сейчас залипающему в телефон. – Ты чего? – смотря на его широкую и самодовольную улыбку, спросил Илья, подходя ближе. – Что в чате пишут? – Спрашивают, куда мы пропали. Юля предлагает выбрать одного несчастного, чтобы сходил и проверил, что у нас тут творится. Пока все голосуют за Серегу, аргументируя, что это и его квартира тоже, – весело отрапортовал Шустов, поднимая хитрющий взгляд на Третьякова и расплываясь в еще более широкой улыбке, замечая, во что тот одет. – Так понимаю, с толстовкой я могу попрощаться? – Ну если сильно надо, забирай, – даже не делая попыток ее снять, отозвался Илья, отхлебывая уже холодный кофе из огромной чашки, притаившейся посреди бардака на столе. – И что Серега? Макс хмыкнул, снова опустил взгляд в телефон и, пролистав целое полотно сообщений, успевших накопиться за такое короткое время, подытожил: – Говорит, что сначала нужно будет за физраствором заехать, а то у вас закончился, прокапывать нечем будет, – и выразительно глянул на закатившего глаза Илью. – Вот это у меня репутация, вот это я понимаю, – довольно отозвался Третьяков, доставая из заднего кармана джинсов телефон и, сняв блокировку, сразу перешел в чат, начиная печатать. – Не нравится мне твоя ехидная рожа, – покачал головой Макс и, опустив взгляд в свой телефон, трагично вздохнул. – «Мы проснулись». Ты серьезно? Договаривай теперь. – Неа, – залпом допив кофе и, отложив истерично дребезжащий телефон в сторону, ответил Илья. – Пусть подумают над своим поведением, ехидны, – и, сделав несколько шагов вперед, уже привычным движением опустился на колени к Максу, коротко его целуя. – У меня пока есть дела поважнее, – и, подцепив пальцами подбородок Шустова, снова прижался к его губам. Макс тихо засмеялся в поцелуй, обхватив Илью за талию, притягивая к себе и отвечая. Это и правда было важнее – они и все эти чувства.

18+

Мы ранены грустью, но где-то на дне наших глаз я вижу надежду